Реальнее сегодняшнего дня

Ева Яблоневская, 2021

Александра увлекается генеалогией и пишет семейную историю. В ее семье хранится гранатовый браслет в оправе из черненого серебра, который простой девушке Харитине подарил на прощание ее любимый, молодой барин, но вместе они быть так и не смогли. Сашка сильно прониклась этой историей и едет выяснить детали к бабушке в деревню.Здесь давно ходят легенды про местный ручей, но старики явно что-то не договаривают. По слухам, он венчает влюбленных и кого в пару выберет, с тем весь век счастлив будешь. Сашка надевает браслет и идет гулять к ручью. Там украшение соскальзывает в воду, и едва девушка ее касается, теряет сознание, а, придя в себя, понимает, что попала на 200 лет назад в прошлое.Действительно ли браслет попал в бедную семью именно так, как считается, или в прошлом произошла совсем другая история? Как теперь Сашке вернуться домой, и как теперь оставить то, что она приобрела? Любовь преодолевает расстояния, но под силу ли ей преодолеть время…

Сашка вяло ковыряла вилкой бокастые вареники с творогом, болтая их в масле, скопившемся на дне миски, и не поднимала глаз под строгим взглядом бабкиной сестры, по совместительству своей тезки — Александры Семеновны, бывшей учительницы. Та стояла напротив, опершись обеими руками на стол, и, судя по всему, отступать не собиралась:

— В деревню на весь отпуск? — баба Шура сканировала не хуже детектора лжи. — Я понимаю, что мне уже восемьдесят шесть, но я еще, слава Богу, из ума не выжила. Люблю я тебя, Сашка, и рада, что ты будешь здесь так долго. Только свежо предание, да верится с трудом. В твои года да с твоей зарплатой по курортам надо отдыхать и кавалеров красотой привораживать, а не у древней бабки в захолустье на три хаты торчать.

— Бабусь, вы совсем не древняя! Вы вон какие слова знаете! — Александра, наконец, подняла голову.

— Что, совсем невкусно? — было похоже, что Александра Семеновна сдалась.

— Вкусно-вкусно! Очень вкусно! — запротестовала Сашка. — Вашим вареникам ни в каком столичном ресторане равных не найдется.

Она и правда стала с жадностью уплетать крупные, но аккуратные вареники.

— Я вот совсем не умею их готовить. Все вроде бы готовить умею, а вареники нет.

— Ой, какие твои годы! Научишься. Да если и не научишься, не в том сейчас женский толк. Вот прабабка твоя, Мавра, вареники готовила. Ото вареники были! Хоть на выставку. Такая доля женская была: детей растить, семью кормить. И то она работала. Да ты ж знаешь.

Александра открыла рот, чтобы что-то сказать, но баба Шура не дала, а хлопнула легонько ладонями по столу и продолжила:

— Значит так: не буду я тебя допросами на ночь глядя мучить. В конце концов, ты отдыхать ко мне приехала. Как сама захочешь, так все мне и расскажешь, почему это ты решила устроить себе сие добровольное заточение.

С этими словами она налила в кружку еще теплый компот из клубники, стоявший рядом на столе, и села.

— Бабусь, я в монастырь хочу.

— Ха! От тебе на!

— Не в том смысле, — поторопилась исправиться Александра, — я сходить туда хочу и на прапрадедову могилу посмотреть. Он же на церковном дворе похоронен. Должно же там хоть что-то остаться?

— Уже легче. Сходить — это можно, сходишь. А вот осталось или нет, кто тебе скажет? После того как на месте старой церкви монастырь возвели, ничего там не осталось. Могилы-то слишком старые, ни табличек тебе, ничего нет. Так, догадки одни. Ну, помним мы, что нам рассказывали: дед церковным старостой был, почетным жителем, потому и схоронили его подле церкви. Не каждый такой чести удостаивался, а больше никто ничего о том не знает. Старую церковь взорвали в тридцатые.

— Я все-таки хочу поискать. Может, монахини что расскажут. Начала семейную историю писать. Ну так, наброски пока, но все же.

— Молодец, что не оставляешь благородное занятие. Человек должен знать свои корни, и чем глубже, тем крепче он на земле стоять будет. Ты, я вижу, так точно будешь. Ничем вы молодые теперь не интересуетесь, а мы стариков своих в оба уха слушали, чтоб про жизнь свою рассказали и мудростью поделились.

Александра сделала большой глоток компота и, опустив взгляд, тихо констатировала:

— Некоторые вообще это блажью считают. И что мне пора обратиться к доктору.

— Ото! Сам пусть и обращается! Недалекий он у тебя и не пара тебе — я всегда на этот счет, как в воду глядела.

— Видите ли, я возомнила себя прынцессой и фанатично разыскиваю королевские корни, а фактически холопка холопкой и место мне в дворницкой.

— Э-эх! Все мне ясно, Александра. Жениха нормального тебе искать надо. Как жить с таким, когда вы по разные берега стоите?

— Пойду вон к источнику, он меня и сосватает, — вываливается Сашка.

— Эге ж, сосватает, — баба Шура усмехнулась и покачала головой.

— Бабушку же сосватал и вас тоже.

— То все придумки людские. Парубки знали, что девки туда за водой ходят и подглядывали, как минута свободная была. Как понравится девица, так выходили с другого берега и воду пили. И дед мой меня так посватал. То сказки, Сашка! Сказки! Поздно уже: спать давай!

Баба Шура поднялась со своего места. Сашка вскочила следом:

— Я помогу!

— Не надо. Ступай, я постелила тебе! Сама управлюсь, еще не совсем калека.

— Бабусь, я так сто лет нормально уже не ела! Спасибо!

Сашка закрыла глаза от удовольствия, обняла бабушку Александру и чмокнула в покрытую мудрыми морщинами щеку.

— На здоровье! Сто лет никого такого благодарного уже не кормила. Ложись уже! Поди устала с дороги.

— Спокойной ночи, бабусь!

— Заименно!¹

Сашка зевнула и поплелась в спаленку, где всегда спала с детства, когда приезжала сюда, в Александровку, на каникулы. Дом был одноэтажный, но большой по площади и занимал почти весь двор. Сестры решили к родительской хате достроить половину, облагородить, и так и жили всю жизнь на два хозяина со входами на противоположных концах.

Баба Шура была похожа на ее бабушку Марию, по которой Сашка очень скучала. И присказки такие же, и внешне напоминала ее. Те же глаза, тот же нос и волосы. Только моложе. Бабушка Мария была старше Александры Семеновны и умерла на сотом году жизни, однако Сашке от этого было никак не легче, и по бабуле она сильно тосковала. Время, конечно, стерло кое-что из памяти, только тоска гнездилась хоть и глубоко, но чувствительно. И, похоже, она прописалась там навсегда. Приезжая к бабе Шуре, Сашка чувствовала, будто бабушка Мария снова рядом. Сознательно старалась себе напоминать, что это все-таки не бабушка, но девушку непреодолимо тянуло в деревню, хотя с Александрой Семеновной они и созванивались почти каждый день.

— Сашка, не спишь? — баба Шура заглянула в спальню.

— Нет еще, бабусь. Входите!

— На, вот, возьми! А то помру до утра, и никто тебе не отдаст.

Александра Семеновна присела на край кровати и сунула внучке что-то, завернутое в холщовую ткань.

— Теперь это твое. Больше в нашей семье его некому передать.

Александра развернула сверток, и в руках у нее оказался гранатовый браслет в оправе из черненого серебра.

— Ба, это тот самый? Прабабки Харитины?

— Тот самый. Я тебе уже рассказывала, браслет примерно в то время у нас появился, когда Харитина замуж собиралась. Наши все беднота беднотой всю жизнь были, и откуда такая вещица в семье — загадка. Думаем, что Харитину барин молодой одарил на память при расставании. Жениться не мог на невесте не своего круга и вот подарок сделал. А девке что? Предложили замуж — нельзя мешкать, вдруг потом не возьмут. Особенно если жених из хорошей семьи.

Сашка задумчиво вертела украшение, разглядывая сверкающие кровавым цветом грани бусин:

— Вот бы вернуться в прошлое сторонним наблюдателем и узнать, как он к нам попал. Тайну браслета разгадать.

— Выкинь эти дурные мысли из своей головки, то мечты несбыточные и потому пустые. Бог зазря что не задумает: коль не дано человеку будущее знать или в прошлое воротиться, то, значит, так тому и быть до́лжно. Спи лучше, давай!

Бабушка Александра потушила лампу на тумбочке и закрыла за собой дверь, а Сашка решила непременно завтра прогуляться к ручью. Подумать обо всем, поразмышлять, в том числе и о своей жизни.

Чем дольше она оставалась со своим женихом, тем больше понимала, что хотела бы совсем не такой жизни. И недавно она честно себе в этом призналась. Ей ведь, не как Харитине, нет никакой надобности, замуж сломя голову бежать. Бабушка Мария всегда говаривала, что «замуж — не напасть, лишь бы замужем не пропасть». С детства знакомые слова теперь обрели, наконец, свой смысл.

Она, Сашка, самодостаточная, симпатичная. Разве что люди скажут? А что ей до чужих людей? Замуж если и не навсегда, то надолго, а доверить себя и доверять человеку, который может насмехаться над твоими мечтами и желаниями, — плохое начало союза. Пусть кто-то скажет, что желать быть единым целым со своей половинкой и не бояться этого — блажь. Но Сашка, ничуть не приверженец розовых единорогов, хотела именно этого: раз и навсегда рука об руку по жизненному пути.

С утра Александра Семеновна принесла ей свои ботинки на шнурках:

— Вот, надень-ка! В поле пойдешь, чтоб ногу в сандалиях не поранила.

Кожаные коричневые ботинки были самым настоящим раритетом, но самое странное, что их будто время и не коснулось вовсе. Ношены — это да, но как были красивые, так и остались. И Сашка в который раз задумалась, сколько же им лет.

— Спасибо, бабусь. Вы всегда обо мне заботитесь. Хотя я уже давно не маленькая.

— А о ком же мне еще заботиться, деточка? Пойдем, я уже позавтракать собрала, не задерживайся. Сегодня дождь будет.

— Да какой дождь, бабушка? Вон как солнце светит, заливается!

— От поглядишь! Солнце вчера за стену село — верная примета. Дед твой всегда так говорил, никогда не ошибался.

Сашка заулыбалась, почувствовав себя, как в детстве. Будто бабушка рядом и ее приметы всегда сбываются. Дедушка умер за восемь лет до Сашкиного рождения. И знала она его только по рассказам и семейным историям: про то, как казацкий кулеш на праздники варил в настоящем казане на костре — сам лично, никому не доверял, как сестру Сашкину двоюродную нянчил и гостинцами баловал, как солнце, за стену садясь, дождь сулило… Верная дедова примета, это точно.

Монастырь встретил умиротворяющей тишиной и вдохновенным величием. Двор теперь был уложен плиткой, в центре возвышался главный храм с колокольней, под ним на цокольном этаже находился малый храм, а справа — алтарь под крышей и символической отгородкой представлял собой храм летний, чтобы как можно больше народу могло слушать службу на воздухе. Ведь по праздникам сюда приезжало много людей, их едва мог вместить даже весь монастырский двор. Дальше размещались жилые постройки с кельями монахинь, церковная лавка и прочие хозяйственные помещения с небольшим огородиком. За летним храмом у забора располагалась криница, где в праздники освящали воду, и можно было набрать прямо из нее. Слева у самой ограды возвышался гранитный крест, а за ним несколько могил. На двух из них не было никаких надписей. За каменной оградой располагался небольшой парк, такой же чистый и ухоженный, как и все в монастыре.

Сейчас на дворе было пусто, лишь две монахини занимались своими делами в летнем храме. Сашка перекрестилась несколько раз и подошла к одной из них. Она рассказала свою историю про прапрадеда, и монахиня, в свою очередь, поведала девушке, что здание Васильевской церкви, той самой, где крестили бабушку и деда, было полностью разрушено. Когда начали возводить монастырскую церковь, старый фундамент взрывали для закладки нового и нашли останки. Монахини предполагают, что это был какой-то святой человек, и его перезахоронили как раз здесь, у ограды. Вторая могила тоже неизвестна. Еще две другие принадлежали монахиням, которые обрели покой уже во время существования здесь женского монастыря во имя Сергия Радонежского. Других захоронений на территории найдено не было, однако, по словам монахини, — дело давнее, ведь копали глубоко только у фундамента. Если есть еще кто, то покоится он здесь на святой земле, хотя конкретно и не обозначено где.

Возможно, одна из могил и принадлежит прапрадеду Дмитрию Николаевичу, но это так и останется теперь тайной.

Сашку проводили в лавку и подарили брошюру, в которой описана вся история монастыря. Девушка пожертвовала на нужды, купила образ Казанской Божьей матери в подарок маме и направилась обратно в деревню.

Ее выпустили через задние ворота за монастырским двором, через подъездную дорожку от которых стояло здание воскресной школы. В ней во время постройки монастыря временно проводилась служба. Перед входом — памятник Петру и Февронии. Сашка остановилась и посмотрела в их лица.

— Не знаю, могу ли вас просить, — сказала она шепотом, — направьте на путь истинный! Как поступить? Чувствую, неправильный я выбор сделала, мы не просто разные люди, ценности у нас разные. Ведь если в семье нет уважения, то разве это семья?

Она перекрестилась и пошла по дороге обратно в деревню.

Уже подле самого дома Сашка свернула к кладбищу. Раньше там можно было неспешно пройтись, а теперь часть кладбища совсем поросла непроходимым кустарником и высокой травой. Как раз пригодились бабушкины ботинки. Сашка жалела, что раньше не занялась поисками и не расспрашивала стариков. Сейчас многое практически невозможно узнать — по словам местных, записи никакие не велись, просто сообщали в сельсовет о том, что будет захоронение, и все. Девушка попыталась разглядеть надписи на табличках там, где они были, но ни одного знакомого имени не нашла. Потом прошлась там, где за могилами ухаживали: посмотрела на надгробия бабушкиных сестер и братьев и их жен. В самом начале кладбища она остановилась у могил бабушкиных родителей — прадеда Семена и прабабушки Мавры — положила заранее приготовленные букеты с дворовой клумбы бабы Шуры, немного постояла и пошла дальше в поле.

Ручеек, который вился меж холмов, теперь, казалось, стал еще тоньше. Самая широкая часть не превышала и метра. Хотя в жару ручей почти высыхал, в Сашкином любимом месте он журчал даже тогда — загадка. Александра, ловко перепрыгнув русло, пошла туда. Солнце уже зашло за непонятно откуда взявшиеся тучи, повеяло прохладой, и даже не верилось, что с утра пекло. Девушка закуталась в ажурную шаль.

Холм около двух с лишним метров высотой будто надвое разрезала узкая лента воды. Эту расщелину теперь можно было просто переступить. В детстве Сашке казалось, что это и не холмики вовсе, а целые утесы и она сидит на них, словно русалка. Холм покрывали густые заросли мать-и-мачехи, и девушка не стала лезть сквозь них, зная, что там полно пауков. Раньше это не казалось каким-то препятствием, но сейчас она не захотела туда пробраться даже в ботинках. Где-то за горизонтом уже начинало греметь. Грозы Сашка с детства боялась, и нужно было обязательно вернуться домой до ее приближения. Девушка подобрала юбки цветастого сарафана и быстро спустилась к воде у подножия холмов.

Неглубокая на первый взгляд вода, словно черное зеркало, отражала Сашку и ее толстую косу, норовившую плюхнуться в черноту.

Что там, под зеркалом, кто знает? Одни рассказывали, если ступить в ручей — сразу погибнешь, другие — что там мелководье. Были и те, кто рассказывал, будто ручей меняет глубину и направление и для каждого человека он разный. Люди верили, друг другу пересказывали, но правды никто не знал. Знали, что место заповедное, а вода, хотя и кажется черной, на самом деле чистая, питьевая и необычайно вкусная. Что у ручья помощи попросить можно — обязательно поможет. Что если девица с парубком воды одновременно выпьют с разных берегов, то навек их ручей соединит.

Может, и Харитина вот так смотрелась в воду на этом же месте? Девушка коснулась рукой темной воды, вызывая рябь, как вдруг браслет соскользнул с руки. Сашка поторопилась ухватить его, придерживая другой рукой шаль на груди, но тут в глазах все завертелось, и она отключилась.

— Бог в помощь, Герасим Осипович!

— И вам так же, отец Анатолий! Глядите, что за оказия со мной приключилась!

Герасим кивнул в бричку, где лежала девица без сознания. Молодой священник привстал на подводу и потрогал руку.

— Живая! Слава тебе Господи! — батюшка перекрестился.

— Живая, — Герасим последовал его примеру. — У ручья нашел, а рядом никого. Что делать, ума не приложу. Похоже, не из наших: одежа чудная, платье полуголое совсем. Городская, может?

— Похоже, городская. Руки вон какие нежные, к работе наверняка не приучены.

— Да вижу, барышня вроде как. Только откуда здесь взялась? Ридикюль вон при ней, надо глянуть, чего там.

Александра легонько застонала и открыла глаза.

— Господи! Где я? — в них тут же отразился испуг.

Доброе миловидное лицо с бородкой, напоминавшее лик Иисуса Христа, улыбнулось ей в ответ:

— В Александровке, барышня. Не бойтесь! Вам тут никто худа не сделает. Вы сознание потеряли у ручья, а Герасим Осипович вас нашел.

— У ручья? — Сашка села, закутываясь сильнее в шаль, оглядывая вроде бы знакомую местность и пытаясь вспомнить, что случилось.

— Какой сейчас год?

Ее собеседники переглянулись.

— Так тысяча восемьсот… — дальше Сашка ничего уже не слышала. В ушах зашумело. — …от Рождества Христова, июля третьего дня.

«Нет-нет! Это сон! Это просто сон! Такого быть не может. Ты же не сошла с ума? — она пыталась не паниковать сразу. — А если… Нет! Ладно, главное, не показаться умалишенной людям».

— Вы, стало быть, не помните ничего?

— Нет… То есть что-то помню… то есть… не знаю я…

— Не волнуйтесь, барышня, во всем разберемся и родичей ваших сыщем. Сейчас отдохнете, обогреетесь, а то вон как побледнели. И фельдшер у нас имеется. Я — отец Анатолий Белоусов, священник Васильевской церкви. А это Герасим Осипович Нужный, ваш спаситель.

Сашка, округлив глаза, уставилась на прапрадеда:

«Вот и родич нашелся… Стоп. Спокойно. Этого не может быть! Я сплю. Это всего лишь сон».

— Попробуйте вспомнить, звать-то вас как?

— Кажется, Александра… Александра Алексеевна.

— Вот, уже кое-что. Так потихоньку и память вернется с Божьей помощью, — отец Анатолий снова осенил себя крестным знамением.

Из хаты, возле которой они стояли, выбежала девушка лет семнадцати и бросилась к Герасиму:

— Папка! Папка вернулся! Благословите, отец Анатолий!

Священник спустился с подводы и перекрестил ее:

— Господи благослови, Харитина Герасимовна!

Сашка открыла рот: на нее ее же глазами смотрела та самая прабабушка.

— А барышня что, к нам? Погостить? Издалека?

— Дочка, с барышней несчастие, по-видимому, случилось. Она не помнит ничего. Нашел без чувств у воды.

— Ох беда! Так надо же вас на постой куда-то определить! Папка, к нам, может?

Герасим почесал седеющий затылок:

— Так это…

— Верно, места ж нет у нас. Я не подумала.

— Харитина, Герасим Осипович, я думаю, лучше всего барышню мне к себе забрать, — сказал батюшка. — Дом у нас с моей матушкой большой, места всем хватит. Сестра теперь у барина живет с мужем, а нам гости завсегда в радость. Как вы, Александра Алексеевна? Согласны?

— Да, конечно! Благодарю вас.

— Давай, Герасим, вези девушку к церкви! Она еще слаба пешком идти, хоть тут и недалече.

Отец Анатолий снова поднялся на подногу и присел на край брички рядом с Александрой, а Герасим Осипович хлестнул кобылу и направил дальше по ухабистой дороге.

— Макар! — крикнула Александра Семеновна соседу через забор. — Иди сюда! Дело у меня к тебе срочное.

Дед Макар пригладил густые длинные седые усы и, не спеша, подошел к забору.

— У нас с тобой, Александра, всего два общих дела. И по одному ты мне в молодости отказала. Стало быть…

— Беда, Макар! Сашка пропала. — Перебив его, Александра качала головой и вытирала передником слезу. — К ручью она пошла, а я, дура старая, вчера ей тот браслет отдала. Сходи, осмотрись, я не дойду с ногами своими.

— Не голоси, баба! Все возвращаются, и она вернется.

— А как сгинет девка?

— Молчи, Александра! Нечего Бога гневить. Чего голосить попусту? Ты еще ничего толком не знаешь, а если и так, как говоришь, то разве помочь чем можешь?

— Не могу. Да сердцем чую, недоброе с ней приключилось. Делать-то что, Макар?! — у женщины опять выступили слезы.

— Не реви, баба! Схожу я к ручью. Прям щас и пойду, заодно корову заберу, вечереет уже.

Макар снова пригладил усы. Было видно, что он тоже занервничал.

Александра как проводила его взглядом в поле, так и стояла, пока не вернулся, у калитки, стараясь о дурном не думать. Через пару часов показался Макар со своей коровой. Чем ближе он подходил, тем сильнее колотилось сердце у Александры Семеновны. Макар загнал корову во двор и сунул соседке через забор гранатовый браслет:

— Не привиделось нам в детстве, Александра. Да сразу двоим и не могло привидеться, и столько раз подряд. Жди. Вернется. Все возвращаются, и она вернется.

Женщина в ответ замотала головой, теперь не сдерживая слезы:

— Это я во всем виновата! Загубила внучку, дура старая!

— Перестань причитать! Ждать будем. Она у тебя душа добрая, умная, вчёная. Чай не сгинет.

— В том-то и дело, что добрая. Обидеть ее легко, Макар.

— У нее преимущество. В сотню лет. Не пропадет, молодежь сейчас крепкая. Ты не бери дурного в голову, а лучше — услуга за услугу — помоги мне корову сдоить. Так и время пройдет, а я передохну, тоже стар стал бегать такие расстояния.

Александра закивала головой и пошла через калитку во двор соседа, а Макар привычным жестом пригладил усы, сел на завалинку и закурил трубку.

Дом священника был просторным и располагался там же, прямо за церковью, то есть именно за тем местом, где теперь стоял Свято-Сергиевский монастырь, прямо у нового памятника Петру и Февронии, в здании, где теперь воскресная школа. Тогдашняя Васильевская церковь была небольшой, окружена оградой. Той самой, что, как рассказывала Сашке монахиня, люди помогли на яичных желтках поставить. И через двести лет ее пришлось рушить с помощью взрыва, иначе не поддавалась.

Мать отца Анатолия оказалась мягкой и приветливой женщиной. Она поселила гостью в самой светлой комнате на два окна. С пригорка, где стоял дом священника, открывался чудесный вид.

— Не печалься, дочка, — сказала матушка, когда Сашка вышла к ужину, — Бог все решит. У него свои помыслы, людям неведомые, и понять мы их не можем. Если послал испытание, значит, оно тебе по силам. Но Господь милостив, не оставит, ты только молись, дочка, и память вернется.

— Благодарю вас, матушка, на добром слове. Просто страшно мне. Все чужое вокруг, люди чужие, да и я будто сама не своя.

Сашка пыталась говорить так, чтобы окружающие ничего не заподозрили и поняли ее странное состояние.

— Это ничего. Все образуется. Садись, дочка, поешь лучше!

Девушка сильнее закуталась в шаль и села на деревянную лавку.

— Матушка… простите за бестактность… А отец Анатолий, он ведь не женат? А уже приход свой имеет…

— Ничего, дочка. Вдовец отец Анатолий. Схоронили супругу его почти полгода как. Умерла в родах. И двое детей не выжили. Царствие небесное! — женщина перекрестилась и Сашка тоже. — Все под Богом ходим, все там будем когда-нибудь. Приход так и остался пока в его ведении, некого пока прислать к нам, видимо, не хочет никто. Но если отец Анатолий снова женится, то и менять ничего не придется.

Дни потекли один за другим. Сашка пыталась помочь по хозяйству своим благодетелям, но толку от нее было мало. Она старалась не думать о том, вернется ли домой, в свое время. О том, что может умереть от банального гриппа, поскольку ее организм уже не может справиться без антибиотиков. Впервые девушка порадовалась тому, что в ее сумочке вечный бардак, в котором нашлись маникюрный набор, разных таблеток на пару месяцев, сосудосуживающие капли, мазь с антибиотиком и даже марганцовка. А на закуску полный заряд в телефоне и в портативном блоке для зарядки. Только чем ей может помочь мобильный телефон в ХІХ веке? Впервые ценности в жизни изменились до неузнаваемости и утратили свой смысл.

Жизнь в деревне, еще и того времени, кардинально отличалась от ее современного быта. Работали крестьяне с утра до вечера, кроме церковных праздников. Вот уж где точно один день год кормит. Каждый день Сашки начинался с потайного ритуала: накраситься тональным кремом на водной основе и слегка припудриться, подрисовать карандашом брови, слегка тронуть ресницы брасматиком. Александра не могла похвастаться хорошим цветом лица, как деревенские девушки. Приходилось маскироваться, так как она сильно стеснялась выглядеть нездоровой. Но все это скоро закончится, и рыжие круги вокруг глаз из-за пристрастия к кофе закрасить не получится. Сашке не хотелось про это думать, иначе можно было сойти с ума. Потому она решила для себя жить одним днем.

Герасим Осипович все переживал, что отказал Сашке в гостеприимстве, и она его всячески успокаивала, когда забегал ненадолго в гости. У него ртов в хате — мал мала меньше, только Сашки там не хватало. С прапрабабушкой, Катериной Федоровной, познакомиться не довелось. Скончалась она от сильного жара в прошлом году в возрасте сорока лет. Сашка знала, что за ней через полтора года ограбят и убьют Герасима перед самой свадьбой дочки Харитины, и той придется самой растить малых братьев — Петра и Семена. Сашка смотрела, как бегает, резвится ребятня во главе с прадедом Семеном, и глубоко в душе очень переживала, но мало понимала, что происходит с ней и чем она может помочь в такой странной, необычной ситуации. Как сказать и предупредить? И какие буду последствия ее вмешательства в прошлое?

По деревне быстро разнеслись вести про дивную барышню, которую нашли у ручья. Сашка старалась не попадаться на глаза людям, чувствуя, как ее рассматривают, словно музейный экспонат или пришельца. Ходила она в гости только к Герасиму и Харитине, или же они навещали ее.

— Ну что, матушка, как наша гостья? — отец Анатолий вытер пот со лба и стал жадно пить воду из крынки.

— Да барышня она! Точно тебе говорю. Образованная, к печи не знает, с какого боку подойти. Руки чистые и мягкие, стирки не видывали. Помогать мне все пытается по хозяйству, с раннего утра на ногах. Потом я ее отдохнуть отправила, так она и уснула после обедни. Где видано, чтобы девка днем спала? Но душа у нее добрая, чистая, только печалится больно.

— А с чего бы и не печалиться, коли не помнит почитай ничего.

— Это верно говоришь, отец Анатолий. Верно. Сынок, обед тебе ставить? Представляешь, гостья наша так помочь мне хотела, салат заморский приготовила. Вареное мясо, яйца и лук да сметаной заправила. Знаешь, как вкусно-то вышло!

— Нет, матушка, позже поем. У Ростовских дитя слегло, зовут отслужить. То же самое, что и у сегодняшнего новопреставленного раба Божия. —

Отец Анатолий перекрестился.

— Здравствуйте, батюшка! — в двери кухни показалась Сашка.

— День добрый, Александра Алексеевна! Как вы?

— Спасибо, хорошо. Благодаря вам с матушкой. Простите, я слышала краем уха, что ребенок у кого-то приболел?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Заименно! — Взаимно!