Тетрадь в клетку

Екатерина Вадимовна Михайличенко, 2022

Как вы представляете жизнь в доме престарелых? Больные и брошенные пожилые люди, доживающие свой век в казенном доме. Запах больницы и сырости. И ощущения тлена и безысходности, пронизывающие каждый уголок здания. А, что, если все совсем не так, как мы привыкли думать. Что, если жизни там намного больше, чем смерти… Тетрадь в клетку поделиться с вами своими историями. Содержит нецензурную брань.

Комната #12. Бабушка с абортами.

Был май, а значит жаркое лето уже вовсю хозяйничало в нашем городе.

Я бойко прошла через пропускной пункт, но, оказавшись на широкой площади перед входом, замерла.

Это был мой первый день работы в Доме.

Впечатление от этого места воодушевляет: большое здание на 350 жильцов; технически оснащенный медицинский блок со своей лабораторией и ключевыми специалистами; столовая с меню, как в добротном ресторане; парк с густыми деревьями, узорами из цветов и причудливыми дорожками для прогулок; обслуживающий персонал всех мастей, от уборщиц до преподавателей.

Попасть сюда для пожилых считалось большой удачей, а не проклятьем. За места боролись, нередко прибегая к различным формам обхода официальных правил. А мне было безумно интересно, чем живут здесь все эти люди.

После бюрократической волокиты и вводного инструктажа в администрации, я вооружилась чистой тетрадкой в клетку, надела специально купленный медицинский халат и отправилась знакомиться с обитателями. Я решила пойти с начала нумерации комнат на первом этаже и дальше по нарастающей, но в одиннадцати первых мне никто не ответил. Возможно, жильцы еще спали или, наоборот, спозаранку отправились в город (выезжать разрешалось всем, кто был физически и психологически самостоятельным). Когда я стояла у комнаты #12, то особо не надеялась на успех. Поправила халат, выдохнула, постучала.

— Иди в жопу! — раздался прокуренный женский возглас.

К такому нас в университете не готовили.

Хотя удивление во мне сейчас ощутимо превосходило обиду.

Я постучала еще раз.

— Нарываешься что ли, гондон? Я сейчас выйду и твой жалкий писюн оторву и раздавлю!

После этой угрозы можно было расслабиться, ведь она явно была направлена не на меня. Фрейд считал, что женщины бессознательно завидуют мужчинам из-за наличия у них фаллоса, но я сейчас была несказанно рада его отсутствию, потому что слова звучали очень уверенно.

— Меня зовут Екатерина, я психолог и хочу с вами познакомиться — сообщила я двери.

— Входите, открыто — прозвучало спокойно и размеренно, после небольшой паузы.

Первое, что я увидела в комнате — это полноватая бабушка в голубой ночной рубашке до пола и таком же голубом чепчике на голове, из которого выбивались мокрые седые волосы. Она стояла в конце коридора и с невинным выражением лица смотрела на меня.

— Здравствуйте, Катенька. Я Мария Ивановна. У меня было 13 абортов.

— Вы уверены, что это первое, что я должна о вас узнать? — спросила я с улыбкой.

— Смотрю, вы не из этих слащавых психологинь, которые падают в обморок от слова хуй. Мы поладим, заходите.

И я зашла. Мария Ивановна быстро накрыла на стол, половина которого была заставлена всевозможными лекарствами, а потом ушла переодеваться в ванную:

— Это хорошие продукты, а не спонсорские дешевые подачки, которые жрать невозможно. Пей чай, скумбрию бери копченую.

— Спасибо. Очень вкусно! — искренне призналась я.

— Ну, вот. Так я выгляжу более подобающе для рассказа о своей биографии — хохотнула она, разглаживая застиранный синтетический халат и присела за стол рядом со мной.

Я почувствовала сильный запах хозяйственного мыла и вспомнила о своей бабушке. Она моет им голову, потому что шампуни вызывают у нее перхоть.

— Я родилась в Киргизии, в селе Бостери. Обычное полуголодное детство, работа в совхозе, нигде не училась, кроме школы. Вышла замуж, муж шоферил, а я на местной ферме работала. Позже мы в Казахстан перебрались. Троих детей родили с мужем, а потом он умер. Сердце остановилось. И осталась я в 29 лет вдовой. О других мужиках и не думала, надо было детей поднимать. Устроилась по ночам на вторую работу — вагоны мыла. Шло время, дети выросли, внуки пошли. Я газеты продавала, кладовщиком была при магазине автозапчастей, завхозом в колледже. Сын от пьянства умер, дочки в Россию собрались, вот я для них квартиру и продала, а сама сюда перешла.

Я потянулась за тетрадкой.

— Успеешь еще записать, ешь давай. Вон худенькая какая! — оборвала меня Мария Ивановна и вручила толстый бутерброд с сыром.

— А, на кого вы ругались, когда я постучала?

— На идиота одного местного. Понимаешь, мне мужики и по молодости были не нужны. Я мужа любила. Когда его не стало, то я узнала, что беременна от него. Это был мой единственный аборт. Про остальные я наврала, хулиганистая я бабка. Клеились мужики, конечно. И на работе, и по знакомым. Я ведь всегда с юмором была, а раньше еще и симпатичная. Они все под юбку норовили залезть. А у меня дети, хозяйство, работа. Не до них. Да и не могу я без брака, без любви. Как-то мне заплохело, я к женскому доктору пришла, а она говорит, что яичники нужно вырезать, воспаление сильное. В 36 это было, кажись. Еще и наругала меня, что я половой жизнью много лет не живу, сказала, что нам женщинам это даже больше, чем мужикам надо. Иначе застаивается у нас там все. Ты, Катенька, надеюсь хоть спишь с кем-нибудь?

— Сплю — ответила я спокойно, но бутербродом все-таки подавилась.

— Это правильно. Вам сейчас легче, а нас по-другому воспитывали. Я этой врачихе так и сказала — что мне надо было посреди города выйти? Кричать"Хочу! Надо!"и руками всех зазывать? Не сложилось с этим и Бог с ним.

На подоконнике зазвонил будильник. Круглый, на тоненьких ножках и с ярким рисунком Микки Мауса на циферблате. Мария Ивановна подошла, отключила его и завела снова.

— Это напоминание выпить таблетки, я же диабетик.

— Забавный рисунок на будильнике — заметила я.

— Я привыкла к своему простому советскому будильнику, всю жизнь с ним прожила и никогда не опаздывала. Но недавно он сломался и в мастерской сказали, что ремонту не подлежит. Пришлось купить такой, ведь современные будильники все с какими-то мультяшками делают.

Она вытерла салфеткой жирные от скумбрии губы и выпила лекарство.

— Когда жильцы попадают в Дом, то сначала месяц на карантине живут и не с кем не контактируют. Доктора проверяют наши болячки, а то вдруг мы заразу какую сюда притащим. И вот сижу я после этой нервотрепки в свой комнате, вещи по-тихоньку перебираю. Заходит дед, здоровается, предлагает помочь. Я согласилась. И мы стали изредка общаться, чай так же пить, как с тобой, да новости интересные обсуждать. Сегодня утром он тоже пришел. Посидели, полялякали, я пошла в ванную кружки сполоснуть. Возвращаюсь, а этот балбес у стола, прямо вот на этом месте, голый стоит. Батюшки! Это же какой срам! У меня такого даже с мужем не было, обычно же такие дела в темноте, под одеялом происходят. А тут он голышом при свете дня! Матерь божья, я ведь бабка уже, мне 73 года… Я ему и говорю:"Ты чё сдурел?". А он мне отвечает:"Машенька, если ты переживаешь, что я ничего не умею, то, не волнуйся, я еще ого-го!". И он знаешь, что делает, Катенька?

Я помотала головой.

— Он щелкает пальцами по своему обвисшему херу, и тот как подпрыгнет вверх. Креп-кий такой стал, как на пружинке. Вот-те крест, что так и было! Я такого фокуса за всю жизнь не видала.

— Я тоже… — призналась я, разделавшись с бутербродом.

— Ну, я его матом покрыла, в коридор выгнала и дверь на замок закрыла. Он давай скребстись, как щенок какой. И тихо так говорит:"Маша, впусти меня, пожалуйста. Я тебя так любить буду, как никто не любил. Или хотя бы вещи верни". И я гляжу, а на моей койке ведь и правда его вещи лежат, еще и аккуратно так сложены, когда успел? Выкинула вещи за дверь, сказала, что видеть его не хочу, и чтобы он с этой дуростью к желтой шляпке отправлялся. И пошла в душ, так противно стало, что аж помыться захотелось. Выхожу и стук в дверь. Я подумала, что он оделся и вернулся прощение просить, дурак старый, а это ты пришла — закончила Мария Ивановна с ироничной улыбкой.

А потом она дала мне честный расклад о внутренней кухне этого типо рая.

— Пенсии, конечно, у нас не отбирают. А вот едой кормят отвратной. Нет, по меню и по нормам там все идеально — красная рыба, злаковые, фрукты… Но по факту персонал столовой эти продукты сумками к себе домой тащит, а у нас макароны с сосисками и все такое. Поэтому я себе сама готовлю, хоть это и запрещено — сказала Мария Ивановна, заговорщески показывая на маленькую двухкомфорочную плитку под кроватью.

— Что такое желтая шляпка?

— Не что, а кто. Это так местную шалаву величают, потому что она круглый год в желтой шляпе ходит. Народ здесь в основном больной, Катенька. Но вот разве это нормально, что старики так помешаны на сексе?! Угомонитесь, все уже отболело. Нет, они вот как этот идиот еще что-то тыркаются. Короче, устанешь от них — приходи ко мне спасаться.

— Договорились — сказала я, протягивая ей руку для пожатия перед уходом.

— Эх, а еще молодежь! Мы же не на саммите, пятюню давай!