Гламурёныши. Рассказы

Д. С. Гастинг

Давно это было, может, даже и вовсе при Медведеве, этого точно не помню, но помню, что оверсайзов тогда ещё не носили, а носили всякое в облипон, да чёлки лопатами, да джинсы в стразах, из которых непременно задница должна была вываливаться, так что если уж это правда, то правда и остальное, что тут написано, хотите верьте, а хотите, думайте, что автор рофлит, или таблетки забыл принять, или как вы там выражаетесь. Книга содержит нецензурную брань.

Люля и блокчейн

(рождественская история)

Никто не знает толком, как её зовут — Людмила, Ольга, Юлия или как-нибудь вообще по-другому. Люля и Люля.

Никто не может с уверенностью сказать, сколько ей лет, даже примерно. Такие глаза, как у Люли, бывают у очень наивных маленьких детей и очень богомольных малограмотных старушек.

У Люли очень рассеянная концентрация внимания и, по мнению некоторых специалистов, задержка психического развития, но несильная. С такой задержкой вполне можно учиться и работать.

Люля поучилась немножко на бухгалтера, потом немножко бухгалтером поработала, потом перепутала одну какую-то циферку с другой циферкой, одну какую-то клеточку с другой полосочкой — и добрая мамина подруга, которая взяла Люлю на работу, покачала головой и сказала — извините.

И теперь Люля — курьер.

С утра до вечера — тяжеленные сумки, вонь, грязь, жара, холод, снег, дождь и гололёд. С вечера до утра болят плечи, спина, ноги, шея и поясница. Приехать заполночь, рухнуть замертво, а утром из очередной курьерской организации позвонят и скажут — можно не приходить.

Потому что Люля перепутала Павелецкую площадь с Павелецкой набережной, или дом пять, корпус два — с домом два, корпус пять, или станцию «Площадь Ильича» со станцией «Площадь Революции». И в результате потратила на дорогу не полчаса, как положено, а два с половиной.

И если вы думаете, что ей их оплатят как два с половиной, то вы ошибаетесь.

А если вы покрутите пальцем у виска и скажете — неужели так трудно сосредоточиться? — то тоже будете неправы.

Люля и так предельно сосредоточена, чтобы не перепутать серую ветку с коричневой, лево с правом, платформу на Москву с платформой от Москвы. И в результате перепутает что-нибудь другое. Чего уж никак не могла учесть.

Одно время она ходила на собеседования, но потенциальное начальство как-то сразу схватывало, что такой сотрудник им не нужен.

Зато курьеры нужны всем.

Увешанная тяжёлыми пакетами, целыми днями пыхтит Люля по незнакомым улицам, дёргая прохожих за рукав и спрашивая, как пройти на улицу Клавы Коки, и никто ей не ответит, потому что в Москве пока ещё нет такой улицы, а есть только улица Клары Цеткин, как будто так трудно сдать всю эту пыль в архив и переименовать все улицы, бульвары и станции метро как-нибудь по-современному.

Если вам интересно, куда Люля идёт именно сейчас, я вам скажу — в Центральный Дом Художника. Да-да, она уже несколько раз посмотрела в измятую, потную бумажку и убедилась, что не спутала его с Театром Юного Зрителя. Она уже вышла на Крымский вал, не перепутав его с Ленинградским проспектом. Она с тринадцатой попытки определила, какое именно из этих больших зданий креативной формы ей необходимо. Она уже спрашивает, где здесь экспо-центр.

— Экспо-парк, — поправляет охранник. Люля сверяется с бумажкой и неуверенно заявляет:

— Нет, мне нужен именно экспо-центр.

— Экспо-центр находится на Красной Пресне, — всё так же невозмутимо говорит охранник.

Люля выходит на улицу. Идёт, не разбирая дороги, и плачет.

Потому что её снова уволят — если повезёт сегодня, не повезёт завтра. Потому что она хочет, как все, сидеть в тёплом офисе и пить кофе, а не таскаться по тридцатиградусному морозу, навьюченная, как верблюд. Потому что она ничего не добилась и не добьётся, потому что у неё болит спина — от сумок, зуб — от холода, ноги — от бесконечной ходьбы, низ живота — оттого что никому нет дела до циклов курьерского организма, и чудовищно, дико, безумно болит голова — от бесконечных попыток сосредоточиться.

Сосредоточиться.

Сосредоточиться!

Люля не вытирает слёз, не смотрит по сторонам. Она всё равно везде опоздала, и кажется, выронила бумажку с адресом — может быть, в Центральном Доме Художника, а может, где-то ещё.

Скользкий тротуар в силу своей скользкости кажется бесконечным, и если думать о скользкой дороге, по всем законам мироздания непременно упадёшь.

И Люля падает.

Тяжёлые сумки разлетаются по всему тротуару. Боль в ушибленном копчике чувствуется не сразу, так адски болит спина. Блестящая чёрная машина останавливается перед Люлей.

— Девушка, вам помочь?

Только две рождественские истории, если вдуматься, имеют что-то общее с реальной действительностью. Подсказываю, чтобы не было дальнейших разочарований. Это «Мальчик у Христа на ёлке» Ф. М. Достоевского и «Девочка со спичками» Г. Х. Андерсена. Но это если вдуматься. Если вы Люля после Люлиного трудового дня, то вы не хотите вдумываться в прочитанное. Следовательно, вы не хотите читать ничего такого, во что нужно вдумываться. Вы хотите читать покетные любовные романы серии «Арлекин», вся суть которых состоит в том, как в тридцатилетнюю некрасивую неудачницу, девственницу, официантку или секретутку безнадёжно и бесповоротно влюбляется мегасексуальный мультимиллиардер. Рождество, в которое героиня сама свалилась почти что под колёса автомобиля своего суженого — один из самых распространённых сюжетов. Не благодарите.

Люля смотрит на него. Он смотрит на Люлю. Искра, буря, безумие, вас подвезти? Конечно! Он собирает разлетевшиеся из рук пакеты, она собирает вылетевший из головы адрес. Он справляется, она нет, он снова смотрит — очень внимательно — и спрашивает:

— А не боитесь?

— Чего? — Люля поднимает на него наивные заплаканные глаза.

— Ну как… вот так сесть в незнакомую машину… — и неожиданно он понимает. Она не боится — отчасти потому, что ей и в голову не приходит бояться, отчасти — потому что ей, по большому счёту, уже совершенно нечего терять.

По дороге молчат. Она смущается, он анализирует. Потом аккуратно, очень ненавязчиво задаёт осторожный вводный вопрос:

— Неужели вам это нравится?

— Что нравится? — недоумевает Люля.

Она отогрелась в тёплой машине, боль в спине и копчике понемногу начала отступать.

— Вы учитесь? Работаете? Для чего вам заниматься курьерством?

Никто и никогда не задавал Люле этот вопрос. Она и сама никогда его не задавала. Какие могли быть варианты? Но, неожиданно расслабившись, она вдруг вспомнила сокровенную детскую мечту.

— Знаете, я… — говорит она робко, — я продавцом хотела стать. В магазине игрушек.

И он понимает — вот оно. То самое.

— А хотели бы вы, — спрашивает он тихо, — заниматься финансовыми операциями на базе блокчейна?

Из всего этого Люля поняла только слово «операция». Но ей хорошо и тепло, серые глаза незнакомца смотрят ей прямо в душу, и при мысли о том, что нужно выбираться из машины и снова тащить сумки по тридцатиградусному холоду, спотыкаясь на сковавшем всю землю голом льду, её начинает подташнивать. Она поднимает глаза и так же тихо говорит:

— Хочу.

***

Семь часов утра. В тесной, маленькой комнате, где сильно воняет из труб и болтаются на окнах криво повешенные, безвкусно подобранные занавески, горит свет. В продранной под мышками ночной рубашке, растрёпанная, с чёрными фингалами под красными глазами, Люля ходит взад-вперёд по комнате и повторяет, как безумная:

— Фиат… криптовалюта… биткоины… хакерская атака… система платежей… заморозка счетов…

Вы скажете — такое существо, как Люля, в жизни не запомнит слова «криптовалюта». Может быть, вы и правы. Но вы упускаете одну очень важную деталь.

Люля влюбилась.

Влюблённый человек — даже совершенно никуда не годный — способен если не на всё, то по крайней мере на очень многое. Если вы мне не верите, почитайте «Дурочку» несравненного Лопе де Вега. Если же вы вместо неё взялись читать мою биографию и у вас возник закономерный вопрос, почему она опровергает этот тезис — что же, из любого правила бывают исключения, и, в конце концов, я ведь не стану героиней рассказа, в отличие от Люли.

День, когда она должна будет выступить с речью перед деловыми партнёрами, приближается с неминуемой скоростью.

Трейдер… сторонние инвесторы… памп и дамп…

***

В новом зелёном свитере (он настоял), в новых кедах, серьёзная, почти красивая, Люля, конечно, волнуется — но ей непонятно, почему волнуется он, такой умный, такой всезнающий. Неужели он волнуется из-за неё? Но ведь она давно всё вызубрила, и разбуди её ночью, готова повторить в любой момент.

Он выходит первым. Серые глаза горят, на бледных щеках выступают багровые пятна. Голос дрожит, речь звучит сбивчиво и смято. Когда он садится на место, Люля, чуть разочарованная и всё же безмерно снисходительная, как все любящие, тихо спрашивает:

— Почему тебя назвали обвиняемым?

— Термин такой, — бурчит он, и Люля успокаивается. Мало ли какие бывают термины в этой сфере. Если есть ангелы¹, то, наверное, есть и обвиняемые.

Он уже приготовил ответ, если она спросит, почему конференция проходит в здании суда — чтобы меньше платить за аренду.

Но она не спросила.

Маленький человек в чёрном костюме просит её встать, называя обвиняемой и полным именем. Красная от смущения и гордости Люля, которую никто и никогда не называл полным именем, Люля подходит к кафедре. Она готова.

— Признаёте ли вы, — спрашивает человечек, и дальше что-то неясное. Сердце бешено колотится. Она не понимает вопроса, она не поняла бы его в любом другом состоянии — но ответ уже заготовлен. Она рассказывает про трейдер, про сторонних инвесторов, про памп и дамп, и вот наконец…

— По моей инициативе в июле прошлого года были приостановлены торги, в результате чего на бирже начались проблемы с выводом фиатных денег, и мы вынуждены были прекратить работу, — выпалив всё это на одном дыхании, Люля смотрит на возлюбленного — не перепутала ли чего? Но он опустил глаза, и багровые пятна на его щеках разгораются всё сильнее.

— Разморозив клиентские счета на ввод и вывод, — поспешно добавляет Люля на всякий случай. Ну вот теперь, кажется, всё.

— Таким образом, вы признаёте, что незаконно обналичили около сорока миллионов рублей? — спрашивает человечек.

Люля кивает. Он произносит ещё какую-то длинную фразу, но самое страшное уже позади. Всё хорошо. Всё.

Очень высокая, очень худая женщина с очень короткой стрижкой неожиданно задаёт очень глупый вопрос:

— А вы понимаете, что такое блокчейн?

— Разумеется, — отвечает Люля. — Это выстроенная по определённым правилам…

Дальше нужно сказать «цепочка», но Люля говорит — «сеточка». Чёрт её знает, почему.

— Сеточка? — удивлённо переспрашивает женщина. У Люли холодеет в груди.

— Достаточно, — говорит человек в чёрном костюме. — Мне кажется, очевидно, что обвиняемая вообще не имеет отношения к процессу.

Люля задумывается. Хорошо это или плохо?

— Что мотивировало вас взять вину на себя? — спрашивает женщина холодно. Нужно что-то отвечать. И Люля отвечает:

— Скуфинг².

***

Его приговорили к десяти месяцам, или, может быть, десяти годам — Люля могла перепутать. Если бы не чёртов скуфинг, наверное, ничего не произошло бы, его оправдали бы, и всё бы обошлось. Она попыталась пару раз принести ему передачку, но он не захотел с ней разговаривать. Люля знала, что виновата она, и думала только об этом, в том числе во время новых курьерских поручений.

Понемногу она начала сходить с ума.

Но окончательно сошла только спустя два месяца, по ошибке отвезя контракт на семьдесят тысяч и тощий конверт вместо Марьино в Марьину Рощу и оставив там на ресепшне. В конверте были, разумеется, не те самые семьдесят тысяч, как сочла Люля, а просто открытка, поздравляющая с международным женским днём восьмого марта.

Но об этот Люле уже не суждено было узнать.

Примечания

1

Ангелом называют частного венчурного инвестора, обеспечивающнго финансовую и экспертную поддержку компаний

2

Люля имеет в виду спуфинг — одну из разновидностей финансовых махинаций, не имеющую отношения к обозначенным выше.