Невская русалка

Дмитрий Чудсков

Молодой поэт попадает в круговерть событий, предшествующих концу света 2012 года. Люди, животные, инопланетяне, ожившие изваяния и представители низшего астрала – вот персонажи стихотворной фантасмагории. Ну, и куда же без любви?!Куда мчится этот «мир, закусивший удила», не разболталась ли вконец наша старенькая земная ось?

Корректор Сергей Барханов

Иллюстратор Максим Литвинов

© Дмитрий Чудсков, 2023

© Максим Литвинов, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0050-4337-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1.

Газеты нападают

Я был так молод в этот год,

Когда на набережной Ниццы,

Под солнцем тая, как мокрица,

Беспечный тешился народ,

Болтая вздор и небылицы,

Что близится времён исход.

Мол, вдруг индейский календарь

Не врёт, и очень может статься,

Что год две тысячи двенадцать

Последним станет, чтоянварь

Навряд ли нам застать удастся.

А всё ж тот год умчался вдаль,

А солнце дарит людям свет.

Всё так же мир неколебимый

Летит в простор необозримый,

Но кто теперь нам даст ответ:

Была ли та угроза мнимой?

Быть может, молодой поэт?

* * *

Облокотясь о парапет,

Искал я новых вдохновений.

Мне дела не было до мнений

Пустых и болтовни газет.

Меж ветра свежих дуновений

Замыслил было я сюжет.

Но непоседа летний бриз —

Он что-то доносил такое,

Что не давало мне покоя.

Средь звуков, что в один слились,

Сумел я различить родное,

Судьба шепнула: «Оглянись».

Я обернулся. Две подружки

За чашкой кофе щебетали

По-русски. Подойти? Едва ли.

Прогонят тут же хохотушки.

Я продолжал взирать на дали,

И вдруг, представьте, как из пушки,

На брег шальной ворвался ветер,

Он начал всё подряд волочь.

Он был до баловства охоч.

Ко мне он мчался при газете,

Желая, видно, мне помочь,

И стал теперь за всё в ответе.

Газета взмыла, понеслась,

Порхали в воздухе страницы,

Прохожие отворотили лица,

Она же, словно с перепугу,

Зависнув, начала валиться

На стол к болтающим подругам.

Я ринулся судьбе навстречу

И вмиг проказницу достал.

Пред девушками я предстал

Как бог младой. Лучист и светел,

И нимб над головой блистал,

И волос чуть тревожил ветер.

Они сидели недвижимы

И жадничали улыбнуться,

Надменные. Глаза смеются,

Эмоции неудержимы,

Как ни крути, они прорвутся

Сквозь чопорность и слóи грима.

«Что встал? — повис немой вопрос. —

Мы клоуна не вызывали.

Иди-ка, мол, глядеть на дали».

Обидных слов не взяв всерьёз,

К тому же их и не сказали,

Я с расстановкой произнёс:

«На вас газета нападала…

Я спас, позволите присесть?»

«Уже садитесь, вы уж здесь,

Неужто зря козлом скакали.

Заход ваш решено зачесть,

Ещё такого не видали».

Мы познакомились. Эльвира —

Та, что вступила в разговор.

Любовь — молчала до тех пор,

Такая вся… как из эфира…

И голос, что ручей меж гор,

Как дуновение зефира,

Промолвил: «Много ль довелось

Опасных отловить газет

У побережья?“ — „Вовсе нет,

Напротив. Мне искать пришлось

Уединения. Я — поэт,

А вы, мол, «видим вас насквозь».

«Поэт?! И будете читать

Для нас свои произведенья?» —

Спросила Люба. «Без сомненья,

Коль вы готовы мне внимать.

Стихи томятся в нетерпении,

Желая слух ваш ублажать».

И я читал. Своё, из Блока,

Из нынешних, да неизвестных,

Вадима Шефнера чудесных

Я почитал стихов немного,

И озорных, и полновесных,

Но знал я меру монолога.

«Как у судьбы рука легка, —

Сказала Люба. — Что за лето!

Вчера (спасибо интернету)

Встречали Эле жениха,

Сегодня — слушаем поэта,

Внимаем красоте стиха,

И я ещё готова слушать,

Серьёзных и белиберды.

Подруга, что же скажешь ты?»

Та отвечала: «Было б лучше

Без философской скукоты,

Но слог хорош. Ласкает уши».

Потом взглянула с хитрецой:

«Все говорят, что отпускные

Поэты вечно холостые.

Так вот, увидев вас в лицо,

Желают девушки простые

Узнать: вы спрятали кольцо?»

Я отвечал: «На дне вулкана

Моё кольцо нашло покой.

Чтоб путь земной окончить свой,

Ждёт. Огнедышащая рана

Откроется, и пламенной струёй

Сожжёт его, хотя романа

Два года как конец настал.

Но удивительное дело:

Пока в тартар не улетело,

Терзаться я не перестал.

Всё сердце каялось, болело.

Нет, я жене не изменял,

Любил её, но был поэтом,

А жить с поэтом — тяжкий крест.

Живут как люди все окрест,

А мы же ни зимой, ни летом

Родных не покидаем мест

И возмущаемся при этом,

Что гениев не признают,

Что все издатели — уроды,

Что критики в рабах у моды —

То воду, то помои льют,

И что духовной нет свободы,

И что, как прежде, тёмен люд.

Моя привычка рифмовать

Без удержу её бесила,

И наконец любовь остыла.

Хотел стишок ей прочитать,

Сказала: «Баста! Нету силы», —

И ключ швырнула на кровать».

У Любы навернулись слёзы.

«А что кольцо?.. И впрямь в вулкан?

Или фантазий ураган

Вас в поэтические грёзы

Увёл и образный обман

Собой украсил жизни прозу?»

Ну как же Люба хороша!

Как чудно говорить умеет.

Вот-вот пред нею занемеет

Моя ранимая душа.

«В Везувии, где пеплом веет

Из исполинского ковша.

Я нёс его точь-в-точь как Фродо,

Чем выше, тем труднее путь,

Всё тяжелей сжимало грудь

Порой с утра без бутерброда,

Но час настал. Кольцо швырнуть

Хватило силы — и свобода

Свои расправила крыла,

Лечу… хожу… брожу… один.

Поэт… художник… пилигрим.

«Никита, я всё поняла!

Вам срочно нужен псевдоним. —

Эльвира паузу взяла. —

Без псевдонима как же можно?!

Раз вы ещё и пилигрим,

Философ, жизнию гоним…

Как вам… Никита Безнадёжный?

Вы будете неотразим.

Друзья, должна я неотложно

Покинуть вас. Мне, право, жаль».

И пересмешница вспорхнула,

Едва подруге подмигнула,

Через плечо накинув шаль,

Исчезла средь людского гула.

* * *

Что дальше, как не догадаться:

Влюбился я, и влюблена

Была она, и дотемна,

И досветла… И надо ж статься:

Теперь она моя жена.

Пришлось мне сильно постараться,

И вот счастливая газета,

Теперь в формате А-четыре,

Уже висит у нас в квартире

На стенке, в рамке из багета,

Мила душе моей и лире,

Воспевшей сказочное лето,

Страстей и нег запретный плод.

А в ней рисунок со статьёй,

Где тень нависла над Землёй

И близится времён исход.

Пренебрегал я ерундой,

Я был так молод в этот год!