Вернуть или вернуться?

Дмитрий Соловей, 2020

Россия. Конец XIX века. Не гремят ещё революции, жив Александр III, Лев Толстой уже написал «Войну и мир», а Рудольф Дизель ещё не запатентовал свой двигатель… Главный герой, поддавшись на уговоры друга, покупает дом в старой части Краснодара и… открывает временной портал в 1887 год. До Октябрьской революции ещё тридцать лет. Есть время что-то изменить в истории.

Глава 6

Ещё неделю мы занимались намеченными планами.

В одной из газет, хранившихся почему-то на буфете, нашли вполне узнаваемый портрет царя Александра III.Имеющиеся газеты мы прочитали все от корки до корки, а затем занялись портретом. Серёга срисовал перьевой ручкой довольно похожее изображение. Размер был небольшой, где-то с ладонь. Из той же дрянной бумаги вырезали паспарту, вставили рисунок, добавили рисованных вензелёчков по краям и по две копейки начали успешно продавать у себя в лавке. Субботние торги оправдывали себя. Пятнадцать портретов ушли влёт. Я даже не ожидал такого спроса. Цена, конечно, была символичная, но для станичников и это деньги.

Черкесы и адыги подобным товаром не интересовались. Они в основном покупали соль и сахар. Табак, который мы всё равно весь имеющийся у купца расфасовали в наши самодельные пачки, разобрали горожане. Кому-то на сторону его предлагать не стали. А у себя в лавке выставили. Серёга на табаке и поймал Ничипора.

— Было восемь рядов по восемь пачек. Это шестьдесят четыре. При нас купили пятьдесят шесть. А у тебя по деньгам пятьдесят, — поставил он Ничипора перед фактом недостачи.

То, что парень подворовывает, мы уже догадывались, но не так же нагло? Ничипор пользовался тем, что Иван Григорьевич слёг, вот и шустрил в лавке. Купца серьёзно беспокоили почки. Но врача приглашать он категорически не хотел.

— Отлежусь, в баньке попарюсь, — отказывался Иван Григорьевич от услуг профессионального медика. — Микола, ты лучше за лавкой следи.

Мы с Сергеем и следили. Масло из семечек подсолнечника уже отжали и тоже начали им торговать.

Один мешок с семечками Серёга выкупил для своих нужд. Два дня потратил, чтобы очистить их от кожуры. Вначале обварил кипятком и изобрёл целое приспособление из двух вилок и палки, которое изображало блендер. После снова залил семечки водой. Ядра остались на дне, а кожура всплыла. Ядра семечек Серёга небольшими порциями истолок в ступке. Необходимые ингредиенты для приготовления халвы — сахар и белок куриных яиц — дома имелись. Взбивать этот белок, конечно, пришлось долго и всё теми же вилками. Но уже первая порция халвы, весом примерно с килограмм, показала, что получается вкусно и необычно.

Тут как раз какой-то праздник подошёл, и мы решили предложить необычные сладости в центральные магазины. Правда, немного пришлось потратиться на упаковку халвы. Картонки я покупал в книжном магазине. Ещё взял несколько листов специальной вощёной бумаги. Трафарет резал тоже из картона, и не один, а три, накладывая друг на друга. В общем, с упаковкой мы провозились раз в десять дольше, чем с самой халвой.

«Реклама — двигатель торговли», — напоминал я сам себе и не роптал.

Наши «Сласти из гарема» должны были иметь достойный вид. Картинка на коробке, изображавшая гаремную невольницу, поедающую якобы халву, получилась на грани приличий. Но пышнотелость и фигуристость «восточной красавицы» оценил даже дед Лукашка.

В каждой коробке халвы было примерно четыреста пятьдесят граммов. Местным мерить в фунтах было проще, вот мы и подстраивались под этот вес.

Десять коробок отнесли в ресторан, вместе с небольшим кульком скола, мелких кусочков халвы. Это чтобы покупателю давали попробовать продукт. Халву, безусловно, здесь знали, но тут всех подкупала коробка и оформление. В ресторан мы сдали по пятьдесят копеек и сильно пожалели, когда в бакалейном магазине приказчик заплатил за коробку рубль. Кто бы мог подумать, что на халве мы заработаем шестнадцать рублей чистой прибыли?

Иван Григорьевич отнёсся к этому бизнесу скептически. Не факт, что в следующий раз у нас купят. Да, коробочка красивая, но без неё дешевле. Нам просто повезло, что попали на праздник. Не стоит ориентироваться на армянского купца Мирзояна, который продавал коробки шоколадных конфет по три рубля. У нас был не тот уровень.

Весь октябрь мы с Серёгой так и крутились. То стишки отнесём в газету, где за них уже стали платить по двадцать копеек, то портретики царя нарисуем, попутно продавая то, что имелось в лавке, или, наоборот, скупая у тех же адыгов шерсть и кожу. А Серёге требовался местный гардероб и что-то на зиму. С большим трудом нам удалось сбыть за шесть рублей его кроссовки. Очень долго никто не хотел покупать пусть и хорошую, но странную обувку. За вырученные деньги собирались обеспечить его одеждой.

Первый же наш визит к портному потрепал нервы всем. И самому мастеру, и нам с Сергеем.

— Как такое вообще можно носить?! — возмущался выходец из XXI века. — Где ширинка? Что это за клапан? Уссаться можно, пока все пуговицы расстегнёшь.

— Шо вы такое говорите, господин? — обижался портной. — Очень хорошо на вас сели. Со спины хлястиком отрегулируем, а длину даже укорачивать не придётся.

Серёга на уговоры портного не повёлся и брать готовые брюки не стал. На следующий день мы принесли на показ джинсы.

— Можете повторить подобный крой? — поинтересовался Сергей.

Мастер на некоторое время выпал из реальности. Он ощупывал, выворачивал наизнанку, чуть ли не на зуб пробовал каждый шов. Наличие молнии повергло портного в настоящий шок.

— Здесь как раз я согласен заменить пуговицами, — заметил Сергей. — Но всё остальное хотелось бы похожее.

— Такой крой… это же новые лекала… — начал набивать цену мастер.

Не на тех напал. Серёга стал убеждать портного, что за возможность посмотреть такое изделие он нам сам должен доплачивать. Конечно, подобной строчки и обмётки швов никто не просит и даже клёпки на карманах не нужны. Впрочем, как и сами карманы. Но общий принцип брюк должен быть соблюдён.

Полдня мы просидели в заведении господина Петрова. Лекала были сняты, мерки проверены на изделии и на Серёге. Пришлось дожидаться, пока мастер раскроит ткань и сметает штаны на живую нитку.

— Сойдёт. — Серёга остался доволен результатом. — Я вам ещё свою рубашку принесу показать.

Полный комплект с рубашкой, жилетом и сюртуком обошёлся в семь рублей. Это мы ещё пальто не стали заказывать. Я пообещал Серёге выдать на зиму что-нибудь из гардероба Ивана Григорьевича. Сам купец с постели уже не поднимался. И доктора ему мы всё же пригласили.

— Три рубля взял! — возмущалась потом Павлина Конкордиевна.

Я тоже был возмущён. Как такового лечения эскулап не назначил. Выписал рецепт на опиум, и всё. Даже названия болезни я не понял.

— Tumores maturare atque aperire, — с умным видом произнёс доктор и велел готовиться к похоронам.

Ситников сразу потребовал батюшку. Напомнил мне, что завещание давно и по всей форме составлено. Правда, теперь каждый вечер приходилось сидеть у постели больного и слушать наставления о том, с кем торговать, кого опасаться, что и когда лучше покупать. Я всё записывал. Действительно, опыт у купца богатый. Не стоило терять такие наработки.

— Если Саркисян начнёт предлагать купить лавку, гони его в шею, — рекомендовал Иван Григорьевич. — И это… ещё Ваську, сына Катерины, я обещал взять в помощники. Посмотри по весне, может, пристроишь хлопчика. Ничипору не особо доверяй.

Порошок опиума облегчил Ивану Григорьевичу боли. Теперь он не кричал по ночам и даже выглядел немного лучше. Много спал, но когда не спал, требовал, чтобы с ним кто-то сидел. Поскольку слуг было не так много и все при делах, роль сиделки доставалась или мне, или Павлине Конкордиевне. Она, не в пример мне, к своим обязанностям относилась с душой. Мало того, ещё начала приводить в дом паломников, чтобы эти «святые люди» облегчали душевные страдания больного и развлекали разговорами. Правда, истории, рассказываемые этими паломниками, были далеки от религии.

— Как села на иголку, а та иголка по телу, по крови поплыла и прямо в сердце! — рассказывала очередная паломница «страшную сказку».

Народ, собравшийся послушать, только ахал.

— Драйва им не хватает, что ли? — задавался Серёга вопросом. — Что там психологи говорят по поводу таких любителей страшилок?

— Много чего говорят, но это в нашем веке, а не в девятнадцатом, — напомнил я. — Скучно им, вот и развлекаются, как могут.

Серёга после таких визитов долго приходил в себя. О запахе, исходящем от этих паломников, и говорить не хочу. Месяцами, а то и годами эти люди не мылись и таскали на себе буквально рассадник болезней и насекомых.

— У него по лбу вша ползла, а он её, как ни в чём не бывало, нам на пол смахнул! — делился Сергей очередным наблюдением. — Нельзя ли как-то уменьшить число этих гостей? Я боюсь уже в дом заходить.

С этим я был согласен. Тут один поход в баню — уже серьёзное развлечение. Нет, конечно, можно нагреть воды и на кухне поплескаться. Но так ещё больше экстрима.

Нам-то с ним скучать некогда. О походах в воскресенье в церковь я вообще молчу. А у нас ещё лавка и сумасшедшие торги по субботам…

Чем становилось холоднее, тем больше паломников стало появляться в городе.

— И чего их так много в последнее время ходит? — удивлялся Серёга.

— На Кубани теплее, чем в средней полосе России. Вот они к зиме и устремились поюжнее.

Я уже устал бороться с грязью и просто ждал, когда Иван Григорьевич отойдёт в мир иной и можно будет прекратить эти посещения.

Душещипательные же рассказы гостей были почти под копирку. О голодных регионах России, где едят человечину, о холере, тифе и неупокоенных мертвецах.

Очередную историю о неупокоенном мертвеце я остановился послушать только потому, что паломница рассказывала явно не сказку, а о своей жизни. В двух словах: эта женщина раньше была зажиточной мещанкой в Костроме. Потом случился пожар, да такой сильный, что сгорело пять домов. Зацепило меня в рассказе женщины то, что она убивалась по погибшему сыну.

— А батюшка говорит, что отпевать не положено, поскольку пристав бумагу не написал, — вытирала слёзы паломница. — Восемь годочков, как не стало моего Сероженьки, а батюшка не стал его отпевать. По мужу заупокойную справили, потому что нашли левую ногу в сапоге. А Сероженьку так и не отыскали.

В голове у меня ещё только складывался план, а женщина уже взялась вынимать из котомки какие-то бумаги.

— Метрика о крещении Сероженьки и документ от пристава, что пропал сынок без вести, — продемонстрировала паломница доказательства своей истории.

Ещё не веря в удачу, я подошёл, чтобы посмотреть бумаги. «Сергей Павлович Иванов 1865 года рождения 8 июля», — прочитал я. Такой шанс был один на миллион!

— А муж ваш из Сызрани? — задал я женщине вопрос.

— Нет, костромские мы, — повернулась она ко мне. — Родились и женились там.

— Надо же! — продолжал я валять дурака. — Один знакомый рассказывал о Павле Петровиче Иванове, но, наверное, не о вашем муже. Какого года рождения был ваш супруг? Точно не из Сызрани родом?

Через пять минут я уже знал всю родословную вдовы, и её день рождения, и покойного супруга. Потом я самолично насыпал ей в квас немного опиума и настоял, чтобы она осталась ночевать в доме.

Вернувшийся из лавки Серёга не сразу понял, почему я проявил такой повышенный интерес к обычной паломнице.

— Серый, это шикарнейший белый рояль, лакированный, с позолотой и точёными ножками.

— Чего? — оторопел Сергей.

— Рояль, как и положено для попаданцев, — пояснил я. — Документы! Твоя легализация! Как тебе нравится — Сергей Павлович Иванов? И даже бумаги имеются. Да что там бумаги, полная родословная родителей как на блюдечке подана! Даже описание примет совпадает.

— Я же не Иванов, — затупил Серёга.

— А кто у нас в доме знает твою фамилию? — напомнил я. — К тому же Ивановы настолько распространены, что совпадение никого не удивит. Я тут записал все данные с датами рождения «твоей» ближайшей родни.

— Хорошо, допустим, я из Костромы, а что делаю в Екатеринодаре?

— Пришёл искать мать. По слухам, она сошла с ума и подалась в паломницы. Ты её не нашёл и остался в городе.

— А то, что я почти два месяца живу у Ситниковых, ничего не значит?

— Кто там по прошествии времени вспомнит, когда приходила паломница, да и запомнит ли её кто?

С этими доводами Серёга согласился. Легализация его в этом времени была самой большой проблемой. Мы даже деньги откладывали на взятку. А тут и документы, и готовая легенда. Как таковых паспортов у жителей России в это время не было. Их имели только те, кто выезжал за границу. Для всех остальных выписывались по мере надобности другие бумаги. К примеру, у Ивана Григорьевича Ситникова было «Свидетельство о принадлежности к купеческому сословию». С такой бумагой путешествовать по России нельзя. Для переездов требовалось брать в канцелярии особый «Билетъ для жительства в разных губерниях». Срок его действия был ограничен. Как писалось в «Билете», если особа, кому выдан «Билетъ», «въ течениiи льготного месяца после сего срока не явится, то съ нея поступлено будетъ какъ с бродягою». Только поломникам разрешалось перемещаться по стране без «Билета».

Серёга у нас по всем признакам уже был бродягой. На учёт в Екатеринодаре он не встал и бумаг никаких не имел. А тут хотя бы метрика и реально существующая «мать».

— Всё равно нельзя так, — не соглашался Сергей. — Сунется паломница завтра в мешок и обнаружит пропажу. На нас полицию наведёт.

— Придумаем, как сделать лучше.

Ближе к полуночи мы выбрались из спальни и совершили грех, украв у несчастной вдовы документ на сына.

— Как он не сгорел при пожаре? — недоумевал Серёга, разглядывая нашу добычу.

— Какое-то прошение оформляли, я не понял на что. Главное, есть бумага, что мёртвым Сергея Павловича Иванова так и не признали.

Ночь у нас получилась насыщенной. Мы расположились во второй комнате, которая примыкала к спальне, забаррикадировали двери и при свете свечи почти до пяти утра рисовали подделку, копируя обычным пером типографский шрифт и подделывая почерк. Та ещё работёнка. Потом наш труд мы слегка помяли, потрепали на сгибах, сбрызнули водой и залили своё «произведение искусства» маслом. Эту копию я сунул обратно в вещи паломницы.

Утром, провожая женщину, дал ей пятьдесят копеек, пироги и плохо закрытую бутылку с маслом. Паломница подношениям обрадовалась и проверять закупорку масла не стала. Очень надеюсь, наша уловка сработает. Когда погорелица начнёт проверять котомку, то обнаружит часть вещей подпорченными (я их компенсировал деньгами!), а залитые и испорченные поддельные бумаги она не должна отличить…

Приблизительно через неделю после того, как мы проводили вдову Павла Петровича Иванова, Серёгину «мать», купцу Ситникову стало совсем плохо. Лицо приобрело желтоватый оттенок. Паломников больше не звали, а снова пригласили батюшку. Теперь уже точно, чтобы выслушать последнюю исповедь.

Одиннадцатого ноября Иван Григорьевич умер.