Война глазами ребенка

Евгений Яськов, 2021

В книге от лица мальчика рассказано о событиях, участником которых он был в годы Великой Отечественной войны, оказавшись на оккупированной фашистами территории в Белоруссии, а также после ее освобождения. Книга может представлять интерес как для детей, так и взрослых. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Беглянки

Зима пришла рано. Еще не закончился ноябрь, а снега уже навалило много. Хаты были засыпаны по самые ставни. По дороге, связывающей поселок с деревней, никто не ездил и не ходил и ее совсем замело. Хотя мы оказались отрезанными от остального мира, но жить было можно, так как дрова были и припасы кое-какие оставались. Что было плохо, так это то, что к нам перестали поступать вести о положении на фронте, хоть и устаревшие и переиначенные. Это негативно отражалось на состоянии деда. По утрам, заканчивая завтрак, он уже не мог произнести интригующе «Ну, так вот…». Теперь не от чего было оттолкнуться, чтобы затем нарисовать перед нами пусть и выдуманную, но принимаемую нами всерьез обстановку на фронте.

Однажды в одну из ночей, когда за стенами хаты мела пурга, а мы, дети спали на теплой печке вместе с бабой Домной, тесно прижавшись друг к другу, в окно кто-то не то постучал, не то поскреб. Отца дома не было, а во второй половине хаты спали только тетя Аня и мама. Мы уже отвыкли от ночных гостей, но женщины этот стук уловили и сразу же разбудили деда. Мы тоже проснулись. Дед, сунув ноги в валенки и набросив тулуп, быстро вышел во двор. Вскоре дверь отворилась и в хату кроме деда еще кто-то вошел. Это мы определили по шарканью ног и какой-то возне у порога.

Дед зажег керосиновую лампу и поднял над собой. Свет выхватил из темноты две маленькие, безмолвно застывшие, заснеженные фигурки — сухонькой сгорбленной старушки и девочки лет трех-четырех, державшихся за руки. Когда глаза привыкли к свету, то мы более подробно их разглядели. Старушка была в какой-то облезлой шубейке, голова ее была непокрыта, на волосах лежал снег. Девочка была перевязана крест-накрест вязаным платком, к которому она прижимала куклу. На одной из ее ножек был валеночек, а на другой — только носок.

Увидев деда, а потом и всех нас, девочка улыбнулась, а потом показала пальцем на куклу. Может быть, хотела этим сказать, что их трое. Старуха попыталась что-то объяснить деду, но слова застревали у нее в горле, и она лишь беззвучно шевелила губами, устремив на него глаза, полные отчаяния и мольбы о помощи. Чувствуя, что не может справиться с речью, она рукой стала показывать то на девочку, то на дверь, то куда-то в темноту за окном. Но и без всяких слов, без этих жестов было понятно: облава на евреев. Мы давно были наслышаны об этом, а вот теперь довелось увидеть тех, на кого шла охота.

Дед, впустив беглянок в хату, не забыл, однако, про осторожность. Хотя немцы по ночам и не ходили, но здесь был особый случай. Преследователи могли идти по следам и с минуты на минуту оказаться здесь. Поэтому он, не теряя времени, сразу скомандовал:

— Лариса, возьми малую на печку, а ты, Анюта, подбери ей что-нибудь на ногу. Ты, Шура, займись старой, ну а ты, мать, — обратился он к бабушке, — собери им на дорогу.

Затем, нахлобучив шапку и прикрутив фитиль у лампы, он бросил мне:

— Давай, внучок, к Тихону, предупреди его, что потребуется баня.

Зимой в поселке все пользовались только одной баней — Тихона, которая находилась посреди поселка в сосоннике. Это было экономно, так как топили баню по очереди и вымыться в один день могли 2-3 семьи. Баня была сложена из толстых бревен, долго сохраняла тепло и ее не надо было размораживать. Это позволяло также использовать ее в качестве приюта для беженцев в холодное время года.

Мы засуетились, так как хорошо осознавали нависшую над нами опасность. Быстро одевшись, я выбежал на улицу. Деда я обнаружил у ворот хаты. В длинном тулупе, весь облепленный снегом он походил на ночное привидение. Он, прикладывая время от времени ладонь к уху, напряженно вслушивался, пытаясь уловить подозрительные звуки. Но ничего, кроме свиста ветра, не было слышно. Трудно было поверить, что кто-то в такую пургу и по таким сугробам сможет пробраться к нам в поселок. Однако два маленьких существа, отогревавшихся сейчас в хате, опровергали своим появлением этот вывод. И это было непостижимо. Как выяснилось позже, дед тоже думал об этом. Для него после встречи с дядей Алексеем это был второй случай, когда сила человеческого духа оказывалась намного выше, чем он мог предположить, опираясь на свой долгий жизненный опыт.

Сходив к Тихону и предупредив его о появлении беглянок, я вернулся назад и застал деда на том же месте. Выслушав мой рапорт, дед наклонился ко мне:

— Иди и поторопи баб. Надо уже выходить.

В хате после мороза было жарко и сладко пахло каплями датского короля. Когда глаза мои присмотрелись, я увидел лежащую возле печи старшую из беглянок и колдовавших над ней женщин. Старуха была в глубоком обмороке и женщины пытались привести ее в сознание. Ее внучка, напротив, согревшись и почувствовав заботу о себе, пришла в себя, заговорила. Она сидела на печке без платка, расстегнутая, свесив ноги: одну в валенке, а другую — в бурке, которую смастерила ей тетя Аня. По всему выходило, что беглянки могли выступить только в половинном составе, о чем я незамедлительно доложил деду. Тот встревожился и, оставив меня на посту, побежал в хату.

Метель не унималась. Снежные заряды то с одной, то с другой стороны обрушивались на поселок, задавшись, казалось, целью вовсе похоронить его под толщей снега. Прошло довольно много времени, а дед не появлялся. Как позже я узнал, он, как ни старался быть спокойным, все же был в замешательстве. Старуху удалось отходить, но она была настолько слаба, что он не знал, что дальше делать. Может быть, впервые за свою жизнь, он обратился за советом к женщинам. Те в один голос заявили, что беглянок надо спрятать у нас: старуха до бани не дойдет, а если отвезти ее туда на санках, то все равно одну ее там оставлять нельзя, ей нужна помощь.

Дед с предложением женщин согласился. Старуху, прежде чем куда-либо прятать, надо было бы напоить горячим молоком, но для этого нужно было растопить печь. Это же позволило бы немцам или полицаям по дыму из трубы выйти на нашу хату. Поэтому ее напоили лишь теплым бульоном от борща, завернули в тулуп и отнесли в хлев, где спрятали в соломе.

С девочки же сняли пальто, валенок и бурку с ног и втиснули к нам на печку. Так неожиданно наша детская команда пополнилась еще одним юным существом с неизвестным нам до сих пор именем Ида.

Ночь выдалась тревожная. Мы вздрагивали от каждого шороха за дверью, от каждого звука. Лишь под утро, когда пурга утихла и забелели окрестности поселка, напряжение в хате спало. Теперь неожиданно в поселок никто не мог заявиться. Пространство между деревней и поселком просматривалось и в случае чего можно было принять необходимые меры.

Старуху привели в хату, напоили горячим молоком и она, придя в себя, уже могла говорить. Дрожащим голосом, запинаясь и заикаясь, она поведала нам о ночном кошмаре, из которого ей с внучкой чудом удалось выбраться. Женщины ахали, всхлипывали, только дед молчал. Он сидел прямо, теребил бороду и смотрел куда-то мимо старухи, погрузившись в какие-то свои мысли. Только когда выяснилось, что беглянки пришли в поселок из Ветки, преодолев в пургу по сугробам около семи километров, дед вдруг взорвался. Вскочив с места и заходив по хате, он взволнованно заговорил:

— Это надо же дойти до такого — охотиться на баб с детьми! Это в кого же надо превратиться, чтобы стрелять вот в них (он ткнул пальцем в Иду).

— Говнюки! Вонючие скоты! — закричал он, тыкая пальцем куда-то в сторону Ветки. — Ублюдки!

Таким разъяренным я деда никогда не видел. Он долго еще бегал по хате, выкрикивая ругательства и размахивая руками. Возможно долгая изоляция от внешнего мира, отсутствие хороших вестей с фронта, да еще бессонная ночь и страх, поселившийся в хате вместе с беглянками, вызвали у деда этот нервный срыв.

Зимний день, хотя и был коротким, но казался нам очень длинным. Мы с дедом, поочередно сменяя друг друга, топтались целый день у ворот, держа под наблюдением все подходы к поселку. Когда, наконец, стемнело, беглянок снарядили в дорогу. За сутки мы успели привязаться к девочке и просили деда оставить ее у нас. Дед вроде не возражал, но бабушка Иды была против. И теперь маленькое существо, туго перетянутое крест-накрест платком, с валенком на одной ножке и буркой на другой, с прижатой к груди куклой стояло у порога, готовое к ночному походу.

Конец ознакомительного фрагмента.