Одно чудо на всю жизнь

Екатерина Мурашова, 2010

Эта повесть – о столкновении интересов двух подростковых компаний – благополучных питерских гимназистов и пригородных беспризорников. Время действия – 90-е годы XX века. И хотя воссозданная в повести жизнь прагматична, а порой и жестока, в ней нет безысходности, а есть место и родительской любви, и заботе о слабых и привязанности к ним, и чистейшей влюблённости, жертвенности и благородству. Читаешь повесть, глядишь на героев, и как короста слезает, а под ней оказывается живая, «маленькая пушистая душа». Удивительно правдиво описаны начатки разрушения всяческих стен между «несовместимыми по жизни» людьми, маленькими и большими. И как верно подметил главарь беспризорников, Генка Лис: «Только в книжках добро и зло делится в пространстве. На самом деле граница проходит внутри. Внутри каждого человека. И каждый из людей сражается сам с собой…»

Глава 3. Сестры Ветлугины

Крепкий, широкоплечий мужчина в сером пиджаке «с искрой» сидел у стены на стуле и искал, куда бы положить руки. Руки никак не хотели никуда помещаться. Директор школы сидела за полированным столом и с деловым видом рисовала лягушек на лежащем перед ней бланке противопожарной инспекции. Таким образом, руки у нее были заняты.

— Николай Константинович, я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, — сказала директор и пририсовала к пасти очередной лягушки стрелу. — Мы все очень благодарны вам за помощь и готовы дальше учить Владислава. Но… но мы не можем делать это насильно! Владик не хочет и, если смотреть правде в глаза, просто не может учиться по нашим программам…

— Почему не может? — удивился мужчина. — Он что, дурак, что ли?

— Да нет же, конечно! — всплеснула руками директор. — Просто у нас специализированная школа, физико-математическая. Для детей, одаренных именно математически. Вы понимаете? У Владислава нет математической одаренности, но наверняка есть какая-то другая. Надо только искать…

— А, понял! — обрадовался Николай Константинович. — Владек всегда тюфяком был, он просто себя еще проявить не сумел. Так я репетиторов найму, пусть они эту одаренность ищут и на поверхность вытаскивают. Пани директор кого-нибудь порекомендует?

— Николай Константинович! — директор с выражением отчаяния на лице потерла виски и одним росчерком пера нарисовала утонувшую в пруду лягушку с торчащими из воды жалкими лапками. — Владислав не может и не хочет учиться по программе специализированной математической школы. Ему нужна другая программа.

— Сможет… — с угрозой в голосе сказал мужчина и властно позвал в сторону приоткрытой двери. — Владек! Поди сюда! — тут же спохватился, снова посмотрел на так и не пристроенные руки, потом исподлобья глянул на директора. — Можно?

Директор тяжело вздохнула:

— Яжембский, заходи!

В кабинет неловко протиснулся Баобаб и, ни на кого не глядя, остановился у стены.

— Садись, Владик, — предложила директор.

— Спасибо, я постою, — угрюмо сказал мальчик.

— Постоит, — подтвердил отец, и, выдержав паузу в несколько секунд, спросил. — Владек? Ты в школе учиться хочешь?

Баобаб, словно собираясь нырнуть, набрал воздуху в широкую грудь, зажмурил маленькие бультерьерские глазки и ответил неожиданно громко:

— Нет! Не хочу!

Николай Константинович оплыл на стуле, как смятое неумелой хозяйкой тесто.

— А чего же ты хочешь?!

— Я хочу быть чемпионом по тяжелой атлетике. Олимпийским.

— Холера ясна! — вскричал Николай Константинович, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу, и тут же виновато поморщился. — Да что же это такое!

Директор окинула взглядом кряжистые фигуры обоих Яжембских.

— Но, может быть, у Владика действительно есть данные?

Баобаб молча кивнул, а Николай Константинович страшно заскрипел зубами.

— У меня два сына, — глядя в стол, сообщил он директору. — Старший, от первого брака — Тадеуш, ему сейчас двадцать, и вот этот — младший. Когда я рос, у меня не было даже запасных брюк и велосипеда, я не мог учиться в институте, потому что надо было кормить семью. Я хотел дать им все. Я был не в ладах с законом, я покинул Родину, Польску, я занимался контрабандой, рэкетом, я зарабатывал деньги где только мог. Мои дети никогда ни в чем не нуждались… Вы знаете, чем занимается сейчас мой старший сын?

Директор отрицательно помотала головой, хотя старший Яжембский никак не мог заметить этого жеста. В дверях кабинета появилась взлохмаченная голова учителя истории. Директор осторожно приложила палец к губам, историк закрыл приоткрытый рот и аккуратно приклеился к притолоке.

— Мой старший сын живет в Испании и собирается стать тореадором. Сейчас он ученик тореадора. Фактически это слуга, мальчик на побегушках. Дома его нельзя было заставить вынести ведро с мусором. Сейчас он прислуживает какому-то безмозглому придурку, исполняет все его прихоти, лижет его сапоги, собирается потешать толпу и… и счастлив! Понимаете, счастлив!

Я надеялся, что мои сыновья вырастут… вырастут респектабельными гражданами. Я собирался учить их в Англии. Потом передать им дело. Для этого я… А теперь этот… — в какой-то момент директору и застрявшему в дверях историку показалось, что огромный поляк сейчас разрыдается, как мальчишка. Но Яжембский еще раз скрипнул зубами и переборол себя. — Холера ясна! Что же мне теперь делать? Что пани директор посоветует? Ведь учебный год только начался и…

После ухода Баобаба и его отца историк прошел в кабинет директора, развернул железный изогнутый стул и уселся на него верхом, поместив подбородок на сложенные на спинке ладони.

— Максим, прекрати! — попросила директор. — Сюда же дети могут зайти, родители…

— Ничего, Ксюша, не волнуйся, — успокоил историк. — Я и в классе так сижу. Дети привыкли.

— О-ох! — вздохнула директор. — Мало мне было заморочек, так я еще тебя на работу взяла. Ну, что ты скажешь? Разбойник, рэкетир, контрабандист… Что там еще? И надо же — такие обычные проблемы: хочется респектабельности хотя бы для детей, а сын-балбес не хочет учиться…

— Генетика, — вздохнул историк. — Сыновья такие же, как отец, только он этого ни в какую признавать не хочет. Вечная тема. Флибустьеры, ушкуйники, гайдуки, чайные клипера, веселый Роджер, опиумные войны, ускользающие сокровища… И полная невозможность респектабельной, стабильной, обычной и потому скучной жизни.

— А мне-то что со всем этим делать?

— Он у тебя кто — спонсор? Ну так тяни с него деньги, покупай компьютеры для школы, занавески, ремонт делай…

— Нехорошо как-то. Я деньги тяну, но ведь сын-то программу не тянет… Знаешь, какая у него кличка?

— Знаю, конечно, — Баобаб. Он на нее охотно откликается, между прочим. А что не тянет — так это не твои проблемы. Хочет папаша, чтобы сынуля у нас учился, будем учить. Если не выйдет: что ж — мы предупреждали! Пусть репетиторов по математике наймет, еще что-нибудь. Я с физруком поговорю, чтобы посоветовал пацану какую-нибудь секцию тяжелоатлетическую посерьезнее. А что? Будешь потом гордиться, что в твоей школе олимпийский чемпион учился…

— Тебе бы все хи-ханьки да ха-ханьки…

— Ты заметил, какая она красивая? — спросила Капризка, и глаза ее как-то странно блеснули.

Витек отрицательно помотал головой, подбирая слова. Они сидели на детской площадке возле Мак-Дональдса и по очереди ели чипсы из цветного пакетика. У основания блестящей горки чернела лужа, откуда-то сбоку летели мелкие капли дождя. Несмотря на дождь, двое малышей бодро лазали по лесенкам, а еще один, совсем рядом, отчаянно пытался раскачаться на пружинной уточке.

— Да нет, по-моему, она худая слишком. И бледная очень, — Витек от кого-то слышал, что девчонкам не нравятся красивые сверстницы.

— Нет, она красивая! — угрюмо повторила Капризка. — Она красивая, как чей-то глюк. Таких просто не бывает.

— Но она же есть, — нерешительно возразил Витек.

— Верно, — согласилась Капризка и надолго задумалась.

Малыш на уточке не удержался за металлические рожки и начал заваливаться спиной назад. Витек успел только приподняться, а Капризка уже метнулась вперед, подхватила малыша, стащила его с уточки и передала прямо в руки подбежавшей моложавой бабушки.

— Спасибо тебе огромное! — поблагодарила бабушка. — Такой стал, просто сладу с ним никакого нет! — она сильно тряхнула притихшего малыша.

— На здоровье, — равнодушно ответила Капризка, снова опускаясь на скамейку.

— Быстро ты, — несколько смущенно признал Витек. — Я не успел.

— У меня вообще реакция хорошая, — механически откликнулась Капризка, явно продолжая думать о своем. — Потому и в стрельбе успехи…

— В стрельбе?! — удивился Витек. — Ты — стреляешь?

— Угу. С прошлого года еще. В клубе на Петроградской. Из пневматической винтовки, из мелкашки и из пистолета. Третье место заняла. Со следующего года буду из арбалета стрелять.

— А зачем — стрелять? — спросил Витек, тут же понял глупость своего вопроса и испугался: сейчас Капризка его засмеет. Но Капризка смеяться не стала. И отвечать на вопрос — тоже.

— Придется Маринке рассказать, — сказала она вместо ответа.

— О чем? — не понял Витек. — О том, что стреляешь?

— Да не о том, придурок! — беззлобно окрысилась Капризка. — О девочке этой твоей, Аи…

— Зачем Маринке? Она же растреплет всем!

— Припугнем чем-нибудь. Скажем… ну, скажем, что она колдунья, может порчу напустить, если проболтается, или еще что… Маринка — дура, верит во всякое такое, журналы читает, ужастики смотрит, а потом сама боится и со светом спит… А сказать ей… Смотри сюда: она сама говорила, что у них на Карельском дача есть. Вот бы туда Аи эту и поселить, пока с ней чего-нибудь не прояснится. Маринка согласится, я знаю.

— Что прояснится-то? — снова не понял Витек.

— Ну либо станет ясно, что она психическая, либо вспомнит еще чего-нибудь, либо как-то сама освоится. Или искать ее будут, можно как-нибудь аккуратно в милиции узнать. Вдруг она все-таки откуда-нибудь сбежала?

— А Маринкины родители? Если они, к примеру, на дачу поедут? Отдохнуть там…

— В том-то и фишка! Маринка хвасталась, что папаша ее где-то шикарный коттедж построил с баней, водой и всеми делами. И дача на Карельском им вроде теперь ни к чему. Вроде они ее весной продавать будут. Или Маринке в наследство оставят, или еще что-то… Для нас важно, что никто туда до весны не сунется. Здорово?

— Здорово, — согласился Витек. — Ты с Маринкой сама поговоришь?

Ответить Капризка не успела, потому что к скамейке подошел мальчишка чуть помладше их, в широченных, словно стекающих на щиколотки спортивных штанах и рваных кроссовках.

— Оставьте чипсов маленько, а? — сказал он хрипловатым прокуренным голосом. — Вы себе еще купите…

— Вали отсюда, — с равнодушным презрением Капризка окинула взглядом щуплую и грязную мальчишескую фигурку и запустила руку в шуршащий пакетик.

— Капризка, дай ему! — неожиданно для себя сказал Витек.

Девочка взглянула на Витька с удивлением, но спорить не стала, отдала пакетик оборвышу, который быстро схватил его грязной рукой с обломанными ногтями и убежал в подворотню.

— Не сердись, я тебе еще куплю, — сказал Витек. — Видела, какой он… несчастный…

— Несчастный? — удивление на лице Капризки усилилось, как звук при повороте ручки громкости. Потом к нему прибавилась задумчивость. — А мы с тобой, значит, счастливые? Так? Вот ты, Витек, — счастливый?

— Я? — откровенно растерялся Витек. — Не знаю. Наверное, да…

Отвечая, он взглянул прямо на девочку, и подумал о том, что эта, сидящая сейчас рядом с ним, Капризка не очень похожа на ту Лизу Ветлугину, с которой он дружил до ссоры, полтора года назад. Он очень хорошо помнил глаза маленькой Капризки, потому что часто смотрел в них. По ее же требованию.

— Ты не врешь? Не врешь?! — спрашивала она, как будто все время подозревала в чем-то маленького, и в общем-то весьма честного Витька. — Смотри мне в глаза и говори!

Сейчас ему показалось, что глаза изменили цвет. И губы тоже изменились. И волосы. «Но так же не бывает!» — подумал Витек.

— Ты изменилась, — сказал он.

— Ага. У меня переходный возраст, — усмехнулась Капризка.

— А у меня? — спросил Витек. Видимо, сегодня ему суждено было задавать глупые вопросы. — Я тоже изменился?

— Нет, — улыбнулась Капризка. — Ты не изменился. Ты — такой же. Только подрос немножко. Так и будешь всегда свои задачки решать. А меня из гимназии в этом году выгонят, — неожиданно закончила она.

— Почему выгонят? — испугался Витек, и сам удивился своему испугу. Мало ли кого выгоняют из их гимназии! Вот в прошлом году четверых выгнали из их класса. И с Капризкой он последний год почти не разговаривал. Чего же испугался?

— Я этих задач, что мы сейчас проходим, вообще не понимаю, — грустно призналась Капризка. — Дома сижу, пытаюсь понять, ничего… Не потянуть мне…

— У тебя же сестра старшая, мать… — Витьку никогда не требовалась помощь в освоении программы, но он не сомневался в том, что при необходимости отец объяснил бы ему любой непонятный раздел.

— Ха! Сказал! — невесело рассмеялась Капризка. — Верка куда тупее меня, да и в школе почти не учится. Так, отсиживает… А мама… она бы и рада… Да у нее же образование — библиотечный техникум, она в математике ни бум-бум…

— Давай я буду с тобой заниматься! — быстро предложил Витек. — Я хорошо объясняю, это все пацаны говорят… Или буду за тебя задачки решать. И на контрольных… — Витек вспомнил про Баобаба и его наемного Воробья и поморщился.

— Да это же все поймут, что ты за меня решаешь, — возразила Капризка. — А заниматься… Может, и стоит попробовать… Если выгонят, мать с ума сойдет. Да и я привыкла уже…

— Конечно, попробуем, Капризка, — воодушевился Витек. Насчет объяснить задачку — это он умел и в этом хорошо понимал. Не то, что про девочек и переходный возраст. — Давай прямо сегодня. Ты сходи к Маринке сейчас, спроси про Аи, договорись с ней, а потом приходи ко мне. Придумаем, как все это лучше сделать, заодно и позанимаемся. А я пока Аи пожрать чего-нибудь отнесу. Я тебе говорил, что она сырое мясо есть может?

При упоминании Аи в глазах Капризки заклубился какой-то туман, и цвет их стал вовсе неопределенным.

— Аи просила ей достопримечательности показать, — задумчиво сказала она. — Ты что думаешь?

— Я думаю — Эрмитаж! — твердо сказал Витек. — И Русский Музей. Еще можно этот — Военно-Морской…

— Скучища! — отрезала Капризка. — Пыль и скучища! Она же девчонка, а не старушка-пенсионерка и не мышь в очках. Это они все по музеям шастают и ахают: «Ах, какое произведение! Ах, какая красота!» Смотреть надо там, где жизнь.

— А где это? — снова ничего не понял Витек. Для него наиболее напряженная жизнь протекала в дебрях математических задач и справочников. Но не давать же Аи читать учебники!

— Я подумаю, — снисходительно сообщила Капризка. — Есть некоторые идеи…

В свои пятнадцать лет и три месяца Вера Ветлугина считала себя вполне сформировавшейся личностью. Она любила рэп, рок-группу «Любэ» и чипсы с паприкой. При этом терпеть не могла школу, все супы, за исключением грибного, и младшую сестру Капризку. Впрочем, сама по себе Капризка могла быть даже забавной. Раздражало то, что она училась в гимназии, и мама любила ее значительно больше, чем Веру. Впрочем, и это можно пережить, — говорила себе Вера, отправляясь тусоваться с друзьями и поправляя перед зеркалом слегка размазавшийся макияж.

Именно в этот момент на пороге комнаты возникла младшая сестра.

— Верка, ты сейчас уходишь?

— А что — не видно?

— Дело есть.

— Как-кие у тебя могут быть дела, малявка?! — Вера презрительно наморщила нос, провоцируя сестру на драку. Подраться с Капризкой Вера любила. От этого у нее всегда настроение улучшалось. Особенно если Капризка начинала реветь и маме жаловаться.

Но сейчас младшая сестра не настроена была обижаться и тем более драться.

— Верка, я тебя попросить хочу, — спокойно сказала Капризка. — Как человека.

— Ну, если как человека, тогда давай, — смилостивилась Верка. — Только побыстрее. Меня люди ждут.

— Ты маме говорила, что на фестиваль пойдешь. На Дворцовой площади. Послезавтра. Так?

— Ну, говорила. Ну, пойду. Но, ес-стес-ственно, без всяких там сопливых! — Верка с ужасом представила себе, как ей придется вместо хорошей оттяжки с друзьями на фестивале повсюду таскать за собой младшую сестру и следить, чтобы она никуда не потерялась. И пива при ней не выпьешь, и курить не будешь… Кошмар!

— Понимаешь, Верка! — не обращая внимания на оскорбительный тон сестры, продолжала Капризка. — У нас девочка одна есть. Она… она приехала…Она… она иностранка! Так вот она хочет посмотреть достопримечательности! Я бы ее сама повела на этот фестиваль, но я же такого ничего не знаю, а ты уже много раз везде была…

— А откуда это у тебя иностранка взялась? — подозрительно спросила Верка, хотя ее любопытство уже было разбужено.

— Она… она к нам в гимназию приехала! — нашлась Капризка. — По обмену опытом.

— Одна, что ли?

— Да нет, их много, но я… то есть мы с Витьком… нам досталось ее развлекать! Понимаешь?

— А Витек — это тот щупленький, с которым ты в детстве за ручку ходила? Математический гений?

— Да, — с неожиданной гордостью ответила Капризка. — Он у нас в классе самый способный, только об этом никто не знает, потому что он скромный очень. И он будет со мной математикой заниматься!

— На скромных воду возят! — фыркнула Верка и тут же деловито уточнила. — Так ты чего хочешь? Чтобы я послезавтра с собой таскала тебя, иностранку и этого скромного Витька? А все мои удовольствия, значит, побоку?

— Да нет, нет, Верочка! — радостно воскликнула Капризка, понимая, что сестра уже дала свое согласие. — Ты только нас туда привезешь, покажешь, а там мы уже сами… Мы вам мешать не будем!

Над Дворцовой площадью ходили низкие облака, похожие на грязные подушки. Напротив ворот с чугунной решеткой была установлена эстрада, увитая гирляндами шариков. Из мощных динамиков гремела музыка, а на сцене прыгали и как бы пели молодые люди непонятного пола, похожие на инопланетян значительно больше, чем девочка Аи. Аи в витьковских джинсиках и куртке, в капризкиных босоножках, с аккуратненьким хвостиком, стянутым сзади резинкой, на инопланетянку была совсем не похожа. Обычная девочка, если к лицу не приглядываться.

Витек вспомнил, как смотрел какой-то фильм, в котором на черную фигурную решетку лезли какие-то люди, чтобы сделать революцию. Зачем они эту революцию делали, и почему лезли на ворота, Витек не знал, хотя смутно припоминалось, что царя в это время в Зимнем Дворце уже не было, его то ли уже убили, то ли собирались убить где-то совсем в другом месте. Что же нужно было в Эрмитаже этим людям? И куда стреляла Аврора? Или это не тогда было? А вдруг Аи спросит, раз она достопримечательностями интересуется? Витек решил, что надо будет выяснить у Борьки Антуфьева, как там все было на самом деле с этой решеткой. О задачах и математике с Борькой не поговоришь, зато он читал всякие исторические книжки, и, когда все смотрели по телеку какой-нибудь исторический фильм, Борька потом довольно внятно объяснял пацанам, чего хотели красные, чего — белые, и чего — бандиты батьки Махно и всякие другие. Правда, понять, кто из них прав, никому так и не удавалось, потому что встречались фильмы, где белые были хорошие, а красные — плохие, встречались — наоборот, а еще были комедии, в которых вообще все дураки. Борька важно говорил, что такая постановка вопроса неверна, потому что история наука объективная, как математика, и никаких хороших и плохих там вообще быть не может. Витек на тему связи истории и математики поразмышлял бы и даже поговорил, но телевизор он смотрел редко, поэтому материала для размышления, а тем более для разговора было слишком мало. Может, взять у Борьки пару книжек?

По всей Дворцовой площади расставили лотки с мороженым и баллоны со сжатым газом. Около баллонов продавали воздушные шарики. Шарики встречались разных форм и с разными рисунками. На некоторых были нарисованы всякие смешные зверюшки и надписи, на других — черепа с костями. Александрийский столп огородили высокой проволочной сеткой, и он напоминал исполинского грустного жирафа в зоопарке. В разных направлениях по площади ходили молодые люди обоих полов с банками пива и лимонада, и родители с детьми, которые ели мороженое. У многих на головах красовались поролоновые уши и рожки, а в руках шарики. Почти на всех поверх одежды были надеты футболки с эмблемами фестиваля. Футболки выдавали бесплатно у устья площади, со стороны Капеллы, но для этого нужно было прийти раньше.

— Весело, правда? — сказала Верка. — Как в Америке. Жалко, футболки до нас кончились. Но ничего. Вон там у трибуны шарики бесплатно дают. А вон там на батуте прыгают. И еще в галошах бегают, кто быстрее.

— А зачем — в галошах? — спросил Витек.

— Чтоб смешнее было, — снисходительно объяснила Верка, а ее подружка Галя рассмеялась, как будто уже бежала куда-то в галошах.

— Хочу шарик! — сказала Капризка. — Где их дают?

— Вон там, смотри, видишь, толпа какая, слева, — объяснила толстая Галя. — Лучше вам туда не ходить, вы маленькие, затопчут.

— Давай лучше купим, — предложил Витек.

— У тебя что, деньги лишние? — спросила Капризка. — Тогда мороженое купи. А шарик я бесплатный хочу. И Аи хочет. Правда, Аи?

— Я не знаю, — девочка пожала узкими плечами и зажмурилась. Витек в который уже раз подумал о том, что надо было не слушать Капризку и вести Аи в Русский музей. — А что с шариками делают?

— С шариками? — бодро переспросила Капризка. — Ну, это просто. Их… это… их носят…и еще это… выпускают…

— А что, в твоей стране шариков нет, что ли? — подозрительно спросила Верка. — Ты откуда вообще приехала? И по-русски так хорошо говоришь…

— Аи приехала из Верхней Вольты, — быстро сказал Витек. Он был уверен в том, что Верка никогда не слышала такого названия, а переспрашивать не станет из гордости, чтобы не позориться перед малявками. Причем шариков в Верхней Вольте вполне может и не быть — никакими сведениями по этому поводу Верка явно не располагает. Только бы сама Аи не стала ничего объяснять. Впрочем, они ведь заранее договорились, а Аи явно не болтлива. — А по-русски у нее в семье говорят. Она из эмигрантов.

— А, вот какое дело… — важно протянула Верка, и, как и полагал Витек, закрыла тему. — Ну ладно, пошли за шариками.

— Пошли, — вздохнул Витек и кивнул девочкам. — Вы здесь стойте, я сам…

— Кавалер! — усмехнулась Верка, но в голосе ее прозвучало невольное уважение. — Держись сзади за Галкой, она так прет, что ее даже асфальтовый каток не остановит.

Витек молча кивнул и понуро пошел к трибуне.

Вблизи музыка почти совсем исчезла, рев динамиков просто буравил голову, как отбойный молоток. — «Как же они там на сцене-то?!» — невольно посочувствовал Витек. Мысль, что кому-то это может просто нравиться, казалась ему совершенно абсурдной. Верка и Галка приплясывали, ввинчиваясь в плотную толпу, и, кажется, даже подпевали кривляющимся на эстраде артистам. Витек плелся сзади, старясь не наступать никому на ноги и по возможности беречь свои.

Слева от трибуны поток желающих разжиться шариками фильтровали милиционеры или еще кто-то в пятнистой форме. Время от времени, когда народу становилось слишком много, они брались за руки и живой цепью преграждали путь в шариковый коридор, отпихивая напирающую молодежь. Верка с Галкой уверенно продвигались вперед, и уже почти достигли вожделенной загородки, но тут наступило время «ч», и милиционеры хищными птицами ринулись в толпу с криками: «Назад! Назад, я кому говорю!!!» Верка быстро огляделась, стукнула Галку по мощному загривку, и нагнувшись, обе подруги легко нырнули вперед, под уже сомкнувшуюся цепь. Витек не сумел повторить маневр. Милиционеры остервенело пихали руками и дубинками напирающих девчонок и пацанов, которые при всем желании не могли повернуть назад, потому что сзади на них давили другие. — «Назад!!!» — натужно ревели они, перекрывая мат и визг попадающих под удары. На какое-то мгновение Витек оказался глаза в глаза с молоденьким, наклонившимся вперед пареньком в пятнистой форме, с трудом удерживающим руку напарника по цепи. Глаза у паренька были белые, как у уснувшей рыбы, и в них не было ничего человеческого. Витька, стоявшего прямо перед ним, почти лежавшего на его руке, парень не видел.

До боли закусив губы, Витек оттолкнулся от чьей-то груди и начал пробираться назад.

Верка и Галка уже стояли рядом с Аи и Капризкой. В руках у Галки был один, а у Верки — целая связка разноцветных шариков. Витек опустил глаза.

— Не достал? — обвиняюще спросила Капризка.

— Надо было за нами ползти, говорили же, — довольно улыбаясь, сказала Верка. — Да ладно. Там как раз менты как поперли, как поперли, — Верка перекосила лицо свирепой гримасой, раскинула руки и изобразила, как поперли менты. Галка рассмеялась. — Он и сдрейфил. Ничего. Тут на всех хватит. Берите, малявки. Возьми Витек…

— К черту! — рявкнул Витек. Перед его мысленным взором стояли белые глаза и застывшее лицо молодого милиционера. — К черту эти шарики!

— Ну не хочешь, не надо, — удивилась Верка. — Берите, девчонки. И дальше вы сами, а мы с Галкой пойдем своих искать. Как договаривались. До дома сами добирайтесь. Не задерживайтесь здесь. Если хотите, посмотрите забег, а потом уходите. Лады?

— Лады! — Капризка важно кивнула сестре.

Толстая Галка неожиданно хлопнула Витька по спине. Мальчик присел.

— Запарился, да? — спросила она. — Не бери в головняк. Ходи в библиотеку, а от Ветлугиных подальше держись. И все в норме будет. — Галка засмеялась, Верка пробормотала что-то себе под нос, а Капризка открыла было рот, чтобы ответить, но тут же осеклась, поймав Веркин взгляд.

— Следующий раз в Русский музей пойдем, — сказал Витек и огляделся, словно вынырнул откуда-то или вернулся из-за границы. Начал накрапывать вялый дождик. По площади шли люди. У большинства в руках были шарики. На лицах остывало выражение серьезной сосредоточенности.

— Не как в Америке, — сказала Капризка. — Я по телевизору видела. Там улыбаются. А эти словно думают о чем-то.

— Наверное, они думают, что с шариками делать, — предположила Аи.

Витек громко захохотал.

— Замолчи, а то врежу, — пригрозила Капризка. — Пошли акробатов смотреть.