Случайная

Екатерина Риз

Очень трудно принять, что ты случайная женщина на жизненном пути любимого мужчины. И в его жизни тебе отведено совсем немного места, а ты замечательная, но не любимая. Лида, вернувшись в родной город после нескольких лет жизни в Санкт-Петербурге, неожиданно оказалась именно в такой ситуации. Давид Кравец казался если не настоящим принцем, то подавал все надежды на звание идеального мужчины. Но, как часто бывает, сказка оказалась лишь её мечтой, а принц не собирался оправдывать надежд Лиды.

4 ГЛАВА

Давид открыл дверь со стороны водительского сидения, и я поторопилась убрать руки от лица. Осторожно выдохнула, потом руки вытянула, посмотрела на трясущиеся пальцы, после чего сжала их в кулак. Поняла, что Давид за мной наблюдает.

— Напугал, идиот пьяный, — пожаловалась я, и сама поразилась тому, насколько глухо прозвучал мой голос. Глухо и перепугано. Я, на самом деле, настолько напугана?

Давид кинул взгляд в зеркало заднего вида, Александр всё ещё стоял и смотрел на машину. Потом, кажется, сплюнул на асфальт. А Давид нажал на газ.

— Что ты делала в такое время здесь одна?

— С работы шла, — проговорила я. — Девчонкам в другой район, они уехали, а я такси ждала.

— Дождалась.

Я едва заметно пожала плечами. Сказать мне было нечего.

Я замолчала, и Давид кинул на меня быстрый взгляд. Спросил:

— Ты как?

Я плечи расправила, постаралась не выглядеть жертвой нападения. Я до сих пор до конца не понимала, было это нападением или недоразумением, которое подогрело мою буйную фантазию.

— Всё нормально, — ответила я. Повторила: — Просто напугал. Пьяный и наглый.

— Наглый, — подтвердил Давид, кивнув. Вдруг хмыкнул. — Настойчивый мужик. Цветы подарил.

Я на него посмотрела. Хотела кинуть короткий взгляд, но засмотрелась. Вдруг осознала, что я нахожусь в его машине, и он со мной разговаривает. Как со старой знакомой, на «ты», даже сочувствие проявляет, кажется, неподдельное.

— Нужны мне его цветы, — пробормотала я обиженно. — Таких, заезжих, как он, в «Алмазе» через одного.

— Это тоже верно. Кстати, меня зовут Давид.

— Я знаю.

Он посмотрел на меня, мне показалось, что я даже в темноте смогла увидеть, как сверкнули его глаза.

— Понятно.

Я на мгновение замерла от неловкости. Потом подумала о том, что он вряд ли знает, как зовут меня. К чему ему запоминать имя администратора ресторана, в котором он время от времени обедает?

— Я Лида.

— Лида? Очень приятно, Лида.

— Спасибо, что спасли. Что остановились.

— Трудно не остановиться, когда на тёмной улице какой-то мужик к девушке пристаёт. Борцовскими захватами. Странные у него понятия о соблазнении.

— Соблазнять он даже не пытался. По его разумению, я должна была умереть от счастья при виде букета цветов.

— А ты не умираешь от счастья?

Я отвернулась.

— Как-то нет.

— Где ты живёшь?

Я голову повернула, в первый момент взглянула с непониманием. Моргнула.

— Не нужно везти меня домой, спасибо. Высадите поближе к стоянке такси.

— Смотрю, тебе мало приключений. Решила повторить. Говори адрес.

Я секунду боролась с собой, после чего назвала адрес. Ехать нужно было на окраину, в спальный район, но Давид даже бровью не повёл. Мы свернули на светофоре и помчались по пустому проспекту.

— Тебе нравится в «Алмазе»?

— Отвлечь пытаетесь?

— Признаюсь. Но всё равно любопытно.

— Нравится, — ответила я. — Это ведь зачётное место в городе?

— Какое? — переспросил Давид. Повторил и тут же рассмеялся: — Зачётное? Давно не слышал этого словечка. Только Петровичу так не говори.

Я улыбнулась, глядя в окно.

— Не буду. Он точно не поймёт.

— Муштрует? — Я пожала плечами, не подтверждая, но и не споря с его догадкой. — Петрович он такой, кремень. Маленький, но крепенький. Ты знаешь, что он «Алмазом» управляет ещё с девяностых? Там раньше братва любила собираться, говорят, громкие у них загулы случались. А Петрович рулил и выруливал. За это его уважают до сих пор.

— Наверное, сейчас ему работа кажется детским праздником.

— Может быть. Как-нибудь поинтересуюсь. Но у тебя неплохо получается, молодец.

— Вы за мной наблюдали?

— Сегодня — да. Ты так таращилась на Янку, это было смешно.

— Ну вот, а говорите, что хорошо получается. Как сказал бы Николай Петрович: я вела себя крайне непрофессионально.

— Да ладно. Я тоже на неё долго так пялился. — Давид даже головой качнул. — Даже удивительно, где отец отыскивает из раза в раз таких беспомощных особ. Но он, реально, от них тащится. — Он кинул на меня весёлый взгляд. — Ты не такая?

— Точно, не беспомощная, — заверила я.

— Всё сама-сама?

— Я стараюсь. К тому же, когда с юности живёшь отдельно от родителей, да уезжаешь в мегаполис, не получается играть в беспомощность.

— А где ты жила?

— Год в Москве. Но это давно было, когда только уехала. Думала, что Москва — это мой город, что там можно всё, только стоит захотеть. Но, то ли я хотеть плохо умею, то ли во мне недостаточно талантов, но в столице я не прижилась. Уехала в Питер. Вот там я прожила пять лет. Обожаю Питер.

— А почему вернулась?

Потому что меня Мишка, засранец, бросил перед самой свадьбой, оставив без средств к существованию и особого выбора.

— Так сложились обстоятельства. Вернулась месяц назад, пришлось искать работу.

— И что, мы провинция?

— Везде провинция. Всё зависит от качества жизни.

— А-а, деньги.

— Думаете, мне это нравится? Но так и есть. Вот здесь надо свернуть.

Автомобиль свернул во двор моего дома, проехал по узкой дороге, и я представила, как диковинно, наверняка, смотрится дорогущий спорткар во дворе блочной пятиэтажки. Хорошо, что соседи спят, а то сплетен хватило бы на месяц.

— Спасибо, что подвезли. И спасли. — Я отстегнула ремень безопасности, повернулась на сидении, собираясь вежливо улыбнуться и попрощаться со своим спасителем, и вдруг меня прострелило. Моя рука в панике вернулась к груди, я опустила глаза, и едва не застонала. Броши на кофте не было.

— Что случилось? — спросил Давид, заметив выражение паники на моём лице.

— Брошка. — Я глаза закрыла. И вот тут уже не сдержалась: — Вот паразит! Я из-за него брошку потеряла! — Я готова была расплакаться, честно. И почти собиралась это сделать, пусть и на глазах чужого человека. Украшение было жалко до ужаса. Даже не из-за потраченных денег, а из-за того, что я успела к броши привязаться, по-настоящему. Она скрашивала мои последние дни, я смотрела на неё, и мне хотелось улыбаться. И вот из-за какого-то пьяного Казановы я её лишилась.

— Ценная?

— Ну да… — пробормотала я. Вспомнила о том, что это бижутерия и созналась: — Для меня ценная.

Я купила её несколько дней назад. Она мне так нравилась!

— Ладно, не расстраивайся. Значит, не твоя.

— Ну, как это не моя? Рудольф Маркович сказал, что она принесёт мне удачу. И вот, приехали!

— Рудольф Маркович? — переспросил Давид, после чего многозначительно хмыкнул. — Ну, раз Рудольф Маркович сказал, значит, всё так. Он в таких вещах толк знает.

Я поняла, что брякнула в волнении, язык прикусила, но было поздно. Оставалось притвориться непонимающей и несведущей. И поэтому я лишь огорчённо кивнула. После чего открыла дверь автомобиля и выбралась наружу. Вдохнула полной грудью прохладный, ночной воздух. От расстройства дышалось как-то по-особенному глубоко.

— Не по пути мне с удачей, — пожаловалась я самой себе.

— Не выдумывай. — Давид тоже из машины вышел, за мной наблюдал. — Хочешь, я вернусь к гостинице и посмотрю, не лежит ли она там где.

Я глаза на него вытаращила. После чего головой покачала.

— Не хочу.

— Почему? Стесняешься?

— И это тоже, — не стала я спорить. — К тому же, её, наверняка, там уже нет.

— Значит, надо положиться на судьбу. Если это твоя вещь, она к тебе вернётся. С особенными вещами всегда так. Ты даже не представляешь, что порой происходит с драгоценностями и антиквариатом, какая у банальных стекляшек судьба бывает, покруче, чем у людей. И какой-то самоцвет, ничего не стоящий, может оказаться в перстне особы королевской крови, и его цена взлетает до небес. Покруче любого бриллианта. Поэтому просто подожди.

— Она мне нравилась, — расстроено проговорила я, но кивнула. Буду ждать, надеяться на чудо. Что мне ещё остаётся? Я заставила себя улыбнуться Давиду. Снова поблагодарила: — Спасибо вам. От меня сегодня одни неприятности, но вы кинулись мне на помощь. Вы герой.

— Герой, — хмыкнул он. Приглядывался ко мне. — Перестань мне выкать. Я этого не люблю. Ещё не дорос.

— Это неудобно.

— Перед кем тебе неудобно?

Ответа на этот вопрос я не нашла, дёрнула плечом и улыбнулась. Потом помахала рукой на прощание, и направилась к подъезду. И только когда вошла в квартиру и закрыла за собой дверь, поняла, что же, на самом деле, случилось. А, может, брошка и, правда, принесла мне удачу, сыграла свою роль? Я познакомилась с Давидом Кравецом.

Но, как бы то ни было, брошку было жалко. Я утром проснулась и первым делом подумала про неё. Где она сейчас, в чьём кармане лежит? Хотя, я почти не сомневалась, в чьём именно. Но не пойду же я требовать у обормота Александра потерянную мною вещь? Наверное, надо отпустить. Легко и не жалея.

— Как это, не жалея? — ахнула Анька, когда я ей позвонила и рассказала про свои приключения. Правда, не про все приключения, только про часть. Про участие Давида в них я почему-то решила умолчать. — Она сумасшедших денег стоит!

— Не таких уж сумасшедших, — вяло воспротивилась я. — Всего лишь двадцать пять тысяч…

— Всего лишь! Я и забыла, ты же у нас богатенький Буратино, у тебя двадцать пять тысяч рублей — это всего лишь! Ночью выйдешь на поле Дураков и нарастишь себе ещё полтинник. А вот когда такое сделаешь, тогда и будешь говорить: всего лишь!

— Ань, ну прекращай.

— Лида, надо пойти к этому хмырю и потребовать, чтобы он тебе брошку вернул!

— Я же не знаю точно, у него она или нет.

— Надо узнать, — упрямо нудела Анька.

— Я к нему не пойду! Он псих, у меня до сих пор горло болит.

— Тогда пойдём в полицию!

— Да, Петрович сильно обрадуется, когда я посетителя его ресторана обвиню в нападении. И я вылечу с работы. Скажет, что я сама виновата, что задницей перед ним крутила. Нет уж, чёрт с ним.

— Но это несправедливо! — приуныла Анька.

Мне её было нечем успокоить.

— Жизнь, вообще, штука сложная, и редко справедливая. Так что расслабься, и получай удовольствие. Получаешь?

— По полной, — вздохнула сестра, и трубку положила.

Чтобы чем-то себя отвлечь, сделать что-то полезное, по крайней мере, для души и совести, я решила навестить отца. С тех пор, как устроилась на работу, времени совсем и не было, а всё-таки мы теперь живём в соседних дворах. Вряд ли остальные родственники будут рады меня видеть, но я не должна забывать о том, что я дочь, имею право знать и участвовать в жизни родного человека. А временами и заступиться за него. Зная свою мачеху, времена эти случаются не редко. Мы много лет жили в разных городах, я не лезла в их семью, и, признаться, увидев отца после долгой разлуки, пребывала в некотором замешательстве. Он стал совершенно не похож на того человека, на того папу, каким я его помню. Сильным, цветущим, в детстве мне казалось, что он самый лучший мужчина на свете. Хотя, так все девочки думают про своих отцов. А сейчас словно сдался и смирился. Луиза совершенно подмяла его под свою пяту, и направляет всего его действия в нужную ей сторону. К тому же, тётя Наташа едва ли не ежедневно сокрушалась из-за его судьбы, и строила одну страшную гипотезу за другой.

Конечно же, никто меня в гости не звал, и моему появлению, кроме отца, никто не обрадовался. Женька открыл дверь, увидел меня и недовольно поджал губы. Но в квартиру впустил, правда, забыв поздороваться.

— Пап, — крикнул он, отвернувшись, — Лида пришла!

Из комнаты выглянула его жена с ребёнком на руках, и я вдруг подумала о том, что никогда не видела её одну, без одного из детей на руках или у её юбки. До того, как мы породнились, я её не знала, на свадьбу меня не позвали, и впервые я увидела Иру уже с младенцем на руках, несколько лет назад приехав в короткий отпуск.

Я скинула с ног туфли, надела дежурные тапки, и, не дожидаясь приглашения, прошла на кухню. Взгляд сам собой скользил по стенам некогда родной мне квартиры. Здесь я прожила до восемнадцати лет, считала своим домом, а сейчас ничего не узнавала. Новый ремонт, контрастные обои, видимо, с намёком на определённый дизайнерский стиль, даже мебель в квартире мне незнакомая. Я не переступала этот порог последние три года, это точно.

Отец мне обрадовался. Он смотрел телевизор на маленькой кухне, сидел у окна и пил чай из большого бокала. Меня увидел, поднялся и улыбнулся. А я всё равно отметила отстранённость в его взгляде. Не по отношению ко мне, а, наверное, ко всему происходящему в его жизни. Он ни на что не раздражался и ни на чём не зацикливался. Жил так, как жил. Всё в его жизни сложилось, как считалось, жена, большая семья, дети и уже внуки. Работа, дом и старенький «жигулёнок» в гараже. Он искренне считал, что жаловаться ему не на что. А вот мне было его жаль.

— Лидуня, как я рад. Давно не виделись с тобой. Хочешь чаю?

— Не хочу, пап. — Я присела на табуретку у стола, окинула взглядом маленькую кухню. Стало как-то грустно. — Просто зашла тебя проведать. Какие новости?

— А какие у нас новости? Это в телевизоре новости, а у нас так… — Отец отмахнулся. Меня разглядывал. — Красивая ты стала, Лида. Взрослая такая. Давно тебя не видел, отвык.

Я растянула губы в улыбке.

— Привыкай. Кажется, я надолго приехала.

Отец брови сдвинул, в намёке на тревогу.

— А что такое? Неприятности? Деньги нужны?

— Деньги всем нужны, — философски отозвалась я. — И неприятностей у меня нет. Зато работа неплохая, придётся остаться, поработать.

— Работа — это очень хорошо. С работой сейчас туго. Завод-то мой закрыли. А я рассчитывал, что на пенсию уйду, сторожем туда пристроюсь. А что? Хорошее место, сутки через трое.

— Так нет же уже места, и завода нет. Что ты думаешь?

— Да это я так, по привычке. Попей чайку-то. А то худая какая-то.

— Ну вот, только что говорил, что красавица, а теперь худая.

— Ты всегда красавица. Вся в мать.

Я печально вздохнула.

— Мы с Анькой на кладбище ездили, — сказала я.

Отец мелко закивал, а от меня отвернулся, засуетился вдруг.

— Это правильно, это хорошо. На могилку ходить надо. Я тоже недавно был. — И добавил: — У всех был, всех помянул.

Привычная отговорка. Я знала, что папа частенько бывает на кладбище, но при Луизе всегда рассказывает о многочисленной родне, схороненной на городском кладбище, но никогда о маме.

— А ты часто поминаешь? — спросила я. Отец обернулся, а я взглянула многозначительно. — Странно выглядишь, похудел. И небритый.

Он поскрёб колючий, худой подбородок.

— Так а чего, я же на выходных. На работу пойду, побреюсь. Это обязательно.

— Пап, не пей, — не стала я больше юлить. — Много, по крайней мере.

— А я много не пью. — Отец неожиданно расплылся в широкой улыбке. — Мы с Иванычем такой коньячок настояли, пальчики оближешь! Всё сами, всё экологически чистое.

— Знаю я ваш коньячок, — фыркнула я. — Первак чистейший. Так в гараже и капаетесь?

— Ты, Лидка, отца-то не учи. Отец учёный, лучше тебя знает. — Он поставил передо мной чашку с чаем. — Пей чай, вот пряники ешь. Про работу расскажи.

Я подумала, подумала, а пряник взяла. Откусила.

— Работа хорошая. Я с Анькой теперь работаю. Ей спасибо, сама бы я туда не пробилась.

— Так сестрёнка же, правильно, что подсобила. Тётка как?

— Хорошо. Борется с мировой несправедливостью.

— Любитель она этого дела.

Я отцу кивнула, и, понизив голос, поинтересовалась:

— А где оно?

Отец непонимающе нахмурился, и тоже шёпотом переспросил:

— Кто?

— Вселенское зло. Жена твоя где?

Отец тут же отодвинулся и сплюнул с досады. А я рассмеялась.

— Да ну тебя, Лидка! — Даже пальцем по краю стола постучал, как делал в моём детстве. — Сколько раз просил, не цепляйтесь вы друг к другу.

— Так мы и не цепляемся. Это я любя.

Отец укоризненно качнул головой.

— На рынок пошла. Детям творог купить.

— Дети — это святое, — пробормотала я, подула на чай, прежде чем сделать глоток. В этот момент на кухню Женька заглянул. Остановился в дверях, привалился плечом к косяку и на меня посматривал. Затем спросил:

— Так что у тебя с невыносимостью провинциальной жизни?

Я принципиально на него не смотрела.

— Привыкаю, — ответила я. И решила порадовать: — Почти привыкла, работу нашла. А, глядишь, и замуж соберусь. Так что, об отдельной от родителей жизни, забудь. Единственный выход, найти тебе нормальную работу, и перестать плющить задницу в своём сервисе. Тогда квартиру купишь. Сам.

— Умная, да?

— Чтобы всё это понять, много ума не надо. — Я вскинула руки, изображая атлета. — Нужны мускулы.

— Дети, не ссорьтесь, — попросил отец. Я как раз дожевала пряник, допила чай и поспешила подняться.

— Пойду я. Папа, теперь ты ко мне в гости приходи. Лучше по утрам, вечерами я работаю.

— Слышали, слышали, — протянул Женя. — В кабак пристроилась. Прямо тянет тебя туда.

— Ага. Со сцены Есенина читаю. — Я наклонилась, отца в щёку поцеловала. Проговорила ему на ухо: — Помни, о чём я тебя просила. Тётка тоже беспокоится.

— Её хлебом не корми, дай побеспокоиться за кого-нибудь.

— Не за кого-нибудь, а за тебя. Мы же семья. — Я прошла мимо сводного брата, кинула на того задумчивый взгляд. — Пока, семья.

Женька мне не ответил, прошёл на кухню и сел на моё место. Что ж, не больно-то и хотелось. Хотя, помню, были, были времена, пусть и длились они совсем недолго, когда я с удовольствием возилась с ним и с Полиной, решив, что мачеха мачехой, а младшие брат и сестра — это совсем другое. Я водила их за руку гулять и помогала с уроками. Вот только вся эта идиллия не продлилась и года, и, кроме меня, об этом вряд ли кто-то помнит.

Выйдя из подъезда, я почувствовала себя лучше. В квартире на меня навалилась тоска, словно, меня кто-то удушить пытался, теми же воспоминаниями. Оказавшись на улице, я вдохнула полной грудью, сощурилась на солнце, а пока искала в сумке солнечные очки, к подъезду подкатило такси, и из него выпорхнула Полина. Судя по её виду и наряду, девочка только возвращалась домой, поутру. Кстати, часы показывали почти полдень. Полина вышла из автомобиля, одёрнула короткое платье, на какой-то миг покачнулась на высоких каблуках, видимо, ноги не держали после ночного веселья, меня увидела и поджала губы точно так же, как брат совсем недавно. Уверена, доведись мне сейчас встретиться с их матерью, на её лице появится точно такая же гримаса, один в один. Одно слово — семья.

— Ты что тут делаешь? — спросила Полина вместо приветствия.

— Отца навещала.

— А-а. А я подумала, что в тебе проснулась совесть, и ты пришла оценить, как мы тут друг у друга на головах сидим. Пока ты одна в двушке припеваючи проживаешь.

— Во-первых, не припеваючи, а, во-вторых, ты-то что жалуешься? Что-то мне подсказывает, что ты и ночуешь дома через раз. Никто тебе не мешает.

— Жизни меня учишь, что ли?

— Была бы охота, — фыркнула я. Окинула сестру беглым взглядом. Кстати, туфли на ней новые и явно дорогие. Мне такие не по карману. — Просто жаловаться прекращай. Или выходи замуж и съезжай, разрядишь обстановку.

— Тебя спросить забыли, — проворчала Полина. Откинула за плечи длинные волосы, которые этим утром пребывали в некотором беспорядке. Сводная сестра выглядела невыспавшейся и от этого немного потускневшей. Но всё равно красивой и взрослой. Наверняка, отбоя от поклонников у неё нет. А она выбрала пузатого папика. Странно это, Анька права.

Мы не попрощались, Полина направилась к подъезду, а я молча развернулась и направилась в сторону своего дома. На душе было тягостно, и это после визита в родительский дом, к своей семье. Я остановилась и обернулась, подняла глаза к окнам квартиры. Увидела отца у кухонного окна, он помахал мне рукой. А мне стало ещё больше его жаль. Не знаю почему, может быть, из-за его наигранно-бодрой улыбки.

Конечно, приехав на работу в этот день, я не смогла пройти мимо стоянки такси, на которой вчера со мной случилась неприятность. Ожидать, что я найду брошь, было, откровенно, глупо, но я всё равно пошла. Вокруг люди, на стоянке несколько такси, водители рядом курят, собравшись в круг. А я остановилась и принялась оглядываться. Потом обошла вокруг фонарного столба, к которому меня вчера Александр прижал. Кругом асфальт, ни травинки, ни выбоины, закатиться брошь никуда не могла, и остаться незамеченной тоже. Оставалось только руками развести в бессилии.

Я, на самом деле, не собиралась ничего предпринимать. Несмотря на то, что брошку было очень жаль, вспоминать о вчерашнем происшествии было неприятно. В душе сразу начинались волнения, и совсем не из-за того, что меня спас мужчина мечты. Неприятно было именно потому, что на меня напали, а я, если честно сказать, не сумела оказать никакого сопротивления. Я растерялась, испугалась, и ни о какой смелости с моей стороны и речи не шло. В один момент я почувствовала себя ватной куклой. И это всерьёз напугало. А ведь раньше я была уверена, что случись со мной нечто подобное, я сумею оказать достойное сопротивление. Я думала так, выслушивая страшные истории подруг, знакомых и даже незнакомых женщин с экрана телевизора. Всегда так кажется. Думаешь, что ты обязательно что-нибудь сделала бы, не позволила, дала отпор. А когда подобное случается с тобой, ты теряешься и застываешь от ужаса. И вся надежда на какого-нибудь спасителя, хотя бы случайного.

Мне повезло.

Но выносить на всеобщее обозрение свой страх я не собиралась. Даже Аньке, при встрече, бодро улыбнулась, а когда она начала задавать вопросы, отзывалась легко, правда, больше отмахивалась, чем отвечала. А вот сестра была полна негодования.

— Нужно что-то сделать, Лида. Как-то этого козла наказать.

— Интересно, как ты собралась его наказывать, — усмехнулась я криво, и поспешила отвернуться к своему шкафчику. Я не хотела эту тему даже обсуждать.

— По крайней мере, нужно забрать у него брошь!

— Ты не знаешь, что она у него.

— А у кого? — Анька в возмущении всплеснула руками. — Ты же сама говоришь, что никого больше не было.

— Не было, — согласилась я.

— Значит, он забрал. Мерзавец. Я на него заявление в полицию напишу, хочешь? У меня знакомый есть!

— Ещё не хватало, — заволновалась я. — Чтобы меня таскали на допросы, и каждый раз видеть там эту рожу?

Анька привалилась спиной к стене, руки на груди сложила.

— Тоже верно. Но брошку жалко.

— Жалко, — в который раз за это утро вздохнула я. — Очень жалко. Она была такая красивая.

— Её княжна носила, — поддакнула Анька, а я заподозрила сестру в издёвке, и кинула на ту выразительный взгляд. Анька притворилась невинной и удивлённой, глаза на меня вытаращила. А затем поспешила ретироваться, сообщив, что до начала работы у неё ещё полчаса, и ей хотелось бы найти знакомую, что работает в гостинице горничной. — Она мне денег за такси должна, — отговорилась Анька, и оставила меня одну.

Я, если честно, минуте тишины порадовалась. Настроение сегодня с утра было аховое, да и общение с близкими родственниками его никак не улучшило, и хотелось помолчать и себя пожалеть. В темном уголочке. Поэтому я присела на скромный диванчик в углу, прижалась виском к стене, но пообещала себе, что через несколько минут выйду из раздевалки во всеоружии. То есть, с шикарной улыбкой на лице.

Розы, подаренные, если так можно выразиться, мне вчера Александром, так и стояли в вазе у двери. Я то и дело кидала на них недовольный, хмурый взгляд, хотя и понимала, что цветы ни в чём не виноваты. Им просто не повезло. Как и мне.

— Я всё узнала.

Анька налетела на меня, навалилась грудью на стойку администратора и заговорила громким, восторженным шёпотом. Я на сестру исподлобья глянула, перевернула страницу книги записей, и всё же решила полюбопытствовать:

— О чём?

— Об этом московском гаде. Он живёт в 603 номере. И завтра уезжает.

— Слава Богу, что сегодня последняя смена, и до пятницы я совершенно свободна, — съязвила я.

— Да я не об этом. Хотя, это, конечно, слава Богу. Но я о том, что нужно непременно забрать у него брошь.

Я перестала переворачивать страницы, на сестру посмотрела. Предостерегающе.

— Ань, ты чего удумала?

— Хочу восстановить справедливость. — Анька даже кулаком по стойке стукнула, но не сильно, чтобы внимания не привлекать.

— Мы не знаем, у него ли брошка, — пыталась я её вразумить.

— Вот и надо проверить.

— Как?

— Я же тебе говорю, я всё узнала. Его номер убирает знакомая мне девочка. Как только этот гад уйдёт, мы незаметно войдём в его номер, она даст нам карту от замка, и мы посмотрим.

— Ты сдурела? Что значит, незаметно?

— То и значит.

— Ань, ты дылда под метр восемьдесят, да и я на каблуках недалеко ушла. У нас не получится быть незаметными.

— Хватит уже язвить. Он же не на центральной площади ночует. В коридорах людей немного. А мы войдём и просто посмотрим.

Я сверлила сестру взглядом, пытаясь решить, так ли серьёзны наши проблемы, раз она говорит о том, чтобы вломиться кому-то в номер с таким азартом, после чего решительно качнула головой.

— Я не пойду.

— А я пойду, — упорствовала Анька. — Просто из принципа. А если ты мне сестра, то ты меня одну не пустишь, — закончила она торжественно. Развернулась и отправилась прочь, вся такая гордая и решительная. А мне оставалось лишь ругнуться ей вслед неслышно. Конечно, я не пущу её одну. Но если тёте Наташе придётся нам обоим передачки в тюрьму носить, то она будет расстраиваться в два раза больше. Это огорчает.

Единственный вечерний перерыв у нас был в шесть вечера и длился он полчаса. Позже начинался наплыв гостей, и вырваться хотя бы на десять минут становилось практически невозможно. Да и из-под пристального взгляда Петровича не удерёшь. Он руководил рестораном железной рукой, при этом, не вызывая у сотрудников никаких нареканий своей строгостью. Меня это неизменно поражало, но все без исключения управляющего уважали, а некоторые даже любили. А уж когда Озёрский принимался кулаком по столу стучать, в благоговении замирали. Это означало, что ресторан ожидают перемены и совершенствования, которые обычно вели к увеличению заработка, хоть и незначительно. Но всё равно ведь приятно, правильно? Петрович переставал быть довольным сложившимся укладом, впадал в раздражение, стучал кулаками и тут же выдавал решение проблемы или новую идею.

Кстати, кулаками Петрович стучал как раз вчера, и поэтому все находились в режиме ожидания. И свои дела надлежало делать поскорее, пока у нас вечерний перерыв и вовсе не отменили. Вот Анька за барной стойкой и приплясывала от нетерпения уже около часа. Я это прекрасно видела, как видела и горничную, которая недавно прошмыгнула к моей сестренке от дверей кухни и что-то той быстро на ухо нашептала. Признаться, у меня на сердце камень лёг. С нашего с Анькой разговора прошло четыре часа, и я очень надеялась, что она поостынет и передумает, но нет. С моей сестрой такого не бывает. Анька злопамятна до чёртиков, особенно, к чужим, особенно, к мужикам. А уж столичным проштрафившимся принцам я и вовсе не завидую. И вот теперь я краем глаза наблюдала за тем, как Анька готовится к старту и то и дело посматривает на часы. Я невольно тоже наблюдала за ходом стрелок. Час икс неумолимо приближался.

— Николай Петрович, мы на перерыв! — выдохнула Анька, проносясь галопом мимо Озёрского, как только большая стрелка коснулась двенадцати.

Петрович обернулся ей вслед, потом на опустевший бар, головой качнул. Затем строго взглянул на помощника бармена, молоденького мальчика по имени Дэн, брошенного своим учителем на произвол судьбы на третий день работы.

Анька же за руку вытащила меня из-за стойки администратора.

— Пойдём.

Я обернулась через плечо и послала улыбку Николаю Петровичу, который тут же принялся изучать книгу заказов, как только я оставила её без присмотра. А сестру одёрнула.

— Перестань вести себя, как сумасшедшая. Ты, можно сказать, идёшь на преступление, а привлекаешь к себе внимание.

Анька выдохнула, правда, шаг не сбавила, так и тянула меня за собой, как на буксире. К служебному лифту.

— Нам надо торопиться. Ленка сказала, что он ещё час назад уехал.

— Так может он вернулся!

— Может, — согласилась Анька, решительно нажимая кнопку шестого этажа. Обернулась ко мне и упёрла руки в бока. — Поэтому она пасется там, и доложит нам обстановку, как только мы появимся.

Я подозрительно прищурилась.

— Что-то у тебя всё так складно и продумано. Признайся, ты подрабатываешь наводчицей?

— Дура ты. Я же для тебя стараюсь. Надо отомстить этому гаду.

— Как бы нас с тобой после не уволили с волчьим билетом.

— Не волнуйся. Мы аккуратно отомстим. Никто не узнает.

Я только глаза закатила, но как сестру переубедить, не знала.

Мы вышли на шестом этаже и оказались в скучном, сером техническом помещении, больше похожим на склад бытовой химии. И только выйдя за дверь, под ногами обнаружился дорогой ковролин, а тёплый свет лился на кремового цвета стены и милые картины на них. Анька вела себя как заправский шпион, ступала неслышно, озиралась и выглядывала из-за угла. Всё это выглядело комично, и я решила, что понаблюдаю. Почему-то не верила, что мы сможем попасть в чужой номер. Но всё оказалось довольно просто. Нас встретила та самая девушка по имени Лена, худенькая, какая-то бесцветная на вид, но зато глаза у неё горели под стать Анькиному огненному взору. Видимо, сестра подружке всё рассказала, а у той, скорее всего, свои счета к пройдохам-постояльцам, вот и кинулась справедливость восстанавливать. Она поманила нас пальцем к нужному номеру, возле него стояла тележка, уставленная всевозможными бутылками для уборки, а из кармана фартука достала карту-ключ. И вот тогда заговорила громким, тревожным шёпотом:

— Его нет. Я следила. Но вы всё равно побыстрее. Я буду в соседнем номере убирать, послежу в коридоре.

Анька взглянула на неё, как на товарища-партизана, разве что руку не пожала, а когда дверь открылась, шмыгнула в номер. Я ещё колебалась, целую секунду, но сестра уже перешла черту, так сказать, совершила должностное, да и уголовное преступление, ради меня, между прочим, и поэтому бросить её в такой момент, было бы настоящим предательством. И поэтому я последовала её дорогой. Как говорится, сам погибай, а товарища выручай.

Правда, я не удержалась и шёпотом пожаловалась:

— Ну что, что мы тут делаем?

Дверь за нами беззвучно прикрылась, я невольно оглянулась, а потом, от безысходности, окинула взглядом номер. Надо сказать, что номер был не из дешёвых. Лично я в таких никогда не останавливалась, даже когда с Мишкой в отпуск ездила, а не одна. А тут просторная комната, панорамные окна, балкон с витыми решётками и мягкими креслами на нём. По одной стене низкая стойка для аппаратуры, большой плазменный телевизор на стене. Барная стойка в углу с высокими табуретами рядом, а у окна большая кровать с кроваво-красным покрывалом, всё аккуратно застелено. Видимо, горничная в номере уже побывала.

Я стояла и оглядывалась. А вот Анька шуровала по ящикам и шкафам. Понятия не имею, что искала. Я была уверена, что если бы Александр и подобрал мою брошь, то особой ценности в ней бы не увидел. Ведь её и не было. Кинул бы на журнальный столик или прикроватную тумбочку, явно не стал бы припрятывать или запирать в сейф.

Про сейф Анька тоже подумала. В какой-то момент застыла, потом встрепенулась и вскинула вверх указательный палец, на манер Эркюля Пуаро.

— Сейф! Эх, жалко ключей нет.

— Можно вскрыть шпилькой, — пожала я плечами.

Анька оглянулась, на меня посмотрела с живым интересом.

— А ты можешь?

Я пожала плечами.

— Конечно.

Сестра, наконец, поняла, что я несерьёзно и обиженно надулась.

— Нашла время издеваться.

— Ань, пошли отсюда. Здесь ничего нет.

— Ты даже не посмотрела, — укорила она меня. — Стоишь, как истукан.

— Я не привыкла копаться в чужих вещах.

— А ты не в чужих копайся, ты своё ищи, — подсказала она. Потом откинула крышку чемодана, что стоял на краю постели. — Глянь, уже вещи пакует. Смываться надумал.

— Скатертью дорога, — не утерпела я. — Броши нет, пошли.

— Ну, уж нет, я его так просто не отпущу, — зловеще проговорила Анька, достала со дна чемодана белоснежную рубашку, повертела её в руках, после чего приложилась накрашенными губами к воротничку. — Вот так, подарочек ему. — Рубашку свернула и положила её снова вниз, под стопку одежды. Кинула на меня многозначительный взгляд. — Что? Пусть жена его знает!.. Какой он гад.

Я фыркнула. Если честно, жутко нервничала, а оттого, что Анька дурила, меня от ожидания начало подташнивать.

— Задвинь чемодан назад, — шикнула я на сестру. Та наклонилась, и в этот момент, к своему ужасу, я услышала мужской голос прямо за дверью, у которой стояла. И дверная ручка начала поворачиваться.

— Благодарю, — проговорил зычный баритон, — но у меня сегодня уже была уборка.

Лена явно пыталась заговорить зубы хозяину номера в коридоре. Мы с Анькой застыли, в панике глядя друг на друга, сестра, как рыба, открыла рот, и только глазела на меня, а я, в последнюю ужасную секунду, схватила её за руку, и пихнула в сторону окна.

— На балкон, на балкон, — зашипела я дурным голосом.

Мы выскочили на балкон, я задвинула стеклянную дверь, и мы на пару секунд окаменели, вжавшись спинами в шершавую стену. Но успокаиваться было рано. В номере наметилось движение, слышались шаги, я сглотнула раз, потом другой, чувствуя, что от волнения у меня пересохло во рту. Понимала, что как только мужчине придёт в голову выйти на балкон, мы будем пойманы с поличным. И тогда можно будет попрощаться с работой. А то и на полном серьёзе угодить за решётку.

Я пихнула сестру локтем, после чего кивнула на перила соседнего балкона. Анька посмотрела туда, затем перевела бестолковый взгляд на меня, но уже спустя секунду её глаза расширились от ужаса. Она даже пальцем у виска покрутила, но я грозно сдвинула брови и тихо, но на полном серьёзе, выдохнула ей в лицо:

— Лезь.

И она полезла. Знаете, наблюдать за тем, как кто-то перелезает с балкона на балкон, пусть тот и находился на расстоянии вытянутой руки, и то не фонтан, а вот лезть следом…

— Я тебя убью, я тебя убью, — бормотала я, перекидывая ногу через перила и делая шаг над пропастью. Шаг был небольшой, и не особо опасный, но мы находились на высоте шестого этажа, и это как раз было жутко. Я вцепилась в перила соседнего балкона, перекинула ногу, и в этот момент поблагодарила бога, что он дал мне длинные, крепкие ноги. Мне впервые было наплевать на то, красивые они или нет. Главное, что длинные.

Анька вцепилась в мой локоть, видимо, пыталась поддержать, мы посмотрели друг на друга, выдохнули, а потом повернулись в сторону номера, на балконе которого оказались. И меня едва не хватил инфаркт, когда за стеклом я увидела Александра. Он стоял к нам вполоборота, разговаривал по телефону, но, по всей видимости, краем глаза успел заметить движение на балконе, начал поворачивать голову, и вот тут мои нервы не выдержали, и я заголосила, снова принявшись подталкивать сестру:

— Лезь, лезь!

Анька глаза вытаращила, и уже, как заправский домушник, полезла через очередной балкон, очередное препятствие. Перелезала через перила, в суматохе и панике, и в очередной раз оказавшись на соседнем, не удержалась на ногах, приземлилась на четвереньки и ткнулась лбом об пол. А следом торопилась я. Как я перелезла за ней следом, я даже не запомнила. Я слышала только звук отодвигаемой балконной двери, и мне казалось, что у меня в мозгу вот-вот что-то взорвётся. Я подхватила Аньку, и буквально волоком втащила её в номер, в котором гудел пылесос. Пылесос гудел, а Ленка стояла бледная и только в ужасе таращила на нас глаза. А я всё повторяла:

— Бежим, бежим!

Мы с сестрой вылетели из номера и помчались по коридору, куда глаза глядят. Впопыхах перепутав направление, рванули не к служебному лифту, а к гостевому. Но думать об этом было некогда. Я видела Александра, видела, как он открыл дверь своего номера, но мы уже были у лифта, тот как раз открыл двери, мы влетели внутрь и в панике одновременно потянулись к кнопке первого этажа.

— Что случилось? — завопила Анька.

— Это был не тот номер, дурища, — застонала я, закрыла лицо руками.

Двери, наконец, закрылись, но лифт не двигался. Я руки от лица отвела, снова потянулась к панели с кнопками, но поверх моего плеча появилась мужская рука и нажала кнопку вперёд меня. Мы с Анькой в ужасе оглянулись, и уставились на Давида Кравеца. Тот с интересом нас разглядывал.

— У вас забег по гостинице?