Угли ночного костра

Евгений Каминский (2024)

Книга Евгения Каминского «Угли ночного костра» будет интересна любителям природы и путешествий по Камчатке. По профессии автор биолог-охотовед, окончивший Иркутский сельскохозяйственный институт в 1994 году. Работал охотоведом в Елизовском районе. В 2022 году вышла его художественная книга-альбом «Угли ночного костра». Она о тайге и тундре, о горах и болотах, об охоте и рыбалке, о людях, с которыми автор встретился на этих просторах, о забавных и не очень историях, произошедших во время путешествий, и, конечно, о любви к природе, сокровенно вплетенной в каждый рассказ и фотографию.

Ландорики с рябиной

— И только гроздья рябины, да алый шальной закат, — пел радостный Петрович и через открытое окно машины пытался на ходу ухватить свисающие над дорогой гроздья этой спелой ягоды. Душа старого охотника пела в унисон пылающим краскам осени: радостно и грустно — да, именно так, взаимоисключающе. А как же иначе ей петь, глядя на яркие краски пестрой тундры: пунцово-красный голубичник, ярко-жёлтые ивы и принципиально-зелёную кашкару, — душа ликовала от разноцветного салюта жизни и где-то в глубине сочилась грустью понимания, что это праздник перед долгим забвением.

Их машина не первый час катилась по просторам родного края, и финиш уже был близок. Они долго собирались и, наконец, выехали на шашлыки в прекрасный осенний день, солнечный, но уже не жаркий. Конечно, шашлыки можно было бы пожарить на даче у Петровича, но тогда пропадало таинство, придающее этому действу сакральный смысл, и оно превращалось просто в поедание жареного мяса. Поэтому жарить шашлыки отправились на зимовье, где раньше промышлял Петрович, за пару сотен километров от города.

У маленького столика зимовья впятером было не усесться, потому стол решили накрыть «на улице», около огромной берёзовой валежины, которая будет служить скамьей. Тем более, как можно было пропустить такой вечер и закат, разгорающийся над дальним хребтом? Словно неведомый великан взмахнул полой огромного тёмно-фиолетового плаща с алым подбоем…

— И только гроздья рябины алым огнём горят… — пел Петрович, глядя, как красавица-невестка Лариса накрывает на стол, её подружка нарезает салат, а их мужья таскают дрова и жарят шашлыки на прутиках. И в его голосе за внешней радостью чувствовалась потаённая грусть: радость за молодую семью сына, за красоту их молодости и грусть понимания, что его-то молодые годы, веселье и лихие забавы остались далеко позади, а впереди… А что впереди?..

Лариса нервничала. Ландорики приклеивались к сковородке напрочь, и их приходилось отскребать от неё. Уже вторую сковородку подгоревших, разорванных, скорченных оладушек она отправила за берёзовую валежину, в траву, пока никто не видит. В процессе приготовления ужина выяснилось, что хлеб впопыхах забыли дома, вместе с купленными к шашлыкам лепёшками. Хорошо, что в зимовье на полке нашли пакет с мукой и бутылку подсолнечного масла. Сковорода висела на гвоздике у печки, как и полагается. А ландорики — они те же лепёшки, а пожаренные на углях костра даже вкусней! Наконец, то ли сковорода на углях разогрелась, то ли угли, подёрнувшись сизым пеплом, перестали излишне жечь, — дело заладилось, и как шашлыки были готовы, у Ларисы выросла горка румяных постных оладушек.

— И только гроздья рябины в окошко ко мне глядят… — радость Петровича всплеснулась, как океанская волна, наскочившая на риф, когда он достал из студёной реки охлаждавшуюся там бутылочку беленькой и выставил на стол. Душа пела под треск высокого костра, догоревший закат и расплывающееся по телу тепло. На облокотившуюся на стол жердочку повесили зажжённый фонарик, и в кромешной темени ночи их застолье казалось загадочным таинством, окружённым непроглядно-чёрным покровом. Хотелось сесть поближе и обняться, что молодёжь не преминула сделать, не забывая об остывающем ужине. Лепёшки всем понравились, их макали в домашнюю аджику-горлодёр, и они исчезали наравне с шашлыками. К середине второй порции шашлыков и поллитровки ландорики закончились. Кто-то из толпы попросил добавки, и Лариса призналась, что несколько непрезентабельных оладушек валяются за валёжиной, на которой сидели. Пошарив рукой в траве, их достали, и закуски на столе добавилось.

— Ай да невестка мне досталась, — понесло в лирику захмелевшего Петровича, — умница, красавица, — перечисляя, загибал пальцы свёкор, — всякое дело у неё спорится — хозяйка! А повариха — пальчики оближешь! Вон какие, — говорит, — ландорики с рябиной испекла! И когда успела собрать? Мастерица, что ещё скажешь! Дай я тебя, дорогая, поцелую.

— Да ладно, вам, папа, — заскромничала Лариса, — ни с какой рябиной я ландорики не пекла.

— Как не пекла? Я ж ел, мне попалась. Хорошо получилось, вкусно! — удивился Петрович.

— И мне.

— И мне попалась рябина, — загомонили остальные.

— Может, сверху нападала? — Лариса запрокинула голову, и все посмотрели туда же. Над ними шелестела жёлтой листвой берёза.

— Может, в траве была? — бесхитростно спросила молодая невестка.

Петрович снял с жердочки фонарик и, наклонившись над валёжиной, раздвинув пожухшую траву рукой, направил туда луч. Остальные с любопытством тоже поторопились посмотреть. За валёжиной в траве лежала огромная лепёшка зрелой рябины, пропущенной через медведя, украшенная сверху пока ещё не съеденным ландориком.