Былые гусары

Евгений Салиас де Турнемир, 1891

Что случается, когда в одном городке живут две очаровательные юные и незамужние сестры и там же расквартирован гусарский полк? А если еще, к тому же, барышни очень богаты, а гусары очень бравые и почти все холостые? Случается очень многое, и, прежде всего, конечно любовь…

Глава 2

В темный сырой вечер, при легкой оттепели, по одной из улиц Малороссийска, часов в восемь, двигался медленными шагами молодой гусар. Он направлялся именно к «Княжескому дому», заранее условившись с товарищами, распорядителями бала, вместе идти на вечер к старшему полковнику.

Офицер шел, глубоко задумавшись и, уже приближаясь к улице, где был нанятый для бала дом, вдруг повернул в противоположную сторону.

— Не могу! — вымолвил он вслух. — Хоть на секунду. Все будет легче.

Он прошел переулок и вышел на главную улицу городка, Дворянскую, которая, однако, была так же темна, как и все остальные. Только в одном месте разливался сильный свет. Но причиной тому были не уличные фонари, а ряд освещенных окон большого дома.

Офицер перешел улицу, на противоположную сторону от дома и, очутившись против него, остановился. Улица была настолько широка, что свет окон не достигал до него, и он стоял в темноте.

Пристально и пытливо глянул он в дом. Занавесей не было нигде, и горницы, окнами выходившие на улицу, были как на ладони.

Передняя, гостиная и еще маленькая комнатка были ярко освещены и видимы до мелочей. Но все эти горницы были пусты.

— Чай пьют, — решил он, зная, что столовая выходит окнами во двор. — Подождать? А если увидит кто… Глупо… Вздыхатель чуть не из-за забора!

И он стоял в нерешительности… потом двинулся, но тотчас же снова остановился.

Офицер-гусар был корнет, князь Аракин, молодой малый, но некрасивый и неуклюжий. Главной же чертой его характера была особенная щепетильность и обидчивость, из-за чего у него было немало недоразумений. Аракин кичился немного тем, что был единственный титулованный офицер в полку. При этом средств у него не было никаких и он жил одним жалованьем. Вообще же это был очень добрый малый, честный и прямодушный.

Не прошло минут трех, как на улице по той же панели, где он стоял, показался среди тьмы прохожий и послышался звук шпор.

Князь быстро двинулся от проходящего, но, отойдя несколько шагов, обернулся и разглядел какого-то офицера в шинели, который стал почти буквально на покинутом им месте и также глядел на освещенный дом.

— Что такое! — почти взволновался князь. — Это странно. Неужели и другие то же делают. Но кто же это?

И он решился стоять и ждать…

Занявший его место тоже стоял неподвижно, очевидно занятый наблюдением в окна.

Прошло минут пять, но князю, в котором давно закипали ревность и тревога, показалось, что прошло уже четверть часа и даже более…

Он вдруг решился и двинулся назад, чтобы спугнуть офицера, занявшего его место, а главное, узнать кто он.

Офицер, оказавшийся по шапке гусаром, не двинулся с места завидя князя и, приглядевшись к нему, засмеялся…

— А я здесь дежурю… Смотрю… Здравствуйте, князь… — заговорил он юношески свежим и слегка женственным голосом.

Товарищи поздоровались, и князь стал около.

— Что вы, Звездочкин, смотрите? — выговорил он несколько необычным голосом.

— А вот шел мимо в гости и увидел. Вон видите! — показал офицер на окна.

Князь поглядел и увидел, что гостиная была уже не пуста. В ней появились три личности. Сидевшая на диване пожилая женщина, около нее на кресле молодая девушка, блондинка, а затем ближе к окну другая женщина, высокая и седая. Поодаль от них среди горницы двигался и что-то проделывал, будто представлял нечто… их же товарищ, гусар.

Быстро оглядев всех, князь вымолвил:

— Вижу… Но что же тут любопытного?

— Ничего! — отозвался Звездочкин. — Теперь ничего. А когда я проходил, он Бог знает что делал. Смешно было… Точно трепака плясал… Да и теперь, смотрите, он что-то изображает. Кажется, показывает, как саблей рубят… А ведь я его не признаю. Кто же это…

— Не признали. Это командир нестроевых, болван Караваев! — сердито ответил князь.

— Так, так… Узнал. Я его один раз только видел. Являлся… А дом это чей?..

— Дом? Вы не знаете, чей это дом? — удивился князь, и тотчас заподозрил юного товарища во лжи.

«Впрочем, может и правда не знает, — подумалось ему. — Ведь он недавно произведен в офицеры и всего с неделю, как в городе».

— Это дом Задольских, — сказал он.

— Кто такие?

— Задольские, две сестры, девицы.

— Это они и есть… Вот которая стоит, а другая сидит. Старые девицы…

— Нет, — рассмеялся князь. — Это приживалки. Вон молоденькая — Задольская. А другой сестры в горнице нет…

— Она хорошенькая… Белокурая… А та такая же или хуже?..

Князь не ответил.

— Что же, Караваев их хороший знакомый?

— Даже вздыхатель. В женихи метит, как и все Мариинцы… — сказал князь. — Как и вы будете скоро, — прибавил он сухо.

— Я?! Что вы! Христос с вами! — воскликнул Звездочкин. — Нет, князь, если моя нога переступит хоть раз порог этого дома, то ждите светопреставления на другой же день. Я терпеть не могу дамского общества и от всякой юбки спасаюсь бегством.

Между тем гусар, видимый в гостиной, что-то снова усиленно размахивал правой рукой. Женщины смеялись.

— Дурак! — вдруг резко выговорил князь. — Показывает, как пикой колоть. Воин! Как же? Герой гусар. Портняга. Даже на маневрах не бывал. Воображает, что поясничеством понравится. Осел. Идиот… Пойдемте! — прибавил он слегка нетерпеливо.

И оба офицера двинулись вместе.

Товарищ, которого встретил князь, был только что произведен в корнеты. Это был среднего роста, очень юный на вид и белолицый молодой человек с большими красивыми глазами. У него не только не было усов, но не было и тени какого-либо пушка на губах. Это был в полном смысле слова птенец, вылетевший только из гнездышка.

На Звездочкина и смотрели в полку именно так. Это был один из тех офицеров, которые находятся на особом положении во всяком полку. Все считают долгом им протежировать. Они — полковые дети.

Это те юноши, которые прямо от маменьки с папенькой, от мамушек, тетушек, братцев и сестриц, с варенья и печенья, попадают прямо в среду офицеров. Они всегда ухмыляются глупо, озираются робко и краснеют от всякой офицерской беседы, так как многое, о чем у маменьки с папенькой было запрещено даже и на уме иметь, здесь говорится вслух. Звездочкина звали в полку: птенчик, цыпленок, душанчик. За последнюю зиму кто-то почему-то прозвал его «княжна», и это прозвище укрепилось за ним.

Офицеры долго шли молча. Князь насвистывал марш, а насвистывание было у него всегда признаком внутреннего волнения.

— Вы куда, Звездочкин, идете? — сухо спросил он, наконец.

— Я… Я так… — смутился видимо юноша. — Я вот пройду и вероятно домой.

— Так я вас провожу до вашей квартиры.

— Да… Но… Я не знаю… Может быть я…

Корнет окончательно запутался и запнулся. Князь косо глянул на него, но среди темноты ночи не мог видеть лица его. Голос, однако, явно выдавал его смущение.

— Опять под окна!! — резко вырвалось вдруг у Аракина вспышкой.

— Что?.. Какие окна!?

— Опять под окошки того дома, который вы якобы даже не знаете кому и принадлежит.

Звездочкин приостановился и обернулся к товарищу.

— Совсем ничего не понимаю… — тихо произнес он.

— Вы влюбились, — заговорил князь глухо, — в одну из Задольских. Как и все мы по очереди влюблялись. Вот и все!.. Мне любопытно знать только одно: в которую… в младшую или старшую?

— Христос с вами! — воскликнул Звездочкин.

— Я вас убедительно прошу, господин корнет, отвечать, в которую… — почти грозно произнес Аракин, тяжело переводя дух. — Одна из них мне личность не чужая… Одна из них… Я люблю одну из них и надеюсь добиться взаимности… Вот!.. Я говорю прямо… Мне все равно. Это чувство невыносимо… Лучше прямо объясниться…

И князь от волнения почти задохнулся.

Понявший, наконец, все Звездочкин остановился, задержал Аракина за руку и горячо, наивно, но красноречиво начал убеждать товарища, что он все во сне видел.

Князь, наконец, успокоился, протянул руку корнету и произнес мягко:

— Простите. Я ревнив, как дьявол, как дурак. Но, ради Бога, обещайте, чтобы все осталось между нами. Я высказался вам одному. Из-за того только, что поймал вас на том месте, где бываю всякий вечер, чтобы видеть ее… Я бываю часто у них, но, конечно, не могу бывать ежедневно. Сплетни пойдут… Итак, даете слово, что все останется между нами.

— Даю… Богом клянусь…

— Ну, прощайте, — улыбнулся князь, подавая руку. — Идите на свое тайное свидание.

— Я иду к одному… Меня позвали в гости, — снова смущаясь, отозвался корнет.

— Ладно… Ладно… Идите…

— Ей-Богу!

— Да ладно, говорю…

— Ну ей-Богу же, вы Бог знает что вообразили! — горячо протестовал Звездочкин. — Ну, хотите я вам правду скажу! Хоть и стыдно… Вы ахнете и меня на смех поднимете.

— Почему же… Свидание, вот и все… С какой-нибудь Оксаной, Олесей, а то с Хайкой, то есть жидовкой.

— Ну, слушайте… Я шел к гадалке.

— Что-о? К кому? — воскликнул Аракин.

— К гадалке… Ну вот, что на картах гадают… Тут одна… говорят, удивительная.

Звездочкин ожидал, что товарищ прыснет со смеху и начнет подшучивать, но князь стоял молча и будто что-то обдумывал.

— Откуда же вы знаете, что в городе есть такая?.. — спросил он, наконец.

— Хозяйка квартиры мне сказала.

И Звездочкин, ободренный тем, что князь не стал сразу над ним насмехаться, начал воодушевившись объяснять, что он верит «во многое эдакое…» Он сознался, что у него теперь важное семейное дело на плечах, от которого зависит вся его будущность, и ожидание исхода этого дела его просто измучило. Поэтому он решился развлечься, потешиться и пойти спросить хоть у гадалки, что его ожидает в скором времени.

— Хозяйка говорит, — прибавил Звездочкин, — что эта сущая колдунья, что ее на сто верст кругом все помещики знают и часто за ней своих лошадей присылают, выписывают к себе погадать… Вот какая!.. Что за важность… Ведь это же не бесчестное дело, — извинился корнет. — Ребячество и малодушество идти гадать. Правда. Но, право, иное много хуже. Вот хоть схитрить, обмануть, солгать…

— Ну, Звездочкин, вот что… Я с вами! — вдруг выговорил князь, добродушно рассмеявшись. Ведь я вам не помешаю.

— Идемте. Я очень рад… Очень, очень рад… — воскликнул юный корнет. — Вдвоем веселее, да и удобнее… Будто не в серьез, если два человека и больше… А один пойдет — выходит таинственно. Как будто и впрямь, что важное совершает и прячется… Идемте. Тут недалеко.

Товарищи двинулись, весело болтая.

— Вот не воображал куда вдруг угожу! — сказал Аракин. — Знаете, я еще ни разу этим не занимался… Гадать…

— Нет, я… Я иногда бывал, — сознался виновато Звездочкин. — В Петербурге в зиму-то раза два заходил… Там была эдакая старая женщина, теперь умерла уж, дворянка, разорившаяся, с проломленной головой…

— Вон как! — рассмеялся Аракин.

— Да. Во лбу дыра — кулак влезет. Неприятно было смотреть на нее. Как она, знаете, гадала! Поразительно!

— Несмотря на пролом в башке?

— Напротив, она уверяла, что с тех самых пор, как ее разбили лошади и изуродовали, она именно и начала ясно видеть будущее… Карты она клала бывало так… будто для проформы только. А сама смотрит в стену или потолок и говорит… говорит…