Фата в горошек

Екатерина Крыласова

Посвящается моей подруге Тамаре.Маленькая Сашка и Александра – одно и то же лицо. Она мечтает стать счастливой и, конечно же, хочет выйти замуж, и непременно в белом платье. Но непростые отношения с матерью могут поломать ей всю жизнь: на эмоциях она собирается выйти замуж за парня с очень сомнительной репутацией.Неожиданно она получает помощь, откуда и не ждала, в лице своей закадычной подруги, с её интересной жизнью и невыдуманной историей.

Глава третья, в которой Наталья отправляется в детство

Стукнула входная дверь. Евгения Васильевна, сидевшая в кресле, вздрогнула и, сняв очки и отложив книгу, поспешила в прихожую.

— Санечка, а чего?.. — привычно начала она, удивляясь, что Сашка так быстро вернулась. «Наверное, Зоя Алексеевна вышла куда», — пронеслось у неё в голове. Но в пороге стояла Наташа.

— Ой, испугала ты меня, Наташа, — сказала Евгения Васильевна, — я подумала, это…

— А я говорю тебе всегда — закрываться надо! — сердитым тоном начала Наташа бесполезный разговор.

— А ты чего зашла-то? Я же позвонила тебе, сказала, что лекарство мне уже привезли, — перебила её Евгения Васильевна.

— А что, мне уже к маме своей зайти нельзя просто так?! — начала кипятиться Наташа.

— Что ты, дочка, заходи, конечно. Я тебе всегда рада! — «Только уже не помню, когда ты просто так заходила», — мелькнуло у Евгении Васильевны. Но она ровным тоном спросила:

— Чай будешь? Или борщ разогреть?

— Мама, какой борщ? Я на диете! — сказала Наталья, снимая пальто.

— Ой, доченька, ешь, пока рот свеж, — донеслось из кухни.

— Мама! Вечно ты со своими прибаутками! Я не хочу в старости как ты — на одних лекарствах жить. Поэтому и не ем, что попало! — говорила недовольно Наталья.

— Я на лекарствах, потому что на производстве вредном работала, и ты это знаешь…

— Ладно, ладно, не начинай… — перебила её дочь.

Через полчаса они сидели в комнате и общались. Евгения Васильевна ждала, когда Наталья начнёт излагать «дело», по которому пришла «просто так».

Но она все не начинала…

Евгения Васильевна смотрела на свою дочь, сидящую у окна в кресле. Она, как в детстве, сидела, поджав ноги. Смотрела на неё и думала: «Когда же она, её девочка, успела так быстро вырасти и стать такой далёкой и чужой?» Лицо её осунулось, под глазами пролегли тёмные круги.

— Уставшей выглядишь, Наташа, на работе опять проблемы?

— Да, на работе каждый день проблемы, — с раздражением отмахнулась Наталья. — С Сашкой всё сладу дать не могу. Достала она меня! Кстати, она к тебе сегодня не заявлялась?

— Нет! — для общего благополучия слукавила Евгения Васильевна.

— Наглая такая стала, дерганая… орёт на меня, слушаться вообще перестала! Скорей бы школу закончила и свалила…

«Она-то свалит, а вот ты-то что без неё делать будешь?» — подумала про себя Евгения Васильевна, а вслух сказала:

— Что ж, возраст такой, терпи Наташа. Я тебя терпела в её возрасте, и ты вытерпишь…

— Да сколько можно! Возраст… Уже два года нервы мне мотает, а у неё всё возраст! — кипела Наталья, — я думала: родится у меня девочка, подружка будет… ну, это же нечто!

— В этом-то и беда, Наташа, что мы так думаем.

— Ты о чем, мама?

— А о том, Наташа, что, мы иногда не имеем представления, кого мы рожаем и главное — зачем… — и, помолчав, продолжила, — вот ты подругу думала родишь, но подругами не рождаются, ими становятся… а ты родила ребёнка, которого поклялась оберегать, растить, помогать… а вот станете ли вы подругами, зависит во многом от того, как вы сейчас непростой экзамен жизни сдадите.

Переходный возраст не только ведь у неё, но и у тебя. Сейчас время перестроиться, приспособиться к взрослеющей дочери и заново подружиться с ней… Я вот этот «экзамен» так и не сдала…

— Ой, мама, нормально всё у тебя было… Не помню, чтобы мы с тобой конфликтовали так, как с этой… У меня уже сил с ней бороться нету, — и она сморщила лоб, — я вообще хотела попросить, чтобы ты её к себе взяла пожить на пару месяцев хотя бы, а иначе я не знаю… Прибью, наверно… Я удивляюсь вообще, как ты с ней ладишь?

Евгения Васильевна молчала. «А сколько раз я тебя просила, чтобы ты не кричала на ребёнка, обидными словами не называла, она ведь у тебя всему учится… Сейчас пожинаешь то, что сеяла… Но всё пустое, ты меня и слушать не хочешь», — думала она. А вслух сказала:

— Нет, Наташа… Не обижайся… Не возьму.

Наталья удивлённо смотрела на неё: «Да вы же друг друга обожаете», — читалось в её глазах.

— Болею я… Зачем девочке корвалолом да мазями всё время дышать? Ночами почти не сплю, хожу, охаю, а комната одна, — и, сделав паузу, продолжала, — а даже если бы и не болела, всё равно не взяла бы. Ей сейчас ты очень нужна, Наташа. Ты и отец, а не бабка старая, хоть и любимая…

— Ну, конечно! Нужны мы ей! Она от нас галопом к своим подругам бежит, родители ей не нужны! С нами ей уже неинтересно, она это постоянно демонстрирует! — взорвалась Наталья.

— Да, девочка наша выросла, ей уже не пять, и за ручку её не поводишь… Она сейчас познаёт мир, учится дружить и общаться, но возвращаться она всегда будет домой, к тебе. Вот тут-то ты её и наставишь, исправишь, если нужно… А оттолкнёшь сейчас, всю жизнь потом локти кусать будешь и удивляться, почему она к тебе редко заходит…

— Да о чём ты говоришь, мама?! Слушать она меня будет, как же!.. Связалась со своей Маринкой, в рот ей заглядывает! — Наталью потряхивало.

— Да, Наташ, мне самой Маринка не очень нравится: всё про мальчиков да про тряпки разговоры одни… Я Санечке об этом часто говорю, девочка она у нас неглупая, и, думаю, дружбе этой недолго осталось.

— Не знаю… но наглости она от неё набралась, точно. — Наташа спустила ноги с кресла, — все запреты мои игнорирует напрочь! Ни меня, ни отца ни во что не ставит, а он сюсюкается с ней всё, как с маленькой!

Я строго-настрого запрещаю, чтобы какие-нибудь парни её подвозили на машине. А тут смотрю в окно: выходит, красавица! И парень какой-то незнакомый за рулем сидит, рукой ей машет. Я говорю Диме: «Полюбуйся на свою дочь! Поговори с ней хоть раз строго, видишь, совсем от рук отбилась». Он мне: «Ты же знаешь, к чему это приведет?» Я говорю: «Давай, давай, ей уже пятнадцать лет, а она отцового наставления еще ни разу не слышала».

— Он полдня собирался духом, кряхтел, пыхтел, думал… Потом зашел на кухню, Сашка там после скандала посуду мыла… И что ты думаешь, он ей сказал?!…

— И что же? — Евгения Васильевна вопросительно подняла брови.

— «Ты кота-то своего сегодня кормила?» — спросил он её строгим голосом. «Да!» — буркнула та. «Есть-то он у тебя не просит?» «Нет!». Вот и поговорили! Вот и всё воспитание, представляешь?!

Евгения Васильевна улыбнулась.

— Я вообще не помню, чтобы я так себя вела, — продолжала Наталья.

— Не помнишь… а я помню хорошо тот период. Я бы ещё больше дров наломала, если б не Феденька, — и она посмотрела на портрет, стоящий на комоде, напротив. — Как сейчас помню: я сижу на диване, а Федя в кресле, как ты сейчас. Я плачу, жалуюсь, что ты не слушаешься, что домой ноги не идут, а он мне говорит: «Женя, ты должна дочь сейчас в два, а то и три раза больше любить и заботой окружать». А я ему не хуже, как ты, говорю: «Она кричит и не слушается». А он мне: «Кричит — значит, внимания требует. Ты вспомни её маленькой: она плакать начинала, ты всё бросала и бежала к ней на помощь. Сейчас она по-другому твоей помощи просит. Ты мать, и ты это сердцем услышать должна»…

А какое внимание тебе надо? Я так и не поняла… Да и работала тогда в две-три смены, всё перевыполнением плана, тогда бредили, детей своих не видели… А как ни старались, пенсий-то не три, а одну заработали, — Евгения Васильевна улыбнулась. Тогда Феденька всё в свои руки взял. Вспомни, как он вас стал на каток, на рыбалку, в походы водить — твоих друзей и подружек. Приду домой вечером, а у нас колготня… Все что-то мастерят, домой никого не выпроводишь…

— Да, отец золотой человек был… — тихо сказала Наталья.

— Хоть и не родной… а роднее родных для тебя был… И всё потом потихоньку выровнялось, ты школу закончила… Наташа, ты приглашай Сашиных подружек к себе почаще, и они на глазах у тебя всё время будут, меньше плохого натворят. И ты рядом с ними всегда молодая душой будешь.

— Ой, мама, когда мне! Я на работе так устаю, как собака. Приду домой, кое-что сделаю — и спать. Некогда мне ещё её подружек развлекать.

«Не слышишь ты меня, Наташа», — огорченно подумала Евгения Васильевна, но вслух сказала:

— Отдыхать тебе побольше нужно, а ты столько времени за компьютером, и дома, и на работе.

— Да я хоть в интернете что-нибудь полистаю, почитаю вечером и отвлекусь от того дурдома…

— Ты рисовала раньше хорошо, Наташа… вот и рисуй по выходным, отвлечешься, и всё лучше, чем перед экраном постоянно сидеть…

Наталья закатила глаза:

— Мама, давай не будем об этом!

Евгения Васильевна встала и подошла к комоду, провела рукой по портрету с таким родным лицом. С портрета на неё смотрели ясные глаза, с едва заметной улыбкой.

— Ах, Федя-Федя… Такие светлые люди, как ты, не должны так рано уходить… — по её щекам потекли слёзы.

— Ладно, мама, хорошо тут у тебя, спокойно… но я пошла, — Наталья встала и, выйдя в прихожую, стала надевать пальто.

— Да, Наташа, я ещё вот о чем поговорить ещё хотела, — Евгения Васильевна вышла её провожать. — Санечка так старается, почти без троек всё заканчивает… Думаю, подарок какой ей сделать, что-то нужное хочется подарить… И решила ткань ей на платье купить… Вам же всё равно к выпускному покупать придётся… Через дорогу — ателье хорошее. Там девочки хорошо шьют и берут, вроде, недорого!

Наталья слушала мать, прищурив глаза. Она, как рентгеном, сверлила её, пытаясь понять, не с Сашкиной ли подачи весь этот разговор.

— Пинка ей надо, а не подарок, — раздраженно изрекла она, но видя ещё не высохшие слезы на глазах у матери, смягчилась, — ладно, я с Димой поговорю.

Евгения Васильевна подошла и крепко обняла дочь, слёзы, навеянные добрыми воспоминаниями, ручейком катились из её глаз.

— Мама, ты чего? — отстранилась от неё удивленная Наталья. Она не помнила, когда она обнималась с матерью в последний раз, — как будто прощаешься со мной… — в её глазах и голосе читалась тревога. — Расстроила я тебя… Ладно, всё, я пошла.

Евгения Васильевна закрыла за ней дверь.

— Не прощаюсь я, а долги свои отдаю… — тихо сказала она.