Мгновения Летнего Сада. Переиздание

Дмитрий Шмельков

Между юнкером и графской дочерью возникают чувства в следствии случайного происшествия в Летнем Саду. Но на пути их отношений возникает однокашник юнкера — барон Блихер, решивший помешать этим отношениям подлым способом. Неприязнь между юнкерами приводит к дуэли, которая стала причиной дальнейших испытаний храбрости, чести и любви.

Глава вторая. Его первые разы и не первые его взыскания

Апрель 1877 года.

Могло быть и хуже, думал Шилякин лёжа на жёстких нарах камеры гауптвахты, разглядывая паутину под потолком. Мне всего-то двое суток, а ты, похоже тут проведёшь всю свою недолгую жизнь, глядя на паучка подумал Данила. Шилякин никогда не отличался своим идеальным поведением в училище, и различного рода взысканий у него хватало, но гауптвахта это был его первый раз. Опоздание из увольнения — раз, в нетрезвом виде — два. Было бы достаточно даже и для отчисления, вот только Данила был на хорошем счету у преподавателей, и ротмистр Завьялов лично походатайствовал перед начальником училища не отчислять перспективного будущего офицера, а попробовать перевоспитать.

На разговоре с ротмистром Данила не придумывал никаких историй, но и правды не рассказал. Просто виновато молчал и соглашался со всеми эпитетами в свою сторону. Ротмистр отличался вспыльчивым характером, но немного отойдя всегда по-отечески вёл доверительную беседу с подопечными, поучал, давал советы — настоящий офицер-воспитатель, за что и был уважаем юнкерами. Он действительно заботился о подопечных. И в финале крайнего разговора по причине опоздания Шилякина, поведал:

— Я бы Вам советовал, юнкер — лучше подбирайте товарищей. Блихер пришёл вовремя, а Вы опоздали. Вы, понятное дело, мне уже не расскажете, что там стряслось, но этого и не требуется. Симеон Карлович меня полностью осведомил, что Вы возвращению в расположение училища предпочли компанию юной особы.

Шилякин не удивлялся, он прекрасно знал, насколько подлой в действительности была душонка Блихера. Он никогда не стеснялся пользоваться своей подлостью для достижения целей, особенно когда нужно было выглядеть лучше остальных.

— Он вовсе мне не товарищ, сам прилип ко мне в увольнении. Я направлялся к маменьке, пока не случилось то, что стало причиной моего опоздания.

— И что же случилось?

— Блихер Вам не рассказал?

— Рассказал, как Вы уехали на карете с графиней Литке. Я уж не знаю, что за манеры имеет упомянутая особа, просто так пригласить в свой экипаж молодого кадета.

— Это всё, что он доложил? — перебил его Шилякин.

— Собственно да. А у Вас появилось чем дополнить?

— Никак нет. — Данила налился злостью. Мерзавец поведал ротмистру только часть правды. Да ну и пусть, это уже предмет их персональных отношений. Шилякин сам ничего не рассказывал и не собирался. Но этот же подлец не оставил инкогнито дамы, да ещё и в таком нелицеприятном свете. Просто так это оставлять нельзя.

Его раздумья прервал скрежет тяжёлого засова. Дверь распахнулась и в проёме появился вахмистр.

— Шилякин, на выход, к начальнику училища.

Ему выдали обратно его кепи, ремень и личные вещи. Когда сопровождали в каземат, всё это изъяли и в тот момент Данила не обнаружил в кармане старый серебряный отцовский портсигар. Сам Данил не курил, но это всё, что у него осталось от родителей и ценность упомянутого предмета для него была высока.

***

Маму он не помнил совершенно, она умерла во время родов вместе со вторым ребёнком, оставив двухлетнего Данилу с его отцом. Шилякину было двенадцать лет, когда его отец погиб при загадочных обстоятельствах по пути в Москву с купеческим обозом. Их маленькую Петербургскую квартирку и всё крохотное имущество изъяли за долги отца, а самого Данилу определили в воспитательный дом.

Данила был старательным ребёнком. Всё, что требовал от него отец — это только учиться. Все свои немногочисленные средства он вкладывал в обучение сына. Благодаря нескольким годам обучения в гимназии маленький Данила приобрёл способности к наукам. И после отчисления за неуплату и определения в воспитательный дом Данила оставался прилежным учеником. Однажды, когда до выпуска оставалось два года, на пороге воспитательного дома появилась дама, представившаяся родственницей Данилы. Шилякин не знал её и знать не мог. Дама назвалась вдовой Пантелеевой Маргаритой Егоровной, бывшей супругой одного из взыскателей долгов отца Данилы.

— Наверное это, должно принадлежать Вам. — во время знакомства с Данилой Маргарита Егоровна протянула ему в руки металлический прямоугольник из потемневшего от времени и отсутствия ухода серебра. — Эта вещь хранилась у моего мужа в рундуке с кучей разного скарба. После его смерти я разбирала все его пожитки, и наткнулась на этот предмет. Муж был ужасно жадным и не стал продавать его, наверное, по причине его дешевизны. Я было хотела сама его продать, как и всё остальное, но обнаружила на задней крышке гравировку с фамилией и инициалами. Я вспомнила, что мой муж когда-то вёл дела с человеком обладателем этих инициалов, а моя служанка, проживавшая по соседству с вами, рассказала мне историю о его гибели и о Вас. И мне показалось, что этот предмет может быть очень ценным для Вас. Пусть хоть что-то хорошее останется от моего покойного супруга.

Данила покрутил в руках портсигар, открыл, понюхал. В нос ударил с детства знакомый запах отцовских папирос «Зефиръ» производства петербургского товарищества Лафермъ. Сухой аромат этих папирос нравился Даниле. Иногда, когда отец перекладывал из коробочки папиросы в портсигар, а саму пачку оставлял на столе, Данила нюхал запах картона, смешанного с табаком. Это был особый запах, запах который ассоциировался у Данилы с отцом. Это был запах отца.

Данила закрыл портсигар и повернул его к себе обратной стороной, на которой аккуратным типографским шрифтом блеснула гравировка «Шилякинъ В. К.». Данила поднял наливающиеся слезами глаза на даму.

— Вы правы — это единственное, что у меня осталось от отца. Спасибо Вам большое.

— Это ещё не всё молодой человек. Мой муж был не очень порядочен, этот прощелыга оставил немало людей без средств к существованию, но его знали многие люди из высшего общества, так как он периодически оказывал им услуги различного частного толка. Одним из его давних контактов является действующий начальник Санкт-Петербургского пехотного юнкерского училища. Я так же с ним немного знакома и третьего дня я имела встречу с ним. Мы помянули моего усопшего мужа, и я вспомнила о Вас, молодой человек. И знаете что? Вы получили рекомендацию на поступление для прохождения курса училища. Я немного осведомилась о Ваших успехах в обучении и уверена, Вас ждёт прекрасная карьера.

Отец всегда мечтал, что по окончании гимназии, Данила поступит в Императорский Санкт-Петербургский университет, но принимали туда только молодых людей, получивших аттестат зрелости в гимназиях Санкт-Петербургского округа. И шансов на поступление у Данилы — выпускника воспитательного дома не было ни единого. Он никогда не представлял себя военным. Но такие шансы даются крайне редко и Данила, конечно, не стал раздумывать. Видать судьба такая — стать офицером Российской Империи.

Супругам Пантелеевым господь не дал своих детей. И Маргарита Егоровна уже отчаялась воспитать своего ребёнка. Муж категорически был против взять на воспитание малыша из приюта, а когда супруг скончался от праздного образа жизни, Маргарите Егоровне было уже сорок два года. В этом возрасте в одиночку воспитывать малыша она не решилась. Но перебирая пожитки покойного нашла этот портсигар. Позже, выяснив принадлежность предмета, мадам Пантелеева приняла решение — во что бы то не стало помочь мальчишке, который лишился всего из-за её супруга. Таким образом с момента знакомства с Данилой, Маргарита Егоровна стала регулярно его навещать в воспитательном доме. А по окончании года, благодаря старым связям мужа похлопотала о его переводе в Императора Александра II кадетский корпус, где Данила и получил лучшую из возможных подготовок к поступлению в юнкерское училище.

Данила не верил своему счастью. Эта женщина осветила дорогу в его будущее, в котором Шилякин должен был стать кем-то, а не просто сыном неудачливого купчишки, сгинувшего где-то на тракте, без ясного будущего и надежд на хорошую жизнь. Охваченный материнской заботой женщины, голодной до воспитания ребёнка, он был так благодарен судьбе и самой Маргарите Егоровне, что в скорости стал называть её маменькой. Все увольнительные и выходные он всегда проводил в доме мадам Пантелеевой, в котором у него была своя комната (чего у него не было никогда). Завтраки, обеды и ужины за столом в светлой столовой из хорошей посуды и серебра, Данил всё это ценил и всячески старался помогать маменьке в свободное от учёбы время.

***

В тот день он тоже должен был прибыть домой, но настырный Блихер привязался к нему с самого начала увольнения и не отставал, а к завершению дня затащил его в Летний сад, где по стечению обстоятельств он стал спасителем тонущего графского мальчишки и познакомился с прелестной графиней фон Литке. Сейчас его душу мучило раздвоение эмоций. С одной стороны — прекрасная фон Литке, её поцелуй благодарности в щёку, от которого Шилякин до сих пор порхал в облаках. С другой — утраченный отцовский портсигар, единственный предмет, связывающий его с прошлым, который, наверное, лежит сейчас где-то на дне Карпиева пруда.

Данила шагал по коридору по направлению к приёмной начальника училища. Всё-таки решили отчислить — подумал Данила. Просто так к начальнику не вызывают, видимо ротмистру всё-таки не удалось убедить начальство.

— Юнкер Шилякин прибыл по приказу Его Превосходительства. — Данила, вытянувшись в струну стоял перед адъютантом начальника училища.

Адъютант придирчиво осмотрел внешний вид юнкера, слегка скривившись цыкнул и сказал:

— Одну секунду, доложу. — и ненадолго скрывшись за дверью приёмной, вернулся. — Проходите, Его Превосходительство ждёт Вас.

Шилякин кивнув, прошёл в большое светлое помещение, с резными книжными шкафами по периметру стен и таким же столом. По середине кабинета стояли начальник училища генерал Усковкий Платон Николаевич и высокий господин в статском костюме из дорогого английского сукна серого цвета. Некоторые черты его лица показались Даниле знакомыми — темные, коричневые глаза с острым пронизывающим взглядом, их посадка и форма лица. Общую картину его образа увенчивали шикарные седые усы с подусником и роскошными бакенбардами, точь-в-точь как у Его Императорского Величества.

— Ваше Превосходительство, юнкер Шилякин по Вашему приказанию прибыл. — щёлкнув каблуками кивнул Данила, отрапортовав.

— Что за внешний вид, юнкер, потрудитесь объяснить. — генерал блеснул угрожающе блеснул пенсне, он явно чувствовал испанский стыд за юнкера перед этим высоким господином.

— Виноват, Ваше Превосходительство. Отбываю наказание в виде двух суток гауптвахты.

— Это за что же это Вы Платон Николаевич такого-то героя в каземат определили? — вопросил к генералу высокий в штатском.

— Эм… Юлиан Петрович, видимо какое-то недоразумение. Сейчас выясним. Смирнов? — он пасмурно посмотрел на адъютанта и стрельнул глазами на господина в сером, мол объясняй. Адъютант вытянулся шомполом, раскрыл папку и доложил:

— Юнкер Шилякин отбывает наказание по накопительному принципу, включая последнее опоздание из увольнения со двора в пьяном виде. По докладу другого юнкера, прибывавшим с ним в увольнении, отказался возвращаться в расположение училища с целью ухаживаний за какой-то молодой особой. — он захлопнул папку и щёлкнул каблуками — закончил.

Данилу снова охватила злость. Блихер — подлец!

— И вовсе всё было не так! — женский, очень знакомый Даниле голос, раздался из левого угла комнаты, куда еле дотягивался свет от окон. Там стоял журнальный столик с чайным сервизом. У стола стояли два кресла, в одном из которых с чашкой в руках сидела она — графиня Надин Юльевна фон Литке. И не заметил же! Данила еле заметно улыбнулся и снова покраснел, как в тот раз, в доме графа.

— Юнкер, спас моего маленького брата и сына графа фон Литке, да папенька? — Надин Юльевна, поставила чашечку на стол и подошла к отцу, взявшись обеими руками за локоть графа. При этом она смотрела на юнкера улыбаясь и тоже совсем слегка зарделась щеками.

«Господи, как ей это идёт!» — подумал Данила. Его же щёки пуще прежнего налились красным.

— Здравствуйте, Его Величества Юнкер Шилякин. — в лёгком книксене поприветствовала юнкера графиня.

— Здравствуйте, Ваша Светлость! — Шилякин по-строевому повернулся к графине, как и прежде щёлкнул каблуками и кивнул головой.

— Ну что же мы… — господин фон Литке старший, подошёл к Даниле и протянул тому руку.

— Граф Юлий Петрович фон Литке, отец чудесно спасённого Вами дитя. — он крепко схватил за протянутую в ответ руку юнкера и сильно потряс. — Вы настоящий герой! — он обернулся к генералу, не отпуская руку юнкера.

— Его просто необходимо наградить, Платон Николаевич.

— Обязательно сделаем Ваша Светлость, но следуя предписаниям, с него не снимается вина за опоздание и пьяный вид.

— Но генерал, — графиня вступилась за юнкера, — Он был совсем мокр, конечно, он опоздал, пока прачка приводила в порядок его форму. И он совсем не был пьян, он выпил бокал красного вина, чтобы не заболеть. Считайте, что я его заставила.

— Погоди Нади, — граф прервал дочь, и оторвавшись от руки юнкера обернулся к начальнику училища:

— Действительно, генерал, господин юнкер не мог явиться в неподобающем виде в училище. Мои слуги привели его мундир в порядок, ну а что до бокала вина… ну кто из нас в его возрасте не имел подобных практик?

Генерал, покачался на каблуках, скрипя паркетом, немного нахмурил густые как два кустарника серебристой полыни брови.

— Думаю, мы сможем найти выход из ситуации. — он сложил руки на груди, поднёс руку к лицу и задумчиво пощипал пальцем бороду. — Смирнов, передайте моё распоряжение — отменить двое суток гауптвахты для юнкера Шилякина, ротмистру Завьялову — назначить юнкеру в наказание за опоздание из увольнения три часа аиста. Думаю, будет достаточно.

Адъютант раскрыл папку и что-то записал в неё.

— А по награде мы определимся немного позже, ежели позволите. — и вопросительно взглянул на графа.

Фон Литке посмотрел на дочь, и та, улыбнувшись и кивнула.

— Считаю, вполне справедливо. Но по награде не поскупитесь, Платон Николаевич.

Генерал чинно поклонился графу. И обращаясь к Шилякину:

— Можете быть свободны, юнкер. Возвращайтесь в расположение. — и потеряв интерес к Даниле пригласительным жестом поманил графа для разговора к сервированному к чаепитию столику.

Шилякин щелкнув каблуками, кивнул. Он мимолётно посмотрел на графиню, та улыбнулась и застенчиво опустила свои шоколадные глазки. Данила развернулся на каблуках и печатая шаг вышел из приёмной генерала.

Шилякин шёл от кабинета начальника училища, не раздумывая ни об отменённом наказании, ни о первой предстоящей награде, мысли юнкера занимал только лишь её взгляд и милый румянец. Никакие награды или наказания сейчас не имели никакого значения. Только этот взгляд, который он больше никогда и не мечтал увидеть, он так прекрасен. Но мысли его прервал женский голос.

— Юнкер, постойте! — всё тот же прелестный девичий голосок окликнул Данилу, он остановился как вкопанный и обернулся. К нему, придерживая платье, спешила она.

— Шилякин, погодите. — Данила сделал несколько шагов навстречу.

— Данила, можно я буду называть Вас просто — Данила или Шилякин? — румянец не сходил с её личика. Она хлопала ресничками, всё, как и прежде застенчиво улыбаясь.

— Как пожелаете, графиня. В смысле, конечно, Ваша Светлость, зовите просто Данила или Шилякин, как Вам будет угодно.

— Ну я же просила, оставьте эти «ваши светлости». Вы тоже можете просто называть меня как папенька — Нади.

— Да, Ваша Светлость… В смысле, так точно…

— Шилякин!

— Простите. Конечно, Нади.

— «Конечно, Нади». Мило. — она приподняла куда-то под шляпку свои кофейные глазки. — Так-то лучше! — и ещё шире улыбнулась. — Ну не смущайтесь так, я обычный человек. Все эти звания, чины — это такой пережиток, стариковские условности. Хотя, Вам как военному человеку, это не совсем понятно.

— Ну почему же… — помялся юнкер. — Я же не всегда им был.

— Ну вот и отлично! Ах, да! Я чуть не забыла, зачем так бежала к Вам. — она открыла клатч, который всё это время держала в руке и достала оттуда блестящий металлический прямоугольник. — Вот возьмите, это, наверное, Ваше. Правда инициалы другие. Вы обронили у нас в доме, наверное, когда переодевались или прачка забыла вернуть после чистки и сушки. Я взяла на себя смелость распорядится почистить его, а то он совсем потемнел. Может от воды, в которую Вы так геройски нырнули за моим братиком.

Она протянула в облачённой в белую кружевную перчатку ручке его отцовский портсигар.

— Благодарю Ваш…, эм… Благодарю, Нади. Я думал обронил его в пруду. Это действительно очень ценная для меня вещь. А инициалы моего отца.

— Вы когда-нибудь мне обязательно расскажете. Договорились? У Вас же увольнения по воскресениям?

— Если не заработаю ещё парочку взысканий — да. — ответил Данила.

— Отлично. Вы уж постарайтесь, и мы обязательно ещё увидимся. Если Вы, конечно, не против.

— Эм… я… — но она не дала ему закончить спутавшуюся мысль:

— А сейчас мне надо бежать к папеньке, а то заволнуется. Тут столько молодых людей в красивой форме, и я одна дама в этом кругу. — она хихикнула, сделала книксен и поспешила обратно. Но не сделав и пары шагов, остановилась. Обернулась, оглянулась по сторонам и снова подошла к Шилякину. Посмотрела в его бирюзовые глаза, приподняла вуалетку на шляпке, и снова сделала это — обожгла всего Шилякина, заставляя оторваться его пятки от земли, кружиться голову, прикоснувшись своими мягкими, горячими губками к его щеке. Её румянец был уже совершенно нескрываемо очевиден, она снова хихикнула и упорхнула как прекрасная белая птичка.

Шилякин стоял, не чувствуя ног, если бы сейчас он попытался сделать хотя бы шаг, он бы обязательно грохнулся на паркет. Данила так и стоял, гладя как прекрасно порхает белой голубкой графиня по имени Нади.

***

Три часа аиста — ерунда, не привыкать, он был если не чемпионом по стоянию на одной ноге, то в тройке сильнейших уж точно. Отстояв своё наказание, перед отбоем готовясь ко сну, Шилякин достал из кармана портсигар. Он так блестел, как будто его только что передал обладателю изготовивший его мастер. Ни единой царапинки, предмет был отполирован идеально, все мелкие шероховатости и заусенцы были убраны. Данила спохватился, раскрыл его и вдохнул запах внутренностей. Слава Богу, запах тот же — эта главная ценность портсигара. Изнутри выпорхнул и сделав оборот лёг на койку маленький белый листочек. Данила поднял его, он пах её духами.

— О, Шилякин, неужто Вам любовное посланице?

Шилякин обернулся. В проходе между койками стоял Блихер и скабрёзно ухмылялся.

— Ваше, Блихер, поведение недостойно высокого звания барона! И впредь я не жалю иметь ничего общего с Вами и Вашим обществом. Увольте меня от своих шуточек, они равно низки с вашим достоинством. Честь имею!

Данила развернулся и вышел в комнату для умывания. Там из окна, бил бледный лунный свет, он подошёл к нему и поднёс листочек к глазам. На белом прямоугольнике красивым дамским подчерком было написано:

«В одно из воскресений, на известном Вам месте, в известное Вам время. Жду. Н.».

Сердце заколотилось с сумасшедшей силой, наверное, даже самый быстрый кросс не заставил бы его трепетать так сильно. Данила ещё раз поднёс листочек к глазам, прочитал и вдохнул аромат её духов.