Отворотное зелье

Екатерина Савина

Обладающая экстрасенсорными способностями рекламный агент Ольга Калинова соглашается помочь своему приятелю – приворожить девушку Нину. Но она не представляет, какие силы будут при этом разбужены, и кто стоит за Ниной, снабжая ее таинственным зельем, способным изменять реальность.

Глава 2

Работа у меня интересная, жаловаться не буду. Я уже несколько лет живу в Москве, и год от года мне все больше нравится этот город и москвичи последнее время кажутся не такими уж отвратительными снобами.

В том городе, где я родилась и получила образование, я работала рекламным агентом. То есть — собирала заказы для своей фирмы, занимающейся созданием различного рода рекламной продукцией, выясняла, что именно желают увидеть клиенты в заказанном рекламном ролике или, скажем, на рекламном щите — о чем можно говорить, о чем нельзя говорить ни в коем случае.

Выполняя свои незамысловатые обязанности, я как-то не замечала, что пролетает жизнь, странно и неуловимо меняя очертания окружающего мира.

Сначала от меня уехала моя родная сестра-близнец. Наташа, проснувшись как-то утром, поняла, что наш провинциальный городок никак не может удовлетворить ее запросы, и покатила искать лучшей жизни в столицу.

Оставшись одна, я какое-то еще время моталась по офисам полулегальных фирмочек, вспухавших, словно дождевые пузыри на поверхности мутной реки постсоветских перемен; уговаривала каких-то темных личностей с громкими званиями «президент» и «управляющий» и неизменно бегающими глазами — представить свою фирму потенциальным клиентом посредством рекламы.

Некоторые личности тут же соглашались и просили устроить им нечто пышное, никогда никем не виданное и громкое — чтобы слава об их полуподвальной конторке прогремела на всю страну, а другие — несмотря на совершенно неуловимые глазки — производившие, в отличие от первых, впечатление людей неглупых, криво усмехались в сторону и сдержанно просили меня уйти, из чего я делала справедливый вывод — что о существовании принадлежащих таким товарищам фирм не должен знать даже районный участковый.

А через несколько месяцев на меня обрушилась страшная новость.

Сестра моя, Наталья, проживающая теперь в Москве, убита в собственной квартире, недавно еще подаренной ей — ее новым воздыхателем — Василием. Или, как она чаще всего его называла в наших с ней телефонных разговорах — Васиком.

Я приехала в Москву так быстро, как только смогла. Приехала… И осталась здесь жить — и живу здесь до сих пор.

Убийство моей сестры мне удалось раскрыть, во многом благодаря нашему с Наташей поразительному внешнему сходству и помощи Наташиных друзей — Даши и Васика — которые стали впоследствии моими лучшими друзьями.

Убийство-то я раскрыла, но истинный убийца — не тот, кто нажимал на курок пистолета с глушителем, а тот, кто отдал соответствующее приказание — ускользнул от мозолистых рук столичного правосудия.

Да — имя тому, кто отдал приказ — Захар. И он — мой смертный враг. И нет мне никакого покоя на этой земле, пока я не упрячу этого выродка обратно в огненные котлы ада, откуда он несомненно и вышел, чтобы явиться на наш свет…

Вагон метро, в котором я ехала, качнуло так сильно, что я едва не упала на колени сидящего рядом дяденьки в пестрой лапландской шапочке. Я покрепче ухватилась за поручень, а дяденька, оторвав на секунду глаза от книжки, которую придерживал обеими руками на коленях, хмуро глянул на меня исподлобья и отодвинулся.

Я пожала плечами, как только убедилась, что он на меня не смотрит.

Ну, что могу поделать, если вагон метро время от времени шатает, а ноги мои так устают в конце рабочего дня, что могут иногда и подгибаться.

Да, а работа у меня интересная, жаловаться не буду. Через месяц после моего приезда в Москву — когда только-только закончилась вся эта кошмарная история — я устроилась работать в одну из многочисленных московских фирм, занимающихся созданием рекламы — «Алькор».

Не знаю, как это получилось — то ли сумасшедший ритм жизни столицы так на меня повлиял, то ли красивая внешне жизнь москвичей — со всеми их ночными неоновыми вывесками, шикарными подъездами клубов и дорогими автомобилями — вызвало у меня доселе дремавшее желание самосовершенствования, но через год уже я, перестав удовлетворяться ролью охотницей за клиентами, начала вникать в суть рекламного дела. И сейчас лично выезжаю на встречу только с очень перспективными клиентами.

А вот к вождению автомобиля я так и приучилась. По-моему, только безумный может позволить себе разъезжать по перенаселенной Москве на автомобиле. Безумный — или человек с совершенно стальными нервами. Не являясь ни тем, ни другим, хотя мне прекрасно известны оба эти состояния в силу особенностей моего мозга, обладающим исключительным экстрасенсорным даром, я предпочитаю метро всем иным способам передвижения по городу.

* * *

— Привет, — немного удивленно проговорила Даша, впуская меня в прихожую, — вот не ожидала, что ты придешь. Почему ты не предупредила по телефону?

— А зачем? — снимая плащ, осведомилась я. — По вечерам ты всегда дома… Может быть, ты не одна? Тогда я действительно не вовремя. Нужно было — на самом деле — по телефону…

— Ну что ты! — воскликнула Даша. — Это я говорю глупости, прости… Я не в том совсем смысле…

Она приняла у меня плащ и повесила ее на высокую напольную вешалку.

— Я вот смысле, — продолжала она, подавая мне мягкие домашние тапочки, — я в том смысле, что я с утра ходила по квартире и думала, не испечь ли мне пирог? Вроде бы и хотелось чего-то… сладкого… собственноручно приготовленного… но лень было заводиться. А если бы ты предупредила, что приедешь в гости, то я обязательно испекла бы.

— В следующий раз обязательно звонить буду, — заверила я и прошла вслед за Дашей в гостиную.

— Погоди, — засуетилась вдруг Даша, — я тебя хоть чаем напою.

Я присела за журнальный столик, потянулась к своей сумочке за сигаретами и уже собиралась закурить, как вдруг заметила отсутствие большой старинной бронзовой пепельницы в виде застывшего в металле причудливого цветка с изящно переплетенными лепестками, немного напоминавшими щупальца сказочного морского зверя.

Пепельница всегда стояла в центре журнального столика и была предметом жгучей зависти Васика, который вот уже несколько лет безуспешно пытался старинную вещицу купить или выменять на что-нибудь.

Но, насколько я знаю, пепельница досталась Даше в наследство от прадеда, который, в свою очередь, получил пепельницу из рук в руки от прадеда собственного — и Даша ни за что с этой семейной реликвией не рассталась бы. А чтобы Васик перестал ее по этому поводу лишний раз беспокоить, она объявила в присутствии свидетелей — то бишь меня — что Васик получит пепельницу лишь в том случае, если окончательно и бесповоротно откажется от употребления всякого рода алкогольных напитков.

С тех пор Васик при виде любимой вещицы лишь тоскливо вздыхает.

— Даша! — позвала я. — А где твой морской цветочек? Я закурить хотела.

— А я убрала его… ее — пепельницу, — проговорила Даша, появляясь в дверном проеме со свежевыполощенным заварочным чайничком в руках, — я, видишь ли, курить бросила, так что решила, следуя советам специалистов, убрать с глаз долой все вещи, так или иначе напоминающие мне о курении.

Я обреченно вздохнула и убрала обратно в сумочку пачку сигарет и зажигалку.

— Да что ты! — рассмеялась Даша. — Кури на здоровье! Мне почти и не хочется. Я никотиновый пластырь себе купила. Сейчас я тебе блюдечко принесу, куда пепел стряхивать…

Она поставила передо мной блюдечко и снова убежала на кухню. Я закурила, устало раскинувшись в глубоком кресле.

Даша была моей подругой. Лучшей подругой, пожалуй, даже ближе Васика, которого, кстати, мы обе очень любили. Даша вышла из семьи потомственных коммерсантов и, закончив ВУЗ, могла позволить себе некоторое время не работать — что она себе успешно и позволяла. Но в последнее время безделье стало надоедать Даше, а неделю назад я с удивлением узнала — от того же Васика — что моя лучшая подруга занята теперь тем, что пишет книгу. Я тут же позвонила Даше, начала выяснять подробности, но Даша откровенничать со мной отказалась наотрез и просила всякие разговоры о книге прекратить до той поры, пока это несомненно гениальное произведение не будет закончено.

Ну что ж… Хозяин — барин, как говорится…

Через десять минут мы с Дашей уже сидели в креслах — друг напротив друга — за журнальным столиком и пили ароматный зеленый чай.

Даша расспрашивала меня о том, что случилось со мною за то время, пока мы с ней не виделись, а я, рассеянно отвечая на ее вопросы, все думала о том, как бы мне начать разговор, из-за которого, собственно, я сюда и приехала — и ждала, пока Даша сама заговорит о Васике.

Я вдруг поняла, что мне отчего-то не нравится вся эта история с Васиковой внезапной любовью. Вроде бы ничего, что могло бы вызвать мое беспокойство, в этой истории нет, но неуловимое ощущение надвигающейся беды уже начинало мучить меня.

Пока я не могла в точности определиться со своими чувствами.

— Кстати, — прервавшись, проговорила вдруг Даша, отстраняясь от неосторожно выпущенного мною синего облачка табачного дыма. — Ты Васика не видела? Что-то он давно мне не звонил… Совсем вы меня забыли. А еще называется — лучшие друзья…

— Именно по поводу этого обормота я к тебе и приехала, — выпалила я давно заготовленную фразу.

— Да? — качнула головой Даша. — Что с ним еще случилось? Подвергся нападению гомосексуалистов, как в прошлом году? Или снова — пьяный — пытался угнать в Турцию трамвай, как три месяца назад?

Я чуть улыбнулась.

— Да нет, — сказала я, — все не то… Понимаешь, Даша, в чем дело… — тут я выдержала интригующую паузу и внушительно закончила:

— Васик влюбился!

— Что? — ахнула Даша. — Васик? Наш Васик — влюбился? Вот это здорово!

— Здорово, — согласилась я, — влюбился и, кажется, по-настоящему.

— Наш Васик?!

— Ну да, — сказала я, — наш. Может быть, ты знакома с каким-нибудь еще Васиком, который трамваи в Турцию угоняет время от времени…

— Нет, — проговорила Даша, — не знакома, — А в кого он влюбился, если не секрет?

— Не секрет, — сказала я, — зовут избранницу Васика — Нина Николаевна Рыжова… Погоди… — добавила я еще, — Васик выяснил адрес этой самой Рыжовой и ее телефон. То есть — по телефону адрес и выяснил. Вот.

Я извлекла из своей сумочки искомую бумажку и передала ее Даше.

— Ну и что? — повертев бумажку в руках, осведомилась Даша. — Зачем мне ее адрес? Кто она такая… эта Нина Николаевна Ры… Рыжова?

— Рыжова, — подтвердила я, — а кто она такая — я пока не знаю. Но собираюсь это выяснить. И к тебе приехала с тем, чтобы ты мне помогла. Ведь твой родитель каким-то образом связан с правоохранительными органами города. Вот я и подумала, что ты могла бы попросить его… Ну, вдруг на эту самую Рыжову у ментов есть какая-то информация, а отдавать Васика в руки сомнительной особы — что-то не хочется… Сделаешь?

— С какой стати? — осведомилась Даша. — То есть, я хочу сказать, с какой стати тебе нужно что-то выяснять про эту особу? Почему ты решила, что она уголовница? Ну, влюбился Васик, ну и что? Неужели ты так не доверяешь его вкусу? Нам-то с тобой что до этого? Его личная жизнь… Даже как-то неприлично вторгаться в нее.

Я почувствовала себя довольно глупо. Даша рассуждает вполне логично. А я со своими глупыми и, вполне возможно, беспочвенными подозрениями и опасениями…

— Влюбился-то он, конечно, влюбился, — высказалась я, — только вот любовь у него получается такая… односторонняя, как говорят.

— Неразделенная? — догадалась Даша.

— Вот именно, — кивнула я, — так вот, сегодня утром Васик приехал ко мне домой и — сам — попросил помочь ему. Помочь ему приворожить объект страсти.

— Приворожить? — удивленно протянула Даша.

— Ну да, — сказала я, — используя свои исключительные экстрасенсорные способности. Ну, ты понимаешь…

— Нормально, — неопределенно качнула головой Даша, — и ты согласилась?

— Я сказала Васику, что помочь ему можешь только ты, — проговорила я и щелкнула зажигалкой под очередной сигаретой.

— Я?! — изумилась Даша. — Это каким же образом? Я привораживать не умею…

— Насильственное вторжение в сознание человека, который ни в чем не виноват, кроме того, что очень-очень понравился Васику, — начала объяснять я, — по меньшей мере, безнравственно. А если вдуматься — то вообще — преступно.

— В принципе, — произнесла Даша, задумчиво глядя на вспыхнувший огонек моей сигареты, — я с тобой вполне согласна. Тем более, что сама говорила нечто подобное минуту назад. Я только одного не могу понять.

— Чего?

— Зачем нам нужно вмешиваться в личную жизнь Васика? — снова сформулировала Даша.

— Но он же сам… — начала было я, но была тут же прервана взметнувшимся вверх Дашиным острым указательным пальчиком.

— Даже если он сам об этом попросил, — четко выговорила Даша, — говорю тебе с полной уверенностью, как дипломированный специалист-психолог, — Даша неожиданно перешла на наставительный тон, — Васик — личность крайне неуравновешенная. Васик, с самого детства избалованный родительской заботой, отягощенный кучей комплексов, неудовлетворенный окружающей его действительностью — отсюда алкоголь, посредством которого он временно блокирует свое сознание от внешних воздействий, тем самым создавая иллюзия внутренней свободы личности. Если принимать во внимание концепцию Юнга…

— Даша! Даша! — закричала я. — Мне очень интересна концепция Юнга, но, может быть, ты расскажешь мне о ней потом, а? А сейчас, пожалуйста, кратенько — скажет то, что хотела сказать.

— Короче, — вздохнув, проговорила увлекшаяся вдруг Даша, — Васику просто-напросто необходимо ощущать твою поддержку. Ну, или мою поддержку. Все равно — чью… Я тебе предлагаю вот что — Васику ты говоришь, что начала действовать в плане приворота объекта его страсти, а сама… Ну, ты меня понимаешь, — загадочно закончила свое высказывание моя подруга.

— Н-нет, — честно сказала я, — пока что-то не очень понимаю.

— Ты ничего не делаешь! — объяснила Даша. — Васику говоришь, что привораживаешь, а сама — ничего не делаешь. Васику просто нужно знать, что кто-то его поддерживает, тогда он будет увереннее себе чувствовать. Понятно? И вовсе не нужно ничего копать про эту… как ее… Рыжову…

Я прикусила губу.

Все-таки — говорить Даше о своих опасениях или нет? Собственно, это ведь не опасения даже, а так… какая-то неясная тень, ощущаемая моим, так сказать, шестым чувством.

Нет, наверное, ничего не буду говорить Даше. Вполне возможно, что я ошибаюсь относительно ощущения опасности, исходящей от никогда не виденной мною возлюбленной Васика — уж слишком расплывчато и плохо осязаемо это самое ощущение.

Но, тем не менее, уговорить Дашу проверить по ментовским каналам Нину Николаевну Рыжову — нужно, как мне кажется.

— Так-то оно так, — проговорила я, — только вот… Неужели ты, Даша, совсем за нашего Васика не беспокоишься? Ведь прекрасно зная его дурацкий характер и склонность ко всяческим пьяным безобразиям, трудно быть уверенным в том, что Васик снова не вляпается в какую-нибудь историю. Ведь верно?

Даша пожала плечами.

— Н-ну да… — как-то неуверенно проговорила она, — но только, Ольга, странно так нянчиться со взрослым человеком. Но если ты просишь…

— Тебе же не трудно, — тут же подхватила я, — просто позвони своему отцу и попроси его, чтобы он, в свою очередь, позвонил своим знакомым — соотвествующим знакомым.

— Ладно, — вздохнула Даша, — сделаю. Вот только…

— Что — только? — поинтересовалась я.

— А что будет, если эта самая Рыжова никогда никаких сложностей с законом не имела и — таким образом — милиция нам никакой… ну, почти никакой информации не сможет дать?

— Тогда — хорошо, — сказала я, — это значит, что избранница Васика — не уголовница.

— А-а… — протянула Даша.

Она немного помолчала, затем проговорила задумчиво:

— Мне кажется, — сказала она, — лучше будет тебе, Ольга, немного пообщаться с избранницей Васика.

— Почему это? — поинтересовалась я.

Даша, отмахнулась от меня рукой, воздерживаясь пока от объяснений, и продолжала:

— Вычислить эту самую Нину, когда мы знаем имя, фамилию и домашний адрес с телефоном, совсем несложно, — проговорила Даша, — ты вроде бы случайно пообщаешься с ней, поговоришь… Ну, допустим, остановишь ее на улице — спросить, который час или… как пройти на станцию метро… А сама тем временем…

— Проникну в ее сознание и узнаю, что это за человек, — закончила я за Дашу.

— Точно, — кивнула мне Даша, — это же не против твоих принципов? Ну и что от того, что ты заглянешь ненадолго в черепную коробку девушки? Это же как… все равно, что приоткрыть дверь в чужую квартиру. Просто посмотреть и все — руками ничего не трогать.

Я неопределенно качнула головой. Конечно, Дашина идея не так плоха, но…

— А если ты это сделаешь, — быстро добавила Даша, — будет здорово. И не нужно вовсе никуда больше обращаться. Что можно узнать из сухих ментовских файлов? Тем более, что я — голову даю на отсечение — уверена в том, что о Нина информации у ментов немного… Не может же она быть на самом деле известной рецидивисткой, которую уже много лет Интерпол совместно с ФСБ разыскивает…

— Надо подумать, — вздохнула я.

— А чего тут думать? — воскликнула Даша. — Где здесь бумажка с адресом?.. Ага, вот она… Поехали! Сейчас вечер — эта девица скорее всего дома.

— Хорошенькое дело, — проворчала я, — мало того, что мне придется вторгаться в сознание совершенно незнакомого мне человека, мне еще и в его квартиру врываться предстоит… То есть — в ее квартиру.

— Зачем это — врываться? — деловито проговорила Даша, убирая со стола чашки и чайник. — Зайдем и спросим… Там придумаем — что спросить.

— Ладно, — произнесла я после недолгих раздумий, — можно съездить. Эх, на что только не пойдешь ради друзей…

— Это точно, — поддакнула Даша и добавила, как бы немного в сторону, — богатейший материал будет для моей будущей книги…

«Вот так здорово, — подумала я, пряча свои сигареты обратно в сумку, — а я думаю, почему Даша так оживилась, когда ей в голову пришла эта мысль… Она, оказывается, собирает материал для своей книги».

— Поехали, — сказала Даша, возвращаясь в гостиную.

* * *

— К дяде Моне, — привычно выговорила Нина, когда с пистолетным щелчком отворилась массивная металлическая дверь, — он дома?

Появившееся в дверном проеме узкое старушечье личико при виде стоящей на пороге Нины сморщилось до размеров сушеной груши.

— А где же ему еще быть? — проскрипела старуха с видимой неохотой впуская Нину в темную и тесную прихожую. — Он, почитай, уже лет двадцать не выходил за порог…

Одной рукой шелестя по отстающим от стен обоям, другую руку Нина вытянула вперед, нащупывая себе дорогу — скорее по привычке — потому что и в полной темноте ориентировалась в прихожей прекрасно — она уже столько раз была здесь.

— Не лапай обои-то… — квакнула вслед Нине старуха, — чего их лапать? И ногами не шаркай… Весь паркет мне истоптали сволочи, бесстыдники…

Нина вдруг подумала о том, что она никогда не разговаривала со старухой, кроме, конечно, тех моментов, когда дежурной фразой сообщала, что идет к дяде Моне. У старухи не было никаких оснований, чтобы ругаться на Нину, и Нина только сейчас поняла, что старухина ругань вовсе не является выражением эмоций, а служит, скорее, продолжением комплекса естественного каждодневного поведения старухи — все равно как вполголоса напевать, стоя над плитой и следя, чтобы кипящий суп не залил газовую горелку.

Когда последняя мысль, закружившись, словно освобожденная от гнета пружина, теряя очертания, улетела в небытие, Нина вздрогнула, поняв, что все еще находиться в темной прихожей, а ее правая рука уперлась в шершавую деревянную поверхность двери.

Нина медленно сомкнула ладонь в кулак и негромко постучала. Ответа на свой стук она дожидаться не стала, потому что никакого ответа не должно было быть. Нина легонько толкнула дверь и шагнула за порог — и оказалась в тесной комнатке, заваленной самым невообразимым хламом и освещенной тусклой пыльной лампочкой под самым потолком.

Нина остановилась.

— Дядя Моня… — шепотом позвала она.

Тени он нагроможденного в комнате хлама высились по стенам, словно призрачные безмолвные чудовища. Нина осторожно огляделась и позвала снова:

— Дядя Моня…

Качнулось одно из призрачных чудовищ, и откуда-то сбоку — как раз из-за поставленного стоймя журнального столика, у которого уцелели только две ножки — появился низенький старичок. Невесомые бесцветные волосы на висках старичка стояли дыбом, обрамляя обширную серую лысину — волосы едва заметно шевелились при каждом движении старичка, словно тончайшие щупальца омерзительного насекомого.

Нина вздрогнула, но тотчас взяла себя в руки.

— Дядя Моня, — сказала она, — это я.

Старичок улыбнулся и кивнул. Волосы его вздыбились кверху, отчего тень на стене от его головы стала похожа на погружающегося глубоко под воду осьминога. Нина поморщилась и отвела взгляд от стены.

— Я вижу, — проговорил старик, — что это ты… Надеюсь, в этот раз не повторится то, что случилось в прошлый?

— Нет, — поспешно ответила Нина, — не повторится. Сегодня я принесла деньги.

Старик заметно оживился.

— Вот и хорошо, — сладко улыбаясь, заговорил он, — а то я так расстроился тогда… Сколько раз можно повторять вам, что без денег я ничего не дам. И не просите, и не нужно меня просить, чтобы я без денег… Ведь в таком случае нарушается вселенское равновесие…

Нина, не один раз уже слышавшая рассуждения старика о вселенском равновесии, тем не менее, промолчала и даже склонила голову, изображая внимание.

–… действие и противодействие… — закончил хитро закрученную фразу старик. — Камень падает в воду — шумный всплеск и брызги. Тебя ударили — остается синяк. Отдал товар — получил деньги. Понимаешь? За всякий поступок нужно отвечать. В этом смысле торговля — я имею в виду честную и правильную торговлю — яркий пример.

Старик нахмурился и бесцветные волосы-щупальца его угрожающе заколыхались.

— Ведь если бы ты не отдала мне деньги за мой товар, то — по закону вселенского равновесия — ты все равно должна была заплатить. Не мне, может быть, и не деньгами… Как-нибудь по-другому… И кто знает — не окажется ли это цена слишком высокой…

Казалось, старик уже не рассуждал издалека, а вел беседу, прямо привязанную к конкретной ситуации — и тема этой беседы совсем не нравилась Нине.

— Я поняла, — робко кашлянула она, — я все поняла. Закон вселенского равновесия… Да… Но ведь на этот раз я принесла деньги.

— Давай их сюда, деточка, — мгновенно смягчился старик, и тут же волосы-щупальца послушно улеглись вокруг его серой макушки.

Приняв из рук Нины несколько измятых купюр, старик дядя Моня с неожиданным для его дряхлого тела проворством шмыгнул куда-то в глубины захламленной комнаты и ровно через минуту появился снова. В руках он держал аккуратно свернутый конвертиком крохотный бумажный пакетик.

— Вот, — проговорил старик, — получи. Здесь на целый день хватит. А как понадобится еще — заходи ко мне, не стесняйся. Ты ведь знаешь, я всегда рад тебе помочь… Тебе и твоему другу. Приходи — только не забывай о законе вселенского равновесия.

Нину от слов старика передернуло, и старик, кажется, это заметил — мгновенная усмешка мелькнула в уголках его губ — словно острый змеиный язычок.

Нина спрятала пакетик в карман, невнятно попрощалась и, пятясь, направилась к двери. Почему-то она никак не могла заставить себя повернуться к старику спиной.

Вредной старухи в темном коридоре не оказалось, тем не менее, Нина постаралась скорее преодолеть расстояние от двери в комнату старика к входной двери — и только выбираясь на лестничную площадку услышала злобное старухино бормотание откуда-то из самых вонючих квартирных недр.

«А ведь эта старая карга не всегда была такой страшной, — подумала вдруг Нина, нажимая чуть дрожащим пальцем на кнопку вызова лифта. — Когда-то она общалась со мной совсем по-другому… Когда-то, когда Андрей еще не был таким, каким он стал сейчас, когда-то… Три года назад…»

Скрип открывающихся дверей лифта спугнул эту мысль. Нина тряхнула головой и шагнула в ярко освещенную кабинку. Через несколько минут она уже шагала по улице, по-утреннему наполненной буднично спешащими людьми, а спустя полчаса — уже подходила к подъезду собственного дома.

Тогда Нина ускорила шаги.

Она взлетела по ступенькам подъездного крыльца, протянула было руку к ручке двери, но окрик сзади остановил ее.

Нина обернулась, одну руку прижав у груди, а второй, моментально вспотевшей от внезапного испуга, стиснув в кармане бумажный пакетик.

Две молодые женщина стояли у подъезда.

— Девушка, — повторила одна из них — довольно миловидная, с большими, чуть навыкате миндалевидными глазами и аккуратно уложенными русыми волосами, правильно и ладно, лежащими вдоль лица, — девушка, подскажите, пожалуйста, номер вашего дома… Нам нужно родственника найти, мы здесь ходим-ходим… Дома такие одинаковые, а табличек что-то не видно.

Вторая девушка — черноволосая с немного вытянутым лицом — смотрела на Нину с интересом и еще — как Нина вдруг заметила — с непонятным страхом, едва понятно угадывавшимся в черточках ее лица.

— Двадцать пятый дом, — проговорила Нина, — таблички обычно со сторону улиц вешают, а во дворах их нет, — быстро добавила она, избавляя своих собеседниц от необходимости спросить что-либо еще.

И отвернулась, снова протянув руку к двери подъезда… Вернее, хотела отвернуться, но взгляд русоволосой, словно уколов, на мгновение Нину парализовал. Только на мгновение — это странное ощущение полного оцепенения продолжалось меньше секунды — затем русоволосая отвела глаза и пробормотала что-то вроде:

— Спасибо…

Нина кивнула в ответ и, медленно открыв дверь, вошла в подъезд. Она даже не успела испугаться, а весь осадок об этом, конечно, вовсе незначительном эпизоде немедленно испарился при одной мысли о том, что ждет ее, Нину, в собственной квартире.