Почему надо поддержать президента? Основные вопросы

Евгений Анатольевич Небольсин, 2022

Новое время Руси перевернуло мир и обозначило в нем иные ценности. Теперь государство – не карательный инструмент, а способ раскрепощения свободы, любви и радости в Боге. Так формировалось человечество, и благодаря преданности данным принципам оное могло существовать, преодолевать все самые жесточайшие отборы и переживать самые страшные катастрофы. Именно по этой причине эти тексты будут актуальными всегда, при любом президенте и в любой стране. Наше время Руси раскрывает древние правила бытия в контексте современных запросов человечества. Новое – хорошо забытое старое. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Познай себя — и познаешь мир

Каждый из нас задавал себе вопросы о том, существует ли Бог. а если существует, то где Он и как Он выглядит. Здесь, в этих текстах, мы не беремся давать какие-то точные ответы на сии вопросы, но поможем разобраться, о чем идет речь, и обозначить самые-самые общие контуры свидетельства о Творце, разобравшись в самих себе и в какой-то степени познав самих себя. А главное — нам предстоит дать ответ на самый злободневный вопрос современности: как в Боге одно уживается с другим. Творец абсолютно аскетичен и в то же время абсолютно безграничен в счастье и радости. Образ и подобие сему были важными всегда, но в наше время — с особой значимостью.

Для исследования этого вопроса прибегнем к аналогиям. С помощью оных в более развернутом виде речь пойдет о внутреннем мире души и о процессах, идущих в природе психики.

Во-первых, надо начать обсуждение с самого важного. Славяне называли жизнью не само тело и не этот видимый нами мир, а душу и мир духовный, то есть то, что навсегда, и то, что вечно. Все земное бытие — это шествие по Царствию Небесному и во Царство Небесное посредством своего тела. Тело для них — это видимая часть души. Почему? Хотя бы потому, что с тяжестью жизни в рабстве, в увечьях и в самых страшных болезнях человек может прожить всю жизнь, а вот с увечной, израненной и болящей душой человек не может жить и часа (что такое болезнь души, видно из смыслового синонима «глаз — голос», о чем см. ниже).

Представьте себе, что девушка хочет иметь ребенка. И вот подходит к ней некий «мудрец» и пытается предостеречь ее от этого, преподнося все в самых черных перспективах. Он говорит, что сие ей принесет много страданий. Причем не только во время самих родов, но и все те тяготы и риски, кои сопутствуют беременности в течение девяти месяцев. И ведь все, сказанное им, — правда. Но, несмотря на это, когда она узнает о том, что у нее развивается плод, она очень счастлива. И далее, обремененная хлопотами, всего этого страшного она даже не заметит и живет только этой радостью о будущем ребенке и его миром. В этом же прообразе иные подвиги.

К примеру много всякого слышать приходится о мучениях монаха, который подвизался в аскезе. Но сам он этого даже не замечает, ибо для него это такой способ жить во Царствии Небесном при его земной жизни. Чем тяжелее он берет на себя крест, тем больше счастья лежит на противоположной чаше весов. Бог абсолютно велик в радости, а так как нам естественно быть подобными только Ему, то и счастья нам всегда мало. Постоянно хочется большего. Это мотивирует к росту в аскезе, и человек поднимается выше, находя дороги в еще более трудных и опасных реалиях, благодаря чему жизнь торжествует уже и там, открывая новые горизонты для грядущих новых побед. (Кстати, следует заметить, что тут рождается наука аскетического делания, в границах коей оказываются все известные направления научного поиска. Ведь, согласно ей, человек может без вреда для плоти подняться высоко в аскезе, то есть так же как альпинист может покорить даже самые высокие вершины мира, сообразные Голгофе Христовой высоты, чтобы жить и невредимым возвращаться вновь.) В этом же прообразе предстает перед нами сама Голгофа Христова. Божественное счастье Царства Небесного — это перегрузка воспаленного грехом тела, и, чтобы не повредить человеку всей полнотой Божественной радости, Батюшка Небесный пожелал, чтобы человек приобщался к Ней и обладал Ею, той же Ее полнотой абсолютного счастья, не сразу, как это было в Раю, а теперь удобно-постепенно, малыми Частицами, то есть без покушения на ослабшее естество Адама.

С одной стороны, Он предан теми, кого спасал, истязаем ими же. Они же убивают Его самой страшной казнью. Он в Своей радости любить человечество остался недосягаем. И тут перед нами совсем иная сторона Евангелия. Для распинающих Голгофа — это страшные муки, это отверженность от всего общества и вообще все крайности горя. Для Христа же это торжество в радости, в коей соединились абсолютные контрасты. То есть это такой образ бытия во Царствии Небесном. Он заботится о человечестве и молится о нем даже в таких ужасных реалиях Голгофы. Этим Спаситель как бы вписался в Замысел Его Отца, остался насельником Царства Небесного даже в аду, который Он разрушил. Таким Он предстал перед взором древних славян — они видят то, что Он остается счастлив в тяжелейшем подвиге Своем, а не то, как Ему больно и что про Него думают остальные. Это очень важно понимать, когда мы будем рассуждать о вере. Отцы Церкви говорят, что Спаситель должен был принять всю полноту скорби без всяких послаблений. Это так, ибо и Сам Спаситель вопиет Отцу Небесному: «Отче, почто оставил Меня?» — и должен показать путь спасения даже самому страшному грешнику, то есть он должен был быть близок ему во всем без исключения, чтобы показать ему выход. А с другой стороны, процесс возрастания — это суть живого, и слова сии из уст Спасителя — норма для живого. Об этом ниже, где будем говорить об идолах.

То есть хотя нам и говорят, что Он как человек скорбел и мучился, но Сам Он как Бог остается во Царствии Небесном, то есть этого ада не видит. Это очень важно понимать для практики человека в его бытии, кое имеет множество прообразов одного — Голгофы Христовой. Божественная радость отличается от любой иной тем, что ее невозможно чем-то заглушить, затмить или уничижить. Нам это свойство настоящей Божественной радости понадобится при обсуждении практики выхода из себя во время тягот тяжелого крестьянского труда, чем активно пользовались древние, а потом и православные. Если человек с Богом, то он счастлив в единении с Ним, то есть если он счастлив естественной для себя изначальной первозданной радостью, от коей все остальные формы счастья — лишь отдаленные оттенки. Эту радость бытия ничто не может затмить, даже Голгофа. Мне попалась однажды книжка, в коей описан акт поиска преступника среди подозреваемых у древних славян. Всем, кто попал под подозрение, дают в руки раскаленный на огне камень. Замечаете, как мыслил древний? Тот, кто счастлив в Боге, тот этого камня не видит (кстати, слова «видеть» и «ведать», «вести» и «весть» — смысловые синонимы, вкупе имеющие способность освящать глубинные мудрости). А тот, кто утратил с Ним связь, — тот мучается, а потому, окажись он в иной ситуации, поведет себя как исповедник инородности живому — он и есть преступник. Они искали несчастного, который мог пытаться достичь своего счастья инородно для себя и всего коллектива. Это очень важно заметить, ибо сия глубина мысли могла быть следствием только озвученного ранее по тексту мировосприятия. Поиски истины данным способом наталкивают на мысль о том, какова по природе была вера славян.

Иными словами, с физическим увечьем и болезнью можно прожить всю жизнь, но с болезнью души человек не может ни терпеть боль, ни жить даже и часа. Просто радость духа — само естество живого, сама его природа. То есть подобно тому, как если мы фонарь занесем в дом и поставим его в самое темное место, тьма, несмотря на ее очевидное величие, ничего не сможет сделать, и сам светильник от этого не изменит самому себе, то есть светить не перестанет, так и останется тем, чем он и был. Примерно так ведет себя и радость Божественного присутствия, что есть само естество жизни. Оная может присутствовать в душе марафонца, каторжника или сильно больного человека. Если мы эту Сущность счастья занесем в ад, то от этого ничего с Ней не произойдет, оная не померкнет, и Сущность останется самой же собой. Дело тут в ином: остается только как можно сильнее очистить свое естество радости от инородных вкраплений, что и происходит постоянно в самом человеке, в природе его физиологии, в его душе во время Таинства исповеди, в процессе тягостных работ и в истории становления цивилизации вообще. Абсолютно очищенная радость — это и есть само естество человека и переживание экстаза в самом чистом виде.

Поэтому нет ничего важнее очищения, и так как Божественную радость ничем заглушить или разрушить невозможно, то Бог постоянно искушает нас, посылает очищающие испытания, разрушает в нас все то, что разрушается, чтобы мы радовались только Тому, что разрушению не поддалось, — одному Им непорушимому вечному. Все в природе Вселенной живет только этим процессом движения к Богу — очищением. Отсюда все иные стремления людей Севера. Если есть счастье в Нем, то не имеет смысла все остальное, кроме одного — создать условия для того, чтобы эта жар-птица вечной радости не выскользнула из рук, и в то же время не обжечься бы о нее (в этом природа эволюции научно-технического прогресса). Именно поэтому древний северянин создавал комфорт не телу своему, а в первую очередь душе, процессу ее богообщения (к примеру, древний строил величественные сооружения для поклонения усопшим — процесс строительства, то есть сам тяжелый физический труд в процессе строительства, создавал этот комфорт). Он создавал комфортное бытие абсолютному подобию Ему, то есть удобства для пребывания в естественной себе радости. Им создавались условия важной составляющей для полноты богообщения — комфорт для тела молящейся души. Как бы продолжал дело эволюции становления организма, в коем все стремится к улучшению работы головного мозга. В этом же прообразе, если в душе все хорошо, что-то остается комфорту телесному, но, опять же, в пределах духовного счастья. В этом и в этих границах политэкономия и эволюция общественных отношений, что и выразилось в государственности как иной форме монастырского уклада жизни.

С чем мы имеем дело ныне? Нам рассказывают о Голгофе Христовой, перечисляя все те ужасы, кои пришлось испытать Сыну Божьему в эти страшные дни. Боль утрат, лишения, предательство, избиения, пытки и все остальное. А славянину открылось совсем иное — то, что Христос об этом даже не думал, а переживал и молился за тех, кто Его распинал. Древний славянин увидел не кошмар несправедливости, а то, что злоба и обида не закрались в сердце, — это потенция жизни, важная составляющая практики выхода из себя во время тягот несения бремени повседневности, к определениям коей мы постепенно подойдем в этой книге.

Как Царство Небесное выражено в мировосприятии древних славян? Древние люди, чтобы познать мир, познавали самих себя и, познав себя, познавали мир. Тут очень важно изначально правильно расставить все акценты. Человечество во все времена во всем искало только то, чем оное было. Когда-то, до грехопадения, мы все были в Раю, а потому искать мы можем только себя и свою историческую родину в своем же образе — то есть ищем также Царство Небесное. Это — важное, фундаментальное утверждение. Человек родился, вышел из того мира, должен жить в нем и старается вновь туда прийти — туда, где ему быть естественно изначально. Человек вышел из того мира и увлек за собой эту видимую окружающую реальность, этим родил ее, и потому оная имеет образ его. Поэтому самое большое открытие, кое сделают ученые в квантовой физике, будет звучать именно о человеке. Они найдут характерные личностные черты в микромире и осознают важное: что таким когда-то был человек и что мир вышел именно из самого человека, да так им и остался. Таким он является и сейчас, но только теперь он носит привычные для нас, современных, одежды. Просто, чтобы овладеть явлением, надо постичь его первоначало, как бы вернуться во Царство Небесное. Это так же, как, чтобы приручить зверя, надо брать его еще маленьким детенышем, а не когда он — уже взрослая особь. Или растение надо сеять семенем, а не пересаживать его уже проросшим. Или, зная законы развития данного явления, можно направить его в нужное русло. К примеру, остановить снежную лавину можно только у истоков ее. Узнать самого себя в этом явлении — это означает его постичь и овладеть им, то есть приобщить к Царствию Небесному через себя, чтобы править миром в образе Творца. То же самое делал древний. Именно по этой причине древний отождествлял Вселенную с самим собой, со своим телом, ибо все в ней начиналось с него, и оная есть он сам. То есть древний житель видел мир в прообразе собственного организма, который содержит в себе и самый первый миг существования ее, и его последствия — современное многообразие. Отсюда антропоморфность восприятия Вселенной — все для него имеет олицетворение. Это еще пока не идол, ведь все в нашем естестве — это поиск начала начал. Даже сам организм — это как раз то же самое: мы процессами пищеварения вычленяем то, что не могло быть разрушенным, находим то, что совечно Богу, то есть берем из продукта то соприродное жизни, с чего шло развитие живого — его начало начал. Мы извлекаем «это» и делаем «это» сопряженным с молитвенным деланием. Такова же природа научно-технического прогресса — это естественное стремление при этой жизни земной, уже сейчас, быть во Царствии Небесном, в еще большей полноте межличностных отношений.

Пришествие Сына Божьего в мир расставило акценты несколько иначе. Если за основу жизни бралась просто чистота духа, в пределах коей могли вершиться даже преступления (зверь по чистоте своей может убить жертву без последующих этому деянию мучений души). А сущность Благодати Духа Святого — это такая Реалия, коя присуща Богу. А Он един. Поэтому, приобщившись к Нему, тоже вбираешь в себя Его подобие, то есть обладающий Духом Святым — это уже несколько иной человек. Если мы взяли в руки горячий камень и обожглись, то есть испытали боль, и теперь будем осторожными. Если в нас Дух Святой, то испытываем боль уже от иного — не от горячего камня, а если сделали против брата своего и перестали быть едиными с ним в Образе Единого Бога. Еще раз повторю: это такая природа Единого Бога, и, обладая Ею, становишься единым телом со всем миром и со всеми людьми. Это основа единства, коя многогранна по природе, что эволюционно выразилось в природе человека: голова выше всего и ближе всего к небу, ибо функции — это начало и первооснова полноты, кою замыкает сфера половых отношений как самое последнее, незначимое, звено единения.

Древний, стоя на берегу реки, наблюдал за перемещением воды. Воды ее текут вдоль береговой линии. И тут к нему пришла простая мысль: что движется ведь не только этот бурливый поток, но и все вокруг, и даже в нашем собственном теле течений множество. В нас также течет река. Всякий из нас помнит все перемены в организме, от раннего возраста до ныне. Помнит все биологические изменения в процессе взросления организма. В каждом из нас и вокруг нас постоянно что-то рождалось и отмирало, начиналось и заканчивалось. Смена дня и ночи, смена времен года и так далее. И вот он задает себе вопрос: почему мы видим перемещения водных масс? Потому что берег неподвижный. Заяц, если недвижим в траве, то и незаметен глазу. То есть первое условие, кое позволяет человеку видеть изменения в реке, — это постоянство берега. Должна быть недвижимая точка отсчета, относительно коей мы замечаем перемены. В этом же прообразе соотношения в системе «реки с берегом» устроена сама природа человека. То есть человек несет в себе двоичность природы, одна из составляющих коей — будем говорить образно — есть некоторый берег, относительно коего или стоя на коем мы можем замечать перемены всюду, в том числе и в себе, от раннего детства до этих мгновений. Исходя из сказанного нам понятно многое. К примеру, постоянство (берег) — это та часть нашего естества, которая остается жить после смерти как нового этапа перерождения. Ее присутствием в себе мы видим различные прообразы берега в самых различных оттенках, то есть слышим, чувствуем, распознаем вкус, запахи, измеряем температуру, твердость, то есть узнаем самих себя во всем.

Тогда ответим на другой вопрос. Что такое счастье? Счастье, как мы знаем, — это когда нет утрат. Счастье — это когда мы пришли домой и видим, что с потолка не осыпалась штукатурка, не сломалась стиральная машина, не потекли краны и исправен унитаз. А главное, счастье — это когда живы все те, кого мы любим, когда навсегда с нами наши дедушки и бабушки, которые нас любили и нянчили в детстве. Счастье — это когда здоровы и мы сами, и те, с кем мы живем. Когда хорошо себя чувствуют и счастливы все наши родственники. Иными словами, все перечисленное нами — это различные прообразы постоянства того самого берега. Сие есть свойство одной из составляющих нашу двоичную природу, и мы счастливы только в стабильности и постоянстве. За поддержание и утверждение именно этой природы счастья боремся. Если кто-то болеет из наших родных, то покупаем лекарство и бережем их здоровье как свое. Кормим своих домашних питомцев. Если мы пришли домой и заметили, что обвалилась штукатурка на стене, то накладываем новый слой цементной смеси и восстанавливаем прежний вид, наводим порядок и чистоту. К примеру, моем загрязнившийся пол; штопаем и стираем белье; вытираем пыль, осевшую на книжных полках и на мебели. И так далее. Вся наша жизнь — это постоянное стремление сберечь, сохранить, восстановить, если что-то утратили. Таким образом, повторюсь, мы ясно себе представляем то, что берег — это то самое постоянство, в коем абсолютно нет никакого изменения и, значит, никаких утрат, и только там наше счастье в самом чистом виде, без множественных прообразов его, и, повторюсь, что это та самая часть природы человека, коя остается жить после смерти, это наше само естество, это наше счастье и смысл жизни, за который мы всегда боремся. Осознание сего дарует нам еще один оттенок Рая — радость. Об этом следует вспомнить, когда речь пойдет (ниже по тексту) о том, что природа человека имеет прообраз Голгофы Христовой.

Все это осознал тот древний, оказавшийся на берегу ручья или речки. Отсюда происхождение слов: «береги себя», «беременность» и «оберег». Если мы говорим «береги себя», то предполагаем «останься на берегу». Смысл слова «беременность» имеет то же значение — нести в себе жизнь, то есть хранить ее от перемен. У жены влечение к мужу, и она идет за ним следом. Он же идет туда, где твердыня вечности Творца, — по берегу. Он трудами в поте лица расщепляет все то, что расщепляется из-за природной временности своей, и оставляет ей то, что разрушиться не может, — как природа берега в чистом виде. Все эти слова, производные от слова «берег», хоть и несут в себе различные понятия, но являются смысловыми синонимами, ибо привязаны к одному и тому же понятию. Ведь для славян эта составляющая нашей двоичности, коя обозначена этим словом, и есть жизнь в ее в самом чистом виде, без всяких примесей, свойственных этой бесконечной бесконечности всякого разнообразия перемен.

Таково же происхождение слова «образ», кое несет в себе чувственно распознаваемый и осязаемый вид берега во всем том, что мы чувствуем и видим. Очень меткое выражение свойства постоянства, кое как-то связано с другим понятием — о «березе». Это дерево, кое, судя по его названию, когда-то было священным и почему-то несло в себе священное значение. Дерево несло для древних славян какие-то особые свойства, что и наделяло его особым статусом из остальных растений. Сие стало еще одной трудно объяснимой странностью только в Русской православной церкви — на святой праздник Троицы в храм заносят березы и березовые ветки. Но обо всем этом нам расскажут будущие археологические открытия.

Теперь о том же самом скажем иначе — на другом понятийном языке, подчеркнем новый контент оттенков. Но уже сейчас следует сказать о том, что, не ведая о древней славянской религии, заимствуя для анализа некоторые слова славянской мовы, мы почерпнули многое. Но еще не все. Некоторые моменты будем разбирать в ходе изложения главной мысли, ибо так, нахрапом, сию вершину не возьмешь. Ну а если читателю не терпится, то можно сразу перейти к главе «Древнеславянская вера». Продолжим изложение мысли инструментами древних мудрецов.

Там, на берегу, как уже сказано, все остается неизменным, там нет смерти, а потому нет чего-то такого, что могло бы нас огорчить утратой из-за своей временности. Мы только там счастливы, ибо все красивое с нами совечно, и только поэтому-то оное красиво. То есть всякий хороший быт, как и крепкое здоровье, всегда имеет отдаленный прообраз Царствия Небесного. Получается, что мы утрачиваем счастье только потому, что теряем твердыню под ногами, из-за чего потоки вод сносят нас в небытие всеобщей временности, превращая нашу жизнь в сплошные утраты.

Вспомним хорошие слова Льва Толстого о любви, что это «как палец, на который он обращает внимание, если оный болит», то есть изменяется, если оный становится временным, то на него мы обращаем внимание. Это важное высказывание, ибо данный прообраз определения о высшем чувстве — о любви — на примере здорового пальца заложен в том, что мы не чувствуем здорового пальца, не чувствуем и другого — самой пустоты в межзвездном вакууме. Но это не значит, что если мы не чувствуем пальца, то его нет. Если мы не чувствуем пустоты вакуума, то сие не значит, что он пустой и в нем нет праздника радости жизни, или если мы не чувствуем вкуса яблока, то нет его в бытии перед нами. Итак, пустота или отсутствие восприятия становится залогом абсолютного здоровья, к прообразу чего стремятся практикующие нирвану и те, кто любит совершать медитацию. Этот момент ключевой также и в древней славянской традиции, только имеет иную форму выражения.

Теперь проясним ситуацию иначе. Почему вне Божественного присутствия ничего не существует? Потому что Бог — вседержитель в прямом смысле слова. То есть держит в руках Своих. Представьте себе, что вы ровную палку пытаетесь вывести в положение вертикального равновесия. Она падает, а вы ее опять выводите в прежнее состояние. А ведь живем мы. Мы всегда всё восстанавливаем. Делаем ремонты, наводим порядок, приводим в надлежащий вид. Наше здоровье подвержено постоянной бомбардировке множеством вирусов и иными внешними факторами, но оное у нас восстанавливает свое равновесие. Так всё вокруг. Эти растения, эти насекомые, и весь животный мир, и даже мир внутренний в самой материи. Все стремится удержать свое равновесие и не упасть. А ведь это тяжело. Тяжелее цветку стоять на тоненьком стебле, противостоять ветрам, дождю и граду. Но так держит его Бог. Все в руках Божьих — очень великий смысл. Получается, что все вокруг — в прообразе Голгофы Христовой. То есть понятие «берег» или «оберег» — это и радость, и прообраз Голгофы Христовой одновременно. Ведь надо хранить и восстанавливать равновесие, что и тяжесть, и в то же время радость. Сообразно тому, как практикующий йогу неестественной позой, с одной стороны, причиняет себе боль, а с другой — посредством боли находит то в себе, что от этой боли его избавляет. Это называется освобождением. Но мы имеем дело не с йогой, просто этот пример удобен для наглядности восприятия. Наоборот, йога имеет прообраз Голгофы Христовой. Это важно подчеркнуть, ибо из этого суждения выходят очень важные выводы — путь освобождения Руси.

Природу познания полезно выразить иначе на другом примере. Возьмем яблоко. Перед нами продукт питания. В данный момент мы не знаем, каков его вкус. И, пока не откусили от него, для нас этот фрукт остается как бы «вкусовой пустотой». А как только зубами разрушили клетчатку продукта, появился сок, и мы начали видеть органами распознания вкуса — мы через вкусный сок видим яблоко. Иными словами, природа познания функционально легитимна только в одном случае: если есть факт расщепления клетчатки надкушенного продукта. Нет распада яблочной клетчатки — не будет познания вкуса, ибо сок не выделяется. Сока нет — нечему активировать нервные окончания, и потому как бы яблока не существует, ибо оное остается невидимым для органов распознания вкуса, то есть органами вкуса человека такое выражение пустоты нераспознаваемо. Но это не означает, что яблока нет. То же самое касается космического пустого пространства. Оное наполнено радостью бытия, и цветами, и любовью Царства Небесного. Но оное не терпит процесса распада, а потому и незримо. Все зримое терпит расщепление, о чем свидетельствует наука.

Далее все познается в контрастах. Известное высказывание о том, что история не пишется без жертв, — как раз из этой области. Чувственная пустота — это как раз то самое из области определения любви Львом Толстым (любовь — это палец, который мы чувствуем, только когда он болит). Или яблоко живое до того самого момента, пока мы в нем не повредили клетчатку. Либо еще проще: только на белом мы видим черное. И наоборот: на черном различаем белое. Мир мы созерцаем, создавая контраст норме — пустоте. Ведь так, ведь пустоту мы не видим. Точно так же в самых далеких и бесконечных глубинах космоса мы видим возникший контраст между этой же пустотой и развитием взрыва. Если мы чего-то не распознаем, то предстает сие перед нами как та самая пустота, присущая невозможности чувственного освидетельствования, коя свойственна здоровому молодому организму, у коего ничего не болит, так как не терпит распада. То есть не болит, так как ничем не болеет. То есть если мы рук или ног не чувствуем, то сие никак не значит, что их у нас нет. Они есть, просто не болят. Если сказать, что вся пустота — это мы и есть (оная не распознается), то все эти мириады звезд и окружающая их пустота — все это часть нашего тела, в пределах коего мы можем познавать и распознавать только самих же себя. Именно по этой причине мы видим самих же себя, а точнее, то, что перед нами предстает пустотой вакуума и звездами.

В Духе Святом нам больно обидеть ближнего, ибо сие становится покушением на природу Единого в нас. Мы этим как бы пытаемся отрезать что-то от своего тела. Ведь Бог един и в нем нет противоречий, но все взаимно дополняется другим. Его единству несвойственны инородности, ибо их нет вообще. И потому все люди, приобщившись к Духу Святому, становятся Единым Целым со всем тем контентом свойств, присущим Ему, коему чужды противоречия, и человек неспособен покуситься на ближнего, ибо в его уме даже не могут возникнуть такие мысли: идти против самого же себя. Он и не ведает о том, что такое возможно вообще. Это есть самая значимая основа единства, что и выразилось в том, что голова есть наш организм, и оная — самая значимая в природе человека, и оная ближе всего к небу. Тогда все остальное в природе людей тоже сопряжено с тем, что несет в себе голова, но уже как частный случай, свойственный данной реалии, в коей развивается жизнь.

Несколько сместив акценты, скажем, что боль — это свидетельство того, что было такое состояние, в коем ее нет, — было хорошее здоровье. Больше ни о чем хвороба заявлять или исповедовать не может — только о том, что есть норма, от коей произошло отпадение. И мы, получив болевой шок, ищем истину — в поиске средств выздоровления через причину… — узнаем, не этим ли занят ученый, созерцающий внутренний мир атома или галактику через телескоп. То есть через альтернативу пустоте, носителем коей мы являемся, мы видим, чувствуем, слышим или распознаем только саму же пустоту в причинах явлений, чтобы вновь оказаться с ней в сопряжении. То есть то, что когда-то было отсутствием боли, а именно здоровым в нашем же теле или в пределах нашего организма, то должно вновь стать нами. Человечество своим научным поиском пытается делать то же самое. А точнее, мы видим норму посредством «ненормы», знаем о здоровье посредством болезни, ибо видеть можем только то, что потеряли. Видим счастье через несчастье.

Иными словами, перед нами возникает новое определение человека. Человек — это отсутствие болезни, чем предстает перед нами аскетизм в самых высших формах ограничений распущенности. Следовательно, совершенство — это такое абсолютно хорошее здоровье, которого мы просто не чувствуем, ибо оное нас не беспокоит. А так как именно это и есть недосягаемый и непознаваемый Бог, то все вокруг сопряжено только в одном — в стремлении стать совершенством только в этом образе — в пустоте нечувствия.

В разных понятийных языковых системах эта позиция звучит и представлена различно. Для материи это вакуум, для нас — это пустота, для горя — это радость, для боли или болезни — это здоровье, для математики — это ноль, для греха — это святость, для разрушения — это первозданность, для чувств — это бесчувственность, для распада — равновесие устойчивости, для хаоса — это симметрия структур (точка, прямая, окружность, сфера и т. д.) и так далее, до самой квантовой механики. Безгрешность, воспринимаемая нами как пустота, в самых ее разнообразных уникально-специфических видах во все времена и всеми народами распознается однозначно и желанно. Каждое из перечисленных свойств — имя Бога на специфическом языке той сферы бытия в богообщении, в коей это слово приемлемо как характеристика Его. Каждое имеет смысл проработать отдельно.

Итак, перед нами еще один оттенок человека — так как через человека в мир вошел грех, а жизнь вне Царствия Небесного невозможна, то все если живет, то живет в образе Царствия Небесного и как живое возвращается вновь в первозданное естество Царства Небесного в человеке, и все через него стремится к совершенству. Как-то иначе быть не могло, ибо противоречит самому естеству бытия Бога в мире. Это важное определение, ибо на его основе мы дадим ответы на все остальные вопросы. Но потому имеет смысл сказать об этом же иначе.

Мы не умом, а самой своей природой помним о том, как все это было с нашим телом, и ищем только пути возвращения к прежнему состоянию. То есть мы не ищем того, о чем не ведаем, не ищем и не распознаем того, чем мы никогда не были, что нам инородно по естеству. Мы не идем туда, где ни разу не шли. А если ходим там, куда ни разу не ходили, — боимся и стараемся быть осторожными. (Мы как бы в пределах нашей природы, сопряженной с мирозданием, выходим из собственного жилища, и теперь пришло время вернуться в него, и идем обратно к Отцу Небесному теми же, уже знакомыми нам дорогами, но сам путь выхода из Жилища и входа в Него заложен в нашей природе, а потому он же остается путем возвращения.) Эту же цель несет в себе и научный прогресс — для иного оный бы не возник. Ведь ученый ищет то, кем он был, то есть именно пути возвращения, и если вдруг находит дорогу сближения к первозданности, то кричит всем: «Эврика», то есть «Идите за мной». И так же в самом Замысле Творца о человеке ничего не изменилось и измениться не могло. Мы, как и прежде, пребываем в живом Теле Рая, во Царствии Небесном, а это значит, что видим не просто пустоту, а именно Бога через то, что свидетельствует о Нем, — через то, что Им не является, через альтернативы Ему, через образы поведения, которые рисует нам всеобщая относительность временного мира. То есть мы по-прежнему во Царствии Небесном и даем возможность Ему через себя раскрыться более полно в окружающей человека реалии, и этим мы, увлекая за собой Вселенную, движемся к Нему, и этим Он Сам идет к нам. Такова природа научно-технического прогресса, через который природа Вселенной, выстраиваясь в удобно-приемлемый для человека порядок, может соучаствовать в процессе его богообщения, в межличностных отношениях Бога и человека.

Вселенная приобщена к бездне небытия, и это есть отсутствие счастья. Человек призван быть проводником Божественной Сущности туда, где Его нет, чтобы там было счастья и радости побольше. Таков образ Божий на человеке, ведь Бог сотворил мир просто так, от переизбытка любви, чтобы было побольше радости и любви. То есть без всякого достижения каких-то целей, ибо Он Бог и все цели бытия уже при Нем и достигнуты. Человек, подобно Ему, творит мир просто так, лишь бы было все в радости и чтобы человек мог радоваться радостью мироздания. Если где-то нет Света Божьего, то там нет радости. То есть человек не может иметь полноту счастья, если где-то есть несчастье или нет тепла и любви. Он мотивирован быть счастливым через восстановление полноты своего бытия присутствием Его энергий. Эту формулу мы увидим во всем при обсуждении важных вопросов. Эта формула выражена множественно во всем, и во всем оная прослеживается.

Все то же самое можно сказать так. Через человека и его научный прогресс Божественное присутствие на Земле имеет возможность быть сильнее раскрепощенным. И в то же время раскрепощаются силы бездны удобно-приемлемо для бытия человека с Богом, то есть в Его присутствии они перестают быть злом. В Замысле Божьем ничто не изменилось, то есть как Он сказал Свое Слово, так остается вовеки. Меняется только план Его реализации. Это все важно сказать для понимания происходящего вокруг.

В противном случае все остальное абсолютно теряет смысл. Благодаря пониманию этого принципа жизни, в коем ничего не надо, кроме единства с Творцом, человечество перешло к оседлому образу жизни и развило культ почитания предков до самой высшей степени. Это потом и переродилось в мировые религии.

Иное определение о человеке в Боге. Закон жизни прост по сути и звучит еще и так: там, где голова, — там будет и хвост. То есть где наш ум — там будет и тело. Отсюда и цель эволюции, благодаря достижению коей человек становится обладателем всего необходимого в данной реалии выживания. А это говорит о том, что нужна высокая производительность мозга. В жесточайшем естественном отборе силой в конечном счете оказалась ясность ума и способность адекватно мыслить в самых сложных ситуациях выживания. Потому и каждая фибра нашего организма сопряжена только с одной общей целью — поддерживать ясность ума, чтобы идти за ним туда, где пребывает он — ум. Тело — это видимая часть души, а потому ум должен быть там, где телу спасительно, — в абсолютном здоровье, если говорить понятийным языком телесности. Для тела нашего Бог — это абсолют здоровья, ибо только на таком понятийном языке оное, тело, понимает и может Его принять.

С другой-то стороны, человек сопряжен с творчеством Бога, и ему, чтобы активно соучаствовать в Его промысле, надо многое, точнее, все. Понимать мысль Творца — в том числе. Почему? Потому что человек — не частица мира, не структурная деталь в механизме, он должен, так же как Бог, видеть весь процесс мироздания и творить, как Бог, точнее, соучаствовать в Его творчестве. Только тогда он чувствует себя на равных с Ним, полноценным человеком, ответственным хозяином мира. Дискомфорт наступает вне равенства с Богом. То есть ему, человеку, важно видеть общую цель всех Членов в Семье, вне коей он немыслим и быть неспособен, ибо создан как член Семьи — теперь такова его природа. Ему надо тоже слышать от Бога: «Я тебя люблю» — и делать общее дело Святого Семейства Бога-Троицы. Даже быть частью семейного тела. Такое определение человека помогает понять механизм отношений мира с Богом и человека в Нем: мы видим и чувствуем только личность — то в ней, что является соприродным нашему организму и остается его составляющей частью (даже если объект находится на расстоянии мириадов световых лет от нас). То, что нам не принадлежит, то, что не есть мы, — все то зреть не можем по природе вещей и не можем выстраивать в удобный для нашего богообщения порядок. А ведь это тоже есть важное условие счастья, вне коего человек жить не может. Такова природа Предвечного Совета Бога-Троицы. Команда корабля — хорошая аналогия, ибо в ней наглядно видно, что каждый член ее — член семьи, то есть каждый в равной степени причастен к живучести судна, а потому несет ответственность за жизнь всего корабельного сообщества, и все в этом плане между собой равны, и каждый несет послушание у ближнего и ответственность за него. Субординация в отношениях — это уже другая реалия из области взаимодействия, еще один оттенок любви среди членов ее семейства. Но каждый член команды корабля сие понимает и осознает. В этом же прообразе каждому жителю планеты надо донести его причастность к общему делу семьи, важно показать, насколько он нужен и значим для всего мира, ибо, осознавая сие, он получает радость от исполнения своего долга. Он понимает то, что он нужен, что он на равных со всеми, то есть всем нам нужно то, что он творит, — каждый землянин становится глазами, ушами и руками этого сообщества и активно берет инициативу на себя, если так будет нужно. Его берегут не из жалости к нему, а как соратника, как воина в борении с силами бездны. Именно по этой причине человек стремится в окружающей его Вселенной стать тем, кто он есть для Царства Небесного и во Царствии Небесном, где он собеседник Бога и соратник Его, только теперь в еще одном выражении: через единство с Ним восстановить свое место, этим подчинить себе космос, преобразить его до подобия Ему и через себя вернуть и представить его Богу. Такова часть Замысла Божьего. Человек, осознав, что он часть Семейства Бога-Троицы, призван включиться в Общее Дело Творца.

Возникает вопрос: откуда это все в нас? Радость — это и есть человек, который когда-то жил в раю, и потому ему естественно быть только в раю и в радости. Ведь, согласно сотворению, рай — это он сам, и ему естественно в своем же подобии и в общении только со своим же подобием. Человек не изменился при грехопадении, а только получил воспаление, то есть это тот же самый насельник Царства Небесного, пребывать в коем в данном виде не может, ибо ему нужно выздоровление. Человечество пошло в больничный отпуск. Этому понятию надо дать еще одно имя — главная память на все времена и во веки веков. Мы есть память только этого, а все остальное — рубцы и шрамы на нашем здоровом теле радости, возникшие в процессе утверждения Царства Небесного в земных реалиях. Они есть отклонения от того идеала, который заложен в самой памяти. То есть какая-то иная память всегда вторична и менее актуальна. Для человека естественно быть только там — в абсолютно безмятежном счастье рая. и сам он как единство с Творцом — сама основа этого рая. (Сие утверждение нам важно запомнить для обсуждения характерных черт древней славянской традиции. Ведь для древних славян на самом-то деле жизнью являлся непрестанный трудовой процесс, быть в коем может только здоровый человек.) Так как вне рая Царствия Небесного жизнь быть не может ни в каком виде, то уже сам этот факт бытия нашей жизни на Земле говорит о том. что мы имеем дело с присутствием рая в земных реалиях. Как это понимать? Для этого надо дать определение природе экстаза.

Итак, еще одно важное слагаемое человеческой природы. Экстаз — это процесс передачи энергии от Бога человеку и через человека — Вселенной. То есть экстаз — это процесс жертвы радостью бытия туда, где ее еще нет или мало в том прообразе, в каком Бог творил мир, — просто так, для того чтобы счастья было побольше. Нет никакого бизнеса, умысла иного — пусть будет радость там, где ее нет. Именно этим живет человек, ибо он тоже не может быть счастлив, если есть где-то несчастье. Это контраст, в пределах коего одно проводит жизнь другому, утверждая торжество живого над мертвым в этом самом первостепенном прообразе. Если говорить более общими понятиями, то Царствие Небесное стремится попасть везде, где Его нет, отчего уходят все образы отсутствия Царствия Небесного и рай наступает всюду. Прообраз экстаза имеет вся Вселенная. К примеру, Солнце излучает свою энергию туда, где нет ничего вообще. Само тело человеческое несет в себе этот же образ, в коем голова несколько отделена, для того чтобы, пребывая в безопасности, оставаться с телом. То есть отделена от тела во имя единения с туловищем через узкий проем — шею. Источник питает живительной энергией организм, ведь через голову поступает животная и растительная пища в организм. То есть в пределах самого организма голова выступает источником энергии. Через нее поступают также воздух и все остальное. И в то же время голова обособлена, несколько дистанцируется от всего того, что происходит в самом теле, от процессов жизнедеятельности, не потому, что не любит, а как раз во имя любви к телу — не прообраз ли это экстаза? В свою очередь, тело питает головной мозг только самой качественной кровью. Перед нами образ экстаза жизни, в коем голова поставляет все необходимое телу, отчего тело перестает быть злом — оное подчинено голове и выходит к Богу через голову, отдавая ей все самое-самое. Голодное тело не отвечает на требование головного мозга, ибо не имеет сил или даже вообще разлагается.

Таким образом, человек с Богом — это образ экстаза. И если есть источник добра, то зло в его присутствии сразу как зло прекращает свое бытие и становится зачалом добра, благодаря чему человек переживает высшее чувство радости — это и есть экстаз, точнее, еще один его оттенок общего — человека с Богом. Проникновение радости туда, где ее нет, есть переживание радости. Таким образом, контраст обусловливает бытие экстаза. Но не сам по себе, а как активность, как движение к Богу — к подобию Его. Надо сказать, что видимое бытие как экстаз в чистом виде несет в себе множество своих образов, точнее, абсолютно все вокруг имеет его копию в разных фракциях обозрения. Остается научиться этим пользоваться. А ведь все науки мира, кои возникли в бытии и еще возникнут, — наука о том, как этим пользоваться. Таким образом, марафонский бег или иная самая огромная тяжесть жизни если становится формой жизни во Царствии Небесном, то человек становится даже пленником своего счастья.

Вот почему Новалис говорил, что революционную ситуацию с религиозным народом не создать, ибо религия — это опиум для людей. Надо разрушить веру и святыни, тогда возникнет революционный народ.

На 13-14-й страницах показан пример с беременной женщиной, в коем наглядно предстает перед нами нужный ответ. Настоящий рай в душе обусловлен только одним — присутствием Божьим. Счастье, по сути, бесцельно — либо оное есть, либо его нет и ему не надо чего-то достигать для жизни. И рай имеет одно замечательное свойство: благодаря этой радости человек не ведает о том, что он в аду, ибо в возникшем антропоцентризме просто ничего этого не замечает. В радости Божьей человек пребывает в Нем, жаждет возрастать и растет до всей полноты подобия Ему, усиливая полноту переживания своей радости тем, что несет эту радость туда, где ее еще нет. Божественная радость, как Солнце, недосягаема, и ничто ее не может заставить померкнуть. Более того, в муках или в темноте — более сильный контраст и соответствующее переживание экстаза. И чем сильнее контраст, тем дальше отстоят друг от друга крайности, тем большую полноту оный включает в себя, тем сильнее переживаемое чувство восторга в торжестве над смертью. Ибо весь мир в нем соучаствует — такова еще одна грань Царства Небесного, ведь Бог вообще вобрал в Себя все то бесконечное, что оказалось в пределах крайностей — между Небом и даже бездной, а потому и сила радости Его в данных бесконечно удаленных пределах противоположных крайностей не имеет границ. Христос спускается в ад, и оный становится добром — выпускает из своего чрева живое и сам становится живым. Потому Он и есть абсолют радости, что вобрал в Себя, смог быть альтернативой небытию и сотворил мир из ничего, то есть потянул за Собой абсолютное небытие в абсолютное бытие Свое. Сама по себе радость смысла не имеет, ибо это просто такое бытие, а вот без нее бытие теряет смысл и отмирает (в природе людей сие становится войнами, алкоголизмом и всем тем, что мы называем грехом, — все это разные имена отсутствия Божественной радости). Он делится Собой с тем, что не имело Его Самого и Его Божественных Энергий. А это и есть формула бытия в самом чистом виде, но в бесконечных прообразах. Ее искали все физики и математики мира. И это же есть природа экстаза, когда мир духовный входит в темень небытия и там из ничего появляется мир — рождается личность. Батюшка Небесный сильно жаждет радости и любви. Он всецело отдается Своему Делу, коим счастлив Сам и животворит этот мир. А ведь в этом же прообразе сотворения мира Богом сам человек не может быть счастлив, если несчастны те, кто вокруг него. Ведь само Царство Небесное не может быть таковым, Абсолютом счастья, если насельники несопричастны к творчеству Батюшки — они тоже, как Он Сам, в постоянном борении за души тех еще живущих на Земле, кои оказались в лапах дьявола. Человек если силен, то силен единением с Богом посредством сопряжения с Ним в Его творчестве. Но страшно другое: что такой человек даже не ведает о том, что он мучается, отчего может даже порвать себя «передозой». В этот момент спасительна любовь, ибо человек несет послушание у слабости, благодаря чему слабость бережет силу от переизбытка, а это есть еще одна грань природы экстаза по естеству прообраза. Как только к злу прикасается Бог, как только в темное царство слабости входит свет, так сразу же оное перестает быть темнотой, злом, но носителем света, силы и любви — начинается движение или набирает обороты движение к Нему в Его подобие. Сосуд, который наполнен добром, не будет злом, ибо зло — это не сущность, а отсутствие добра. А потому если нет молитвы, наполняющей сущностью счастья Божьего, то и все блага мира не несут ему счастья. Ибо, повторюсь, мучение на самом деле — это не физическая боль и не стеснение плоти, а разрыв связи души с Богом. Можно бежать марафон и испытывать высший экстаз благодаря единению с Ним — просто сосуд полон Сущностью счастья. А можно купаться во всех благах мира и иметь горе такой силы, что и мир не будет мил, и человек не хочет жить. Только для молитвенника Вселенная становится всеми благами мира, а для иного мужа даже все блага мира становятся обузой, то есть мешают жить.

Получается, что молитвеннику всякая тяжесть будет еще одной фиброй стяжания радости. Исходя из этого, мы понимаем теперь поступки отшельников, кои обживали северные территории, мы понимаем также всю глубину подвига пророка Авраама. Мы понимаем суть древней славянской традиции.

Еще один оттенок-слагаемое. В то же время человек, пребывающий в единстве с Богом, понимает, что теперь, чтобы хранить свое счастье, ему надо быть осторожным и не позволять себе многого. Он как бы несет свой кувшин с драгоценным содержимым, обходит с особой осторожностью все препятствия, кои могут повредить полноту кувшина, и боится его расплескать — он теперь уже не скачет, как раньше, по валунам, к примеру, а, оберегаясь, не отступает от протоптанной тропы закона общежития ни на шаг — все безопасно обходит стороной. В этом же прообразе все в природе человека заточено на достижение только этой цели — удержать радость в уме. Потому человеку не надо иметь физиологических достоинств, ибо он в прообразе недосягаемости Бога осторожен во имя любви ко всему тому, куда он несет в себе свою радость. Вселенная человеком счастья имеет смысл и торжествует именно его присутствием. Человек недосягаем ради счастья тех. от кого он прячется и для кого он недосягаем, чтобы быть досягаемым для них. Вселенная — это наше тело, кое радуется головой и служит Богу через голову — через наибольшее подобие Ему в человеке. С одной стороны, голова инородна телу как компас — путнику, ибо постоянно понуждает к переориентации, но в то же время, как компас, имеет соприродность телу. В счастье все лимитировано только тем, что достаточно для его присутствия, а потому оптимальностью и лаконичностью. Чего-то лишнего вне этого плана не существует или оно тут же уходит в небытие. Такова «диктатура» радости и счастья во всем — условие суровости аскезы и тяжести жизни в самых трудных условиях, коя благодаря радости как ущемление не воспринимается. Телу достаточно радости для души. Так же ведет себя инок. Душевная радость — превыше всего, конечная цель всего и вся, а потому отшельник понимает, исходя из собственного опыта жизни, что это счастье удержать можно несением креста своего, постами, кои со временем он стремится усилить. С другой стороны, усиливать или возрастать в способностях физиологии можно только не выходя за пределы радости. То есть перед нами марафонец, поставивший рекорд мира, который смог достичь таких результатов в пределах своей духовной радости.

Тяжесть жизни не должна травмировать психику, ибо всякая нагрузка имеет место в бытии только для одного — активирует еще большую полноту счастья и появилась в реалии Вселенной только для усиления переживания экстаза. Вне этого плана физическая трудность любой тяжести в бытии бы не возникла. Если этого нет, то вина в этом того, кто терпит этот ад как наказание. Только в этом случае он чувствует свое присутствие в Святом Семействе, вне Коего нет ему жизни. Это можно сравнить с пловцом, коему, чтобы видеть Солнце, надо поддерживать себя на поверхности водной глади, то есть постоянно делать движения руками и ногами в воде. В этом прообразе и на достижение только лишь этой цели заточен весь функционал тела. В процессе эволюции тело получает такие достоинства, кои этому содействуют все лучше и лучше. Так, организм все лучше и лучше утверждает работу мозга, сильнее потворствует ясности ума. А само тело получает такие достоинства, кои могут сильнее способствовать богообщению в более общем плане — ведении образа жизни, хозяйства и политической деятельности.

Человеку свойственно расти, ибо ему когда-нибудь, через много времен, надо быть подобным Богу, ради чего Он, Творец, принимает нас с вами как одного из Своего Семейства. Просто Он знает, что когда-нибудь мы станем такими, как Он, по Благодати. То есть Он общается с нами как с Одним из Предвечного Совета на равных и даже всецело несет послушание у нас. Он живет заботами о каждом из нас и нашими печалями. Ведь мы тоже общаемся с ребенком так же, как с личностью, хотя процесс становления его как адекватного человека еще далек от завершения. Подвиг аскезы как способ бытия в радости Божьей становится сначала нормой жизни, а потом в процессе эволюции все сильнее переходит в физиологические признаки, становится характерной особенностью организма. А как только подвиг аскезы становится нормой жизни, так сразу же уходит острота борения с собой, а потому уходит и острота переживания экстаза, человек слабнет в созерцании Творца. И, чтобы вновь зреть Его в прежней кондиции, человек вновь делает следующий шаг ужесточения аскезы ради бытия своего в ней самой — в экстазе. К примеру, он старается принимать меньше пищи при той же активности образа жизни. То есть лишь бы аскеза была, чтобы восстановить вожделенный контраст в прежней кондиции, ибо вне его нет счастья. Причем самоистязания иной раз заходят так далеко, что для людей сие становится чудом. Надо сказать, что движение к удержанию прежнего контраста, в пределах коего тлеет радость, имеет разные направления: либо живое идет туда, где тяжело жить, либо это живое ограничивает себя, отказывается от какого-то природного достоинства, благодаря коему обусловлена живучесть тела. К примеру, тяжело осваивать воздушное пространство, но через много лет эволюционно появляются крылья. Но так же тяжело жить, если живое отказывается от применения крыльев в той ситуации, когда без них тяжело. Если живое выживает, то постепенно необходимость в крыльях исчезает, и эволюционно от них уже ничего не остается, кроме всего того, что потом оформится как руки с пальцами. Именно по этой же причине человечество приняло оседлый образ жизни — так тяжелее, но зато есть все остальное. Таким образом, подвиг инока — это направление активации и активация всех эволюционных процессов только в одном направлении — к большей близости с Богом, в стяжании человечности в образе Того, кто, если говорить данным понятийным языком, вообще видимым образом не имеет достоинств, и Его визуально даже нет, ибо Ему абсолютно тяжело быть землянином. Он видимым образом даже не присутствует на Земле и, более того, Сам постоянно жертвует Собой, отдает на растерзание Себя.

Мы видим результат эволюции жизни: человек не имеет звериных достоинств, то есть как бы отказался от мощных рогов, копыт, от всего остального — только любит, и на этом все.

Итак, подвижники веры настолько счастливы, что даже и не ведали о том, что их плоть сильно изношена и истощена потугами, ибо бремя — это процесс ношения в себе радости. В чистом виде бремя без радости бытия становится мукой во имя достижения цели.

По этой причине можно сказать о Воскресении Христовом в том образе, в коем он предстал перед взором Его учеников после сошествия Духа Святого в Пятидесятницу. Это не каторжный труд миллионов людей, запускающих в околоземное пространство первого космонавта. Они видели, как Он, отведав рыбу и хлеб, поднялся на Небо с плотью. Это и есть конечная реальность того контраста, озвученного на этих страницах совершенства в границах абсолютно, казалось бы, невозможного. К этому мы должны прийти путем эволюционного становления человечества. Даже если бы этого не произошло, то все равно человечество шло бы к этому. Но зачем нам какие-то иные образы человека, кои возникнут благодаря эволюционному развитию в будущем без Христа, без шествия за Ним? Ведь всякое открытие высвобождает огромную энергию, но только в одном случае оная живительно красива — когда энергия высвобождается в образе человека, который с Богом. Всякое иное высвобождение энергии ведет к иному — к трагедии. После чего человечество жаждет оседлать это явление, то есть вернуть его в должный образ человека с Богом, только посредством научного подхода. Такова суть грехопадения, после коего мы в изначальном стремлении оседлать Вселенную и ее ближний и дальний космос. И тут два мнения. Одни говорят, что если человек «живет о Бозе», то не заметит своего положения, то есть научный прогресс становится костылем для людей. у коих вера ослабла, и человек болен. И для выздоровления ищет силы не в Боге, а в окружающем мире (вспомните, чем прикрывал свою наготу в беседе с Творцом в Райском Саду после грехопадения, — он не пошел к Отцу Небесному, но сорвал листья смоквы). Другое мнение — о том, что научный прогресс дает возможность человеку более полно входить в межличностные отношения с Творцом. И то и другое мнение верно только в совокупности, ибо дает возможность жить во Царствии Небесном, совмещая с бытием в космосе, в глубинах океанов и так далее. То есть научный прогресс должен служить жизни, а не быть инородным телом в спине цивилизации.

Откуда в человеке сие? На самом деле все это тоже заложено в нем — как память, как путь возвращения, как специфическая грань той же радости Царствия Небесного. Сам факт, что человек ходит на ногах, вместо того чтобы разумно ползти, говорит о многом. Люди выгодой никогда не пользовались, а русские выгодой никогда не жили. Да, это тяжелее, опаснее и бессмысленнее, чем передвигаться лежа, но зато мы счастливы так сильнее, и этого достаточно, чтобы идти на любые жертвы, и об этих тяготах даже не ведаем. Более того, даже пускаемся в кружение танца или совершаем полеты в небе без парашюта. В этом прообразе вершится всякая победа над смертью, и Голгофа Христова — первообраз сему. Ведь тяжесть жизни стимулирована радостью бытия, и радость бытия сопряжена с тяжестью жизни, коя в радости перестает быть тяжестью, так же как ад в присутствии Творца становится Царством Небесным, так же как зло становится добром в присутствии добра, а тьма становится освещенной в присутствии свечи — становится проводником световых лучей. Возникшие трудности обусловливают возможность через эти болезни и страдания четче видеть Лицо Творца в чудесах выживания. Все трудности мира — способ видеть Лицо Бога экстазом, без чего мы теряем самих себя. Иными словами, не лежать, а стоять на ногах — этот прообраз Голгофы Христовой не тупость, а средство и способ жить во Царствии Небесном. Так создается видимость контраста, обуславливающая переживание экстаза, с помощью чего мы получаем возможность видеть Его Лик и благодаря этому переживать восторг счастья в Нем. То есть это еще и природа познания.

Мы когда-то были червем и им остаемся, но, неся в себе его несовершенство, движемся к более Божественным высотам красоты. Хотя он так и остался змеем. То есть мы носим его в себе в виде пищеварительной системы и ее желудочно-кишечного тракта.

Контраст контрасту рознь. То есть контраст должен быть образу Его. То есть мы подняли голову как можно выше к небу, и это более подобно Творцу, Который выше всего. А ведь могло быть иначе. Человек мог, к примеру, не ходить на узеньких стопах, а кувыркаться — это тоже тяжесть, но не в образе Бога. А раз так, то это тупик эволюции. Ведь только Он не имеет конца эволюции до подобия Ему из-за Его величия.

Человек и далее будет идти вперед, к большей полноте контраста в Боге, благодаря чему в пределы коего все сильнее будет включаться вся Вселенная (в том числе благодаря научному прогрессу). Человек будет усложнять себе жизнь только для этого, только для этой способности видеть Бога и быть членом Его Семьи, при этом связав в себе всю Вселенную, включая и бездну. Он, человек, отказавшись от чего-то в самом себе, обусловливающего облегчение, и пойдет на иной прообраз Голгофы Христовой, но лишь бы быть на ней всегда. И так будет во все времена бытия человечества. Повторю эту мысль еще раз. Радость о Творце, благодаря коей человек не чувствует тягот, — это не часть физиологии, а он сам и есть по природе, ибо в процессе эволюции не человек природный, а радость адаптируется к этой тяжести. Именно так человек стал прямоходящим, а не ползающим лежа — просто так больше счастья. Человеку нужна эта контрастность в прообразе черного и белого, благодаря коей различимы ориентиры, ведущие к счастью — вечно быть и жить. Мы живем в белом, а черный нужен для свидетельства о белом. Неважно, какой природы данная трудность — она нужна не для того, чтобы испытывать боль, а для того, чтобы найти и удержать в своем сердце счастье, и потому место человека — всегда на краю пропасти, между-между, то есть там, где есть возможность активировать контраст, в коем Божественная крайность контраста переходит в противоположную составляющую контрастности. Таково еще одно определение человека с Богом на понятийном языке эволюции. Этот момент был белой линией древней веры ариев.

Теперь, в наши дни, тяжесть аскезы, к которой он вновь начал адаптироваться, опять имеет несколько иные яви, но, как и прежде, они остаются в пределах утверждения радости бытия того же Царствия Небесного в пределах земного. Счастливому в Боге не следует забывать о том, где он пребывает, и помнить надо, что условием его радости остается радость тех, кто вокруг него. После того как мы покинем этот мир, мы также будем делать то же самое — делиться своим счастьем, и поле брани останется тем же, но уже в иных перспективах и с другими возможностями. То есть аскеза не должна покушаться на счастье человека, но поддерживать его — это очень важно. Причем возрастание в аскезе нужно и жизненно важно, ибо сие есть естество живого, но, опять же, возрастание только в пределах счастья о Боге, то есть без разрушения полноты радости. К примеру, больше и больше работать физически, меньше и меньше есть или обходиться меньшими и меньшими бытовыми удобствами. То есть путь роста может идти именно в этом направлении. Таков путь к Богу.

Итак, человек жил и живет во Царствии Небесном всегда, и несет радость бытия Его через всю историю человечества, и передает ее по наследству, как эстафету. Ничего иного, кроме этой радости о Боге, направления и образа пути к ней, по наследству передать не может. Хотя, конечно, опыт аскезы как условие выживания идет в будущее из глубины веков и адаптирован в физиологии. (Если знания в математике и физике не вписываются в этот опыт аскезы, то они уйдут в небытие как инородное.) Будущее аскезы будет активировать борьбу за спасение Земли от наступления пустынь и в пределах этого рост во всем ином.

Человек — это радость. Вопрос только в том, насколько полно и гармонично радость человека вписывается в эту реалию абсолюта счастья Царствия Небесного в пределах этого временного нашего земного бытия. С этим столкнулись самые древние люди Земли и свой опыт выразили на том языке символов, который был им понятен.

Итак, подобное рождает только свое же подобие. Потому Бог мог дать человеку только доброе — все Свое Царство Небесное, и потому все вокруг нас не может быть злом, а только раем. В пределах именно этого рая может быть мирное сосуществование, и всякое взаимодействие может идти именно в пределах радости рая. Зла нет в природе, но есть противоестественное восприятие человеком этого дара Божьего, инородное Ему поведение и инородное миропонимание о Нем. Бог не дает зла — только добро. Трудность аскезы лишь в том, что добро Его очень тяжело принять как добро на пользу, а без единства с Ним просто невозможно, и от этого мучительно больно.

То есть трудность тут — одно из двух. Либо становится мукой, чтобы человек вернулся к единению с Творцом. Либо усиливает радость восприятия Бога, благодаря чему трудностью оная не воспринимается, ибо оная есть составляющая природы контраста, то есть экстаза, в пределах чего радость распространилась бы сильнее и шире и человек ею владел бы как можно больше в пределах торжества счастья над горем, торжества жизни над смертью.

Так же как марафонец усиливает нагрузку на тренировках, то есть не покушаясь на самое-самое — на радость быть в экстазе посредством бега, он растет в скоростных режимах своего бега. Иными словами, не покушаясь на самое-самое в пределах полноты счастья, человек должен возрастать в аскезе и, довольствуясь малым, должен вобрать в себя всю Вселенную, преобразить ее и представить на Суд своему Творцу. Это все важно проговаривать, ибо ущемление полноты счастья ведет к тому, что человек начинает отрубать все то, что оказалось ему помехой. Он впадает в алкоголизм самого разнообразного проявления.

Бог говорит человеку слово Свое, и человеку, чтобы понять Его мысль, нужно быть таким же, как Он, великим или иметь возможность стать совеликим Ему. А Богу, чтобы быть понятным для человека, следует унизить Себя до ничтожества воспаления грехом. Здесь мы видим прообраз сотворения мира. Человек будет великим хотя бы в бесконечно далеком будущем благодаря возрастанию, из-за чего он уже личность, уже Бог в Благодати Духа Святого. Так же как эмбрион в самые первые моменты после зачатия уже есть младенец, уже личность человека, охраняемая Законом Конституции на равных с теми, кто уже родился, но оформится до естественного нам вида не сразу, а со временем — в процессе взросления. Сам факт, что Бог слышит нас, говорит о том, что когда-то мы должны вырасти до Его Высоты. То есть возрастание до подобия Ему — это часть Божественного Образа и полноты Его, коя не закончится никогда. Сама смерть — это необходимость для дальнейшего взросления, человеку в том его состоянии земного места мало для величия, ему тесно. А вот это-то и есть еще одна грань природы трудности и скорби. Человек возрастает до образа Творца в процессе эволюции, и сам этот факт делает его личностью, делает его членом Предвечного Совета Бога-Троицы не когда-то там, в бесконечном будущем, а уже сейчас — в этой жизни. Да, эмбрион в утробе матери… насколько он мал и слаб, но это уже личность, и нам следует относиться к нему как к личности. Лишь бы полнота Божественного в развитии эмбриона не была нарушена, и продолжалась бы всегда в верном направлении, и имела бы точный образ совечности Творцу. Так что человек, природа которого эволюционно становится до абсолюта Творца, уже есть собеседник Бога, то есть призван понимать речь Творца к нему, ибо родственны в Естестве природной Сущности абсолютно. Надо вписаться уже при жизни земной в бытие во Царствии Небесном, то есть вобрать в себя всю Вселенную. И, чтобы понять, а точнее, понимать Его Слово и возрадоваться или постоянно радоваться Им, нужно приложить или прикладывать усилия в поте лица постоянно. И сие имеет много граней проявления, и славянская вера — одна из них. К примеру, Бог дает силы через зерновые культуры. Но их для начала надо выделить из всех растений как особую культуру, потом окультурить и даже вспахивать почву. Это сделал древний. Но и сего мало, ибо день год кормит, и если не знать времени посева, то злаковые могут замерзнуть во время всходов, а если поздно посеять, то могут и не дозреть до наступления холодов. Чтобы точно знать время начала пахотных работ, необходимо иметь постоянную точку отсчета в прообразе Божьем, то есть немного лучше вписаться в Его Царство. Это тоже форма речи Бога к человеку, в коей свои законы оформления слов и предложений. Вокруг нас все есть Царство Небесное, и нам надо в него гармонично вписаться, и вот календарь — это следующий шаг в извечном движении людей по направлению к этому Раю богообщения (мы можем полнее отдавать себя молитве, коя лучше звучит в новом образе жизни). Повторюсь, что так как мир вокруг нас — это постоянное общение личностей Бога и человека (об этом сказано в содержании ниже), то понять мысль Творца в Его Слове к нам становится самым важным и приоритетным, без чего выживание невозможно. Ведь Он есть жизнь и может сказать только Слово жизни вечной в любом его земном явлении. Человек искал понимания Его слов и здесь, и сие есть поиск Истины. Не это ли ищет ученый?.. А ищущий всегда найдет — так люди заметили, что раз в году, в самый короткий день, Солнце начинает подниматься в строго определенной точке горизонта. Этот момент стабильности — как первый признак абсолютной стабильности Божественного, как отклик из Царства Небесного — и был взят за основу отсчета годового цикла, благодаря чему праздник жизни беседующей с Богом души более полно адаптировался в земных условиях. То есть теперь время посевов можно планировать не вслепую, а выравнивать так, чтобы и побеги не замерзли весной, и урожай успел бы созреть до холодов осенью. Мир вокруг нас, как уже сказано, — это Царствие Небесное, в него надо только гармонично вписаться, чтобы быть счастливым в естественной для человека Божественной полноте. Иначе говоря, человек, изобретя календарь, в радость этого бытия окружающего Царства Небесного вписался более полно — теперь он собирает более устойчивые урожаи, а значит, меньше голодает, то есть его молитва Богу сильнее. Божественное в человеке опять не дает ему покоя — нет уже той должной кондиции остроты борения себя. Высвобождаются руки для творчества и созидания в иных сферах мировосприятия, и теперь он может утверждаться в радости уже иначе. Верно понимая мысль Творца, человек радостью и счастьем более полно становится членом Предвечного Совета Троицы в пределах дозволенного ему присутствовать на Нем. Эту цель преследовали строители Стоунхенджа. Теперь они могут назначать время встречи для торжеств и многих дел любви. Не для войн и не для военных экспансий, ибо тогда бы Бог календари разрушил, а только для нового, следующего шага единения всего человечества к единой молитве Богу, ибо в этом ее сила умножается. Тем самым смогли достичь выдающейся цели — очень много людей, живущих на данной территории, оказались сопряжены в беседе с Творцом. Подобное порождает только свое же подобие — надо быть радостью, чтобы творить вокруг себя тоже радость и утверждать мир. Повторюсь, что вся окружающая нас реальность — это уже Царство Небесное, о коем он, древний, мало что знает, и история человечества — это именно поиски наиболее гармоничной адаптации человека в окружающем его Царствии Небесном уже сейчас, при этой земной жизни. Во имя того, чтобы, став счастливым, сотворить мир по образу Его и подобию Его — в счастье. То есть человек все сильнее и сильнее отходит от того образа, который он получил после общения с дьяволом в том прообразе, который дьявол имел. Этот образ так и остался кровоточащей раной до самого Пришествия Сына Божьего в мир, после Тайной Вечери Коего червь в виде пищеварительной системы стал дополнительной формой беседы человека с Творцом во Царствии Небесном. Именно в этот момент эволюционного становления вписывается не только переход к оседлому образу жизни первобытных людей, не только Стоунхендж и не только приручение огня, но и все остальное — научная революция в современном мире — в том числе. Мы дальше отошли от дьявола, то есть мы перестаем делать дела Божьи (а мы все живем только ими) не ко времени, не к месту, не в меру мало или много, а все сильнее сопряжены с Божественным промыслом. Человек уже сейчас живет в Раю. То есть уже здесь мы должны быть в Раю и, распознав радости Рая Небесного, жить в них уже при земном нашем бытии, чтобы остаться в нем после перехода в мир иной когда-то там, потом. Поэтому-то и только поэтому мир движется к еще одному образу Бога и Его Царства — все люди должны оказаться в едином сопряжении беседы на Предвечном Совете Бога-Троицы. И вот тут и появляются религиозная система, речь с мощной философско-богословской базой, государственность, научный прогресс — как инструменты, позволяющие оставаться единым целым с Предвечным Советом Бога. Каждый человек в этом процессе значим и обязательно должен быть счастлив в Нем. Тут нет бомжей, нет извращенцев, но есть всеобщая молитва Ему. Это очень важно сказать хотя бы для более ясного понимания того, как велико для славян значение наследия древней веры их. И в то же время их вера, как «всякое дыхание да славит Господа», должна вписываться в общий контекст мирового процесса богообщения, вне коего славян ждет участь вырождения как отсутствие полноты бытия в Нем. Тут никогда не могло быть узурпации истинной веры в каком-то одном народе.

На всякий случай следует дать более полный комментарий тому, что Благодать Духа Святого стирает все национальные границы и делает семьей все народы. Но подвиг аскезы все же национальность имеет, и надо здесь учитывать исторический путь становления народа, его физиологическую уникальность. Надо говорить о Творце на понятийном языке того народа, в пределах жизни коего ведется проповедь о Христе. А если говорить о нашем времени, то вообще нужна нежность, ибо надо все делать в пределах радости каждого человека. Ведь современное общество из-за научной революции искалечено бытовой неподвижностью жизни. Современный человек боится физических нагрузок, так как оные разрушают счастье, усиливают травму и без того уже больной психики. Скованность в движении, коя свойственна некоторым формам жизни, утверждена необходимостью обездвижения того, что не имеет в себе радости. Движение призвано усиливать переживаемый экстаз в Боге. А если для этого нет должной полноты Его присутствия, то усиливается уже диаметральность экстазу — появляются боль и рана. Это страшнее всего. Поэтому, чтобы ограничить зло и защитить счастье, Бог обездвиживает. Именно по этой причине люди без Благодати становятся ленивыми и постоянно ждут перерыва на отдых, то есть живут минутами отдыха. Сей момент выражен в древних учениях более наглядно.

Поэтому для ясного понимания нам, как тем древним праславянам, удобно прибегать к аллегориям при формировании своего уникального понятийного языка. Будем формировать его, прибегая к тем же инструментам, коими пользовались наши предки. Это нужно делать не только для того, чтобы узнать себя и свое национальное лицо в религиозных концепциях той самой древней поры, но и сделать доступными осознанию современные научные разработки.

Вопрос состоит в определении Рая: «какой он». Это все важно знать, ибо, только ведая о природе души, можно подвигнуть ее на подвиг. Ведь человеку на самом деле жить ради стяжания земных благ противоестественно. Он в первую очередь должен быть в Семье и решать Семейные дела, в пределах чего могут быть блага земные, а могут и не быть в нашем понимании (мы в радости всего этого не видим). Только в этом случае человек пойдет на подвиг, ибо движим любовью к своим родным.

Итак, мы в общих контурах разобрались с природой человека. Примерно осознали ее происхождение. Но еще непонятно главное: а именно то, как бороться за свое счастье. Может, нам всем надо «выйти на берег, отрубив то, что нас связывает с временностью мира», как это практикуют люди с мертвой душой? Или все же быть в быстро текущей «воде» мировой всеобщей относительности, которая представляется нам жизнью? Если все имеет прообраз постоянства берега, то как нам хранить этот образ? И вот тут-то начинается то, что называют духовной бранью. Приходят к нам некие умники и говорят откровенную ложь, прикрытую полуправдой. Да, счастье человека всегда имеет прообраз этого берега, то есть его множественные оттенки. То есть оное в стабильности, оное в постоянстве, оное в неизменности. Да, надо стоять за стабильность. Да, надо бороться за постоянство без утрат. Вопрос в том, как за него бороться, как стоять за свое счастье, как хранить прообраз Царствия Небесного и жить в Нем. И нам предлагается два варианта: либо отказаться от борьбы и плыть по течению всеобщей временности (оставить борение за жизнь и залить все проблемы алкоголем или наркотиками, расслабиться в нирване), либо противостоять течению и хранить образ берега, а значит, остаться в межличностном общении с теми, кого любим и кто любит нас. Этот видимый мир всеобщей относительности и всеобщей временности гнетет своей непредсказуемостью и изменчивостью, ибо рушит все, и нашу природу — в том числе. Ничто в ней не вечно, все переменчиво, непонятно и потому пугает. Если отказаться от всякого движения, от всякой борьбы, расслабиться, то человек сам становится временным, ибо вне личностного общения нет человека. Хотя, казалось бы, вот оно, счастье: избавься от всяких желаний и спи, ибо цель есть усилие во имя достижения цели, кое всегда автоматически сопряжено с понуждением. А это напряжение сил и даже страдание (помните слова Птицы Счастья в фильме Н. Птушко: «Спать, спать, спать»?). Но как расслабиться и плыть по течению, если детей надо кормить, если живешь среди любимых, да и просто надо содержать дом (об этом же говорит Садко: невозможно иметь счастье даже Богу, если кто-то несчастлив). Бросить все и расслабиться? Нет, ибо у семейного душа за них болит, ибо личность — это то, благодаря кому имеет смысл бытия даже сам берег. Берег без личностей не является постоянством. То есть все-таки нужно противостоять течению всеобщей относительности ради тех, кого любим и боремся за их жизнь. И вот другой ложный путь предлагают нам. Чтобы противостоять ему, чтобы для любимых хранить желанный покой, чтобы для любимых во всем хранить желанный прообраз Берега и видеть своих родных, нам предлагают выход из положения — проявлять силу воли. То есть как бы усиленно грести руками и ногами против этого сильного потока стихии, благодаря чему можно стоять на месте и оставаться в обществе желанных лиц. Нам говорят правду, по идее. И кто тут будет спорить с тем, что нужны огромная сила воли, выносливость и даже особые природные данные — как исключительные достоинства, сформировавшиеся эволюционно? (А некоторые говорят, что нужно иметь деньги.) А кто спорит? Все правильно. Сдаваться нельзя и при этом понуждать себя к труду и терпению. Но, к сожалению, неизбежно, как это всегда бывает: силы уходят, иссякают, деньги заканчиваются. Постепенно сдают нервы и приходит уныние от неблагодарности тех, кого любим. Нет тут возможности быть в постоянстве, ибо сил, кои мы ищем в себе, у нас нет. И вот когда сил нет, тогда и начинается ломка всего остального. Утраты за утратами. И человек сдается на милость этому водопаду, все более и более поддается течению (появляется алкогольная зависимость), и стихия временности и перемен ломает человека, уносит его в образе первого варианта, отчего мы теряем своих детей. От борения устает человек, и оное неизбежно проиграно. В хозяйстве начинается запустение. Как быть? Хитрости, к коим прибегают некоторые, рассматривать не будем.

Но вот о третьем пути борьбы нам не говорят и утаивают его. А ведь именно он является самым важным наследием, которое пришло из самой Древней Руси. Ведь как-то надо совместить в себе две реалии: и отдых нужен (то есть плыть по течению), и борение с бесконечным всеобщим током. Как совместить одно с другим, ибо обе составляющие имеют место бытия в нашей природе и без одного из них, согласно нашим суждениям, жизнь становится невозможной? Для решения этой проблемы ответим на вопрос: «Что такое отдых?». Отдых — это восстановление сил, а можно сказать, что отдых — это процесс заживания ран, возникших в психике. Равносильные понятия.

Для наглядности вновь прибегнем к той же системе понятийного языка аналогий иносказательности (древнего славянина). Когда рассуждаем о природе человека, а именно — «берег — река», то ясно одно: оставаться в реке и быть связанным с берегом, стоять на нем можно только одним способом — надо углубиться в природу самого себя и достать дно ногами — найти брод. (Улавливаете созвучность слов «берег» и «брод»? Они — смысловые синонимы, хотя означают для нас разные вещи.) Есть твердыня под ногами — необходимость в усилиях грести против течения отпадает. А как эти аналогии в природе распознать в природе души и применить на практике? Как уже оговорено, природа человека двоична, и постоянная ее составляющая, «берег-твердь», — в нас самих. Может быть, повторюсь: надо не грести изо всех сил против бурливого потока вод, а просто искать точку опоры в том естестве, в коем люди жили до грехопадения, — на берегу Царствия Небесного. Дно реки и берег ее сопряжены и являются соприродными. Достать дно ногами при жизни, уже здесь и сейчас, — означает стать насельником Царствия Небесного. То есть уже сейчас осознать все то, что будет с ним после смерти, и жить уже сейчас по законам Рая. Достать ногами дно бурливой реки своей двоичной природы и уже при этой жизни понять природу берега и воспринять его законы Царства Небесного — быть уверенным в себе и активно этим пользоваться. То есть, повторюсь, не грести против течения, самоистязаясь, расходуя последние силы, а именно просто стоять на дне русла реки и противостоять ее бурливой скоростной стихии даже в самой сильной круговерти, ломающей все и вся. (Эти мысли важны для тех молодых людей, кои бьются в отчаянии, пытаясь удержаться.) Человек, который смог нащупать дно этой реки, осознает многое и точно будет уверенным в том, по какой твердыне он начнет ступать после смерти. Он, как младенец, распознающий грудь матери, распознает заложенное в его естестве, то есть сам найдет то, где и как он будет ходить, ибо все это уже есть и заложено в его природе. Поймет и другое: что руки и ноги ему даны не для того, чтобы грести ими в воде, а для иного совсем. Да и вообще весь мир для другого — для общения с Личностью, постоянство-берег которой есть не Она Сама, а только лишь грань ее природы. Нащупать дно реки — это начать движение к Нему для прямой беседы с Богом. Рассказывать об этом нет смысла, ибо оказавшийся стоящим на дне русла всеобщего течения сам все поймет. А тому, который не ступил на эту тропу, и смысла нет что-то говорить, ибо он не поверит в то, через что не прошел. У каждого из нас есть эти крылья, но так как образ жизни не понуждает нас к полету, то и мы знать ничего не знаем о том, что они у нас есть, — ходим и волочимся по земле и этим опытом выживания довольствуемся.

Некоторые итоги этой главы. На основе всего контента перечисленных в этой главе слагаемых, характеризующих естество природы человека, можно сделать какие-то важные выводы. В пределах этих схем и символов, как мы заметили, таится целая динамика активности реальных межличностных отношений человека с Богом. В этой твердыне дна всеобщего течения лежит суть еще одной грани Нетварных Энергий, кои открывает нам Спаситель Христос. Он открывает эту реалию бытия и делает нас всех, таких разных, едиными в ней и с самим Собой. После чего мы, оказавшись причастниками Его Сил, сами становимся проводниками Его Энергий и в возникшем контрасте переживаем экстаз самим процессом передачи. Разные религии и даже научные исследования по-своему приближают к решению этого вопроса. Но только лишь приближают, ибо нет Сущности Благодати Духа Святого. Хотя, надо сказать, даже малая близость к богоподобию вводит человека в некоторую степень счастья, пленником чего становится человек и этим довольствуется, оформив свой опыт радости в религиозном поучении. Понятно, что неполнота требует своего, и недостающее звено полноты исповеди веры всех дохристианских вер покрывается только одним — кровью. Но большинство их, как и сама наука, несут в себе одно общее с целями современного научного анализа. Дело в том, что нагрузка — это такой катализатор, который усиливает то состояние души, в коем оная пребывает. Если в душе радость, то контрастом усиливается радость. А если боль — то усиливается боль, из-за чего человек неспособен к труду. Только с радостью он может идти на подвиг. Тело с больной душой нуждается в покое, ибо только в этом случае боль минимизируется, нет усиления оной. Вот почему больные психикой ищут себе такой труд, который отличается малой подвижностью. Так вот, все атеистические учения привязаны к тому, чтобы минимизировать всякое движение или физическую нагрузку до абсолютного минимума (мы не рабы, рабы не мы), благодаря чему травма психики становится минимальной, более легко переносимой. Меньше времени для заживления малой раны. Эту же цель несут в себе не только учения дохристианской эпохи, но и сам научно-технический прогресс начинает покровительствовать процессам отмирания болящей души. Вместе с отмиранием человечества в небытие уходит все живое (человек цепляется за все, ищет источники энергии, засоряет океаны и моря, губит флору и фауну, чтобы удержаться на плаву). Повторюсь, таково положение дел: если психика больная, то физическая нагрузка в данном случае усиливает страдание. А если человек психикой здоров (един с Абсолютом хорошего здоровья), то те же физические нагрузки усиливают уже экстаз, ибо для таких потребность — делиться своим счастьем. Так решил Батюшка Небесный, ибо Он хотел, чтобы было побольше любви. То есть Он хочет, чтобы силу и авторитет имели только те личности, кои несут радость Божью. Этот момент важно подчеркнуть, чтобы внести ясность понимания того наследия, кое к нам пришло из самых древних времен, адаптировалось в православии и стало основой счастья. Тот, кто сопряжен с Богом, может многое. А тот, который не сопряжен с Ним, не имеет сил, и он неспособен на жертвы собой.

Так вот, только экстаз имеет значение для жизни, и только он и есть сама жизнь. Иными словами, все остальное — лишь как-то вписывающееся в этот порядок вещей, то есть боль и нагрузки стимулируют выход из себя только в одном направлении — к Богу, прообраз чего получил в процессе эволюции организм человека: голова как можно сильнее отмежуется от процессов, происходящих в теле, максимально изолируется умственный процесс от всякого шума и выхлопа, неизбежно сопутствующих процессам жизнедеятельности организма. Внутри самого организма идет борьба за чистоту, благодаря коей стяжается максимум ясности ума и очищается счастье. Иными словами, счастье — это не результат каких-то поступков. Счастье — это очищение в своем сердце своего Царства Небесного, в коем мы уже здесь, на Земле, живем, но из-за грязи своей инородны Ему и Его Раю. Но в любом случае экстаз и радости его — это сама природа человека. Это главная мысль данной книги.

Этому счастью — жить в труде — надо научиться, тогда здоровый бедняк всегда будет счастливее больного короля. Это важно сказать, ибо для государственной безопасности нужны люди, которые будут видеть радость в исполнении своего долга.