Оптимизация пессимизма

Евгений Евзельман

Человечество постепенно превращается в зомбированных Пьеро, чураясь Буратин-вольнодумцев. Люди разучились улыбаться. «Оптимизация пессимизма» – это «лекарство», позволяющее выработать иммунитет к глупости и взглянуть на всё происходящее с точки зрения юмора и философии, попытка ответить на самые острые вопросы, сохраняя при этом жизнеутверждающую позицию. Главный тезис: «Серьёзное выражение лица – базисная основа для бега по кругу и прыжков в ширину». Читайте и улыбайтесь вместе с автором.

Поэтические откровения

Стихи — частичка Бога

Стихи — частичка Бога. А поэт,

Он лишь посредник, проводник на свет

Душой услышанного Свыше откровения.

Другого объяснения просто нет.

Отсюда вывод: поэтичность свята!

Грешно стихи воспринимать предвзято,

Будь то поэма, рубаи или памфлет.

Попытка разобраться

Мир иллюзий достался мне в дар от Небес

Неспроста. Только как разобраться в себе,

Чтоб не сделать реальность нелепой помехой,

Наподобие льда в водосточной трубе.

Ни Эвтерпа, ни Муза, ни даже Пегас

Не способны душе подсказать в этот раз,

Сочетать ли фантазию и повседневность

При рождении строк из рифмованных фраз.

Если честно, ответа скорей всего нет.

Ниже рейтингом — разве что только балет.

В популярности он уступает сегодня

Тем стихам, что рождаются нынче на свет.

Ну, а всё-таки, как же использовать дар,

Чтобы имя поэта не стёрли года?

Книги, сайты и форумы — это мгновенья,

А живая строка, господа, навсегда.

Здесь и сейчас

Навряд ли истина видна,

Тому, кто не вкусил вина.

Но и тому, кто пьёт вино,

Её увидеть не дано.

А может нет её вообще?

Возможно, средь других «вещей»

Укрыта истина от глаз.

Ни альпинист, ни водолаз

Не встретили за столько лет

Хотя бы просто её след.

Выходит, истина — фантом.

Что толку знать о ней потом,

Когда пробьёт прощанья час?

Мне истина нужна сейчас!

Невесёлые ассоциации

Я скажу вам откровенно,

Слишком уж помпезна Вена.

А вот праздника в ней нет.

Без души она наверно.

Серость царской «красоты».

Идеальные кусты.

Чувствую себя как пленный

В королевстве пустоты.

Холод замков и дворцов,

При отсутствии жильцов,

Не согреет Караваджо

С перекошенным лицом.

И Бернини не поможет,

Мрамор с памятником схожий:

Взгляд навечно мёртвых глаз,

Белизна холодной кожи…

Тягостней всего на свете

Посещать музеи эти.

Пышность на крови и лжи,

Да отсутствие души.

Исповедь на закате

Я целый день никак понять не мог,

Что мне сосредоточиться мешает.

Наверно Тот, кто всё за всех решает

Ответ засунул в ящик под замок.

А объяснить в чём дело не спешит.

Он может подождать и год, и десять.

Я не могу! Меня пассивность бесит.

Не вечно в теле пребывание души!

Поэтому спешу. Хочу успеть

И написать, и рассказать о главном,

О понятом, и просто о забавном.

Мне намекнули: «Можешь даже спеть.

А что не так? Сегодня все поют.

Есть даже хор — одни глухонемые.

У них и в подтанцовке лишь хромые.

Эстрада нынче всякому приют».

Да только я вот так вот не хочу.

Претит мне, господа, звучать фальшиво.

Фальшивое всё априори лживо.

Врать не по мне. Я лучше помолчу.

Прослушивание. Этюд

«Хочу Вам почитать своих стихов.

Я думаю, Маэстро, вы не против» —

Сказало платье с декольте из снов

И вытачкой, скрывающей животик.

Не отрывая от фигуры взгляд,

Пленённый дымкой розовых колготок,

Я произнёс: «Читайте всё подряд!».

Едва сдержав внезапную икоту,

Под водопадом «филигранных» рифм

Промок Амур от крыльев и до лука.

Я понял почему пал Древний Рим:

Всё от навязчивой волны пустого звука.

Поток сознания тянул меня на дно.

Вязанки слов лишили напрочь воли.

А в голове вертелось лишь одно:

«Бывает хуже. Чем ты не доволен?»

И тупо ковыряя взглядом пол,

Кивая с пониманием, мол «Круто»,

Я вглубь себя, закрыв глаза, ушёл

И даже задремал на полминуты.

Очнувшись от возникшей тишины

И виновато почесав за ухом,

Я огласил вердикт: «Стихи сильны.

Жаль только, что они лишают слуха».

Послесловие

«А потешаться над убогим — грех» —

Сказал Хайям и раскусил орех,

Но зёрнышка внутри не обнаружив,

С нравоучений перешёл на смех.

Смеялся он над глупостью людской,

Над злой старухой в чёрном и с клюкой,

Над мудростью, что на изюм похожа,

Над ручейком, мечтавшем стать рекой.

Потом внезапно малость загрустил.

Я, уловив момент, его спросил:

«Над кем смеяться можно бесконечно?»

«Есть кое-кто. Смешит меня он вечно,

Глупец, в которого себя я превратил».

Завершая мысль Хайяма

Некто мудрый внушал задремавшему мне:

«Просыпайся, счастливым не станешь во сне».

Открываю глаза, а оно, это счастье,

Прихватив мудреца, скрылось в мире теней.

Хоть мудрец и умён, но мужчина и он.

И в фантазии, так же как я, погружён.

Да, ему, безусловно, известно,

Что «реальным» желание делает сон!

Созерцая мечту, мы счастливее, чем

Падишах, получивший в наследство гарем.

Даже царь Соломон позавидовать может!

Так ответь же, мудрец: «Просыпаться зачем?»

Не по-хозяйски это

Да, мы несовершенны и должны

Треть жизни тратить на покой и сны.

Создатель явно допустил ошибку.

Возможно в этом нет Его вины,

Но про бессмертие забыл Господь похоже.

Не по-хозяйски, Всемогущий Боже,

Треть века тратить на покой и сны.

Хорошо!

Одесса, пляж. Сегодня в пять утра

Явилось мне желанье искупаться.

Тоска — в архивах день и ночь копаться.

Должна быть и для отдыха пора.

Вот он, песок, нетоптаный толпой.

Три борозды, как будто на границе.

Облезлый кот на лавочке ютится,

И ни души. Лишь чайки да прибой.

Одесса спит, уставши от вчера.

Такого много было веселиться,

Что думаю, ей как младенцу спится.

Да, утомительны в Одессе вечера!

Зато на пляже утром вери гуд!

И я такой, похожий на туриста,

В козырных плавках долларов за триста

Балдею на пустынном берегу.

Дарю стихи задиристой волне,

Купая в пенном море свою душу.

Нет большей радости, чем просто

бить баклуши.

Особенно при звёздах и луне.

«Утверждает моя мама…»

Утверждает моя мама:

«Ты, сынок, мудрей Хайяма».

«А ещё — наглей Остапа» —

Под шумок добавил папа.

Рассмеялась громко дочь,

Повторив меня точь-в-точь.

Внуки тоже на хи-хи

Приняли мои стихи.

Промолчал лишь друг мой Бадя.

С русским он совсем не ладит.

Да редактор из Москвы

Стал на «ты», а был на «вы».

Как же труден путь поэта.

Хорошо, не бьют за это.

Поздравляю!

С днём рожденья моим поздравляю я всех!

Пусть всегда с вами будут: веселье и смех,

Вдохновенье, здоровье, свобода, удача!

А ещё, непременно, любовь и успех!

Поздравляю вас с главным событием дня:

День рожденья сегодня, друзья, у меня!

Моему другу

Подумать только! Пронеслось полвека

С той самой даты, как мой друг гвоздём

Состряпал пасквиль «Лопоухий Жека»

Под проливным октябрьским дождем.

Мы были абсолютно беззаботны

И радовались всякой ерунде.

И ждали с нетерпением субботу,

Чтоб «растворить» себя в морской воде.

И не боясь дождя и непогоды,

Ныряли с волнорезов в никуда.

Как быстро пролетели эти годы.

Они исчезли, как в песке вода.

Жаль, это время не вернуть обратно.

И как бы дальше не сложилась жизнь,

Мы будем те же самые ребята,

Которым в радость целый век дружить.

Подарок на днюху

Ушли в отставку горе-фарисеи.

Надеюсь не на час, а навсегда.

И это в день рождения Моисея!

Похоже на подарок, господа.

Подарок в день рождения пророка —

Славяне, есть важнее что-нибудь,

Чем под аплодисментов бурный рокот

В который раз сказать: «Ну, БАТЯ, будь!»

Холодная горячка

На поэтическом Парнасе

Один поэт с Пегасом квасил,

Пока поэтова жена

Им не отвесила сполна

За беспричинность возлияний

На фоне серверных сияний.

Поэту всыпав, как коню,

Она озвучила меню,

В котором лёгкие закуски

Именовались матом русским.

Да так, что покраснел Пегас,

Схватив кулак под правый глаз.

Поэт пытался возразить,

Но ужас с криком «Паразит!»

Проделал апперкот с размаха.

От шума с койки встала Маха,

Оставив Гойю горевать

От мысли, что пуста кровать.

Потом, прикрывши срам руками,

Она, кося под Мураками,

Пыталась жертвовать собой,

Вступив со злом в неравный бой.

Напрасно. Получивши в ухо,

Лишившись зрения и слуха,

Упала Маха на постель

И превратилась вновь в пастель.

Так её нежные ланиты

Площадным матом были сбиты.

На поле брани пали все:

Пегас, ощипанный совсем,

Нагая Маха, Мураками,

Поэт, униженный пинками.

И Терпсихор античный ряд,

И Геркулесов стройотряд.

В итоге выжило лишь зло,

А остальным не повезло…

Ну, разве что чуть-чуть поэту:

Ему достался бюст за это.

Да разве ж то везение,

Когда стрижи весенние

Под гоготание невежд

Помётом удобряют плешь?

Я слышал это!

В Иерусалиме будучи однажды,

Я наблюдал, как молятся хасиды.

Уткнувшись в книгу, думая о важном,

Потея, но не подавая вида,

Они общались с Господом, конечно.

Им верилось, что слышит их Всевышний.

Вдруг время превратилось в бесконечность.

Я понимал, я здесь, и я не лишний.

Мне тоже суждено «коснуться» Бога!

И пребывая в эйфории этой,

Услышал фразу: «Ты из тех немногих,

Которые, уйдя, не канут в Лету!»

Вы можете не верить, я не против.

Плюс сорок, если честно, многовато,

Когда стоишь и молишься напротив

Стены, с которой Бог вещал когда-то.