Случайная

Екатерина Риз

Очень трудно принять, что ты случайная женщина на жизненном пути любимого мужчины. И в его жизни тебе отведено совсем немного места, а ты замечательная, но не любимая. Лида, вернувшись в родной город после нескольких лет жизни в Санкт-Петербурге, неожиданно оказалась именно в такой ситуации. Давид Кравец казался если не настоящим принцем, то подавал все надежды на звание идеального мужчины. Но, как часто бывает, сказка оказалась лишь её мечтой, а принц не собирался оправдывать надежд Лиды.

3 ГЛАВА

На следующий день у нас с Анькой был выходной. После недели, проведённой в стенах ресторана, это казалось странным, оказаться на воле, предоставленной самой себе. Правда, мы этот день решили провести не совсем на воле, решили почтить память родственников и отправились на городское кладбище. Купили цветов, для мамы я купила букет разноцветных живых хризантем, и направились на могилки. Анька болтала без умолку, и совсем не про вечное и печальное. Снова прицепилась к Полинке и к её папику. Где-то ей повезло с ними встретиться вчера вечером, видимо, по пути с работы домой. И теперь разговоров и возмущения ей должно было хватить на весь день. Она даже не замечала, что я больше молчу, лишь киваю в ответ и иногда поддакиваю. Аня сгребала облетевшие листья в кучку, и трещала про то, какая Полинка циничная и продуманная особа, раз согласна с пожилым мужиком, за деньги…

Я же присела на скамеечку, смотрела на фотографию мамы на памятнике и вздыхала. Затем поднялась и фотографию протёрла. Голову склонила на бок, так можно было подумать, что мама мне улыбается. Именно мне.

Не заметила, что сестра остановилась, наблюдает за мной. Потом она негромко и осторожно спросила:

— Грустишь?

— Конечно, грущу, — созналась я. — Всегда буду грустить.

Анька подошла и в порыве чувств обняла меня со спины. Вот за это я сестру и люблю. Она может казаться резкой, несдержанной, может кричать и ругаться, но вот в такие моменты, важные и трудные, никогда не оставит. Подойдёт и обнимет, и останется рядом.

Я запретила себе плакать, но глаза всё-таки вытерла, затем сделала глубокий вдох, сбрасывая с себя печаль. Сказала:

— Всё хорошо. — И переспросила: — Так что ты говоришь?

Анька махнула пыльной тряпкой.

— Да я про Полинку, — пробормотала она. — Это не важно.

— Почему это не важно? Она нам родня. Хоть, и названная.

— Я бы сказала: не званная. Но, знаешь, она ведь за этого папика замуж собирается. Я тебе точно говорю.

— Может, она его любит?

Анька голову подняла, посмотрела на меня, после чего выдала сокрушительное:

— Ага, любит! Устроиться она поудобнее хочет.

Я пожала плечами.

— Имеет право. Ей с ним жить, и ей с ним спать. Пусть поступает, как хочет.

— Это, конечно, но всё равно несправедливо.

— Это чем?

— Лида, она ни дня в своей жизни не работала. Только и мечтает о том, чтобы поудобнее устроиться. И побогаче. Разве мы с тобой такие?

— А предложи тебе олигарх замуж, — усмехнулась я, — ты бы тоже о любви рассуждала?

— Олигарх? Где их взять, олигархов? Ты хоть одного вживую видела?

— Нет.

— Вот именно. А ты в Питере жила!

— Ань, я на метро ездила. А олигархи в метро не спускаются.

— Спускаются, я читала. Некоторые специально за женой.

— Сказки ты читала, — отмахнулась я.

Анька отвернулась от меня, походила вокруг, высматривая, что бы ещё сделать полезного. После чего вдруг вздохнула. А Анька вздыхала редко, это была моя дурацкая привычка, а не её.

— А так иногда хочется, — сказала она.

Я через плечо обернулась. Насторожилась от её мечтательного тона.

— Чего?

— Любви. — Сестра ко мне обернулась. — Знаешь, такой, как в кино или в романе. Чтобы не спать, не есть…

— Мозгами не пользоваться, — подсказала я.

— Лид, а ты когда-нибудь так влюблялась? — Сестра смотрела с любопытством, потом вдруг указала на фотографию моей мамы. — Скажи, как на духу. Признайся.

— Да в чём признаваться? — удивилась я. — Чтобы не спать, не есть? Не помню такого.

— А Мишка? Замуж же хотела.

— Ну, хотела. И ты за Витьку своего хотела, и даже вышла. Тоже не спала, не ела?

— Ага, — кисло отозвалась Анька. — На десять килограмм с этим обалдуем поправилась, не помнишь что ли?

— Да я то помню.

— А так хочется, чтобы раз и всё, — она щёлкнула пальцами почти перед моим лицом. А я вдруг вспомнила, что этой ночью как раз-таки спала плохо. И странно подумать из-за кого. Из-за мужика, которого видела первый раз в жизни.

— Кстати, о мужиках, — не удержалась я. — Расскажи, из-за кого мне вчера Петрович взбучку устроил? Выговаривал потом минут десять, словно, я президента проворонила.

— А кого ты проворонила?

Я прикинулась задумчивой, хотя, отлично помнила и имя, и как выглядит.

— Кажется, он называл его Давидом.

— А, Давид. — Анька лицом просияла. — Да, Давид вчера вернулся, видела его в зале. Его несколько недель не было, даже скучно. Он хоть улыбнётся, «привет» скажет, не то что некоторые. Снобы.

— Кто он такой?

— Давид Кравец. Его дед антиквар, говорят, богат, как Кощей Бессмертный. Но об этом никто ничего достоверно не знает, потому что он из дома не выходит много лет. Кажется, это какая-то болезнь.

— Агорафобия, — подсказала я негромко.

— Вот, точно, она! Представляешь, сидеть в четырёх стенах годами? Бр-р. Но при этом он отлично управляет семейным бизнесом, у них династия. Их главный магазин находится в исторической части города, можно сказать, под стенами Кремля. И деду Давида ещё от его деда достался. По крайней мере, так говорят. Может, врут. — Анька равнодушно пожала плечами.

— А внук, значит, на дедушкином содержании?

— Давид? — Анька, кажется, удивилась моему высказыванию. — Нет, он у деда правая рука. Тот в доме сидит, под охраной, со всеми своими цацками и сокровищами, а Давид по городам и весям разъезжает, и даже по заграницам. Вот сейчас, говорят, где-то в Европе был. — Сестра снова вздохнула, и это уже начинало тревожить. — У некоторых жизнь интересная.

— Да уж.

— А ты чего заинтересовалась им? Понравился?

У меня вдруг в горле запершило, я даже кашлянула. А на Аньку посмотрела ошалевшими глазами.

— Ты что? Я его и видела-то мельком, со спины!

— Но впечатление произвёл, да? — Анька толкнула меня локтем. Затем примирительно сказала: — Он на всех баб впечатление производит, раз и навсегда. И на меня тоже. Я его как увидела, так думала, у меня рот от удивления никогда не закроется. Хорош, чертяка.

— Хорош, — согласилась я негромко, и, к своему неудовольствию, увидела перед своим внутренним взором Давида Кравеца, как живого. Высокого, смуглого, коротко стриженного. Волевой подбородок, размах в плечах, а глаза ясного голубого цвета. И смотрит с намёком и обещанием. Анька права, любая женщина на этот взгляд поведётся без всяких оснований. Я прекрасно помнила, что мне после первой его улыбки, причём ничего не значащей, захотелось бухнуться ему в ноги, глупо задрать голову, и смотреть, смотреть на него. Но, всё же, есть чему порадоваться. Не я одна такая. Значит, это первое впечатление наверняка можно пережить.

Уверена, что при нашей следующей встрече, я уже не стану так реагировать. Уже буду готова и к взглядам, и к обезоруживающим улыбкам. Он, уверена, всем так улыбается — и официанткам, и стюардессам, и домработницам.

Интересно, каково это — работать в его доме домработницей? Для этого, наверное, надо быть полуслепой престарелой тёткой, иначе через неделю окажешься в психушке с переизбытком феромонов в организме.

Никак он у меня из головы не шёл. Вернувшись в город, я отказалась от приглашения сестры поехать обедать к ним. Вместо этого я приехала к себе, переоделась и решила прогуляться по городу, благо погода радовала. И деньги были, хоть и немного. Петрович, несмотря на свои угрозы оставить меня на две испытательные недели без копейки, ещё позавчера выдал мне небольшой аванс. Хорошо, что позавчера, а то после вчерашнего он вряд ли бы задумался о моей непростой доле. Из-за любимого посетителя он на меня разозлился не на шутку. Я весь оставшийся вечер мило и старательно улыбалась всем, входящим в двери ресторана, пытаясь заслужить прощение у начальства.

Но, конечно, я себе врала. Примерно час врала. Приехала в старую часть города, гуляла по набережной, даже мороженое съела. Дошла до стен Кремля и пошла вдоль них. Говорила себе, что гуляю. Вспоминаю великую историю родного города, исследую новшества и преобразования, а сама стреляла глазами по сторонам, в надежде увидеть вывеску «Антиквариат» или что-то в этом роде. Вот только сама не понимала, для чего мне всё это нужно. Я не искала встречи с этим самым Давидом, мне просто было любопытно. А встречи с ним я откровенно побаивалась, вспоминая вчерашнюю реакцию своего сознания, точнее, полное его отсутствие на какой-то период времени. Я не могла припомнить за собой подобного поведения, и повторения не хотела. Но история, рассказанная мне сестрой, интриговала. Дед-агорафоб, несметные богатства, клады и драгоценности. Кто бы ни заинтересовался, правда?

Магазин я нашла. В начале туристической пешеходной зоны, на самом видном месте, на углу старинной улочки. Затемнённые витрины, искусно выкованные ограждения и витые решётки, и название «Антиквар» над ними. Магазинчик небольшой, но раньше подобные лавки, торгующие ювелирными изделиями и антикварными вещицами, большими и не были. В целях безопасности. Я остановилась перед витриной, рассматривала граммофон и огромное зеркало в тяжёлой раме, выставленные на продажу, и далеко не сразу осмелилась толкнуть дверь и войти внутрь. Люди спешили мимо, будто не замечая вывеску и витрину, и никто даже головы не поворачивал в эту сторону. И у меня складывалось впечатление, что никто кроме меня не видит этой двери. Казалось, войду и окажусь в другой реальности.

Дверь была дубовая, тяжёлая, но совсем не старинная, хотя, мастера очень постарались придать ей солидный, потёртый вид. Я её толкнула, над головой звякнул колокольчик, и я перешагнула порог. Дверь беззвучно прикрылась за моей спиной, и я оказалась в полумраке и удивительной тишине. Суетливая улица перестала существовать. А вокруг мебель, картины, сервизы и всякие безделушки. Я шла осторожно, боясь задеть какой-нибудь столик или буфет. Не дай Бог, с него всё повалится, я никогда не расплачусь.

В узкой витрине за стеклом манекен в пышном платье с оборками. Атласное, бледно-золотистое платье, с открытыми плечами и немыслимым декольте. А к руке манекена прикреплён кружевной зонтик. Правда, кружево потускнело, кое-где помялось и в целом выглядело невоодушевляюще. Для покупки. Но с платьем смотрелось интересно.

— Вам бы пошло, — сказал кто-то за моей спиной, и я испуганно обернулась. Увидела за комодом мужчину. Худого, с всклокоченными кудрявыми волосами и в очках. На впалой груди надета атласная жилетка, а из узкого карманчика на ней свисала цепочка от карманных часов, по виду, золотая.

Первой мыслью было, что это дед Давида. Ходит, как привидение по магазину, раз не может выйти на улицу. Но присмотревшись к мужчине в полумраке, я поняла, что он слишком молод для того, чтобы быть дедом такого взрослого внука. Скорее всего, продавец.

Вспомнила, что он ко мне обратился, изобразила улыбку в ответ.

— Оно, правда, старинное?

— Середина девятнадцатого века. Отлично сохранилось, ни один шовчик не разошёлся. Вы интересуетесь?

Я на платье оглянулась.

— Интересуюсь, — промямлила я. Попыталась представить, сколько стоит платье, которое я смогу надевать лишь глубокой ночью, чтобы окружающие не решили, что я спятила, раз изображаю кентервильское привидение в блочной пятиэтажке. — Но только в качестве интереса. Скорее, любопытствую.

Мужчина мягко улыбнулся.

— Это тоже хорошее дело.

— Я никогда не видела такое старое… то есть, антикварное платье. Вы его тоже продаёте?

— В этом магазине продаётся всё.

Я сделала несколько шагов, разглядывала вещи, принюхивалась, но пылью или чем-то неприятным, лежалым и застоявшимся, не пахло. А у стены увидела хорошо освещённый прилавок и подошла ближе. Под стеклом лежали иконы, кресты на цепочках и украшения. Конечно, ничего драгоценного или дорогого, это сразу становилось понятно, даже мне, которая ничего в каратах и огранке не смыслила.

— Вас интересует что-то определённое? У нас есть кольца и браслеты. А ещё броши. Когда-то броши были непременным атрибутом любого наряда. Барышни вашего возраста обожали подобные украшения.

Я улыбнулась. Мужчина так мило изъяснялся, под стать всему этому магазину и вещам, которыми торговал.

— Барышни моего возраста?

— Юные особы. Знаете, ведь брошью, как и заколкой для волос, можно было сказать многое. Даже показать, что дама готова к любовной игре.

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться.

— Как мило.

Мужчина вдруг нырнул под прилавок.

— Покажу вам пару занимательных вещичек. — Он появился перед моими глазами с бархатным подносом, откинул край покрывала, и я увидела переливающиеся разными цветами украшения. Заколки, брошки, булавки. Выглядело всё очень мило. Никаких тебе жуков-скаробеев, помню, у бабушки была такая брошка, и она ею очень гордилась. А тут хрупкий букетик фиалок, роза с капелькой росы на лепестке, бабочка, усыпанная самоцветами. Я, на самом деле, засмотрелась.

— Какая красота, — проговорила я, осторожно прикасаясь к украшениям.

— Сейчас такого не встретишь, — с сожалением проговорил продавец. Коснулся пальцем бабочки. — Этой броши сто пятьдесят лет. Представьте только, её носила дочка купца или чиновника. А, возможно, она приехала к нам из столиц, и видела столько всего интересного. Балы, тайные свидания, мимолётные прикосновения и жаркие клятвы.

Я подняла на мужчину глаза.

— Вам бы романы писать.

Он улыбнулся. И вдруг протянул мне руку:

— Меня зовут Рудольф Маркович.

Руку я пожала. Представилась в ответ:

— Лида.

— Очень приятно. Всегда приятно знакомиться с милой, красивой барышней.

Я снова вернулась к украшениям.

— Они, наверное, жутко дорогие?

Рудольф Маркович выдал томительный вздох.

— Не дешёвые. Но, в то же время, это не драгоценные камни, как мы сейчас говорим, бижутерия.

Я погладила цветы фиалки. Брошь была нереальной красоты.

— А вот эта сколько стоит?

Рудольф Маркович озвучил мне цену, я поначалу хотела тут же руку отдёрнуть, а потом… потом подумала, что у меня никогда не было броши. А вдруг мне пойдёт? А сумма, конечно, превысила мои ожидания, и составляла почти всё, что у меня было отложено на самый чёрный день, но я не могла отвести глаз от искусно сделанных цветов фиалки, это тоже следовало учесть.

И в какой-то момент, в один-единственный, я решилась. Кивнула головой и выдохнула:

— Беру.

Зачем я разыскивала этот магазин, зачем зашла внутрь и на кой чёрт мне брошка, которую носила какая-нибудь купчиха, я не знала. Но когда Рудольф Маркович упаковывал мою драгоценную покупку в коробочку и перевязывал атласной ленточкой, я чувствовала настоящий восторг. А в руки приняла, как настоящее сокровище, нежданно перепавшее мне наследство.

— Вы сделали отличный выбор. Брошь обязательно принесёт вам удачу, Лида. Я знаю. Она особенная.

Я расцвела в улыбке.

— Спасибо, Рудольф Маркович. Я непременно зайду к вам ещё! — пообещала я в пылу восторга.

— Конечно, конечно. Будем рады.

Я так и несла коробочку на вытянутой руке, пока шла до двери. А когда оказалась на улице, меня ослепило солнце, оглушил шум города, звуки машин, голоса туристов и зазывал. Я тут же припрятала свою покупку в сумку и, наконец, закрыла за собой дверь волшебного магазина. Магазин, на самом деле, показался мне волшебным. И почему я раньше обходила подобные места стороной? Мне казалось, что в антикварных магазинах продают никому ненужное барахло, и там пахнет пылью. А выяснилось, что там огромное количество необычных, интересных вещиц. Правда, дорогих. Но это настолько любопытно!

— Сколько она стоит? — Анька выпучила на меня глаза.

Признаться, к началу следующего дня мой восторг от покупки несколько поутих, и я уже больше думала о потраченных деньгах, и поэтому сестра своим непониманием подобных трат, взяла меня за живое.

— Перестань лупить на меня глаза, — попросила я её. — Она мне понравилась. Посмотри, разве не чудо? — Я повернулась к зеркалу, посмотрела на своё отражение. Брошь на белой, форменной блузке смотрелась замечательно. Оживляла и освежала мой строгий образ.

Анька лишь головой качнула, и всё ещё хмурилась. И тогда я добавила:

— И считать мои деньги перестань. Куда захотела, туда и потратила.

— Последние!

— Рудольф Маркович сказал, что она принесёт мне удачу.

— Рудольф Маркович — это тот аферюга, который содрал с тебя такие немыслимые бабки за кучку фальшивых камешков?

Я на сестру оглянулась, посмотрела с укором.

— Ты зря обижаешь человека. А брошке сто пятьдесят лет.

— То есть, ты не первая идиотка, которая её купила. Супер.

Я разозлилась.

— Иди, работай.

— Ты тоже иди и работай. Тебе теперь жрать не на что будет. Надо работать старательнее. — Анька развернулась и направилась в зал, а я не удержалась и проговорила ей вслед:

— Возможно, её носила герцогиня!

Сестра заглянула обратно в раздевалку. Кинула на меня снисходительный взгляд.

— В России не было герцогов. У нас были князья.

Я пренебрежительно фыркнула в ответ на её познания, снова на себя в зеркало посмотрела. Расправила плечи, и проговорила себе под нос:

— Подумаешь, тогда княжна. Самая богатая и знаменитая.

В этот день у меня было отличное настроение. Я запретила себе думать о том, что я теперь бедная, что могу рассчитывать только на зарплату, и наслаждалась осознанием того, что у меня появилась необычная, замечательная вещь. Какой больше ни у кого нет. Год назад я тоже здорово потратилась, купила себе туфли от Шанель. За немыслимые, как тогда казалось, деньги. Но отлично помню, какое удовольствие получала всякий раз, как надевала их, чувствовала себя особенной. Несмотря на то, что каждый раз натирала мозоль на мизинце. Но это не имело никакого значения, куда важнее был психологический подъём, который я испытала от покупки. А приобретение броши меня попросту окрылило. Непонятно почему, но я, на самом деле, ощущала себя богатой наследницей и принцессой крови.

— Что это у тебя? — поинтересовался Петрович, уставившись на мою грудь.

Я расцвела в улыбке.

— Нравится? Кажется, все посетители замечают.

— Ещё бы, раз ты перед ними титьками трясёшь.

Я улыбаться перестала. И даже обиженно проговорила:

— Николай Петрович!

Начальник же постучал коротким пальцем по краю стойки администратора. И строгим голосом проговорил:

— Смотри у меня, Лидия. Не натвори дел.

— Я работаю, — попыталась оправдаться я. — Со всей старательностью.

— Вот со старательностью и поосторожнее. Не перестарайся.

— Вас не поймёшь…

— Цыц, я сказал, — шикнул на меня Озёрский, и незаметно ткнул пальцем в сторону дверей, которые как раз открылись, впуская очередных посетителей ресторана.

Если днём в «Алмазе» было спокойно, люди приходили пообедать, провести деловую встречу или даже поработать в тишине за маленьким столиком у окна, то к вечеру обстановка оживлялась. Шума и пьяных плясок в ресторане никогда не случалось, если только в те вечера, когда весь зал бронировали под спецзаказ. Но и тогда никто никогда не знал, что происходит за закрытыми дверями, потому что на входе вместо администратора становились дюжие охранники, и не подпускали никого чужого на пушечный выстрел. А в обычные вечера, даже будние, все столики были забронированы, официанты сбивались с ног, на сцене вовсю старались музыканты, наигрывая что-то беспечное и ненавязчивое, но главное, чтобы музыка была живая, это придавало заведению респектабельности. И я уже знала, что за фортепиано и на скрипке в «Алмазе» не играют случайные люди с улицы, все как один заслуженные, из губернаторского оркестра. Что ж, лишние деньги никому карман не тянут. И признанным музыкантам никто не ткнёт, что они подрабатывают вечерами в кабаке. Нет, они всё также радуют просвещенную публику, дарят им душевную благость, играют на струнах их душ. Честно, я сама слышала, как саксофонист с красным носом на полном серьёзе обсуждал это с Петровичем. Озёрский ему конверт с деньгами протягивает, а красноносый ему про развитие и прекрасную душу рассказывает. А сам конвертик суетливо в карман прячет. Петрович мелко кивал, улыбался, а сам всё в зал косился. Правильно, за столиком у самой сцены в тот вечер губернатор с супругой ужинали. Просвещались.

Всё это попахивало откровенным лицемерием. Я проработала в «Алмазе» две недели, а уже могла судить о том, что люди сюда приходят не ужинать, а пускать друг другу пыль в глаза. И в городе, наверняка, есть заведение, куда все эти достопочтимые мужи отправляются выпускать пар. И, слава богу, что я работаю здесь, а не там. Наблюдать изнанку не хотелось бы. Куда лучше, когда всё вот так чинно и благородно, пусть и неправдиво. А моё дело маленькое: улыбнуться и проводить за столик. Иногда польстить, сказать какую-нибудь банальность про галантные манеры мужчины или причёску его спутницы. И, наверное, у меня неплохо получалось, потому что Петрович, несмотря на то, что ворчал на меня временами, особо не придирался. Моя манера общения ему импонировала.

— Поздоровалась, проводила, польстила и уходи, — всегда повторял он мне. — И задницей не виляй, не хватало нам проблем с чужими бабами. Ты профессионал. — Петрович, после этого слова, ко мне присмотрелся, придирчиво. Губы поджал. После чего переспросил: — Ты ведь профессионал?

— В плане ресторанного бизнеса? — невинно переспросила я.

Озёрский снова погрозил мне пальцем.

— Лидия.

Я попыталась скрыть улыбку, но не слишком в этом преуспела. Затем к начальнику обратилась:

— Николай Петрович, не переживайте. Я своё место знаю, и оно меня вполне устраивает.

— Очень на это надеюсь.

Мужиков в «Алмазе» была тьма. И все как один преуспевающие, обеспеченные, деловые, вот только зачастую далеко не красавцы. Да и порядочности, той самой галантности многим не хватало. Хорошо, если тебя расценивают, как прислугу. Не обращают внимания на твои слова и вежливые улыбки, бубнят что-то невнятное в ответ, и твоё дело поскорее проводить их за столик и оставить в покое. Но некоторые не прочь были и пофлиртовать. И вот тут на самом деле приходилось включать профессионала и ни на что не реагировать. Даже на протянутые к тебе руки и масляные взгляды. Становилось откровенно неприятно, но я напоминала себе, что, во-первых, я получаю за это зарплату, а, во-вторых, не все люди, как говорится, человеки. Особенно, это относится к мужикам на вечерней охоте. В такие моменты хотелось застегнуться на все пуговицы, и спрятаться за форменной одеждой, как за плащ-палаткой. Аньке проще, она всегда за барной стойкой укрыться может, а я на виду, на передовой.

После моей первой встречи с Давидом, прошла неделя. Признаюсь честно, после первой тревожной ночи я спала спокойно, и даже посмеиваться над собой начала со временем. Его образ в моём сознании потускнел, если я и вспоминала о поразившей меня в самое сердце своим внешним видом особи мужского пола, то раз в день, не больше, в основном, вечером, когда можно было расслабиться, и, наконец, отвлечься от работы. Я выпивала бокал вина перед сном и, смехом, раздумывала о том, что наверняка в этом мире, даже в этом городе, есть женщина, которая проводит с ним вечера и ночи. И мне, чисто для эксперимента, интересно каково это. Давид Кравец. У него даже имя не как у всех. И внешность не как у нормального, среднестатистического мужика. И ему как-то нужно с этим жить. Вот мне и интересно — как живут такие, как он. Наверное, не задумываются, что они особенные, и что жизнь их и мировоззрение должны быть какими-то другими.

И вот настал вечер, когда Давид снова появился в «Алмазе». В этом не было ничего сверхъестественного, он пришёл поужинать, к тому же, не один, а для меня словно набат в ночи прозвучал. Я, как обычно, встречала гостей, зал уже был полон, я устала улыбаться и говорить банальности, и не могла дождаться окончания вечера, когда можно будет снять с лица опостылевшую улыбку, и уйти домой. За большим столом в центре отдыхали московские гости, шумели и смеялись, и меня подзывали уже не раз. Молодые мужчины, зазывно улыбались и посматривали с намёком. Даже за столик приглашали, от чего мне пришлось со всей серьёзностью отказаться и пожелать им хорошего вечера.

— Соблазняют? — со смешком поинтересовалась Анька, когда я на минуту остановилась у барной стойки. Сестра протянула мне стакан воды, и я за ним спрятала усмешку.

— Наседают, — сказала я негромко.

— Обидно, да? Вот так и проворонишь свою судьбу. Увёз бы тебя столичный принц на своём железном «Бэнтли» в Москву, а ты тут за униформой прячешься.

— Знаешь, я почему-то уверена, что у всех этих столичных принцев в столице по домам принцессы сидят. Им не до нас.

— Это ещё обиднее. Надежда во мне угасает стремительно и неотвратимо.

— Надежда на что? Захомутать королевскую особу?

— Да чёрт с ней, с королевской, хоть какая-нибудь приличная персона попалась бы. Ради разнообразия.

— Лид, — ко мне со спины приблизился официант Антон, молоденький мальчик с шевелюрой цвета молодой морковки, и предостерегающе шепнул, — Петрович глазами стреляет.

Я тихонько вздохнула.

— У меня ощущение, что он никого, кроме меня, не видит, — пожаловалась я едва слышно.

Анька усмехнулась, активно натирала бокалы белоснежным полотенцем, а когда я в спешке делала последний глоток воды, кивнула в сторону входа:

— Кстати, о царской семье. Беги, встречай.

Я через плечо обернулась, не совсем понимая, кого она имеет в виду, если честно, подумала о губернаторе, что зачастил к нам в последние дни, или, на крайний случай, о мэре, но никого знакомого не увидела. Только мужчину средних лет, моложавого и стройного, под руку с худой блондинкой в платье, которое я как раз вчера заприметила в торговом центре. Но стоил наряд столько, что мне оставалось только похлопать глазами и пойти прочь из магазина с такими мало привлекательными, я бы даже сказала, безобразно бессовестными ценами. А вот теперь вижу золотистый шёлк на блондинке, и мне обидно. Но я нацепила на лицо улыбку и поспешила навстречу гостям, про себя гадая, кто к нам пожаловал, и, жалея, что не успела расспросить об этом Аньку.

— Добрый вечер, — проговорила я, мило улыбаясь. — Рады приветствовать вас в нашем ресторане. Вы бронировали столик?

Я смотрела на мужчину, не на блондинку. При ближайшем рассмотрении он выглядел старше, чем мне в первый момент показалось издалека. Морщинки, не чёткий овал лица, да и выражение глаз выдавало. Непонятно почему, но в первую очередь взгляд его старил. В нём была не усталость, скорее, пресыщенность. Мужчина был одет броско, он явно молодился, но глядя ему в лицо, я могла с точностью сказать, что пятидесятилетний рубеж он перешагнул далеко не вчера. Но, по всей видимости, старался об этом забыть. И для этого ему нужна была миловидная девочка рядом, которая тоненьким голосом без конца бы тянула:

— Марчик, я хочу шампанского!

Я всё-таки обратила на девушку внимание, от цвета платины на её голове и капризно сложенных губ меня едва не перекосило, но я профессионально, на высшем уровне этого самого профессионализма, удержала на губах улыбку.

— Потерпи, дорогуша, сейчас нас проводят за стол.

Неожиданно голос у мужчины оказался глубокий, завораживающий, очень приятный. Он посмотрел на меня и повторил:

— Дорогуша, мы хотим поужинать.

— Вы бронировали столик? — терпеливо повторила я свой вопрос. Снова улыбнулась, а мужчина вдруг ко мне присматриваться начал. Его взгляд остановился на моих губах, после чего бесстыдно спустился на грудь. Стало неудобно и некомфортно. А брошь на груди будто потяжелела, превратилась в камень и начала душить. Хорошо, что длилось это ощущение недолго. В следующий момент я думать забыла о парочке, что стояла передо мной, потому что за их спинами, словно из воздуха, возник Давид Кравец. Он, на самом деле, появился из ниоткуда, окончательно лишив меня воздуха и каких-либо мыслей и чувств. Которые мне весьма пригодились бы, чтобы вспомнить о том, что я профессионал.

Давид, видимо, услышал наш разговор, потому что вместо приветствия, сказал:

— Мы заказывали столик. На фамилию Плетнёва. — Он кинул на блондинку весёлый взгляд. И явно передразнил: — Яна, дорогуша, ты же Плетнёва?

Я стояла и бестолково таращилась на эту троицу. То есть, таращилась я, конечно, на Давида, но затем мой взгляд метнулся к лицу мужчины, и я уже осознанно уловила сходство, оно было выраженное. Широкий лоб, голубые глаза, тёмные волосы зачёсаны назад очень похоже. По всей видимости, передо мной стоял отец Давида. Черты лица были схожи, а вот держались отец и сын совершенно по-разному. Кравец-старший изо всех сил старался казаться уверенным в себе, а у Давида это получалось само собой. Он не старался и вряд ли задумывался о том, чтобы произвести на кого-то впечатление.

— Я сейчас проверю, — проговорила я сбивчиво, вспомнив о своих непосредственных обязанностях. Принялась листать книгу заказов, но буквы предательски отказывались складываться в слова.

А блондинка тем временем удивилась:

— Я заказала столик?

Давид хмыкнул, шагнул к стойке администратора и перегнулся через неё, заглядывая вместе со мной в блокнот. На меня пахнуло невероятной свежестью одеколона, накрыло волной тепла, и я окончательно перестала соображать. И это привело к тому, что Давид первым ткнул пальцем в нужную строку.

— Вот она. Никому неизвестная героиня, — проговорил он прямо мне в лицо. Его дыхание коснулось моих щёк, и я решила, что мне всё это снится. Глаза подняла, и мы встретились взглядами. Я, наверняка, смотрела перепугано, а вот дорогой гость меня разглядывал. С интересом. И его взгляд тоже остановился на моих губах, ниже не опускался. Наверное, в отличие от своего отца, знал, что это неприлично.

Я отступила на шаг. Сказала:

— Я провожу вас к столику.

Давид кивнул, не торопясь отводить глаз, и всё-таки в какой-то момент его взгляд спустился к моей груди. Но смотрел он на брошь. А мне вдруг стало так стыдно! В один момент. Казалось, что я умру от жара, накатившего на меня. Мне показалось, что как только Давид увидит брошь на моей груди, он сразу всё поймёт, все мои тайные помыслы. Узнает, что я думала о нём не раз и не два после одной лишь мимолётной встречи, и приобретенное украшение стало неким символом моей заинтересованности им, раз я отправилась искать магазин, принадлежащий его семье. Ведь зачем-то я это сделала?

Самой бы себе ответить зачем. До сих пор не знаю.

Но Давид взгляд отвёл, на его губах мелькнула улыбка, милая, ничего не значащая, и в следующий момент он от меня отвернулся. Что-то сказал отцу, посмеялся над какой-то глупой фразой блондинки, а я аккуратно обошла их и направилась через зал к нужному столу, чувствуя странную, необъяснимую обиду. Не за себя, а за брошь. За то, что украшение, которое сразило меня своей красотой и необычностью, ничего не сказало хозяину магазина, в котором та провела, возможно, много месяцев. То есть, её признали той самой бижутерией, не стоящей внимания, ничего не значащей, хоть и сверкающей.

И я, надо думать, ей под стать.

Один из мужчин за столиком, за которым отдыхали московские гости, откровенно оглянулся мне вслед, когда я прошла мимо. Я краем глаза заметила, как он обернулся, но я прошла мимо, остановилась у соседнего стола и учтиво указала на него вновь прибывшим гостям.

— Располагайтесь. Официант к вам сейчас подойдёт.

Отца Давида, насколько я поняла, звали Марк. Он отодвинул для блондинки стул, а когда та присела и жеманно повела плечами, наклонился и поцеловал ту в щёку. Это выглядело глупо. Именно глупо. Почему-то. Но я поняла, что наблюдаю за его действиями чересчур внимательно, опомнилась, и поспешила глаза отвести. А когда сделала это, неожиданно натолкнулась на взгляд Давида. Он заметил мой интерес, и его это посмешило. Сам он выглядел расслабленным, на отца и его спутницу не смотрел, присел за стол и пристроил локоть на краю.

— Хорошего вечера, — пробормотала я, и шагнула прочь.

— Девушка, а у вас можно заказать цветы?

Пришлось остановиться, вернуться к столу москвичей и мило улыбнуться тому, кто весь вечер на меня глазел и даже пытался схватить за руку.

— Конечно, — ответила я. — В холле есть цветочная лавка. Какие именно цветы, и на кого оформить доставку?

Мужчина расплылся в довольной улыбке, а его взгляд упорно пытался нырнуть в мой скромный вырез на груди. На моей форменной рубашке было расстёгнуто всего две пуговицы, скромнее просто некуда, но он отчаянно старался что-то разглядеть.

— На меня. А цветы выберите сами. Какие вы предпочитаете?

— Розы, — автоматически ответила я. И тут же пояснила: — Думаю, все женщины любят розы, так или иначе. Не прогадаете.

— Я никогда не прогадываю. Закажите себе букет самых красивых роз.

Я моргнула. Сознание постепенно прояснялось.

— Мне? Спасибо, но я не заказываю сама себе цветы. Извините, меня гости ждут.

Ещё одна осточертевшая мне улыбка, и я направилась на своё рабочее место, к входным дверям. А сердце в груди делало кульбиты. Но совсем не из-за того, что меня пытались соблазнить букетом роз.

— Что он от тебя хотел? — спросил Петрович, подойдя ко мне через несколько минут.

Я нервно перелистывала книгу заказов.

— Ничего, — ответила я рассеянно, не поднимая глаз. — Пришли поужинать.

— В смысле? — озадачился начальник.

Я поняла, что сморозила глупость, посмотрела на Озёрского и переспросила:

— А вы о ком?

— О том столичном пижоне. А ты о ком?

— А-а. — Я выдохнула, незаметно махнула рукой. — Он пьян. Хотел поразить меня своей щедростью. Цветы подарить. И чтобы я сама их себе ещё и заказала. Что за мужики пошли? — вдруг пожаловалась я.

А Петрович сокрушённо качнул головой.

— Ну, Лидия.

Я глаза на него вытаращила, изображая невинность.

— А я при чём? Я же отказалась. Всё по инструкции, как вы говорили.

— Чувствую, будут у нас ещё неприятности.

— Из-за меня?

— И из-за тебя тоже. Работай.

Работать расхотелось. Зал полон, новых гостей не появлялось, и я торчала у входных дверей, и мне казалось, что у всех на виду, и все на меня смотрят. Стояла, гордо расправив плечи, пялилась в свои записи, которые никому, по сути, нужны не были, и изображала жуткую занятость. Только иногда позволяла себе кинуть быстрый взгляд в зал. И куда бы и на кого бы я ни смотрела, глазами, в итоге, находила Давида. Он выглядел хоть и расслабленным, но скучающим. Разговаривал с отцом, иногда улыбался, лениво, как Чеширский кот, а я смотрела на него и думала о том, что это ненормально для мужика, быть настолько притягательным. И при этом ужинать в компании отца и его молодой любовницы. А где очередь из влюблённых женщин модельной внешности, рвущих его на части? Или он настолько любит родителя, что готов пожертвовать личной жизнью на целый вечер, чтобы послушать лепет глупой блондинки? Интересно, она жена Кравецу-старшему или нет? Наверное, это невероятно мило и в то же время странно говорить окружающим, что этот хрупкий, белокурый эльф его мачеха.

В конце вечера мне на стойку приземлился букет красных роз. Честно, мне никто никогда такого шикарного букета не дарил. Не меньше двадцати штук головастых, бордовых роз. Я уставилась на них, затем подняла глаза и увидела своего столичного поклонника, который, по всей видимости, очень хотел свести с провинциальной администраторшей более близкое, я бы даже сказала, тесное знакомство. Часы показывали половину первого ночи, работать оставалось всего ничего, и я успела обрадоваться тому, что вечер прошёл без серьёзных эксцессов. Шумная компания московских коммерсантов покинула ресторан ещё час назад, чем всех порадовала, потому что к концу вечера они окончательно вошли во вкус и расшумелись, чего в «Алмазе» никак не приветствовали. По обрывкам их разговора было ясно, что веселье они планируют продолжить, и я их мысленно благословила. А от взгляда «ухажёра» старательно скрывалась, пока он не прошёл мимо и не исчез за дверями ресторана. И уж точно я не ждала и не хотела увидеть его спустя час, даже с цветами. Причём, цветы он, в прямом смысле слова, бросил передо мной. Не слишком хорошее начало.

— Я купил тебе цветы. Розы, как ты хотела.

— Я не хотела, — отозвалась я спокойно. — Не нужно было тратиться.

— Да что это за траты, — ухмыльнулся он, явно бравируя. — Копейки.

— Как мило, — пробормотала я, с неудовольствием глядя на красивые цветы, которые, точно, были ни в чём не виноваты.

Мужчина наклонился через стойку, уставился на мою грудь. Делал вид, что читает моё имя на бейдже, но я знала, буквально физически чувствовала, что он разглядывает мою грудь, словно он до меня дотронулся.

— Лидия, — наконец прочитал он. Поднял глаза к моему лицу и улыбнулся. — А меня зовут Александр.

Пришлось кивнуть. В зале всё ещё были гости, и некоторые стали обращать на нас внимание.

— Очень приятно, — негромко проговорила я.

Вообще, парень был недурён собой. Лет тридцати с небольшим, русый, светлоокий, подкаченный. И сразу понятно, что при деньгах. Держался высокомерно и тряс передо мной букетом тысяч за десять с таким видом, словно он, на самом деле, стоил копейки, а не треть моей зарплаты. Возможно, для него это и не стоило ничего, но именно это, а ещё дурнинка во взгляде, и отбивала всякую охоту с ним знакомиться. И цветы его мне были не нужны, и имя его. Я больше всего хотела в этот момент, чтобы он нашёл себе другой объект для знакомства, и задарил эти розы ей. Мне было бы куда спокойнее. А теперь вот переживай, что у этого нетрезвого обалдуя на уме на мой счёт.

— Как насчёт того, чтобы продолжить вечер вместе? Обещаю насыщенную программу.

— Насыщенную чем?

— Приключениями и удовольствиями.

Я изо всех сил старалась быть вежливой и сохранять спокойствие.

— Спасибо, Александр, но боюсь, у нас с вами ничего не получится.

— Это почему?

— Нам запрещено встречаться с посетителями.

— А я не предлагаю встречаться. Я же тебя не замуж зову.

Вот от этих слов стало неприятно. Я даже перестала прятаться от его взгляда, и посмотрела Александру в лицо.

— А куда вы меня зовёте? Если не секрет.

Он недовольно насупился.

— Ты чего какая сложная, Лидия?

— Я не сложная, я серьёзная. И я только замуж. Кстати, живу недалеко от загса. Интересует?

— Ты бы не задавалась, — попросил он с намёком на угрозу. Я её явственно расслышала.

— Я работаю в этом ресторане администратором. Нигде не сказано, что обязана развлекать посетителей вне этих стен, более того, нам это запрещено. Я могу позвать управляющего, он вам об этом расскажет. Извините, но у меня нет желания терять работу из-за букета цветов.

Александр сверлил меня тяжёлым взглядом, после чего оттолкнулся рукой от стойки и выпрямился. Букет полетел мне в руки, а сам несдержанный посетитель развернулся и ушёл. В первый момент я выдохнула, но затем решила, что рано радуюсь. И через час мне самой придётся покинуть эти стены. И кто знает, что у этого настойчивого ухажёра на уме. Я была больше чем уверена, что живёт он в гостинице. А на безымянном пальце я успела заприметить обручальное кольцо. Вот тебе и принц, окольцованный.

Посетители покидали ресторан. Я продолжала улыбаться, повторять слова прощания и приглашать их посетить наше заведение ещё раз. Глупые фразы, прописанные Петровичем и выученные мною наизусть. Хотя, бессмысленные, раз большинство посетителей появлялись в «Алмазе» едва ли не каждый вечер.

Семейству Кравец я тоже улыбнулась, а с Давидом даже глазами встретилась. Меня снова обожгло, а он посмотрел на меня и отвернулся. Был занят телефонным разговором, и на обслугу ему было откровенно наплевать. В общем, рабочий день заканчивался не слишком хорошо, настроение у меня к концу вечера сползло до нуля, а после того, как Давид отвернулся, не заметив моей улыбки, стремительно провалилось ниже плинтуса.

— Проблемы были? — спросила Анька, переодеваясь и зевая во весь рот.

Я лишь отмахнулась.

— Дурак пьяный пристал. Из московских. Цветы притащил, а затем в лицо мне ими и зарядил.

Анька и ещё одна девочка-официантка, что оказалась поблизости, хором ахнули.

— И что?

— Да ничего. Воткнула его веник в вазу у входа. Хоть какой-то толк.

— Отшила?

— Конечно.

Мы покинули ресторан с чёрного входа, как и положено было поступать. По узкому тротуару обогнули здание гостиницы, и направились к стоянке такси. Общественный транспорт в это время суток не ходил, и приходилось тратиться на такси. Но Николай Петрович искренне считал, что платит нам достаточно для того, чтобы мы не ныли по этому поводу. Правда, поговаривали, что ежеквартально выплачивал бонусы, покрывая транспортные расходы. Поэтому я тоже не ныла.

Окна холла гостиницы и крыльцо были залиты светом, через панорамные окна можно было наблюдать, что, не смотря на позднюю ночь, в гостинице кипит жизнь, да и на улице не было безлюдно. От осознания того, что вокруг многолюдно, я успокоилась, напряжение меня покинуло, и я даже отпустила девчонок на такси, так как им было в одну сторону, а сама осталась ждать другую машину, не испытывая особого дискомфорта. Анька только попросила позвонить ей, как только окажусь дома, я пообещала и спокойно отпустила их. Даже рукой на прощание помахала. Осталась на пустой стоянке такси, уверенная, что свободная машина подъедет в течение нескольких минут, по-другому никогда до этого не случалось. Ночь тёплая, звёздная, я стояла под фонарём и таращилась на ночное небо, чувствуя, что устала. Хотелось горячего чая и спать.

— Отработала?

Я обернулась на голос, и мысленно ругнулась. Вот кого в два часа ночи на пустой стоянке такси мне не хватало. Заезжего Казановы.

Александр стоял напротив меня, сунув руки в карманы брюк, и, как мне показалось, покачивался. Видимо, был знатно пьян.

— Отработала, — кивнула я. Отвернулась, высматривала машину на дороге, но, как назло, такси было не видно.

— Что ж ты такая не чуткая, Лида?

Уже пятнадцать минут, как я не находилась на рабочем месте, и могла не придерживаться официоза и приличий. Поэтому сказала:

— А у вас, Александр, кольцо на пальце.

— И что?

— Ничего. Меня это не касается никак, а вот вашей жене явно не понравилось бы ваше стремление свернуть налево. И траты на букеты обслуживающему персоналу.

— А ты о моей жене подумала?

— О себе я подумала. Что мне нет никакой охоты развлекать незнакомого мужика в командировке. Вас тут через одного такие. На всех меня не хватит.

— А я, смотрю, ты вне работы куда разговорчивее. — Он сделал ко мне шаг, и я невольно отступила. По сторонам огляделась. Куда все люди подевались? И такси?!

— Шли бы вы спать, — посоветовала я ему, правда, без всякой надежды, что он моему совету последует.

Александр щурился, пристально вглядывался в моё лицо. Явно что-то пытался во мне высмотреть, и я была уверена, что то, что он высмотрит, мне не понравится.

— Ты красивая, — сказал он. — Дерзкая такая. Но неужели думаешь, что можно вот так мужику цветы в лицо швырять.

— Это ты в меня цветы швырнул, — напомнила я ему, перейдя на «ты». Как развивалась ситуация, мне активно не нравилось, я искала выход, и понимала, что если ничего не изменится в ближайшую минуту, то мне останется только воспользоваться нетрезвым состоянием Александра, оттолкнуть его и бежать в гостиницу. Там светло, там люди, там он меня не тронет.

— Не понравились?

— А я должна была растаять? Это провинциальный город, конечно, но не настолько. Живые розы я видела.

— На самом деле, разговорчивая. Сразу видно, что мужика у тебя нет. Иначе научил бы вовремя затыкаться.

Это было самое милое, что я слышала в своей жизни.

Подумала об этом, но, слава богу, мне хватило ума вслух своё замечание не озвучивать. Вместо этого я ровным голосом попросила:

— Перестань на меня напирать.

— Я напираю? — Он насмешливо вздёрнул брови.

— Да. — Я в какой-то момент упёрлась ему руками в грудь, в попытке оттолкнуть, потому что за моей спиной неожиданно оказался столб.

— Я ещё даже не начинал.

Очередная шовинистическая наглость.

Я попыталась вывернуться из осады, а Александр взял и схватил меня за подбородок. Схватил больно, я головой дёрнула, но освободиться не получилось. Не зная, что ещё сделать, я попыталась пнуть нападавшего коленкой. Сколько раз видела этот фокус по телевизору, но, видимо, оборонявшимся девушкам на телеэкране попадались какие-то другие вредители, охотно подставляющие укромные места для удара. Мой оказался не таким, легко увернулся, и как-то так получилось, что его руки оказались на моих плечах, а он сам сзади.

— Отпусти меня! — потребовала я. Снова попыталась его пнуть, но, не видя куда пинать, меня постигла очередная неудача. А Александр уткнулся носом в мою шею и жарко задышал. Меня, если честно, передёрнуло. И от чужого дыхания на своей коже, и от стойкого запаха алкоголя. Я вцепилась в его руку, вцепилась ногтями, Александр ругнулся и меня встряхнул. Его захват стал сильнее, я ткнулась подбородком в сгиб его локтя, и так повисла на какую-то секунду, всё больше впадая в панику.

Краем глаза заметила машину, в первый момент обрадовалась, но это было не такси. Автомобиль, низкий, спортивный, проехал мимо, и я в отчаянии прикрыла глаза. Правда, тут же услышала скрип тормозов, автомобиль сдал назад и остановился. Хватка Александра ослабла, я этим воспользовалась и изо всех сил его от себя оттолкнула. Он покачнулся, сделал большой шаг назад и едва не упал. А я в сердцах выкрикнула:

— Идиот! — Схватилась за свою шею, которую он пережал, явно не осознавая свою силу. Глотать было больно.

Дверь автомобиля открылась, я обернулась и увидела Давида Кравеца. Он вышел и теперь насторожено смотрел на нас.

— Что происходит? — поинтересовался он, обходя машину.

Он задал вопрос, а я могла только стоять и хлопать глазами, продолжая держаться за горло. С трудом сглотнула.

— Ничего не происходит, — отмахнулся злой и раздосадованный Александр. — Ехал мимо и езжай. Я со своей бабой разговариваю.

— Ты с бабой своей будешь разговаривать дома. Если там бабу обнаружишь. — Давид на меня посмотрел. — У тебя всё нормально?

Я снова сглотнула, снова стало больно, от этого обидно и страшно, и я головой мотнула.

— Садись в машину, — сказал Давид.

Я оглянулась, кинула злой взгляд на Александра, но говорить ничего не стала. Я больше всего боялась, что Давид возьмёт и уедет, оставит меня с этим психом. И сейчас дело было совсем не в том, что это Давид Кравец. Я обрадовалась бы любому спасителю, даже если бы рядом с нами остановился Петрович, которого наверняка с трудом видно из-за руля.

Давид открыл для меня дверь автомобиля, я как-то неуклюже забралась в низкий салон, а когда дверца захлопнулась, закрыла лицо руками. Как в кино. Давид Кравец спас меня от насильника. Только радости никакой. Чувствую себя грязной.