Дом огней

Донато Карризи, 2022

Донато Карризи – известный итальянский писатель и сценарист, специалист в области криминалистики и поведенческих наук, лауреат итальянской премии Bancarella (2009), французской премии Prix SNCF du polar (2011) и других, автор бестселлеров, переведенных на 30 с лишним языков и расходящихся многомиллионными тиражами. Три свои книги – «Девушка в тумане» (2017), «Девушка в лабиринте» (2019) и «Я – бездна» (2022) – Карризи сам экранизировал. «Дом огней» – продолжение его блестящих романов «Дом голосов» и «Дом без воспоминаний». В доме на холме живет десятилетняя девочка по имени Эва – без родителей, но с домоправительницей и финской студенткой, она же няня, Майей Сало. А еще у Эвы есть воображаемый друг, и то, что говорит и делает этот друг, вызывает тревогу. Майя обращается к Пьетро Джерберу, флорентийскому гипнотисту, который работает с травмированными детьми, – тот, правда, и сам после событий предыдущих романов не в лучшем душевном состоянии, однако помочь Эве больше некому. Джербер берется за дело – и выясняется, что Эвин воображаемый друг знает о Джербере слишком много. Этот таинственный друг знает даже обстоятельства, которые сопутствовали смерти Джербера много-много лет назад… Впервые на русском!

8

К половине седьмого вечера синьора Ваннини уже вернулась в Сан-Джиминьяно, а Майя настояла на том, чтобы проводить доктора до машины, — надеялась узнать, как все прошло с Эвой.

— Это вы сообщили девочке о том, что я сегодня приеду? — спросил Джербер.

— Да, я.

— Как по-вашему, она удивилась?

— По правде говоря, никогда не угадаешь, что у нее на уме.

Именно так, он сам это испытал совсем недавно.

Он распрощался, а девушка осталась стоять на площадке, наблюдая, как «дефендер» удаляется от имения Онельи Кателани. Джербер разглядел ее в зеркале заднего вида: замерзшие руки сцеплены на животе, лицо напряженное. Захотелось вернуться, согреть ее в объятиях, успокоить.

В огромном доме за спиной Майи было темно. Ее ждала еще одна ночь наедине со странной девочкой, как будто спустившейся с Луны.

Джербер пока не понял, какова роль девушки в этой истории, а главное, не мог уразуметь, почему она соглашается здесь оставаться. Она Эве не родня и знакома с девочкой всего несколько месяцев; что мешает ей уехать, передав работу и связанные с ней неудобства другой au pair? Что ее связывает с этим местом и с этой девочкой?

Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?

Психолог намеренно не стал особо распространяться о своем разговоре с Эвой; Майя узнала только, что они снова встретятся завтра, опять же во второй половине дня. Джербер впрягся в эту работу бог знает на сколько сеансов, но был уверен, что дело того стоит: какая-то надежда есть. Диагноз «детская шизофрения» он до сих пор исключить не мог, хотя детский психиатр разобрался бы лучше. И все же Майя была права: данные, полученные при первом знакомстве, могли указывать на расстройство, вызванное вынужденной изоляцией, а это гораздо легче лечится. Хотя он и не был до конца уверен, что девушка хотела посеять в нем сомнения относительно диагноза.

Решено: он проведет с Эвой еще несколько сеансов. И обнаружит причину психоза.

Но дело это имело еще один немаловажный аспект. Впервые за долгое время Джербер почувствовал, что снова приносит пользу. Рассчитывая помочь девочке, он питал надежды и относительно себя самого. Может быть, он еще не совсем безнадежен. Может быть, получится вылезти из черной дыры, в которую он упал. Вдруг это можно считать новым началом.

Как давно он не чувствовал ничего подобного?

Он сможет что-то сделать для Эвы, и эта мысль так его будоражила, что не возникало ни малейшего желания возвращаться домой, где предстояло провести одинокий вечер, терзаясь воспоминаниями и сожалениями. Он решил использовать прилив сил, чтобы лучше подготовиться, и направился к себе в кабинет.

Припарковался на набережной Арно и пошел пешком к площади Синьории. Львиный колокол палаццо Веккьо пробил десять раз, удары разлетелись по историческому центру, простертому у подножия башни Арнольфо, а их отголоски, словно резвые дети, гонялись друг за дружкой по улочкам и переулкам.

Шагая по полупустынным улицам, Пьетро Джербер спросил себя, начал ли уже сыщик с карманными часами следить за ним, не занял ли сейчас наблюдательную позицию где-нибудь за углом. Проверять не хотелось. Вдруг, чего доброго, мелькнет где-нибудь Ханна Холл, и снова придется задаваться вопросом, реальность это или видение. Поэтому он давно уже предпочитал не глядеть по сторонам и всегда ходил, опустив голову.

В отличие от Эвы, он вовсе не был расположен к тому, чтобы его преследовали собственные галлюцинации.

На улице деи Нери он замедлил шаг, привлеченный манящим ароматом. Лепешка на оливковом масле. Он зашел в маленькую лавочку, где десятилетиями продавалось это тосканское лакомство, и купил изрядный кусок фокаччи с грудинкой и овечьим сыром.

С драгоценным пакетом, из которого еще поднимался пар, он укрылся в своей мансарде.

Повесил плащ на вешалку и развел огонь в камине. Комната красиво озарилась золотым светом, воздух стал быстро прогреваться. Джербер направился к книжному шкафу и стал сдвигать книги и игрушки, расставленные на полках. За пыльным пупсом, в котором на самом деле находилась одна из скрытых камер, он хранил бокал и бутылку «Нобиле ди Монтепульчано» 2009 года: вино подарил ему много лет назад дедушка одного маленького пациента. Вооружившись штопором, Джербер выпустил на волю букет вина, годами пребывавшего в заточении, и почувствовал себя на седьмом небе.

Джербер разложил свой скудный ужин на столике из вишневого дерева, где стоял электронный метроном, с помощью которого доктор вводил пациентов в транс. Включил радиоприемник, составлявший ему компанию, когда нужно было сосредоточиться или расслабиться, и настроил его на станцию, передающую только классическую музыку. Сразу узнал концерт для фортепьяно Мендельсона.

Идеально, сказал он себе.

Прежде чем садиться в кресло, решил забрать из карманов плаща черный блокнот и ручку. Эва не позволила делать записи во время предварительной беседы, значит нужно поторопиться и записать свои заключения, пока он их не забыл. Но, сунув руки в карманы плаща, Джербер нащупал только блокнот.

Авторучка, когда-то принадлежавшая синьору Б., исчезла.

Джербер вспомнил, что в комнатке Эвы положил ее на пол вместе с блокнотом, когда сидел, скрестив ноги, будто индус. Наверное, уходя, забыл ее прихватить. А может, и нет… Ручку забрала девчонка, сказал себе Джербер. Ведь во время их краткой беседы Эва нарочно сказала, что ее воображаемый друг похищает предметы, а потом они появляются снова.

Он такой противный.

Эва хочет доказать, что он реален: возможно, в следующий раз, когда я приду, ручка найдется. Похоже, она прекрасно выстроила мизансцену. Хитрость девчонки потрясла психолога до глубины души.

Удовольствовавшись простой шариковой ручкой, он удобно устроился в кресле и положил блокнот на колени. В янтарном свете от пылающего камина, убаюканный музыкой, он делал записи, время от времени откусывая от лепешки, лежащей рядом на столике, или смакуя вино. Закончив краткий отчет, перечел свои записи с бокалом «Нобиле» в руке.

После сегодняшнего визита он пришел к важному выводу.

Накануне Майя Сало, желая убедить его заняться этим случаем, произнесла такую фразу: «Неделю назад, ни с того ни с сего, Эва попросила прогнать маленького дружка, сказала, что больше не хочет с ним играть…»

Но Джерберу вовсе не показалось, будто Эва хочет избавиться от воображаемого приятеля. Она не готова от него отделаться по той причине, что сама создала его, преследуя собственные цели.

Она хочет, чтобы мы поверили, будто он приказывает, что делать. На самом деле это она пользуется воображаемым другом, чтобы манипулировать нами.

В этой необычной дружбе девочка вовсе не играла страдательную роль. Пытается уверить всех, будто она — жертва, не сомневался психолог, чтобы затем без помех продолжать свои мистификации. Но мотив такого поведения заключался не в том, чтобы заставить окружающих поволноваться: Эва действовала не из садизма, и не заботы Майи или синьоры Ваннини о ее здоровье служили ей наградой.

Ее цель абсолютно типична для ребенка: Эва всего лишь хочет обратить на себя внимание.

Джербер был уверен, что, воздействуя на тех, кто находится с ней рядом, девочка пыталась передать послание матери, находившейся далеко.

Агорафобия.

Психолог целиком и полностью разделял мнение домоправительницы. Синьора Ваннини выразилась ясно: графиня Онельи Кателани считала дочь для себя помехой, поэтому почти никогда не приезжала домой. Расстройство Эвы, по сути, было ей на руку: матери, не желавшие, чтобы их осуждали за безразличие или холодность, охотно исключали детей из своей жизни и прятали их подальше от окружающих.

Так девочка, которую никто не должен был видеть, создала невидимого мальчика, заключил Джербер.

Он говорит, что покажется, когда наступит момент.

Доктор, напротив, был уверен, что уже его видел.

Эва И ЕСТЬ мальчик, а мальчик И ЕСТЬ Эва.

Вот так, очень просто — и об этом не следует забывать. Тем не менее во время разговора Джербер пару раз чуть было не поверил, что в комнатке вместе с ними находится призрак Дзено Дзанусси.

Время реагирования.

Вот что вводило его в заблуждение. Каждый раз, когда Эва обращалась к пустому креслу за инструкциями, интервал молчания, достаточный, чтобы получить ответ, не выбивался из графика, как будто в самом деле происходил диалог.

Изумительно разыгранный фарс, подумал Джербер. Просто невероятно.

Но он снова признал себя глупцом, задавшись вопросом, почему безумная мысль о том, что он присутствует при паранормальном явлении, в какой-то момент завладела им, заставив внутренне содрогнуться.

Эва сконструировала воображаемого друга специально для меня, заключил Джербер.

Единственное объяснение всем синхроничностям в этом спектакле. Слово «Аримо» в письме. Пять лет, возраст маленького героя. Смутный намек на футболку «Фьорентины», которую Дзено носил не снимая.

Он сказал, что у него ее больше нет.

Отсюда психолог вывел, что Эве известна история Батигола и ее детали девочка использовала с большим мастерством. Ее юный возраст не должен вводить в заблуждение: в десять лет ребенок вполне способен сочинить такое. Ему приходилось лечить детей, которые разрабатывали куда более дьявольские планы в пику взрослым.

Леонардо, всего шести лет, требовал безраздельного внимания матери до такой степени, что убедил ее, будто отец тайком его избивает. Даже сам наносил себе синяки, чтобы отдалить родителей друг от друга.

Возможно, Эва и не замышляла ничего дурного, подумал Джербер. Девочка могла и не знать, как глубоко запечатлелись в нем отдельные детали истории Дзено. Возможно, она просто хотела его поразить, заставить поверить. Вывести его из равновесия и расстроить вовсе не входило в ее планы.

В ее комнатке на столе психолог заметил компьютер с единорогами на светящихся наклейках. Эва попросту выудила информацию из интернета. Там она и наткнулась на самое примечательное событие, связанное с личной жизнью улестителя детей: то, что произошло на его глазах, когда ему было одиннадцать лет.

Да, так оно все и было, убедил себя Пьетро Джербер.

Отложив блокнот с записями, он встал с кресла и вынул айпад, хранившийся в ящике книжного шкафа. Прислонившись к стене, стал просматривать онлайн старые выпуски местных газет.

Тем, кто придумывал заголовки в «Ла Нацьоне», всегда нравились пафосный тон и эффектные фразы, даже если то и другое никак не сочеталось с материалом статьи. «В Порто-Эрколе орудует монстр?», «Кто похитил малыша Батигола?» — такие кричащие заголовки не могли не привлечь десятилетнюю девочку.

«Но как Эва могла связать это со мной?» — задумался Джербер.

В статьях не упоминались ни он, ни другие ребята из компании в Порто-Эрколе: все они были в то время несовершеннолетними, и их личности нельзя было раскрывать. Но в скором времени Джербер наткнулся как раз на то, что надеялся найти.

Интервью, которое дал Пьетро Дзанусси в десятую годовщину исчезновения его младшего брата.

По такому случаю на кладбище Порте-Санте провели странную церемонию, которая привлекла внимание прессы. Мама Дзено предложила друзьям и знакомым положить в небольшой сундучок что-нибудь напоминавшее о ее сыне: какую-то вещь, письмо, фотографию. Потом сундучок поместили в семейном склепе, поставив плиту с именем ребенка.

Джербер вместе с синьором Б. тоже присутствовал; ему как раз исполнился двадцать один год.

На следующий день они узнали, что Пьетро Дзанусси, воспользовавшись случаем, излил перед журналистом все свои чувства и назвал имена свидетелей произошедшего, теперь уже «достаточно взрослых, чтобы публично взять на себя ответственность». С горечью отзывался он о старших товарищах Дзено, которые, по его словам, «должны были лучше присматривать за малышом», а кроме того, упомянул о знаменитой футболке «Фьорентины» с номером девять, благодаря которой братишка получил свое прозвище. И, хотя слово «Аримо» не прозвучало, в его словах содержался зловещий намек на игру в восковых человечков.

Именно эту статью, должно быть, и прочла Эва.

«Пьетро Дзанусси…» — повторил про себя Джербер. Как винить старшего брата за то, что он на них на всех ополчился. В то проклятое лето Дебора приняла Дзено в компанию, хотя ему было всего пять лет, но только потому, что старший брат их бросил, присоединившись к группе подростков. Дебора была влюблена в Пьетро Дзанусси, вспомнил Джербер. Все это знали. И, включив Дзено в компанию, надеялась привязать к себе его брата. Они всего один раз поцеловались, и для обоих то был первый поцелуй. Но все закончилось раз и навсегда из-за того, что случилось после.

Кто знает, как сложились бы отношения Деборы и Пьетро Дзанусси, если бы маленький Батигол не канул в небытие.

Джербер не стал строить фантастических предположений — зачем лишний раз растравлять себе душу. Хотя воспоминания нагнали на него тоску, он в принципе мог быть доволен собой и убрал айпад, ни на секунду не сомневаясь, что разоблачил воображаемого друга Эвы. Надо признаться, оставались кое-какие сомнения, но только потому, что исчезновение малыша его до сих пор глубоко затрагивало. Разум видит то, что хочет видеть, часто повторял синьор Б. И слышит тоже.

Если ты нам не веришь, он не будет с тобой говорить.

Фраза Эвы теперь обрела смысл.

Было чуть за полночь, и Пьетро Джербер ощущал приятную усталость. Завтра он найдет по возможности мягкий способ с помощью гипноза войти в психику девочки и поможет ей освободиться от обмана, который она сама создала и из которого не в силах выбраться. Он просто обязан ей помочь — ведь если все остальное придумано, синяк, который доктор заметил на ее запястье, настоящий. И раз Эва ради подкрепления собственной истории даже способна причинить себе боль, она в серьезной опасности.

Хорошая мысль пришла ему в голову — не возвращаться домой, а зайти сюда, в кабинет. Одного вечера хватило, чтобы расставить все по своим местам, истолковать с точки зрения здравого смысла и избавиться от глупых суеверий. Он устал, но поработал не зря. День выдался насыщенный, и теперь он хотел одного — вернуться к себе в квартиру и выспаться, вознаградив себя за бессонную ночь, которую провел накануне из-за письма Эвы. Тем временем по радио Эрик Сати сменил Мендельсона, зазвучали сладостные ноты «Гимнопедии № 1». Перед тем как погасить огонь в камине, Джербер решил дослушать эту вещь и налил вина еще на два пальца, чтобы вознаградить себя за отличную работу, проделанную этим вечером. Он это заслужил.

Поднося бокал к губам, он услышал свист.

И оцепенел. Первая мысль родилась невольно, нечто вроде безусловного рефлекса, связанного с воспоминаниями детства.

Восковой человечек ищет меня.

Такую несуразную мысль он тут же выкинул из головы, но спешно выключил приемник. Во внезапно наступившей тишине его беспокойство усилилось. Свист был коротким, но продлился достаточно, чтобы Джербер разволновался. И сделал то, что делают все, когда нечто необычное и, на первый взгляд, безобидное неожиданно вторгается в привычный ход вещей: прислушался, дожидаясь повторения. Но не дождался.

Поскольку свист мог доноситься только от входа в мансарду, Джербер, едва опомнившись, поставил бокал и выглянул в темный коридор. Он чувствовал себя дураком, но все же был уверен, что ему не послышалось. Набрался храбрости. До приемной было шагов десять, он прошел их вслепую, прислушиваясь к каждому постороннему звуку. Добравшись до цели, увидел, что все креслица пусты. Но комнату заливал неяркий лунный свет, проникавший через слуховое окно на лестнице.

Дверь в студию была неплотно прикрыта.

Не раздумывая, почему так вышло, Джербер вознамерился с силой захлопнуть ее, бросая вызов окружающей тьме.

Но что-то мешало.

Он опустил взгляд: на полу лежал какой-то предмет. Джербер наклонился, чтобы его подобрать. Когда разглядел, что это такое, все его построения обрушились. В лунном свете сверкала, словно в насмешку, его авторучка.