Юмористическая история философии

Антон Рай

Этот труд, а точнее, эту безделицу следовало бы скорее назвать «Недостоверной историей философии»; ну, да уж назвал, как назвал, а посему: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!». Да, улыбайтесь, но не забывайте интересоваться философией – причем всерьез.

© Антон Рай, 2023

ISBN 978-5-0060-1175-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Юмористическая история западной философии

Предисловие

Начиная рассказывать эти недостоверные и забавные истории из жизни философов, я призываю вас полюбить мудрость всей душой и, от души посмеявшись, взяться за чтение (или перечтение) серьезнейших философских текстов. А свои несерьезные рассказы я начну… с кого ж и начинать, как не с Сократа? Итак:

Сократ

Правдивая история из посмертной жизни Сократа

Однажды, в XXI веке, каким-то любителям философии вздумалось вызвать дух Сократа, а духу Сократа вздумалось ответить на вызов и явиться. Сначала вызывальщики спросили у Сократа:

— Были ли вы реальным человеком?

— Конечно, был, — ответил Сократ. — Разве хоть кто-то сомневается в этом?

Сократу ответили, что многие сомневаются.

— Но если бы я не был реальным человеком, то чьим духом я бы теперь был? — с хитрой улыбкой спросил Сократ.

Все согласились, что этот аргумент неопровержим, и реальность исторического Сократа, таким образом, была установлена фактически. Потом у Сократа спросили:

— Кто — Платон или Ксенофонт — рассказал больше правды о вас?

— Оба наврали порядочно, — ответил Сократ.

Тогда у Сократа спросили: что надо сделать, чтобы стать подлинно философом? Сократ ответил:

— Не называйте ложь Истиной, а более ничего не требуется.

Далее, Сократу хотели задать еще какой-то вопрос, но он заявил, что теперь его очередь спрашивать и стал выпытывать у вызывальщиков всё о жизни в XXI веке. Интернет очень заинтересовал его.

— Раньше я беседовал только с афинянами, а теперь смог бы расспросить весь мир, — воодушевленно сказал он. И исчез. Должно быть, ушел бродить по инету. Не встречался ли он вам? Мне пока что нет. Но возможно, что в этой истории речь идет где-то о середине XXI века:)

А мы тем временем переходим от Сократа к его самому знаменитому ученику — Платону.

Платон

Из жизни Платона история грустно-торжественная

Больше всего на свете Платон мечтал узреть Благо само по себе. Так сильно он мечтал узреть его, что ни о чем другом и не думал, и говорил он, что нет ничего прекраснее идеи Блага и что уподобить ее можно разве что самому Солнцу. Сам Платон, однако, говоря о том, что Благо зримо, хотя и не глазами, но умом, так вот, сам он не мог сказать с полной уверенностью, что видел Благо. Ведь, как людям трудно смотреть глазами на солнце, точно так же трудно увидеть умом и ослепительное в своем могуществе Благо. Так трудно узреть Благо, что даже Платон колебался — узрел он его или нет. Иногда ему казалось, что узрел, а иногда он сомневался, и в такие моменты он бывал очень грустен и особенно задумчив. Но так велика была его мечта и так сильна тяга к Благу, что окружающие его люди не испытывали подобного рода сомнений, и каждый, кому повезло общаться с Платоном, мог с уверенностью сказать, что приобщился к Благу самому по себе и видел свет — это был свет, исходящий от самого мыслящего и рассуждающего о Благе солнечного Платона.

Такова первая история из жизни Платона, но у меня припасено еще две. Слушайте же:

Из жизни Платона история поучительная

Почти у всех есть свое guilty pleasure — некое невинное удовольствие, которое человек всё же предпочитает скрывать от других. Было такое удовольствие и у самого Платона. Дело в том, что он любил инжир, но при этом развивал идеи о презрении к чувственным удовольствиям, а любовь к инжиру как-то не очень с этим вязалась, так что он предпочитал поедать любимый продукт тайком. Но это бы еще ладно, хуже было другое — он еще и любил почитывать комедии, а его любимым комедийным автором был автор легкомысленных фарсов Софрон. Что Платон читает Софрона — это никому и в голову прийти не могло, но так было. Уляжется он, бывало, на кровать, достанет заветную книжицу (точнее говоря, заветный пергамент), присовокупит к нему заветный инжир и лежит, почитывает запретное чтиво, поедая запретный продукт. Одно отравляло ему удовольствие — страх, что кто-нибудь застанет его за этим занятием, а особенно он боялся, что это дойдет до ушей Диогена, который и так-то прохода ему не давал, упрекая в суетности и чревоугодии. А тут Диоген получил бы такой козырь, что… И Платон внутренне стонал и давал себе обещание, что этот инжир и Софрон станут последними, но стоило только выйти новому диалогу Софрона и появиться новой партии инжира, и Платон уже посылает человека на рынок и в книжный (точнее, в пергаментный). И так он мучился всю жизнь, предаваясь своим невинным радостям, и никто не раскрыл его тайну, и только после смерти Платона, когда у него под подушкой нашли комедии Софрона, возник вопрос: «Что это значит?» — но верный ученик Платона — суровый Ксенократ — быстро нашелся и сказал: «Очевидно, учитель писал сочинение против авторов легкомысленных комедий и взял почитать Софрона ради примера». Все согласились с этим стопроцентно убедительным предположением, и репутация Платона не пострадала. Порадуемся этому и перейдем к новой истории.

Из жизни Платона история третья. Платон-мститель, или Миф о пещере

Великий древнегреческий (а может быть, и величайший вообще) философ Платон был не только великим мыслителем, но еще и очень добрым человеком. Да, Платон был очень добр, а вот киники были очень злы, а больше всего их злил как раз-таки Платон — своей отвлеченной от реальности (как они думали) философией, своей доброй славой у афинян и просто тем, что он опрятно одевался, тогда как философам, как полагали киники, следовало бы ходить в лохмотьях и не вылезать из бочки. Платон много раз пытался увещевать злобных киников, говоря им: «Ребята, мы ведь все — философы, давайте жить дружно», — но те в ответ лишь кричали: «Ни за что, подлый трус! И никакой ты не философ». Этого даже Платон стерпеть не мог (как это — он, и не философ!), и решил он киников проучить, и составил карту клада, и подкинул ее киникам. Те, получив карту, не на шутку разволновались, побежали к черту на кулички, залезли в какую-то темную пещеру (так было указано на карте), откопали тяжеленный сундук и нашли в нем кучу обыкновенных, отнюдь не драгоценных камней и записку: «И вы еще кичитесь тем, что презираете земные блага, а сами алчете сокровищ. Ваш друг, философ Платон». Эта история стала широко известной, и все смеялись над корыстолюбивыми киниками, которые, разумеется, стали ненавидеть Платона еще сильнее, но связываться с ним побаивались — подлые трусы.

На этом истории из жизни Платона заканчиваются, но не совсем, и мы переходим к очень странной, прямо-таки невероятной истории.

История о том, как Лет канул в Лету

Если имена Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля знают все, то имя этого философа неизвестно никому, и даже я не знаю его, хотя и рассказываю о нем. Условно назовем его по названию реки — Лет, а Лета, как вы помните, это река забвения. И вот наш Лет наряду с Платоном, Аристиппом и Ксенофонтом был учеником Сократа, но как же тогда получилось, что мы ничего о нем не знаем? Дело в том, что он был крошкой Цахесом наоборот. Цахес, как вы опять-таки помните, приписывал себе заслуги других (или, точнее, они приписывались ему неким магическим образом), Лет же, напротив, высказывал весьма мудрые мысли, но все они каким-то опять-таки непостижимым образом приписывались другим философам. Так что мысли Лета знали все, а самого Лета — никто. Какое-то время это даже забавляло Лета — как некая игра (сформулируй мысль и услышь ее из уст такого-то философа), но со временем у него росла потребность заявить о своем авторстве, но рост этой потребности ничего не менял в положении дел и только отравлял ему жизнь. Наконец, состарившись, он всерьез задумался о своей судьбе, и мысли эти привели его к мыслям о судьбах человеческих вообще. И родился у него удивительный образ: видит он, как души, оторвавшись после смерти от тела, оказываются в Аиде, а там каждая душа, среди порхающих вокруг многочисленных образчиков судеб, может выбрать себе новую земную жизнь, но выбор происходит по жребию, то есть первой выбирает такая-то душа, второй такая-то, и так далее. Так что сами понимаете: самые завидные судьбы разбирают те, кому раньше выпал жребий, хотя образчиков судеб и значительно больше, чем душ, и подразумевается, что даже последняя душа сможет найти вполне неплохую жизнь, если только будет благоразумной. Душа Лета и оказалась последней, и среди остатков судеб набрела она на две интересные судьбы: одна судьба подразумевала, что он будет весьма посредственным мыслителем, но зато будет иметь несообразно большую славу, а другая судьба предполагала, что он будет великим мыслителем, но совершенно никому не известным. Лет думал недолго: зачем быть посредственностью, когда можно быть великим, а что касается славы, то… мыслитель не должен беспокоиться о славе, это раз, а во-вторых, не может же быть, что если он действительно будет великим мыслителем, то останется совсем никому не известным. Нет, такого быть не может. И Лет выбрал свою судьбу, и на собственном печальном опыте удостоверился, что если нечто написано на роду, то переписать написанное невозможно.

Однако эти печальные размышления только развеселили Лета — ведь размышления доставляют мыслителю интеллектуальное удовольствие, и Лет уже подумывал о том, какую новую судьбу в загробном мире выберет себе умерший Аякс или Одиссей, но тут к нему прибежал один из его знакомых и сказал, что великий Платон только что обнародовал удивительнейшее из учений — учение о том, что бывает с душами после смерти. И как душам выпадает жребий, и как они выбирают свои новые земные судьбы — в общем, он пересказал Лету его собственные мысли, но за авторством Платона! Этого уж Лет перенести не смог и тут же скончался от огорчения. Понадеемся же, что, попав в Аид, он получит лучший, чем в прошлый раз, жребий и сможет выбрать более желанную судьбу.

P.S. О выборе судеб читай концовку диалога «Государства», в частности, об Одиссее там написано следующее: «Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взяла себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий». Как видите, даже последняя выбирающая душа действительно может найти то, что ей по душе. На этой оптимистической мысли я временно прерываю свои рассказы — с тем, чтобы проникшись любовью к мудрости, вскоре продолжить.

Всё, проникся. Продолжаю. Нас ожидает некто проживающий в бочке, а именно:

Диоген

История первая. Новая бочка Диогена

Так случилось, что старая бочка Диогена совсем прохудилась, так что даже начала напоминать старую шинель Акакия Акакиевича Башмачкина, о чем Диоген, разумеется, не догадывался, так как он не читал Гоголя. Диоген старался не обращать внимания на плачевное состояние бочки, но делать это становилось всё труднее: вместо ее стен не осталось почти ничего, кроме щелей, днище подгнило, и в этой гнили завелась всякая живность, делить с которой помещение было очень малоприятно. Диоген ворчал, но терпел. Но как-то мимо его бочки проходил один афи́нянин, назовем его Бахвал, и этот самый Бахвал, увидев бочку Диогена, и самого Диогена, сидящего рядом с ней, воскликнул:

— Друг Диоген, и как это ты живешь в такой развалюхе?

— А тебе что за дело? — не очень-то любезно ответил Диоген, вообще не отличавшийся дружелюбностью и разговаривающий преимущественно колкостями.

— А такое мне дело, что я могу помочь твоей беде, — внушительно сказал Бахвал. — У меня во дворе стоит новехонькая бочка, но я, клянусь Зевсом, не знаю, что мне с ней делать. Так вот, я могу подарить ее тебе и тем самым помочь столь знаменитому философу. Согласен ты на это?

Диоген немного поворчал — в том духе, что не нуждается в помощи, но, так как на самом деле он в ней нуждался, то он согласился.

— Ну и отлично! — воскликнул Бахвал. — Сегодня же вечером я прикачу сюда бочку, заодно справим новоселье. Жди.

С этими словами Бахвал удалился, Диоген же стал ждать вечера. Вечер пришел, а вот Бахвал не явился. Начинало темнеть, и вместе со сгущением темноты иссякало терпение Диогена. Наконец он взял фонарь и пошел по улицам Афин — разыскивать Бахвала. Идет он, идет, а навстречу ему попадается афи́нянин, но вовсе не Бахвал.

— Приветствую тебя, Диоген, — сказал афи́нянин. — Я иду на веселую пирушку, не хочешь ли ты присоединиться ко мне? Уверен, всем на пирушке будет очень интересно послушать твои речи.

— Нет, для таких дел приглашайте этого зазнайку Платона. Это он любит пировать, а я сторонюсь всяких удовольствий, — презрительно-гордо сказал Диоген, который всегда был рад сказать какую-нибудь гадость про Платона и подчеркнуть аскетизм своей жизни. Тогда собеседник Диогена спросил:

— А куда это ты путь держишь на ночь глядя?

— Да так, ищу одного человека, — проворчал Диоген.

— И?

— Ну и не нахожу, — отрезал Диоген и пошел дальше; собеседник же его какое-то время стоял как вкопанный, а затем со всех ног побежал на пирушку и рассказал, что встретил на улице Диогена с фонарем, и Диоген сказал ему, что он ищет человека, но не может найти. И все подивились мудрости Диогеновой и целую ночь пили за его здоровье. Диоген же в это время, так и не найдя Бахвала, коротал ночь в старой бочке, кроя на все лады расплодившуюся в бочке живность и не держащих свои обещания афи́нян.

На этом история о бочке заканчивается, и начинается:

Из жизни Диогена история слишком известная, но совсем, как оказывается, не известная

Однажды Диоген шел по дороге в город, а надо сказать, что стояла страшная жара, и нигде не было спасительной тени, так что Диоген шел и поминутно вытирал пот со лба, тоскливо смотря на раскаленный огненный шар, называемый Солнцем. Вдруг из города высыпала целая толпа всадников и остановилась как раз недалеко от Диогена. Всадники и их кони были такими статными, что давали тень не хуже небольшой рощи, в этой-то тени и спрятался Диоген, воздавая хвалу богам и этим всадникам. А были это Александр Македонский и его приближенные, и заняты они были тем, что обсуждали грядущие великие походы, должные изменить облик мира. Погрузившись в сладкие мечты и видя себя не менее как Ахиллом, Александр излагал изумленным слушателям свои грандиозные проекты. «Наконец, мы завоюем Индию и отправимся в страны столь сказочные, что о них пока еще нет и понятия», — сказал Александр и, еле-еле очнувшись от грез, прибавил: «Ладно, хватит мечтать. Скачем вперед!» Но только они собрались сдвинуться с места, как властный окрик остановил их: «Стойте, несчастные! Не двигайтесь! Вы так хорошо загораживаете мне солнце!» Александр, в недоумении оглянувшись в поисках источника дерзкой речи, заметил какого-то человека в лохмотьях и повелел наказать наглеца. Узнав же, что это не кто иной, как Диоген, он рассмеялся: «Каков, а! Использовать меня, Александра, владыку мира, как дерево, дающее тень. Каков! Если бы я не был Александром, я бы хотел быть Диогеном!» С этими словами группа всадников понеслась по дороге, Диоген же, оставшись без тени, вновь поплелся в город. По дороге он придумал рассказ обо всем произошедшем, несколько изменив факты. Рассказ этот — о том, как всемогущий Александр загородил солнце ни в чем не нуждающемуся философу, мы все знаем, а факты, лежащие в его основе, узнали только что.

Но это еще не все истории из жизни Диогена, у меня припасена еще одна:

История третья, или Диоген-спортсмен

Однажды Диоген пришел на стадион, посмотреть на Олимпийские игры — и пока все зрители дивились ловкости атлетов, он дивился тупости зрителей. А в это время как раз шли соревнования по бегу, и выиграл их некто Астилос, коего вся толпа приветствовала чуть ли не как бога. «Безумцы, — воскликнул Диоген. — Этот Астилос — он, что, стал умнее от того, что обогнал других? Или добрее? Или храбрее? За что вы так хвалите его?» — «Он не стал ни умнее, ни добрее, конечно, — возразили смущенные эллины, — но он доказал, что быстрее всех». — «Быстрее всех людей, хотите вы сказать, — проскрипел Диоген, — но ведь не быстрее зайцев и оленей. Однако ж оленей и зайцев вы так не приветствуете и не вручаете им кубки. Да оно и понятно — это ведь самые трусливые звери, и быстрый бег — явный признак трусости, а главное его назначение — улепётывать от опасности». Тут уж эллины смутились совершенно, и один из них воскликнул: «Если кубок за быстроту бега завоевал Астилос, то кубок за глубину мысли мы должны вручить Диогену!» Все шумно одобрили эту идею, но Диоген, услышав, что ему хотят вручить какую-то награду, побежал прочь от толпы, да так проворно, что его никак не могли догнать. «Слушайте! — воскликнул эллин, разглядевший мудрость Диогена. — Пожалуй, Диоген заработал оба кубка: и за глубину мышления, и за быстроту ног!». И снова все эллины шумно согласились с ним, и снова понеслись они за Диогеном, но догнать его так и не смогли — уж больно проворно он улепётывал от них. Так, заработавший два кубка за день Диоген, избежал получения и одного, чем был очень доволен. А если кто упрекнет Диогена в трусости, раз он так ловко убежал от грозящей ему опасности, то мы скажем, что боязнь толпы — это вовсе не трусость, но мудрость. А если кто скажет, что и в спорте есть своя красота и смысл, то мы не станем с ним спорить. Не во всем ведь бывал прав и Диоген.

На этой спорной мысли истории о ходившем в лохмотьях и живущем в бочке Диогене заканчиваются, и начинаются истории о живущем в дворцах щеголе — некоем Аристотеле.

Аристотель

История первая. Аристотель отучает Александра воевать

Как почти всем известно, великий древнегреческий философ Аристотель был наставником великого же полководца Александра Македонского, но почти никому не известно, что Аристотель вовсе не хотел, чтобы Александр стал полководцем и завоевателем. Аристотель мечтал, чтобы Александр стал просвещенным монархом, покровителем наук и искусств, и чтобы он понял: идеальное государство не должно быть ни слишком маленьким, ни слишком большим; большие завоевания, следовательно, есть нечто ненужное. Такие были мечты у Аристотеля, но как добиться их реализации? Аристотель был чрезвычайно проницательным воспитателем, и скоро он заметил, что маленький Александр везде выказывает дух противоречия. Чем его заставляют заниматься, тем он не занимается, а от чего его всячески отваживают, на том он настаивает с недетским упорством. Заметив это, Аристотель усмехнулся и подумал: «Вот тут-то я тебя и поймаю, несмышленыш ты мой. Я буду всячески восхвалять военные доблести и заставлять тебя читать „Илиаду“ — до тех пор, пока ты не возненавидишь всё, что связано с войной». И приступил Аристотель к выполнению своего хитроумного плана, но план полностью провалился. Чем больше Аристотель побуждал Александра к свершению военных подвигов, требуя завоевания аж всего мира, тем ярче разгорались глаза у Александра; чем настоятельнее он заставлял Александра читать «Илиаду», тем более любимой для мальчика, а потом юноши становилась эта книга. Наконец Аристотель понял свою ошибку, но было уже поздно, и мы получили именно того Александра, которого получили, а могли ли мы получить какого-нибудь другого, менее воинственного Александра, судить не мне, хотя я и уверен, что — нет, не могли бы. И Аристотель, следовательно, ни в чем не виноват. Я же приступаю к новому рассказу:

История вторая. Аристотель обучает Александра физике

Александр Македонский был довольно способным учеником и внимательно слушал своего учителя — великого философа Аристотеля. Аристотель же обучал его всему: и политике, и логике, и этике, и физике. Особенно Александр любил слушать лекции по физике — в отличие от политики, он мало что в ней не понимал, но слова о сингулярности, черных дырах и прочих загадках природы сладко тревожили его. Однажды Александр спросил у Аристотеля: рассказывает ли он обо всех этих чудесах только ему или и другим тоже? Аристотель сказал, что он еще только готовит к выпуску свое новое сочинение по физике, что старое сочинение безнадежно устарело, а теперь он поведает всем о своих последних наблюдениях, в частности о расширяющейся, как он заметил, Вселенной. Александр нахмурился и сказал: «Что же это, и другие, значит, будут знать то же, что и я? А чем я тогда отличаюсь от прочих?». И он запретил Аристотелю выпускать сочинение о расширяющейся Вселенной, а через какое-то время у него случилась размолвка со своим учителем, и Александр, обозлившись, приказал уничтожить это сочинение, — и в итоге до нас дошла только старая Аристотелева «Физика». Аристотель же в отместку изготовил яд и отравил Александра, да и давно пора было. А Вселенная тем временем продолжала расширяться и расширяться, хотя узнали об этом лишь спустя более чем 2000 лет, но ведь Вселенная расширяется независимо от того, знают об этом люди или нет. Или нет?

P.S. Хоть эта история и недостоверна, но основание у нее имеется (как и у всех рассказываемых тут историй). Читаем известное письмо Александра к Аристотелю:

«Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».

Будем же и мы здоровы и продолжим слушать истории из жизни Аристотеля.

История третья. Аристотель — изобретатель силлогизмов

Великий древнегреческий философ Аристотель был отцом логики и придумал силлогизм, то есть цепочку суждений, из которых третье (вывод) с необходимостью следует из двух предыдущих (посылок). Пример силлогизма: Кошки любят молоко. Я люблю кошек. Следовательно, я люблю молоко. Нет, простите, это не силлогизм, это — софизм. Силлогизмом будет следующая цепочка: Кошки любят молоко. Многие люди любят молоко. Следовательно, многие люди — это кошки. Опять неправильно. Плохой я логик, но, в общем, вы и сами знаете, что такое силлогизм. Так вот, придумал эти самые силлогизмы не кто иной, как Аристотель, а его любимым силлогизмом был следующий: Тот, кто правильно пользуется логикой, никогда не ошибается. Я, Аристотель, правильно пользуюсь логикой. Следовательно, Аристотель никогда не ошибается.

Далее, Аристотель был не только великим философом, но и великим собирателем книг и, можно сказать, составителем первой в истории научной библиотеки. Он собрал труды всех известных философов, и его любимым делом было насмехаться над ними, указывая на их ошибки и противопоставляя этим ошибкам истинный, то есть его, Аристотеля, взгляд. «Как интересно выходит, — думал Аристотель. — Все жившие до меня мыслители заблуждались, и только я один всё время прав». Но вдруг он представил себе живущего после него великого мыслителя и подумал: а не будут ли для этого будущего мыслителя труды «Аристотеля из прошлого» точно такими же трудами «прошлого заблуждающегося мыслителя». Аристотель даже составил такой силлогизм: «Все мыслители прошлого в чем-то заблуждались. Для будущего мыслителя я буду мыслителем из прошлого. Следовательно, и я в чем-то заблуждаюсь». Этот силлогизм чрезвычайно смутил Аристотеля, всегда считавшего себя безупречным мыслителем. А в настоящий момент он как раз занимался рассмотрением некоторых физических вопросов, в частности, он читал Эмпедокла и насмехался над его мнением, что, дескать, свет движется. «Ну, — подумал Аристотель, — если я в чем и не прав, то уж здесь всякий будущий мыслитель согласится со мной: свет не движется, это очевидно». Эта мысль вполне успокоила Аристотеля, хотя в это самое время от дальних звезд к Земле летел свет — со скоростью света.

P.S. Позиция Аристотеля по поводу движения света: «Потому и неправы ни Эмпедокл, ни всякий другой, кто утверждал, что свет движется и иногда оказывается между землей и тем, что ее окружает, но что это движение нами не воспринимается; на самом же деле это мнение идет вразрез с очевидностью доводов и наблюдаемыми явлениями. Ибо на малом расстоянии это движение еще могло бы остаться незамеченным, но, чтобы оно оставалось незамеченным от востока до запада, — это уж слишком». (Аристотель. «О душе»)

На этом и третья история подходит к концу, и мы слушаем:

Из жизни Аристотеля, Властелина колец, история четвертая (неудавшаяся и последняя)

Аристотель чрезвычайно удивлял своих древних современников не только своими познаниями, но и тем, что чересчур много внимания уделял своей внешности, что не подобает философу. «Да он чуть ли не ногти свои полирует», — возмущались древние современники. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», — всегда парировал Аристотель… Хотя нет, это, кажется, кто-то другой говорил. Кто-то более отечественный, хотя и не менее знаменитый. Придется рассказывать историю заново.

Так вот, Аристотель чрезвычайно удивлял своих древних современников не только своими познаниями, но и тем, что чересчур много внимания уделял своей внешности, что не подобает философу. Он даже не брезговал носить драгоценности, и пальцы его рук украшали ровно десять колец — по одному на каждый палец. Девять колец были с драгоценными камнями, а десятое — более простое, без камней, но и самое красивое, из чистейшего золота. Один завистник Аристотеля как-то выкрал именно это золотое колечко и бросил его в огонь, и вдруг он видит, что на кольце проступают некие письмена. Достав кольцо из огня, он прочитал: «Девять — смертным, чей выверен срок и удел, и Одно — Властелину на черном престоле…». Нет, это, кажется, тоже из какой-то совсем другой истории. Не клеится у меня что-то с четвертой историей об Аристотеле. Хватит и трех.

P.S. О внешнем виде и манерах Аристотеля читаем:

«Считают, что поводом к вражде Платона и Аристотеля послужило следующее: Платон не одобрял свойственной Аристотелю манеры себя держать и одеваться. Ведь Аристотель слишком много значения придавал одежде и обуви, стриг в отличие от Платона волосы и любил покрасоваться своими многочисленными кольцами. В лице его было что-то надменное, а многословие в свою очередь изобличало суетность нрава. Не приходится говорить, что эти качества несвойственны истинному философу». (Элиан. «Пестрые рассказы»)

И еще одна цитата:

«Аристотель, самый преданный из учеников Платона, был шепеляв в разговоре, ноги имел худые, а глаза маленькие, но был приметен одеждою, перстнями и прической». (Диоген Лаэртский. «Жизнь, учения и изречения знаменитых философов»)

На этом истории из жизни Аристотеля заканчиваются, и мы перемещаемся из античной Греции в не менее античный Рим и слушаем:

Марк Аврелий

Из жизни Марка Аврелия история единственная — гастрономическая

Лучший из римских философов и не самый худший из римских императоров — Марк Аврелий — имел очень деликатный желудок и почти ничего не ел, разве что одни огурцы. Но вот незадача, ему буквально через раз подсовывали огурцы горькие, так что он всё время внутренне досадовал, однако не подавал вида, так как это противоречило бы его стоической философии, предписывающей оставаться всегда невозмутимым. Марк Аврелий даже сделал такую запись: «Огурец горький — брось, и всё. Не приговаривай: и зачем это только явилось такое на свет?». Но вдруг так случилось, что ему подали горькие огурцы десять раз подряд. Девять горьких огурцов подряд Марк Аврелий стерпел стоически, но попробовав десятый, возопил: «Опять горький! И зачем это только такое явилось на свет! И почему я, император, не могу добиться не горьких огурцов. Кажется, не многого я прошу — так и этого не получаю!» В общем, минут десять Марк Аврелий бушевал и сетовал на свою судьбу и даже пригрозил обратить в рабство поставщиков огурцов во дворец. Но, скоро обессилев (а он, напомню, был весьма хрупкого здоровья), Марк Аврелий устыдился своего поведения, попросил у всех окружающих прощения и велел принести свою запись об огурцах. Он хотел порвать ее — не потому, что считал ее ложной, но потому, что дискредитировал ее своим теперешним поведением. Но, перечитав запись еще раз («Огурец горький — брось, и всё. Не приговаривай: и зачем это только явилось такое на свет?»), он передумал рвать ее. Вместо этого он повелел на следующий день подать себе особенно горький огурец, что и было сделано. Тогда Марк Аврелий преспокойно съел его и, таким образом восстановив свое стоическое реноме, приказал исключить огурцы из своего меню, дабы уже не подвергать испытанию свой стоицизм. Как он после этого поддерживал свои слабые силы, неизвестно. Вот так вот сложно живется римским императорам, если они при этом имеют неосторожность быть философами.

Рене Декарт

История первая. Злоключения черепа Декарта во сне и наяву

Известно, что знаменитый французский математик и философ Рене Декарт очень любил поспать. Причем он любил поспать еще тогда, когда не был ни знаменитым, ни даже философом, а просто был учеником иезуитской школы. Он так любил поспать, что даже ходил лишь на послеобеденные занятия, что, как это ни странно, не вызывало возражений у школьного начальства. И вот, в одно прекрасное утро, когда, проснувшись, Рене сначала пребывал в срединном между сном и явью мечтательно-задумчивом состоянии, а затем снова задремал, ему приснился очень странный сон. Видит он, что стал знаменитым математиком и философом, и все почтительно склоняют перед ним голову, признавая его огромные интеллектуальные заслуги. Это была такая приятная часть сна, что Рене лежал, блаженно улыбаясь, но вскоре улыбка стерлась с его лица, так как во сне он зачем-то решил поехать в холодную Россию, где тут же заболел воспалением легких и умер. Более того, варвары из России зачем-то отделили его череп от скелета, и череп этот переходил от одного русского к другому, пока некий высокий и нервный господин, которого все называли Петром Великим, не отобрал его череп у какого-то боярина и не поместил его в кунсткамеру. Тут-то Рене и проснулся (в холодном поту, разумеется) и поклялся себе, что обязательно станет знаменитым математиком и философом, но никогда не поедет в Россию. Слово свое он сдержал и, уже будучи знаменитым, в 1649 году поехал вовсе не в Россию, но в Швецию, где быстро заболел воспалением легких и умер, а некий капитан шведской гвардии отделил его череп от скелета и оставил его себе на память, и так череп Декарта и переходил из рук в руки, пока в 1821 году не упокоился в музее природоведения.

P.S. Кстати, история с посмертными злоключениями черепа Декарта вполне достоверна, а вот что касается его сна о России — это, конечно, фантазия. Хотя поспать Декарт действительно очень любил — это, опять-таки, исторический факт. А мы тем временем переходим к…

История вторая. Философ и дуэлянты

Знаменитый французский математик и философ Рене Декарт очень не любил, когда его отрывали от ученых занятий. Какое бы высокопоставленное лицо ни приходило к нему, он, наподобие совы из «Винни-Пуха», кричал: «Убирайтесь, я предаюсь размышлениям!» Но однажды к нему пожаловал сам король Людовик XIII, и, скрепя сердце, Декарт выслушал его. Оказывается, в последнее время Францию накрыла волна дуэлей из-за мест в театрах. Буквально сражения разгораются, и один дворянин кричит, что это его место, а другой буквально орет, что место его. Слово за слово, шпаги из ножен, и минус один подданный. «Ну а я-то что могу с этим поделать?» — удивился Рене Декарт. «Да уж придумайте что-нибудь, раз вы такой большой выдумщик», — взмолился король. Декарт хотел было выгнать непрошенного просителя, но вспомнил, что перед ним все-таки король и, секунд на тридцать задумавшись, сказал: «А вы пронумеруйте ряды и кресла в каждом ряду, и тогда каждому месту будет соответствовать только один посетитель театра». Король хлопнул себя по лбу, рассмеялся и, воскликнув: «Как это я сам не додумался!» — пошел домой, то есть во дворец, ведь короли живут, то есть жили (да и до сих пор живут) во дворцах. История, однако, на этом не кончается. Система нумерации Декарта оказалась чрезвычайно эффективной, но вовсе не удовлетворила дворян. Дело в том, что им куда больше по душе было ссориться из-за кресел, а вовсе не смотреть скучные театральные представления. Один особенно запальчивый дворянин даже собирался подкараулить Декарта и вызвать его на дуэль, но, по дороге к его дому, забрел в книжную лавку, где ему предложили купить трактат «О фехтовании». Дворянин взял трактат в руки, убедился, что он написан величайшим знатоком фехтования и, к своему ужасу, увидел, что автор трактата не кто иной, как Рене Декарт. «Нет, с этим субъектом лучше не связываться», — решил он и пошел домой, то есть, если и не во дворец, то в какой-нибудь весьма роскошный особняк. А Рене, ничего не зная о грозящей ему и миновавшей его опасности, продолжал предаваться размышлениям в своем скромном жилище.

На этом вторая история из жизни Декарта заканчивается, и мы плавно переходим к:

История третья. Cogito ergo sum

Будущий великий французский математик и философ Рене Декарт, учась в школе, очень прилежно изучал латынь, понимая, что без знания латыни в научном мире ему делать нечего. Особенно ему запомнились первые уроки, когда учитель разъяснял им значения слов. «Cogito, — говорил учитель, — означает мыслить. Ergo означает следовательно. Sum означает существовать. Запомнили?». Рене не просто запомнил, но три этих слова как-то незаметно сложились у него в одну бессмысленную, но забавную фразу — «Cogito ergo sum», каковую он и напевал себе под нос круглые сутки, так она ему понравилась. Он был так увлечен этим напеванием, что другие дети стали смеяться над ним, называя его не иначе как когитоэргосумом. Рене не обижался и продолжал напевать, но, как все детские увлечения, это увлечение прошло, и он совсем забыл об этом несущественном происшествии, и лишь через много-много лет, предаваясь серьезнейшим размышлениям о началах достоверного знания, он вдруг как-то автоматически припомнил детскую бессмысленную песенку. Так родился один из знаменитейших философских афоризмов всех времен: «Cogito ergo sum» — «Мыслю, следовательно, существую».

Конец ознакомительного фрагмента.