Круговорот чужих страстей

Екатерина Риз

Что сделать молодой журналистке для того, чтобы обратить на себя внимание? Чтобы снять с себя клеймо «бедствия редакции»? Без сомнения, нужна сенсация. Настоящая, а не какая-нибудь выдуманная. Алёна Золотарёва тщетно такую отыскивала, но каждый раз ей не везло. Но неожиданно шанс представился. Вдруг выясняется, что один из фигурантов громкого дела прячется в заброшенной усадьбе царских времён. И Алёна едет искать усадьбу, собираясь встретиться с этим человеком. И будьте уверены, ей это удастся!

3

— Я хочу уехать в город. Вызови мне такси. За любые деньги.

— Ты чай будешь пить? У меня пряники есть.

— Ты слышишь?!

— Тише. — Фёдор посмотрел на неё, оценил степень волнения и усмехнулся. — В чём дело? Тяга к расследованиям прошла? — Он включил чайник, достал чашки и поставил их на стол.

Алёна рискнула подступить к нему.

— Я хочу в город. Ты слышишь?

— Ты заметила, что мы перешли на «ты»?

Она обречённо выдохнула и отступила. Опустилась на стул.

— Я как дура, тебе всё разболтала, а ты…

— Что я?

— Сдал меня хозяину!

— Ну, знаешь, мне за это деньги платят. Так чай будешь?

Алёна глянула на него волком, ничего не ответила, но пряник из пакета взяла. Он оказался мягким и мятным.

— Хозяин — это Костров-младший?

— Я не уполномочен отвечать на такие вопросы.

— Ещё бы! И ему явно не понравится, что я его выслеживала.

Фёдор отхлебнул горячего чая, откусил от пряника и кивнул.

— Явно.

Алёна наблюдала за ним.

— Но ты всё равно меня сдал.

Он кивнул на её чашку.

— Алён, ты чай-то пей.

— А эти люди?..

Фёдор пожал плечами.

— Охрана. Да и забор надо отремонтировать. Чтобы не шастали всякие.

— И не вышли, да?

— И это тоже.

Алёна прищурилась, глядя в его лицо.

— А что ты такой довольный?

Он рассмеялся.

— Когда делаешь свою работу хорошо, на душе всегда приятно. У тебя не так? — Она молчала, и Фёдор улыбаться перестал, даже успокаивающим тоном проговорил: — Я шучу, Алёна.

— А если шутишь, скажи, что со мной будет.

— Да ничего с тобой не будет. Побудешь здесь ещё пару дней, потом вернёшься в город. Ты пей чай-то, пей.

— Чтобы никто не знал, что он здесь?

Он вздохнул. Устало так, словно в один момент утомился от разговора с ней.

— Детка. Я не буду тебе льстить, и не буду говорить, что в шоке от твоего ума и прозорливости. Ты милая девочка, даже красивая, и я искренне надеюсь, что когда ты повзрослеешь, то научишься улавливать тот момент, когда надо остановиться. И не лезть туда, куда не надо. Ты когда через забор ночью лезла, у тебя в мозгу азбука Морзе не выстукивала? Чтоб ты знала, это именно тот момент. Когда надо лезть обратно.

— А ты, наверное, слишком осторожный, что сидишь здесь один.

— Нет, я наученный. А когда-то был таким, как ты. Думал, что уж моя-то башка с плеч точно не слетит.

— А ты его видел?

— Кого?

— Павла Кострова. — Фёдор молчал, и Алёна продолжила, не спуская глаз с его лица. — Его никто не видел, уже очень давно. Ни одной фотографии его нет, он нигде не появляется.

Он хмыкнул.

— Ты рассказываешь странные вещи.

— Но это на самом деле так.

— А, может, он просто не хочет, чтобы кто-то знал, чей он сын?

Алёна сжала руку в кулак и поводила им по столу.

— Может быть, — пришлось ей согласиться. — Но всё это очень странно.

— Ещё бы.

— А ещё говорят, он бандит.

— Ты очень много болтаешь, красавица моя.

— Знаю.

— Тебе надо было идти на телевидение. Там таких любят. В шоу о всяких срамных бытовых скандалах.

— Я хочу уехать.

Он остановился рядом, посмотрел на неё сверху и вдруг погладил по голове, как Роско.

— Ты останешься.

Алёна нервно сглотнула. Уж слишком многозначительно прозвучал его тон.

Из-за дождя на улице раньше стемнело. Сумерки пришли, когда ещё восьми вечера не было. Стало мрачно и противно, и хотя дождь и поутих, но это ещё не означало близкую перемену погоды. Алёна, в знак протеста, с кухни ушла, устроилась в барской гостиной, как она её про себя называла, на диване, скинув чехол, и вот уже полчаса сидела и смотрела на морской пейзаж. Смотрела от тоски, а на самом деле занята была тем, что раздумывала, как ей отсюда выбраться. И боялась, боялась приезда «хозяина». Не знала, что от его приезда ждать. Конечно, по его мнению, она поступила неправильно, нарушила границу его частной собственности, из желания нажиться на его имени. Ему это точно не понравится, ей бы тоже, если честно, не понравилось. Но она ведь делала свою работу! И не особо преуспела, что тут скрывать. Узнать ничего не узнала, только сама всё выболтала. И как так получилось? Этот Фёдор, по всей видимости, имеет иезуитскую натуру, молчит, в глаза тебе смотрит редко, но как-то незаметно располагает к себе. Не смотря на свою подозрительную внешность.

Или в ней самой дело? Взяла и всё разболтала. Алёна даже поморщилась в досаде.

Роско пришёл к ней, сел напротив копилкой и уставился на неё печальными глазами.

— Не смотри на меня, — сказала ему Алёна. — Это твой хозяин плохой человек, а не я. — Пёс дёрнул коротким ухом, Алёне показалось, что взгляд его стал недоверчивым. И она поспешила подтвердить: — Да, да. Он работает не на тех людей, на плохих, значит, и он плохой.

Роско шумно вздохнул, лёг и отвернулся от неё.

Что Фёдор делал на кухне в одиночестве, она не знала. Как ни прислушивалась, ничего не услышала. А потом хлопнула входная дверь. Роско тут же сорвался с места, хотя ещё секунду назад казалось, что он дремлет. А тут, как пуля пронёсся по коридору, с лаем и клацаньем когтей по паркету. Алёна проводила его взглядом и лишь презрительно фыркнула вслед. Что взять, собака. Зато оставшись в доме одна, пусть и ненадолго, её мысли вернулись ко второму этажу дома. Днём ей осмотреть его не удалось, а сейчас… не смотря на волнение и опасения из-за своего незавидного положения, захотелось сделать что-то назло и наперекор. Кому именно — Фёдору или Кострову-младшему, разбираться было не досуг. Но сидеть и дальше на диване, ожидая неизвестно ничего, было немыслимо. И кинув опасливый взгляд в сторону кухни, Алёна с дивана поднялась и быстро, пока не передумала, побежала вверх по лестнице. Ни одна ступенька под ней не скрипнула.

Второй этаж тонул в темноте. Коридор был широкий и пустой. Наверняка, когда в доме постоянно жили, здесь стояли небольшие диванчики и столики с вазами, а сейчас пусто. Алёна на цыпочках прошла по коридору, невольно представляя себе этот дом полтора века назад. Этого невозможно было не делать, здесь всё дышало историей, даже в темноте: паркетные полы, дубовые резные двери, деревянные панели на стенах. Алёна проводила по ним пальцами и несильно толкала двери, все оказались незапертыми, распахивались без скрипа, и в коридоре становилось светлее. Она заглядывала в комнаты, но кроме мебели под белыми чехлами, в них не было ничего интересного. И только последняя дверь привела её в самую просторную комнату, с панорамными окнами и расчехлённой мебелью. Большая кровать, ковёр на полу. На стене плазменный телевизор, а в шкафу одежда. Дверцу шкафа Алёна поторопилась закрыть. Это уже было не просто любопытство, это было откровенное вторжение в чужую жизнь. Вспомнились слова Фёдора о срамных телешоу, стало неприятно, и Алёна от шкафа отошла. Но подошла к окнам. Отвела рукой занавески и выглянула.

— Ты любопытна не в меру.

— Ты здесь спишь?

— А как же, хозяйская спальня. Как можно упустить такой шанс, да?

Она повернулась, посмотрела на него.

— Ты понимаешь, что это ничего не решит? То, что я просижу здесь день или два. Я совершила глупость, что приехала сюда. Но скоро приедет Артюхов, и он, наверное, приедет не один.

— А с кем?

— У него есть друзья. Которые знают Кострова. И Тарас с ним знаком. Я слышала, как он говорил по телефону. А я никому не нужна, и я ничего не знаю. У них какие-то свои старые счёты.

— А говоришь, что ничего не знаешь.

— Я просто подслушала.

— Да, проблема, — согласился Фёдор и шагнул к ней. — А ты хорошо знаешь этого Артюхова?

— Мы работаем в одной редакции. Иногда сталкиваемся в коридоре.

— Какая странная у тебя жизнь, детка. Ты неудачливая журналистка, которая подслушивает важные разговоры и попадает случайно туда, куда никто попасть не может. И знаешь, я склонен с тобой согласиться, я бы не счёл это везением.

— Вот видишь!

— Вижу, — кивнул он. Сделал ещё шаг и протянул руку к её волосам. Алёна поспешила отступить, но Фёдор вдруг схватил её за локоть и притянул к себе.

Она зашипела на него:

— Ты что делаешь?

Он завёл ей за спину одну руку, довольно больно, Алёна поморщилась, а Фёдор обвёл указательным пальцем её щёку. Наклонился ближе к лицу Алёны и проникновенно проговорил:

— Ты ведь не сделаешь глупость?

— Какую? — эхом и очень тревожно переспросила Алёна.

— Не будешь доставлять мне неприятности?

Алёна пыталась освободить свою руку, но её держали, как в тисках. Фёдор, кажется, даже наслаждался её трепыханиями, потому что неожиданно ухмыльнулся, но хватку немного ослабил, чтобы ей не было больно. А потом снова по голове её потрепал. Пальцы запутались в волнистых волосах, потом сжались в кулак. И улыбаться Фёдор перестал, и от его взгляда у Алёны в горле комок встал от волнения. Она знала, что произойдёт дальше. В полумраке вглядывалась в его небритое лицо, видела, что он прищурился, а когда пальцами сжал её подбородок, зажмурилась. И даже вырываться передумала. Смысл вырываться, если её скрутили, как совершенно беспомощную куклу, и от неё уже ничего не зависит.

— Красивая, но глупая девочка, — насмешливо сказал он, и поцеловал. В наказание. Раньше Алёна и не подозревала, что поцелуи могут быть наказывающими. Ей сдавили ладонью челюсть, заставляя открыть рот, и поцеловали. Время остановилось, поцелуй длился и длился. Она пыталась прийти в себя, оказать какое-то сопротивление, но все моральные силы уходили на то, чтобы принять прикосновение чужих губ и языка. Алёна даже не поняла, в какой момент он её отпустил. Целовал, а руки уже не держали. А она стояла, потрясённая, на поцелуй не отвечала, могла слушать только своё барабанящее в груди сердце. А когда осознала, открыла глаза, поняла, что Фёдор за ней во время поцелуя наблюдает, и оттолкнула его. Сколько сил в себе нашла, столько в этот толчок и вложила. Он, конечно, отшатнулся, но тут же засмеялся. Громко, издевательски, он был доволен собой, а Алёна выбежала из комнаты и бросилась по коридору, к лестнице. С громким топотом сбежала вниз. Роско выглянул из кухни, виляя хвостом, наверное, решил, что они игру затеяли. А Алёна пронеслась мимо него, схватила свои кроссовки, что стояли у обогревателя, сумку с подоконника, и, лишь на мгновение усомнившись, плащ-палатку с вешалки сдёрнула. И выскочила из дома.

Оставаться было нельзя. Ночь, дождь, не важно. Нужно было уходить. Пока Фёдора не было за спиной, пока Роско снова не приказали её сторожить, пока не приехал «хозяин». Правда, это стремление прошло довольно быстро. На адреналине Алёна пробежала метров сто, запыхалась и остановилась. Остановиться было необходимо. Для того, чтобы отдышаться, оглядеться, да и накинуть на себя тяжёлую плащ-палатку. Она находилась на краю пролеска, как помнилось, впереди должна была начаться стройка, хозяйственные постройки, но из-под тени деревьев всё равно было выйти страшно. На улице стремительно темнело, и идти дальше, бежать сломя голову, было страшно. Алёна вовсе не была уверена, что, во-первых, найдёт дорогу к дыре в заборе, через которую попала на территорию усадьбы, а во-вторых, что её ещё не успели заделать. И куда она побежит?

Сзади раздался лай Роско, но далеко, у дома. А потом и Фёдор крикнул:

— Алёна! Не дури, вернись!

Она промолчала, закуталась в плащ. Выжидала. Привалилась спиной к влажному стволу высокой сосны. Конечно, Роско её найдёт. Поэтому и бежать во тьму смысла нет. Вот и решила подождать. Стоя под деревьями, дождь особо не докучал, но темнело, и это беспокоило. Минут через десять захотелось присесть, Алёна руки на груди сложила и раздумывала — вернуться в дом или нет. Фёдор её больше не звал, но зато минут через десять послышался звук подъезжающего автомобиля. Алёна осторожно приблизилась, спряталась за мокрым кустом, пыталась понять, что происходит и кто приехал. Но, по всей видимости, не «хозяин». Подъехал всё тот же внедорожник, из него вышел всё тот же тип в камуфляже, а Фёдор встретил его у бокового входа, и они о чём-то заговорили. А Роско вышел на улицу, поднял лобастую голову к небу, открыл пасть, ловя капли дождя, а потом потрусил в сторону сосен. Алёна уже больше за собакой наблюдала, чем за мужчинами. Уже понятно, что Фёдор докладывает о её бегстве, он сам её искать не отправится. А Роско пробежал по мокрой траве, время от времени мотая головой, когда становилось совсем мокро, и ничего удивительного, что уже через минуту был рядом с Алёной. Не лаял, не скулил, никого не звал. Подошёл и тоже, как Алёна, из-за куста выглянул, видимо, интересуясь, за кем она подглядывает.

— Иди, — зашипела на него Алёна. — Иди домой, Роско.

Тот вывалил розовый язык и бурно задышал. Алёна рискнула пихнуть его коленкой в упругий бок.

— Иди немедленно. Вперёд.

— Роско! — послышался резкий окрик от дома. Алёна замерла, уверенная, что вот сейчас пёс залает и её сдаст, но тот даже не взглянул на неё, стрелой сорвался с места и понёсся к Фёдору. Алёна осторожно выдохнула.

— Давай доедем до забора, посмотрим, — услышала она ворчливый голос. И следом Фёдор пожаловался мужику в камуфляже: — Вот, Вадим, бывают бабы дуры, и это не лечится. Сейчас сядет под каким-нибудь кустом и будет реветь, а мы её, идиотку, ищи полночи. Роско, в машину.

Собаке открыли заднюю дверь, и Роско без вопросов запрыгнул в салон. Когда автомобиль проехал мимо, в сторону стройки, Алёна проводила его взглядом, не в силах поверить своей удаче. Для уверенности, выждала немного, потом заспешила к дому. Дверь оказалась открыта, Алёна вошла на кухню, капюшон с головы скинула, и поспешила по коридору к кабинету. Пришлось зажечь свет, видно уже было плохо. А она искала телефон. На столе стоял стационарный, но сняв трубку, Алёна поняла, что гудка нет. И ноутбука не было. Алёна чертыхнулась негромко. Подёргала ящики письменного стола, но все оказались заперты. Фёдор решил подстраховаться. Что ж, правильно. Но ей необходимо было позвонить, нужно было вызвать такси, хотя бы в деревню. Но не везло, не везло.

В последней надежде, уже собираясь уходить, заметила в кухне на вешалке толстовку Фёдора. Тот уехал в куртке военного образца, она видела, а толстовку, в которой ходил дома, повесил на крючок. Вот в карманы этой толстовки Алёна руку и сунула. Знала, что у Фёдора есть мобильный, но при ней он им не пользовался. Но ещё утром телефон лежал на подоконнике, подключённый к сети, Алёна прекрасно его видела. А теперь Фёдор то ли забыл его, то ли не взял за ненадобностью, и его-то Алёна и сунула в свой карман. И направилась в другую сторону от дома, по центральной дороге, к воротам. Как получится выйти за ограду — не представляла, и был риск, что у ворот охрана, но это было единственное направление для спасения.

Чтобы дойти до забора, понадобилось больше получаса. Окончательно стемнело, зато дождь почти перестал, лишь неприятно моросил. Увидев впереди домик охраны, Алёна шаг сбавила, приглядывалось, но было тихо и никого поблизости не видно. Да и единственное окошко в домике было тёмным. Правда, как только она приблизилась, над головой вспыхнул прожектор. У Алёны от испуга едва сердце не остановилось. Она замерла, как в детской игре «Море волнуется», в нелепой позе, боясь вздохнуть, и уверенная, что её прямо сейчас застрелят. Но навстречу никто не вышел, тишина, только сосны шумят. Господи, да что же это за люди? Что у них за мания преследования? Прожекторы с датчиками движения, как в фильмах про тюрьму.

Хорошо ещё, что калитку удалось открыть без особых проблем. Снаружи, конечно, она казалась препятствием непреодолимым, как и сами ворота для въезда, ни одной щели или зарубинки, да и наличие домика для охраны предполагало устройство настоящего КПП, но сейчас никого не было, и Алёна лишь сдвинула тяжёлый магнитный засов на калитке, где-то что-то пропищало, и калитка поддалась. Алёна с огромным облегчением захлопнула её за собой с другой стороны, замок тут же щёлкнул. А она оказалась перед тёмным лесом. Захотелось нервно кашлянуть, но делать нечего. Надо идти вперёд. По дороге, тут недалеко, доехала она минут за десять. Отошла от забора метров на двадцать, и за её спиной погас свет. Прожектор выключился. Вот теперь точно лучше не медлить.

Шла она бодро, стараясь не думать о страхе и жути, о шумящих тревожно соснах. Только прислушивалась, не едет ли по дороге машина. Если услышит, тут же в кустах у дороги и спрячется, это не проблема. Но ничего такого не произошло. Неожиданно лес впереди расступился, дорога кончилась, и Алёна оказалась на окраине деревни. И совсем рядом площадь с остановкой и горящим фонарём. Боже, в это невозможно было поверить. Захотелось закричать, затопать ногами, завопить от радости, и Алёна на самом деле закричала, но не от радости, а бросившись со всех ног к остановке, заметив автобус. Это уже кто-то наверху позаботился о ней, не иначе. Она закричала, кинулась к остановке, путаясь в плаще, замахала руками. Небольшой, побитый жизнью и деревенскими дорогами автобус уже готов был тронуться с места, в салоне всего пара человек, но водитель Алёну заметил, помедлил, прежде чем закрыть двери, а она поспешила сбросить с плеч тяжёлый плащ, переступила через него и уже через несколько секунд вбежала в автобус, не веря своему везению.

— Спасибо, — выдохнула она. Улыбающаяся, взъерошенная, наверняка, с безумным взглядом. Но повторила, благодаря пожилого водителя от всего сердца: — Спасибо, что подождали.

— Девушка, вы что-то потеряли, — сказали ей, намекая на брошенную плащ-палатку, но Алёна лишь беспечно отмахнулась, шлёпнулась на ближайшее сидение и выдохнула:

— Он мне больше не нужен.

Поначалу ещё с тревогой оборачивалась, поглядывала в заднее стекло автобуса, но за ними никто не гнался, никто не обгонял. Автобус ехал и ехал, иногда подпрыгивая на ухабах. Останавливался на всех положенных остановках, но на последний рейс желающих почти не было. И через полчаса Алёна успокоилась настолько, что задремала, закутавшись в кофту. И так ей спалось крепко, даже сон какой-то приснился, и глаза открыла только, когда ей привиделось лицо Фёдора, рассерженное. Алёна резко села, открыла глаза и постаралась понять, где они. Впереди как раз показались огни города. На душе сразу стало спокойно.

Вот это приключение у неё выдалось. Кому рассказать — не поверят. Но интуиция подсказывала, что лучше не рассказывать. Что угодно придумать, но правду не рассказывать.

— Алёнка, ты сдурела? — завопила ей в трубку Оксана Перевайко, когда утром Алёна ответила на звонок. Её телефон за половину ночи восстановился полностью, выдал ей информацию о куче пропущенных вызовов и список эсэмэсок гневного содержания. Оказавшись дома ближе к полуночи, Алёна не могла об этом думать, поставила телефон на зарядку, поспешила в душ, а после без сил рухнула в постель, наконец, уткнувшись носом в собственную подушку и закутавшись в своё одеяло. Сутки об этом моменте мечтала. Снилось снова что-то тревожное, она куда-то бежала, от кого-то пряталась, а потом… потом её кажется, целовали. Закрыли рот поцелуем, и Алёна чуть не задохнулась от натиска и напора. Правда, когда проснулась, поняла, что она сама целует… подушку.

И наутро, вроде бы выспавшись, всё равно чувствовала себя жутко усталой. А тут ещё и телефон зазвонил, Алёна даже не успела выпить кофе и съесть чуть зачерствевшую плюшку.

— Где ты была?!

— Не кричи, — попросила её Алёна, вжимаясь в угол кухонного диванчика и поджимая ноги. — У меня… появились срочные дела.

— Дела? Алён, Рыбников рвёт и мечет.

— Ему положено, он начальство.

Оксана помолчала, потом совсем другим тоном, озабоченным, поинтересовалась:

— Что у тебя случилось?

Она вздохнула. Ничего подходящего на ум не шло. Мозг и организм были истощены вчерашними треволнениями и беготнёй по лесам под дождём. Кстати, сегодня в окно вовсю солнце светило. Вот где справедливость?

— Мне пришлось съездить к Дусе. У неё… кое-что случилось… — Прости Господи, чтоб не сбылось! — У меня даже не было времени позвонить. Рыбников сильно злится?

— Грозил уволить.

— Плохо.

— Алёна, ты сама виновата! — тут же возвысила Оксана голос до самой высокой ноты. — Кто же так поступает? Я тоже, к твоему сведению, волновалась! Ты ушла из клуба и пропала! Может, тебя убили?

— Не убили, — проговорила она.

— Кстати, что у тебя с Артюховым?

Алёна так и не донесла до рта кружку с кофе. Замерла на мгновение.

— А что?

Оксана вдруг усмехнулась.

— Он вчера заходил, тебя искал. Представляешь? Я чуть со стула не упала! А Серёга сказал, что ты с ним в клубе зажигала! А когда? Я не видела!

— Меньше надо пить, — пробормотала Алёна, поднимаясь с дивана. — Что он сказал?

— Да ничего. Спросил, где ты.

— А ты что сказала?

— Алёна, ну что я могла сказать? Что ты не пришла! А он номер твой спросил.

— Любопытно…

— Почему?

Алёна опомнилась, головой мотнула, а Перевайко сказала:

— Просто любопытно. Я собираюсь на работу. И ты собирайся. Встретимся в редакции.

На душе было неспокойно. Не смотря на то, что дома, не смотря на то, что всё, вроде как, благополучно разрешилось, и даже не смотря на яркое солнце за окном. Но интуиция подсказывала, что неприятности ещё могут догнать, и весело тогда Алёне не будет.

На кухонном столе лежал чужой мобильный телефон. Воспользоваться им так и не пришлось, и теперь он лежал и смущал своим видом. Получается так, что она его украла? Алёна взяла его в руки, пару секунд рассматривала, потом нажала на кнопку включения. Телефон издал звук, и экран посветлел, затем порадовал фирменной заставкой. Правда, дальше этого дело не пошло, уже через мгновение стало ясно, что телефон запаролен. Очень мило, супер секретный сторож усадьбы. Алёна разозлилась и сунула телефон наверх холодильника. Просто в голову не пришло, куда его ещё можно деть.

Выходя из подъезда спустя двадцать минут, странно замешкалась в дверях. Быстро огляделась по сторонам, нацепила на нос чёрные очки, и тогда уже рискнула выйти. Взгляд сам собой устремлялся в сторону дороги к гаражам. Дуся расстроится, когда узнает про машину. К тому же, придётся как-то объяснять, что Алёна её не разбила, не продала, а потеряла. Как можно потерять машину?

Одни несчастья… Вот и делай после этого карьеру. Сидела себе в кабинете и сидела, нет, понесло её за сенсацией.

В редакции её встретили настороженно. То есть, это Оксана с Серёгой уставились на неё с подозрением, ото всех остальных получилось отделаться рассеянной улыбкой, даже от Рыбникова, который углядел её в конце коридора и продемонстрировал кулак. А вот эти двое смотрели с прищуром.

— Так где ты, говоришь, была? — спросил Бурдовский. Алёна наградила его свирепым взглядом.

— У Дуси. Что ты хочешь ещё?

— О-о, — протянул этот любопытный с чувством и многозначительно переглянулся с Перевайко. Стало ясно, что они обсуждали Алёну между собой, скорее всего, как раз перед её приходом. — Кто тебя покусал?

Очки, между прочим, дорогие, подарок Дусиного супруга, были кинуты на стол, сумка упала рядом, а сама Алёна тяжёло опустилась в своё кресло. На Оксану посмотрела. Растянула губы в искусственной улыбке и уличила:

— Болтушка.

Перевайко тут же задрала нос, бурно подышала, после чего сказала:

— Алёна, мы волновались.

— Почему? Я что, настолько пропащий человек, только сама того не осознаю?

— Дура, — отозвался Бурдовский, правда, тон был куда спокойнее, чем минуту назад, — тебя могли если не убить, то морду тебе начистить.

Алёна в искреннем удивлении на него вытаращилась.

— За что?

— А то не за что! За кредиты, например. Разве тебя Петро не предупреждал, чтобы ты думала, прежде чем что-нибудь расследовать? А тебя хлебом не корми.

Пришлось сурово нахмуриться.

— Тогда я не знаю, как жить в стране, в которой журналист не может написать и слова правды.

— Он может, ты тому пример. Но иногда такие журналисты получают по зубам в какой-нибудь подворотне. У тебя, Золотарёва, зубов много?

— Знаешь что?.. — возмутилась Алёна и швырнула в этого предсказателя журналом. — За собой последи. Пишешь про страховки, вот и пиши!

— Да я и пишу.

— А мы, Алёна, — проникновенно добавила Перевайко, — на самом деле переживали. Ты могла бы позвонить.

— Не могла, — виновато проговорила Алёна, вздыхая, — не было возможности.

— Но у Дуси всё в порядке?

Серёга глаза закатил и взмолился:

— Ксанка, заткнись. Не была она ни у какой Дуси!

— Правда? — Оксана глазами хлопнула и снова на Алёну уставилась. — А где была?

— Если бы Артюхов вчера морду лица свою в этом кабинете не засветил, я бы спорил, что с ним.

Алёна пренебрежительно фыркнула.

— Ты за кого меня принимаешь?

— А что, скажешь, что он тебя ничуть не впечатляет? Ты же глаз с него не сводишь, когда он рядом.

— Не свожу, — пришлось согласиться Алёне. — Но совсем по другой причине. Чисто профессиональные противоречия.

— Чихал он на твои противоречия, — усмехнулся Бурдовский, разворачиваясь к экрану компьютера. — Ты ему просто завидуешь.

— Как и ты, — не осталась Алёна в долгу. А когда Серёга на неё через плечо оглянулся, показала ему язык.

— А вот я не завидую, — тихо проговорила Оксана, размешивая сахар в своей чашке с чаем.

— А тебе-то чего завидовать? У тебя материала завались. За каждой второй пакостью в городе полтергейст стоит. Проверено.

— Серёж, ты чего такой злой сегодня? — заинтересовалась Алёна.

— Будешь тут злым, когда на тебя Беленького сваливают за четыре часа до сдачи материала.

Алёна замерла, виновато глядя на него.

— Извини.

— Твоим «извини» сыт не будешь, Золотарёва.

— Обещаю восполнить.

— Я запомню.

Тон его прозвучал скептически, и даже на заискивающую улыбку Бурдовский никак не отреагировал. Это было грустно, обычно на этот приём Серёга вёлся.

Позже Алёну к себе Рыбников вызвал. Разговор был не из приятных, её даже оправдываться не заставили, только прочитали долгую и нудную лекцию об ответственности, о серьёзности по отношению к работе, и её вечной приверженности к фантазиям в частности. Алёна молчала, вздыхала и стыдилась. В любой другой ситуации она бы с начальником поспорила, попыталась доказать, что он не прав, и не настолько она пропащая. Очень даже серьёзная девушка, точнее, журналист, мечтающая сделать карьеру. Но сегодня в своё оправдание сказать было нечего, про усадьбу Кострова, а уж тем более про свою неудачную поездку туда и провалившиеся изыскания, решила молчать. Рыбников, наверняка, поперхнулся бы кофе, узнай, куда она без спроса влезла. А так как порадовать редактора было нечем, только лишь поведать о новых неприятностях, в которых она едва не увязла, Алёна решила хранить тайну. Будем надеяться, что всё обойдётся.

Будем надеяться, что у Фёдора хватит совести и человеколюбия не рассказывать про неё, прибывшему хозяину.

А телефон?..

Что ж, купит он себе новый телефон. Доказать, что она его украла, невозможно. И, вообще, она нисколько не воровка, просто обстоятельства так неудачно сложились.

— Золотарёва, ты меня слушаешь?

Алёна голову вскинула, уставилась на шефа честными глазами.

— Конечно, Пётр Алексеевич.

— Конечно, Пётр Алексеевич, — негромко и расстроено передразнил он её. Из-за стола своего поднялся, окинул Алёну оценивающим взглядом. — Горе ты моё, — неожиданно пожаловался он, Алёна удивлённо посмотрела, а Рыбников тут же исправился: — В смысле, редакции. Когда ты только за ум возьмёшься.

— Пётр Алексеевич, да я готова. — Как-то нервно получилось сглотнуть. — Я обещаю, что больше не буду никуда влезать. Буду писать, что есть.

— Да? С чего такая щедрость?

Алёна поискала глазами пятый угол в его кабинете.

— Наверное, я взрослею.

— Ой ли. — Рыбников побарабанил пальцами по столу, продолжая приглядываться к Алёне. Всё-таки решил сменить гнев на милость. — Ладно. Иди. Пиши про фестиваль.

Алёна непонимающе моргнула.

— Какой фестиваль?

Рыбников лишь головой мотнул.

— Ты, вообще, не из нашего города, что ли? Фестиваль коллективов народного творчества. Между прочим, всероссийский. Ты ценишь мою заботу, Золотарёва?

Тут же кивнула, как солдат.

— Ценю.

— Я надеюсь.

Под взглядом редактора, Алёна принялась пятиться к выходу, осторожно делала шаг за шагом по мягкому ворсу ковра, до двери оставалась всего пара шагов, когда та за её спиной без стука открылась, и Алёна едва не подскочила от неожиданности, почувствовав за своей спиной кого-то. Обернулась и в некоторой растерянности уставилась на Тараса. Тот тоже на неё смотрел, весьма заинтересованно, даже брови вздёрнул.

— Пропажа нашлась. Ты где была?

Рыбников, который к этому моменту уже успел вернуться за свой стол и собирался присесть в дорогущее кожаное кресло, так и не сел, застыл ненадолго в нелепой позе. Наблюдал, явно удивлённый тем, что Тарас Артюхов в принципе может быть осведомлён о том, кто такая Алёна Золотарёва, главное бедствие их редакции.

А Алёна кашлянула, чтобы вернуть себе способность говорить, а к Артюхову присмотрелась повнимательнее. Тот выглядел довольным, выспавшимся, ничто так явно не указывало на то, что он вчера или сегодня мотался по лесу под дождём. Значит, в Марьяново он не был? Или ещё не был?

— У меня возникли… семейные обстоятельства, — проговорила она, косясь на насторожившегося начальника.

— Понятно. — Тарас отвлёкся от неё, тоже на Рыбникова взгляд кинул, и совершенно панибратски у того поинтересовался: — Петь, время есть? Обсудить кое-что надо.

Рыбников лишь на кресло напротив себя рукой указал, а Тарас вдруг потянул Алёну за дверь. А Рыбникову сказал:

— Через минуту вернусь.

Алёна оказалась в коридоре, дверь в кабинет начальства за её спиной захлопнулась, а она оказалась лицом к лицу с Тарасом. Который весьма странно к ней приглядывался.

— Что это тогда было?

— Когда? — Алёна даже испугалась немного от этого вопроса.

Артюхов голову на бок склонил, улыбнулся.

— В клубе.

— А-а. — Она выдохнула. — Извини меня, я очень торопилась.

— Куда?

— Я же сказала, семейные дела.

— Ты наешь, что ты очень странная?

— Знаю. Я горе этой редакции. Рыбников мне только что об этом со всем обстоятельством поведал.

Тарас хмыкнул.

— Ну, так сильно я бы не преувеличивал, но ты странная.

Алёна качнула головой.

— Это уже не звучит как комплимент.

— Это и не было комплиментом. Но я бы хотел это обсудить.

Алёна сделала вид, что безмерно удивлена.

— Мои странности?

— И их в том числе. Что ты делаешь в субботу?

— Пока не знаю. Когда у нас фестиваль?

— С двадцать пятого по двадцать девятое, — не задумавшись ни на секунду, отрапортовал Артюхов, а Алёна мысленно приуныла. Наверное, ей на самом деле не хватает журналистской хватки, чутья. Тарас вон знает обо всём, что происходит в городе, даже если его это напрямую и не касается. Он просто знает. А она лишь находит на свою пятую точку всё новые и новые неприятности.

— Вот видишь… В субботу я буду слушать народные песнопения.

Тарас снова усмехнулся.

— Идёт. Слушай. А вечером я тебе устрою моральную разгрузку. Ты не против?

Алёна осторожно пожала плечами, если честно, разглядывала Артюхова в некотором удивлении, не совсем понимая, с чего это ему пришло в голову за ней приударить. Может, так и надо поступать с мужчинами, сбегать после короткого поцелуя, чтобы сбить их с толка своей непредсказуемостью? Но если их, в данном случае Тараса, это заводит, почему бы ей не прояснить этот вопрос до конца и со всеми подробностями? Он ей всё же нравится… нравился когда-то, а сейчас она вполне готова об этом вспомнить. Мужчина он интересный, и целоваться с ним было приятно.

Не то, что с некоторыми. Которые только и умеют, что закручивать тебе за спину руки.

Но всё же вопрос с делом Костровых следовало осторожно прояснить.

— Я думала, ты занят будешь эту неделю.

Тарас, который стоял к ней совсем близко и загораживал спиной от проходящих мимо людей, едва заметно нахмурился.

— Чем?

— Работой. — Алёна нагнала в глаза побольше наивности. — Ты ведь говорил тогда про Кострова, я слышала.

Он помолчал, раздумывал, как реагировать, после чего улыбнулся. Улыбнулся легко, снисходительно, как глупому ребёнку.

— Я всё успею. — И Тарас отодвинулся от неё. И совсем другим тоном, более нейтральным, продолжил: — Меня не будет до выходных, но я обещаю позвонить тебе в пятницу. Идёт?

Алёна выдала бодрую улыбку коллеги, и не более того.

— Да, конечно. Я буду ждать.

Тарас её тон оценил и усмехнулся. Кивнул.

— Жди. — Приподнял ей пальцем подбородок. — И не пропадай больше. И не сбегай от меня.

Алёна ему улыбнулась, по-особенному.

— Не буду.

Он коснулся пальцем кончика её носа, подмигнул и вошёл в кабинет Рыбникова, а Алёна осталась стоять в коридоре. Улыбка с лица стёрлась. И ни о каком волнении или восторге говорить не приходилось. Кажется, Артюхов всерьёз считает её глупой девочкой, которая пока его забавляет.

А вот в Марьяново он точно не ездил.

Наверное, потому, что знает, когда «хозяин» появится. У Тараса везде связи, свои люди и стукачи. А она, дура, решила, что он работает на чистом энтузиазме, и попёрлась куда-то в ночь и дождь. А так дела не делаются, надо мотать на ус.

К вечеру того же дня ещё раз столкнулась в коридоре с Рыбниковым. И тот так на неё глянул, что захотелось подбежать и поклясться, что у неё с Артюховым ничего нет, и не будет. Потому что поводом для всевозрастающего подозрения в глазах начальства, был именно Тарас, Алёна в этом не сомневалась. Но она подбегать и оправдываться не стала, решила, что это не дело Рыбникова, с кем она встречается в свободное от работы время, да и вообще, может быть это заставит некоторых позабыть о её возрасте и отсутствии опыта. Ведь Тарас — товарищ придирчивый, и раз он в ней что-то рассмотрел, значит, в ней что-то да есть? Не так проста, как кажется. Вот пусть все так про неё и думают.

А если честно, то в этот день Алёну мало заботили чужие взгляды и раздумья на её счёт. Взгляд Петра Алексеевича она встретила, обдумала, приняла решение, и быстренько о нём забыла. Просто потому, что голова была занята другими, куда более важными мыслями. И предстоящий фестиваль народного творчества в голову никак не шёл. Вернувшись в кабинет, Алёна честно открыла сайт городской администрации, просмотрела программу проведения фестиваля, но не нашла в себе сил заинтересоваться. Народное творчество как-то не вдохновляло. Сорок коллективов со всей страны, представители разных республик и национальностей. Всё красиво, наверняка талантливо и организовано масштабно, то есть и освещение в прессе должно быть соответственным, всё заранее обговорено и оплачено. А она, как представитель прессы, совершенно не заинтересовалась данной темой. Но это только её вина.

Пальцы сами по себе забегали по клавиатуре, ещё секунда-другая — и вот она уже пробегает по заголовкам сайтов. «Усадьба „Марьяново“ время постройки восемнадцатый век». Восемнадцатый…

Через час глаза заболели от напряжения. Алёна рукой оттолкнулась от стола и на кресле откатилась к небольшому окну с заваленным бумагами и журналами подоконником. В кабинете как раз никого кроме неё не было, даже Оксана куда-то запропастилась, что совсем не было на неё похоже, а Серёга ещё до обеда куда-то уехал и даже не звонил. И Алёна, не стыдясь и не переживая по поводу оправданий, вместо того, чтобы заняться поручением начальства, изучала доступную информацию об усадьбе, её владельцах, а потом как-то незаметно, в связи с упоминающейся фамилией Костровых тут и там, перешла на изучение их семьи. Не давали покоя намёки Фёдора на то, что Андрей Костров никакого прямого отношения к усадьбе Марьяново, как сам любил утверждать, не имеет. Но надо признать, что установить это доподлинно вот так, по средствам интернета, было невозможно. Или она не знала как. Возможно, если бы у неё было больше опыта и знаний… А пока оставалось лишь смаковать скандальные подробности, которые и без того вся страна за последние пару недель узнала.

Во-первых, усадьба. Из некоторых источников на самом деле следовало, что ей больше двухсот лет. Принадлежала она помещику Кривовязову, не сильно зажиточному, ему принадлежало не очень много земли и душ, но именно при нём усадьба приобрела тот вид, который сейчас так хотели сохранить, сначала областные власти, а затем и Костров. Кстати, он и заполучил дом и землю — между прочим, больше десяти гектаров земли, только на основании того, что смог доказать, что является прямым потомком помещика Кривовязова. Проследили всю генеалогическую ветвь, был созвана специальная комиссия по культуре и историческому наследию, этот вопрос решался на уровне тогдашнего губернатора и комитета по национальному достоянию. И если Фёдор прав, и Костров-старший попросту всех надул, то страшно подумать, каких денег ему это стоило. Ведь на сайте архива были выложены копии документов, подтверждающие его наследственные права. И если верить этим документам, становилось понятно, что в упадок усадьба пришла уже после революции. До этого приносила стабильный доход и считалась процветающей. На сайте архива даже удалось обнаружить пару фотографий столетней давности. У знакомого широкого крыльца позировали две девушки в длинных платьях с кружевными зонтиками от солнца. Они улыбались, держались за руки, а осанка у них была такая, что можно только позавидовать. Но Алёну больше интересовал дом. На этих фотографиях, пусть чёрно-белых и поблекших, дом выглядел совсем, как сейчас. Те же окна, то же крыльцо, те же мраморные перила… Были на сайте и другие фотографии, тридцатых, шестидесятых, и уже девяностых годов, и вот там виделся кошмар. Разбитые окна, сильно выщербленные ступени крыльца, словно по ним кувалдой били, а вокруг дома заросли, лес буквально наступал на дом, и ощущение складывалось, что уже не спасти. Десятилетие назад, когда в стране вспомнили об исторической памяти, а конкретно в их области об усадьбе «Марьяново», и даже припомнили значимые дела некоторых её владельцев, было решено усадьбу спасать. После того, как в ней держали заключённых в двадцатых, устроили из неё сумасшедший дом в тридцатых, а затем и вовсе позабыли на несколько десятилетий, пока не решили разводить в доме бывшего помещика кур и свиней. И такое было, ближе к девяностым. Но денег на спасение нужно было прорву, а так тратиться область была не готова, вот тогда и решили усадьбу продать. Но сделать это не просто так, а с чёткими условиями дом восстановить, как историческую ценность. Вот тогда и объявился Костров. Он был не единственным желающим приобрести усадьбу, но у него оказалось несколько вполне конкретных доводов. Во-первых, он был родом из этих мест, родился, можно сказать, под стенами усадьбы. А во-вторых, предоставил доказательства того, что является внучатым племянником последнего владельца усадьбы, Петра Никодимовича Ставрова, который, в свою очередь, был прямым потомком помещика Кривовязова, а его в области с некоторых пор принято было почитать и восхвалять его заслуги в культурном развитии тогдашней губернии. И больницы-то строил, и детей-то крестьянских грамоте обучал, а ещё он был театральным ценителем. Откуда это было доподлинно известно, не ясно, но никто уже не спорил, память о нём уважали, и поэтому о заброшенном доме на территории когда-то бывшей усадьбой, решили позаботиться.

Алёна долго изучала копии предоставленных документов, разбиралась кто кому в родне Костровых дядей приходился, а кто прадедушкой, но, если честно, это было настолько мудрёно, что запуталась она и потеряла родственную нить довольно быстро. Путанице способствовала и революция, значительно потрепавшая ряды Кривовязовых-Ставровых, и последовавшая за этим зачистка всяческих напоминаний о царском режиме и пережитках прошлого. Кто-то из Ставровых успел уехать за границу, кто-то пропал, кто-то сгинул в тюрьме. Да и говорить в те времена о своих барских корнях было непринято. Нарочно замалчивали, хранили тайну, и поэтому, по разумению Алёны, доказать, что ты потомок, в наше время лазерных принтеров, было не так уж и трудно. Вот у Кострова была бумажка, что его бабка в двадцать третьем году вышла замуж за Кострова Ивана Степановича. В Марьяново жила, до замужества фамилию имела Ставрова, и этого, по всей видимости, оказалось достаточным. С этого момента генеалогическое древо Костровых просматривалось достаточно чётко. Все они проживали в Марьяново, даже точный адрес был указан, и Алёна вполне допускала, что это тот самый второй дом от дороги, про который ей говорил Фёдор. И Андрей Константинович до своих полных восемнадцати лет проживал именно в этом доме. Пока в армию не ушёл. А после армии — завод, партийная направленность и быстрая переориентация в нужный момент. Костров взлетел именно в момент краха Советского союза.

Обо всём этом излагалось уже на другом сайте, городской администрации. В конце концов, ещё две недели назад, до вспыхнувшего скандала, Андрей Константинович был в области крупной политической фигурой, им гордились, его именем бравировали, и никто не сомневался, что Костров отстаивает интересы области и лично губернатора, своего давнего приятеля, в Москве, на самом высоком уровне. А сам Костров всегда с удовольствием и воодушевлением рассказывал о своей жизни, карьере, а в последние годы и своих предках-помещиках. Из восстановления усадьбы тоже секрета не делалось, и поскольку Андрей Константинович с энтузиазмом говорил о важности истории, родственной памяти и необходимости воспитывать детей на семейных ценностях, ему даже прощалось то, что за усадьбу он заплатил колоссальные деньги. Кажется, никто так и не спросил, откуда они у него взялись. При жизни Кострова-старшего его имя было неприкосновенно и практически свято. Зато сейчас припомнили всё.

На имя Андрея Константиновича Кострова Яндекс выдавал массу ссылок. Его работа, интервью, статьи в солидных газетах и журналах экономической направленности. С фотографий смотрел мужчина достаточно привлекательный, не смотря на возраст, неизменно в строгом костюме, о цене которого можно только догадываться. Из-за стёкол очков глаза смотрели серьёзно и даже въедливо. Фотографий, как и ссылок, было очень много. В том числе, и со светских приёмов, иногда он даже в компании президента и премьера стоял. Просмотрев около сотни снимков, Алёна даже глаза закрыла, решив дать себе передышку. Потом она набрала имя сына Кострова, потом семьи. Имя Павла тоже мелькало, но в основном, рядом с именем отца. Ни фотографий, ни конкретных данных. Лишь возраст, да то, что у него имеется дом в Испании, и по этому факту его отцу пару раз задавали неудобные вопросы. А Андрей Константинович каждый раз нехотя сознавался, что со старшим сыном у него отношения сложные, и о его частной собственности, если таковая вообще имеется, он знает мало. И никому не воспрещает выяснить истину. Об истине Алёна сведений не нашла, видимо, никто так это дело и не взялся раскручивать. Наверное, сейчас половина журналистов столицы локти кусает. Кострова-младшего разыскивают по факту крупных хищений, в которых неожиданно обвинили его отца, а никто не знает, где искать.

Зато у Кострова-старшего была жена и ещё двое детей, правда, усыновлённых. Этот факт был неоспорим, потому что Андрей Константинович вот уже пятнадцать лет состоял в браке с Региной Ковалец, и к её детям точно никакого отношения иметь не мог, хотя поговаривали, что они встречались задолго до их официального бракосочетания. О, Регина Ковалец была легендарной женщиной. О ней было написано, сочинено и домыслено больше, чем о самом Кострове. Её первым мужем был знаменитый на весь мир танцовщик, Кирилл Ковалец, личность сколь знаменитая, столь же и скандальная. Регина и сама когда-то танцевала в Большом, ей пророчили мировую славу, в России она блистала. И в Европе блистала, и в Америке, но всё это закончилось очень быстро, причём по инициативе самой Регины. Вместо того, чтобы грезить о славе, она вышла замуж и почти сразу родила первого ребёнка. И с младенцем на руках ездила за мужем из города в город, на все гастроли, в тяжёлые девяностые став для него агентом и продюсером. В народе говорили, что это не он так хорошо танцует, это Регина так хорошо его продаёт. Но брак их закончился неожиданно и весьма скандально. Когда Регина готовилась подарить своему талантливому мужу вторую дочь, тот выдал финт, от жены ушёл, хотя, скорее сбежал. В Америку… к мужчине. В девяностые это ещё было поводом для серьёзного шока, и об этом говорили долго и с упоением. Но надо отдать Регине должное, она оказалась женщиной сильной, настолько, что даже фамилию при разводе менять не стала, так и осталась с вечным напоминанием о муже-предателе. И рук не опустила. Да никто бы и не дал ей этого сделать, Регина была красавицей. Хрупкая блондинка с ярким взглядом, не исчезающей уверенной улыбкой, она даже в свои пятьдесят выглядела максимум на тридцать. Свежа, прекрасна, с королевскими повадками, почерпанными в Большом театре. Она была королевой, маленькая, но несокрушимая. Уже через год после бегства Ковальца из страны, Регина открыла свой продюсерский центр, который раскрутился мгновенно. Поначалу занималась балетными, потом круг её интересов расширился, но сама Регина больше не посмотрела ни на одного представителя творческой профессии. Она сменила приоритеты, и её взгляд перекинулся на политиков. С кем только её молва не сводила в те времена, и это были не просто разговоры, Регина сама об этом рассказывала в многочисленных интервью. Обо всех своих поклонниках и ухажёрах, гражданских мужьях, она говорила охотно, но неизменно с улыбкой и уважением, некоторые из них до сих пор были при власти, успев обзавестись семьями, чёрный пиар им был не нужен, и Регина это понимала. А потом в Москву переехал Андрей Костров, в то время мужчина в самом расцвете сил, подтянутый, холёный, их практически сразу начали видеть вместе, то на одном мероприятии, то на другом. Они держались за руки и не думали скрывать своих отношений. Костров уже много лет вдовствовал, и никаких тёмных историй, как сам уверял, в прошлом не имел. Отменная партия. Как он для неё, так и она для него.

Алёна невольно заинтересовалась, разглядывала их совместные фотографии, даже семейные попадались, и на всех Регина и Андрей Константинович смотрелись сногсшибательно, даже после десяти, пятнадцати лет брака. Регина всё ещё ослепляла красотой, а Костров становился всё солиднее и благообразнее. И странно было думать, что Регина вновь оказалась втянутой в скандал, благодаря мужу. Один оказался геем и бросил её с двумя детьми, а другой, как уверялось, ставший настоящим главой семьи, влез в какие-то коррупционные схемы, и опять же оставил разбираться со всем жену, взял и умер. Регину было жалко, чисто по-человечески. Насколько она хороший человек, Алёне не узнать никогда, но наблюдая за её жизнью по страницам глянцевых журналов, она ею восхищалась. Как сильной женщиной. Такие встречались редко, даже в журналах и на экране телевизора.

И во всей этой картине жизни семейства Костровых отсутствовало лишь одно звено — Павел Костров. Его просто не было, нигде. Но при этом он был известен в их городе, и даже слыл «хозяином». Как это всё соединить воедино, Алёна не понимала. Пролистывала страницы с фотографиями, в надежде увидеть молодого мужчину, но ничего интересного не попадалось. Дочки Регины — да, странно, но обе были брюнетками, выше матери, видимо, пошли в отца. Старшая стала балериной, но танцевала в основном в Европе, а младшая жила в Москве и выучилась на врача-педиатора. Весьма странный выбор при таких-то родителях. Журналисты спрашивали о детях время от времени, и у Регины, и у Андрея Константиновича, они охотно рассказывали, но не про старшего, причём единственного сына Кострова. Этот вопрос даже не мелькал, наверное, это контролировалось и тщательно редактировалось, прежде чем уходило в печать. А тут все вдруг вспомнили, что он живёт на свете. Только Регина продолжает упорствовать и ответов не даёт. Даже заявила, что сын Андрея Константиновича не мог присутствовать на похоронах отца по крайне серьёзным обстоятельствам, которые не подлежат разглашению и обсуждению.

— Если Павел сочтёт необходимым, он сам всё разъяснит в своё время. У меня комментариев нет, — заявила она в свойственной ей сдержанной манере. Губы раздвинулись в скорбной улыбке, так подходящей новоиспечённой вдове, в глазах мелькнуло сожаление, и вот она уже надела тёмные очки и пошла прочь от журналистов, которые щёлкали ей вслед затворами фотоаппаратов.

Вот так вот, надо уметь держать лицо. В любой ситуации. Никто не умеет делать это так искусно, как Регина Ковалец.

— Золотарёва, ты работаешь?

Алёна поспешила выпрямиться, потому что, как оказалось, она уже некоторое время сидела, навалившись на подоконник и задумавшись. Растерянно взглянула на Рыбникова, который заглянул в кабинет, и поспешила кивнуть.

— Конечно, Пётр Алексеевич.

— Ну-ну, я завтра проверю.

Алёна осторожно выдохнула, когда редактор дверь захлопнул, посмотрела на экран компьютера и решительно закрыла все ссылки. Она опять не о том думает, не о том.