Границы

Екатерина Барбаняга

Дневники – причудливый пережиток прошлого или мистическое воплощение души на бумаге? В любом случае, они хранят сокровенное и потому притягивают любопытных больше приевшихся сплетен. Незнакомая девушка оставляет на осеннем болгарском берегу тетрадь, полную откровенных признаний. Что таится за этими строчками, какая история, какая реальная боль? Чужая жизнь всегда так притягательна… Книга содержит нецензурную брань.

4

«Изумрудные твои волны

Затопили мой оберег.

Может быть, я сама, невольно,

Выделяю тебя из всех.

Может быть, поддаюсь не глядя,

В малословной игре двоих,

Оттого даже в смелом взгляде

Моём искренний страх притих.

Я вопросов твоих, столь льстивых,

Как манящих огней боюсь,

Мне всё кажется, что красивых

Всех ты выучил наизусть.

И меня, как стекла обломок,

Подбираешь на берегу,

Но не знаешь, насколько тонок

Мир, который я берегу.

Словно бабочка, сердцем, чувством

На любой огонёк лечу.

До утра, как в прибрежном буйстве,

Я в тревоге своей мечусь».

— Мне кажется, ты как-то слишком гладко пишешь… слишком просто. Нет внутреннего движения, шероховатости, не за что зацепиться. Жизнь же сложнее, — сестра никогда не щадила её, бросая критику, как хлопья в тарелку с молоком.

— Наверное… — она смотрела между написанных строк и чувствовала, что только привычка сопротивляться чужому влиянию сейчас не даёт ей согласиться с сестрой. Ей самой уже до одури хотелось этих трещинок, зазубринок, дырок и рваных лохмотьев в своих стихах. Она, умница, «спортсменка, комсомолка» понимала, что уже подошла довольно близко к границам, за которыми рассыпается закрепощённость. — Наверное, ты права, жизнь сложнее…

Тони делал это снова и снова — выхватывал её из толпы глазами, заставлял обернуться, задавал пугающе откровенные вопросы. Она уже была готова идти за ним, только бы пригласил, куда угодно. В любое время ночи: днём он работал, заигрывая с каждой второй потенциальной клиенткой, но совсем не так, как с ней. Её он желал сильнее, но этим и отпугнул. Был бы чуть внимательнее к её кукольному существу, увидел бы, на каких тонких нитях она качается, проявил бы терпение, и всё бы было. Но он перетянул и… сорвалась рыбёшка.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так! Вы меня пугаете, — чуть ли не первые её слова, сказанные ему за неделю знакомства. Она здесь, конечно, вела свою игру, но тоже не рассчитала. Её вины в этом совершенно никакой, просто впереди было уготовано нечто более существенное, и судьба потребовала жертвы. Отдать шашечку, чтобы выйти в дамки.

— Мы вас пугаем? О, простите, мы совсем не хотели, мы не хотим вам ничего плохого, да, Петэр? — сначала она подумала, что он издевается, отвечая на её вопрос местоимением «мы», но когда он произнёс другое имя, она наконец вышла из Тониного гипноза и увидела его.

Он работал здесь, рядом с Тони, все эти дни. Торговал в соседней лавке надувными кругами, сувенирами и другим пляжным ширпотребом. Его лимонные шорты были видны всем курортникам ещё издалека, как только они выбирались из чащи санаторной территории. Заворачивали за угол и — вон на горке, «лимонные шорты» вежливо обслуживает клиентов. Она даже вспомнила, что они покупали в его лавочке пару детских бассейнов в первые дни. Банальный, подтянутый красавец: торс спортсмена, лицо отсутствующее, но доброе, небольшая копна чёрных кудрявых волос… Нет, она бы не обратила внимание на такого. Всё, что будет пользоваться популярностью, не её вариант. Она как будто заранее знала, что такие манекены с красивой улыбкой не будут тратить душевные силы, чтобы разглядеть её красоту. Так к чему же ей тратить свои на них? Но странно всё-таки, что она совсем не почувствовала этого «мы», существовавшего с самого начала. Значит, они «рыбачат» в паре?

— Петэр, мы ведь не хотели напугать девушек?

Он мягко, совсем не как Тони, посмотрел на неё. Нет, не верится, что они заодно. Кажется, он хороший человек, без примеси этой чертовщины, которая сквозит во взгляде другого.

— Простите, если вы так подумали, — по-русски он говорил хуже другого, каждое его слово звучало угловато, обрывалось, останавливалось на полпути к окончанию. Но то, как он построил фразу, она про себя отметила. Не так уж прост манекен…

Как они бьются, эти волны! Панически, с какой-то нервной настойчивостью. Так болезненно… а потом отступают, забываются… и снова. Днём и ночью. Но ночью особенно остервенело, отчаянно. Она отождествляла себя с этими «шизофреничными», бессмысленность их наступления казалась ей такой романтически трагичной. «Боже мой, как во мне, будто во мне они бушуют, поднимаются от поверхности и бьются о скалы моих границ. Глупые волны, уймитесь, уймитесь!» — причитала она, задерживаясь у пролётов, открывающих вид на каменный берег. Песочный пляж остался немного в стороне: прогулка оказалась непредсказуемо долгой. Дети спокойно спали под бабушкиным надзором, и это дало возможность сёстрам отправиться на ночную разведку по территории Курорта.

— О, да здесь есть даже «шишечный лес»!

— Это вообще-то сосновый бор, — сестра поправляла её машинально, на самом деле, ей было «до фонаря», как она называла вещи. Сейчас им обеим было так хорошо, что они просто плыли по узеньким тропинкам и асфальтовым проездам, дыша хвоей, шелковицей и розами.

— Послушай, мне кажется, ты слишком романтизируешь этого Тони, обычный торгаш. И как он смотрит на тебя… будь аккуратней, пожалуйста, — сестра всегда была более прагматичной, особенно в вопросах чувств и отношений. Хотя разница в семь лет больше ни в чём другом себя не выдавала.

Одинакового роста и телосложения, они напоминали скорее подружек-ровесниц или погодок, но даже зная, что кто-то из них старше, никто бы со стороны не угадал, кто именно. Иногда одна покровительствовала другой, иногда наоборот. Только она знала, что Лена во многом права. Жизненный опыт сестры, в том числе в отношении мужчин, мог ей только сниться.

— Я не знаю, честное слово. С одной стороны, да. Все эти его взгляды и намёки довольно мерзки, отдаёт чем-то базарным. С другой, во мне же что-то ожило, потянулось к нему… Он словно околдовал и не отпускает. Я сама чувствую, как преображаюсь внутри, открываю и перерываю нутро спрятанного ранее тайника. Я… понимаешь, я чувствую себя привлекательной, желанной, когда он на меня так смотрит. Сексуальной, в конце концов. Такой я вообще себя никогда в жизни не чувствовала.

Сестра остановилась и хитро прищурилась, повернув голову в её сторону.

— Ах, вот оно в чём дело! Моя сестрёнка выросла… Ты когда-нибудь смотрела фильмы Тинто Браса? По-моему, тебе будет полезно. Может, найдёшь в себе женщину, раз тебя потянуло в эту сторону…

Именно сестра, что вполне логично, была источником её обрывочного сексуального образования. Впервые старшая обратила на неё внимание, когда ей исполнилось шестнадцать. У неё уже был третий по счету официальный ухажер, она смотрелась довольно взрослой и рассуждала своеобразно, с оттенком собственной индивидуальной манеры. Оказавшись один на один, они вдруг обе поняли, что детство кончилось. Мужиков, как тетрадки и карандаши раньше, она воровать у неё не будет, делить одну кровать на двоих и спорить, кто с краю, тоже уже не придётся. Значит, можно и поговорить и даже, что казалось тогда ещё смутной перспективой, подружиться.

Сестра частенько проверяла её, задевала, глупенькую свою романтичную младшую, у которой первая связь с мужчиной осталась в памяти чем-то смутно напоминающим «изнасилование бревна». Она всегда тянулась к запретному, к интимному и даже отчасти — к развратному. Но, мамочки, как же она прелестно краснела, когда обнаруживала в себе этот интерес.

Она понятия не имела, кто такой Тинто Брас и каков жанр его творчества, поэтому послушно запомнила. Обязуя саму себя непременно посмотреть его фильмы. Женщину найти в себе очень хотелось: она сама понимала, что ущербна в свои двадцать четыре. Вроде и жена, и мать, но такая ещё, в сущности, девочка.

Курортные романы — такое же банальное явление, как красавцы в лимонных шортах, флиртующие со своими красавицами. В кого ни плюнь — каждого задело, у кого, конечно, вообще была возможность посетить курорт. Так она рассуждала. Это просто выжимка из огромного количества сопливых страниц, потому и без кавычек. Она как-то уж очень примитивно анализировала жизнь и чувства других людей. Всё время противопоставляя себя всему банальному, но, вот тут я даже себя не одерну, попалась как самая обыкновенная дурочка. Даже, может, ещё страшнее — как дурочка с претензией на богатый внутренний мир.