Жизнь, как она есть. Ироническая философия в стихах

Евгений Вермут

Книга рассчитана на читателя с большим жизненным опытом, но и молодое поколение найдет здесь что-то для себя в любом из разделов. Основная тема книги – жизнь обычного человека со всеми радостями и невзгодами. Здесь есть над чем посмеяться и задуматься.

© Евгений Вермут, 2017

ISBN 978-5-4485-2776-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НОСТАЛЬГИЯ

Время, которое нас выбирает…

«В тишине размякшего дивана…»

В тишине размякшего дивана,

С сигаретой, среди скучных фраз,

Вспоминаем жизнь свою, как манну,

Что с небес упала мимо нас.

Черт меня возьми, уж ни во сне ли,

Пробуждая к жизни аппетит,

Раньше мелочь весело звенела,

А сегодня пошло шелестит.

Прохудились старые карманы —

Как ни сунь, провалится рука.

Не найти нам больше старый «рваный»

В уголках подкладки пиджака.

И уже не скажешь, как бывало,

Двум друзьям под мартовским дождем:

— Что-то, братцы, вновь похолодало.

По рублю?

И в школу не пойдем.

Без названия

«Партия — это ум, честь и совесть нашей эпохи.»

(Л. И. Брежнев)

Под мерный звук Кремлевских перезвонов,

В нестроевой разграбленной стране

Заткнутых ртов и попранных законов,

Мы о любви мечтали при луне.

Порой нас до зубов вооружали

В обмен на «ум», на «совесть» и на «честь»,

Но, как бы нас тогда ни унижали,

Мы все же знали — счастье где-то есть.

Давно уж нет «гнусавого кумира»,

Забыты те глухие времена,

Когда толпой кричали мы о мире,

Хотя внутри у нас была война.

Не слышен бой торжественных Курантов,

Разделена страна на «сектора»…

То тут, то там остатки демонстрантов

Орут, что хочешь, только ни «Ура!»

«Долой косых, чужих долой с базаров!

Даешь бесплатный кров и колбасу!» —

Вопят они, воняя перегаром

И грязным пальцем роются в носу.

Сейчас в ходу духовные мутанты —

Любая фраза, лозунг…

Только вновь

Никто из них не держит транспаранта

Из пары слов: «Да здравствует любовь!»

Нас времена не тронули иные,

Кем были, тем и есть, о чем жалеть,

Вот только нервы, некогда стальные,

Вдруг отчего-то начали ржаветь.

Детство золотое

Как-то раз гулял я, воздухом дыша,

Время убивая, шел я не спеша,

Брел, себе, по лужам раннею весной

И забрел случайно в старый дом родной.

В старом-старом доме много старых лиц.

Замелькала память шелестом страниц…

И на лавку сел я, грусти не тая —

Золотое детство вспоминаю я.

Сказочные замки, башни в облаках,

Там синица в небе, а журавль в руках.

Мир волшебных сказок и великих дел,

Был бы под рукою уголь или мел.

Сколько изрисовано было этих стен,

Сколько было содрано об асфальт колен…

Вновь у белой стенки я стою с углем.

Мир, такой огромный, в кулаке моем.

Детство золотое…

Золотое ли?

Телом постарели, в сердце сберегли.

Был таким далеким двадцать первый век…

Вырос в ЧЕЛОВЕКА микрочеловек.

Но не тот, что раньше, к жизни интерес.

Где же это время будущих чудес?

Блеском удивленья не горят глаза.

Где же ты, Варвара-длинная коса?

Не гремит костями дедушка Кощей,

На полях не встретишь Трех Богатырей,

Не летает в ступе страшная Яга,

Рек молочных нет, из камня берега.

Старенькая книжка, первый мой «сезам»,

Что читала на ночь лучшая из мам,

Щеку согревало теплое плечо,

Замирало сердце: — Мам, давай еще.

Затаив дыханье, сказки слушал я

Про края иные, дивные края.

В тридевятом царстве сам я обитал,

На ковре летучем по небу летал…

Сколько нас наивных стриженых голов

Ожидало в детстве Алых парусов,

Но приплыл корабль и принес нам боль,

И увез одну, лишь, девушку Ассоль.

Бабушка Тортилла, твой подарок зол —

Драгоценный ключик, жаль, не подошел.

В люди мы не вышли, но один нахал

Кое-как отмычкой дверь расковырял.

С той поры он гордо ходит королем

Замок приобрел он вместе с кораблем,

Каждый год лечиться ездит за моря,

А на страже замка — Три Богатыря.

Детство золотое, мой дремучий лес,

Все еще в тебе я, но не жду чудес

От, уже далекой, призрачной страны…

Отвздыхались грезы, отоснились сны.

Миражом проплыли, словно облака,

Берега кисельные, реки молока…

Где царит реальность, места нет мечте,

Здесь мечты другие, но уже не те.

Сказочные замки ветром унесло,

Замиранье в сердце в боль переросло,

И, смеясь над нами в голубой дали,

Преспокойно кружат в небе журавли.

Напоследок…

Мы дурели от вермута,

Засыпали от Брежнева,

Но готовы по-прежнему

Нашу жизнь повторить.

Слушать неосторожные

Анекдоты дорожные

И словами несложными

Ни о чем говорить.

Вспомнить песни забытые,

Дымкой памяти скрытые,

Но еще не убитые

Новым ВРЕМЕНЕМ ЛЖИ.

И простые, и светские,

Пионерские, детские,

Даже антисоветские

Из заморской межи.

Мы бы прожили заново,

А не «телеэкраново».

Есть желание странное —

На прощанье обнять

Красным флагом отцветшую

И чуть-чуть сумасшедшую,

Так внезапно ушедшую

Нашу Родину-мать!

Когда-то…

Толпа друзей, дешевая пивнушка,

Хозяин, Алик, добрая душа…

Мы не считали выпитые кружки,

Глотая дни и пиво, не спеша.

И как нас только там ни называли,

Кося свой взгляд, соседние столы,

На то, как мы украдкой наливали

В пивной бокал вино из-под полы.

Мы пили дрянь с осадками науки,

Науки лжи, обмана и вранья,

Мы пили жизнь и морщились от скуки,

Осевшей илом прожитого дня.

Ну, что могли вчерашние подростки,

Спеша пожить, хоть жизнь совсем не бал,

А тот проспект, где нас на перекрестке

Держал за горло красный «стоп-сигнал».

Вот и нашли движению замену —

Дешевый бар, отдушину для ран.

Там вечерами били мы об стену

Прошедший день, как выпитый стакан.

Еще тогда

(Вл. Высоцкому)

Еще тогда, когда умы не расцветали,

Пока не скажут им, когда и чем цвести,

Из «книжных мисок» мы утопию глотали,

Стремясь идейно и духовно подрасти.

Мы в благородство свято верили порою:

Из передач через эфир, через экран,

Вещали нам, что коммунизм не за горою

И это так, ведь перед ним был океан.

Мы «заводились», возмутясь, с пол-оборота —

Вдруг предал Родину непризнанный талант,

Но «танцевальные программы» по субботам

Не пропускали, хоть и вел их эмигрант.

И был для каждого вопросом идиотским

(Не важно, где, будь то Находка или Брест):

Зачем на всех магнитофонах пел Высоцкий,

Когда по «телику» транслировали Съезд?

За душу бравшее с тоскою и надрывом:

«Я не люблю…», «О старшине…» и «Батальон…»

…Еще тогда мы обрели в душе нарывы,

А он вскрывал.

Он был один на миллион.

«Я не помню того, что делал вчера…»

Я не помню того, что делал вчера,

Но мне врезалось в память то, что было давно.

А давно — это Май и кино на «ура».

Новый Год и разбитое кем-то окно.

Помню юные лица старых друзей,

Поименно не всех, но посмертно — в анфас.

Неужель наша память — обычный музей,

Где хранится «давно» и нет места «сейчас»?

Твой вчерашний обед: то ли ел, то ли нет,

Может, дома, а может, заскакивал в бар —

Все слилось, но зато вот уже сорок лет

Помнишь яблоко, незнакомого пьяницы дар.

Детский сад, первый класс — четкий след, как от ран,

Старший брат, такой сильный и взрослый на вид,

Пионерский костер и не в такт барабан,

От которого сердце и сегодня щемит…

Каждый день, как один,

Близнецы — вечера,

Утро тоже похоже одно на одно,

Потому и не помню, что делал вчера,

Но навечно во мне то, что было давно.

Ностальгия

(А. Кривошеину)

Отращу «благородную плесень»,

Чем с ума посвожу всех старух,

И захочется мне в «преднебесьи»

Разузнать, как живет мой друг.

Мы с ним дети одной системы,

В наших душах один огонь.

Напишу я о нем поэму

И поеду к нему в Сморгонь.

Заявлюсь весь седой и поджарый,

Прихватив лишь стихи и «привет»:

— Здравствуй, Алик!

Это я, твой старый…

Сколько зим прошло, сколько лет…!

Мы задушим друг друга в объятьях,

Захлебнемся от слов, а потом,

Отдыхая от рукопожатий,

Пять минут помолчим о былом.

Вот теперь и начнутся расспросы,

Не спеша, под табачный дымок,

Про мои и его перекосы,

Кто, что сделал и кто, что не смог.

Мы обсудим житье и порядки,

Утвердившись в стотысячный раз,

Что была не такой уж и гладкой

Наша жизнь ни тогда, ни сейчас.

Мы безмолвно блюли интересы

Воротил от бредовых идей…

Хорошо, что есть средство от стрессов —

Это парочка старых друзей.

Потому и расшатаны нервы,

Потому и болезни от них,

Что редки наши встречи, во-первых

И все реже они, во-вторых.

Да, пуста наша жизнь и цинична,

В Преисподнюю путь не далек.

Что тут скажешь, когда неприлично

С голодухи распух кошелек.

Ах, как жаль, очень жаль, очень-очень,

Что по жизни нас Рок разбросал.

Я б просиживал все свои ночи

И писал бы, писал и писал…

Он, ведь, первый и лучший мой критик.

Я в глаза ему так и скажу:

— Это счастье, что ты не политик,

Только ткнись, я тебе покажу!

Пошучу, может зло и некстати,

И, неважно — он трезв или пьян —

Он поймет все и тут же подхватит.

Черный юмор в крови у славян.

Дым столбом над остывшими щами,

Пьяный говор и свет допоздна…

Где-то в полночь, покончив с делами,

К нам на кухню заглянет жена.

Покачнувшись на табурете,

Я задам ей дежурный вопрос:

— Как живешь, Валентина? Как дети?

Ты гляди-ка, как тезка подрос!

Я признаться хотел вам сегодня,

Это ж чудо, простите за лесть,

Знать, что здравствует где-то в Сморгони

Кто-то, названный так в твою честь.

Посидим за беседой банальной,

А супруга заварит чаек.

— Хорошо, что у вас все нормально

И у нас все пока нормалек!

Пусть не видим друг друга годами,

Это нам не мешает дружить.

Есть и плюсы от редких свиданий —

После них снова хочется жить.

…Вот и все.

Сутки Богу отдали.

Истощились и нет больше слов.

Ну, а все-таки, как оно, Алик?

Ну и ладно,

Цветных тебе снов!

«Как весел мир волнительных иллюзий…»

Как весел мир волнительных иллюзий,

В котором яд безвредней колбасы,

Но со времен Советского Союза

«Еще идут старинные часы».

Мы все живем по дедовской привычке,

Мы на работе спины гнем за стаж,

Вовсю гордясь «трудом» своим в кавычках

И сним ночами ленинский шалаш.

Не возвратить утерянное «знамя».

Куда девался наш ленивый треп…

В минуты встреч со старыми друзьями

Мы вспоминаем старое взахлеб:

— А помнишь, как…

— Конечно, я ль не помню,

Перед глазами… вижу и сейчас…

То озерцо казалось нам огромным.

Вернуть бы дни, нырнуть хотя бы раз…!

Исчезла боль в ладонях от оваций,

Утихло эхо «съездовских» речей,

Мой стаж давно перевалил за двадцать

И популярен стал я у… врачей.

Сказали мне «светила от науки»:

— Коль хочешь жить, лечись.

И я лечусь,

Да толку в том, ведь я лечусь от скуки,

А от болезней сам уже свечусь.

Я излучаю наши достиженья,

Я есть «продукт» Чернобыльской АЭС.

Не надо мне для света напряженья —

Я заряжаюсь прямо от небес.

Однажды я на облачко нарвался,

Его несло в мой синеокий край.

Хвала судьбе за то, что не распался,

Другой давно б проИЗОТОПал в рай.

Больничный двор — почти родная хата,

Нужды — ни в чем, лишь хочется узнать

Последний день восхода и заката,

И час, когда…, а впрочем, наплевать.

Смерть есть всегда, как есть и будут войны.

Земля моя, хоть ты мне обещай,

Что не умрешь

И я тогда спокойно

Сомкну глаза и выдохну:

— Прощай…

И я ЖИВУ, не знаю, как другие,

Как ни звучат слова мои смешно,

Благодаря одной, лишь, ностальгии,

Живу былым, ведь это не грешно.

Пока жива любовь в моем сознанье

И не просохли ноги от росы,

Пока я помню первое свиданье,

«Еще идут старинные часы»…

В. Данилову

(другу-поэту, переехавшему в Минск из Украины)

Родина — это место, где родился

где невозможно жить,

но по которому постоянно скучаешь.

Говорил мне знакомый один (он поэт):

— Что-то счастья давненько в стихах моих нет.

Рифмы лезут какие-то грустные…

В общем, Женька, погано и гнусно мне.

Опостылело все: и чужбина-тюрьма,

И квартирная пыль, и квартира сама.

Не иметь мне за жизнь эту ордена.

Брошу все и уеду на родину.

А на родине той — ни тепла, ни воды,

Нет и света давно, лишь остались сады.

А сады те мне тоже до лампочки. —

Мне залезть бы в домашние тапочки…

Мне бы к старым друзьям, посидеть-покурить,

Мне бы старым подругам улыбки дарить.

Поболтать ни о чем есть желание.

Ну и выпить сто грамм за компанию.

Я одет и обут, и живу королем,

А на родине стены пропахли углем.

Сколько троп было мною там пройдено…

Я забыл, какой запах у родины.

Здесь рассветы не те и туман не такой,

Даже тучи пропитаны смертной тоской.

Мне б — в грозу и поднять к небу голову.

Не здорОво бы было, так здОрово!

Наплевать бы на все, к чему раньше спешил,

Вот тогда бы я, думаю, снова ожил.

Ну, на что эта клетка просторная,

Где зачахну без времени скоро я.

Не желаю — вот так.

Разорву черный круг.

Так, что, Женька, ты знай — коль позвонишь

И вдруг

Там гудки бесконечны до странного,

Значит все, значит начал я заново.

Старым коммунистам

Стареем мы и память стала ржавой,

Но иногда, сквозь ржавчины налет,

Вдруг проступает бывшая Держава

И вновь уснуть спокойно не дает.

И мы кряхтим, ворочаясь устало:

— Ну, как же так, страна, ведь, не строка?!

Она ж была, согласно «Капиталу»,

Возведена как будто на века!

Чужой рукою вычеркнуты годы,

Из старых «истин» выжила лишь ложь.

Социализм, как вышедший из моды,

Пошел под нож, решительно — под нож.

Не мне судить, но что-то здесь не чисто,

Ведь это факт, клянусь своим отцом,

Что те слова «считайте коммунистом!»

Уже сродни — «считайте подлецом».

Зато опять работаем «для галки»,

Ругая вскользь начальников и сны…

Ох, как нужна нам старая закалка

И твердый дух для будущей Страны!

Юным

И я «бренчал» когда-то на гитаре,

И что-то там пытался напевать,

И я плевал на все, скучая в баре,

Стараясь только на пол не плевать.

И я любил по-пушкински — вздыхая,

И я бродил у милой под окном,

И точно так меня в начале мая

Сводил с ума весенний первый гром.

Я не забыл, как сладостно мириться,

Твердить «прости» и снова нагрубить.

Как мало сил нам надо, что б влюбиться,

Как много сил нам надо, что б любить.

Я повзрослел с тех пор неимоверно,

Спокойней стал и жизнь не тороплю.

Спешите вы и, думаю, наверно,

Для вас я стар — обидно, но терплю.

Я постарел, конечно, только телом,

Зато душа, как прежде, молода,

И даже кровь еще не откипела,

И все желанья живы, как тогда…

Готов я снова к саморазрушенью,

Готов любить и ей одной шептать

Слова любви,

И до изнеможенья

Превозносить божественную стать.

Увы, не мне, а впору вам бодриться

Я на пути, а вам еще стареть.

Как мало сил нам надо, что б родиться,

Как много надо, чтобы умереть…

Было…

Лежал как-то ночью — не спалось. Отчего-то вспомнилось, как тогда, в «перестройку», по субботам выстраивались очереди в газетные киоски за «толстушками» и обычными газетами. Маленький, но очень яркий промежуток жизни для всех нас, дышавших воздухом того времени…

Взял я водки бутылку для стимула,

Бутерброд, сигареты и семечки,

Выпил «сто», закурил и нахлынуло —

Вспомнил, что-то, «горбатое» времечко…

Было время зловеще-тор-р-ржественным,

Когда воздух казался наркотиком.

Опьянение было естественным.

Неестественной — только эротика.

Мы кричали с порога родителям —

Скоро будет, мол, жить интереснее.

Отвечали отцы снисходительно:

— Что нам надо — дожить бы до пенсии…

Но уже надоело нам жить взаймы,

Быть и жертвой, и чьим-то орудием…

Ах, с каким наслаждением утром мы

Наливали в стакан словоблудие!

Осознав, вдруг, что люди не лошади,

Со словами «свобода» и «матерью»,

Осаждали мы скверы и площади,

С кулаками ломясь в демократию!

Обещанья набили оскомину,

Но не выбить дававших с плацдарма их.

Сколько касок шахтерами сломлено…

Столько мальчиков не было в армии!

Повзрослели с тех пор, научились жить,

На испуг не возьмешь нас эротикой.

Мы и воздух давно уже выпили,

Заменив настоящим наркотиком.

Время лечит склерозом и водкою,

Мне действительно жить интереснее.

Побазарю на лавочке с тетками.

Что мне надо — дожить бы до пенсии…

Смерть. Друзья. Время

Грозный наш «новострой»

Запер жизнь «под печать».

Прошептал бы порой,

Но нельзя не кричать.

Что я в жизни успел

И зачем к ней прилип?

Хорошо, что не пел —

Я давно бы охрип.

Государство — музей,

Здесь не нужен билет.

Было много друзей,

Но за несколько лет

Повинуясь судьбе,

Унесла круговерть…

Не в обиду тебе —

Постаралась ты, Смерть.

Я тебя не виню

В том, что их пережил,

Только часто я сню

Тех, с кем с детства дружил.

Затащили в бедлам…

Дней былых не вернуть.

Дали выдохнуть нам,

Но не дали вздохнуть.

Хлеб детства

Что-то серое нынче и грустное небо,

Настроение — вспомнить, как в детстве порой

Ты попросишь у мамки горячего хлеба

И — бегом «добегать» со своей детворой.

А потом — по гостям — по дворам — по оврагам,

Как бы ни были наши дома далеки,

И уже не один ты, а всею ватагой

Уплетаете «чудо» за обе щеки.

Улыбаются нам всюду встречные дяди,

Наблюдая, как мы своей грязной рукой

Мякиш — в рот и жуем, на приличья не глядя:

Ну, откуда им знать, что он вкусный такой!

Я давно не встречаю «бригады» чумазой,

С наслаждением мнущей в руках аромат,

Аромат нашей жизни — той жизненной фазы,

Не вернуть никогда нам которой, назад…

Повзрослели друзья, стол имеют богатый,

Перешли все давно на насущный свой хлеб,

Но не тот он, конечно, каким был когда-то,

Да и способ еды его тоже нелеп.

Пригласить бы друзей, рассадить, как попало,

Да из печки достать бы, включив яркий свет,

Хлеб, которого было всегда нам так мало,

Босоногого нашего детства «привет».

Налетайте, родимые, рвите руками,

Превратитесь на час в бесшабашную рать,

Вы забыли давно, как бывало, мы с вами

Ни штанов, ни рубах не боялись марать…

Что-то капнуло вдруг, посмотрел я на небо,

А оттуда мне тучи тревожно кричат:

— Ах, ты старый дурак, не видать тебе хлеба,

Забирать уже нужно из сада внучат!