Цеховик. Книга 6. Кремлёвские звёзды

Дмитрий Ромов (2024)

Егор Брагин продолжает новую жизнь в 1980. За короткое время он может похвастать серьёзными успехами, да только проблемы никак не кончаются, а вместо поверженных врагов встают новые. Но это не беда, от этого только интереснее. Есть план и мы его осуществим. Пора, кстати, активнее выходить на всесоюзный уровень!

3. Лихорадка субботнего вечера

Я встаю, и сокрушённо качаю головой.

— Брагин, — сурово заявляет Суходоев. — Даже не думай рыпаться. Я при исполнении, сразу пулю в затылок и дело к стороне.

Для наглядности он расстёгивает кобуру. Я молча киваю, показывая, что лезть на рожон не собираюсь. Мы проходим к уазику.

— Чё за херня! — тревожно восклицает старлей.

Какой-то дурачок поставил пазик так, что полностью заблокировал “бобик”. Причём, автобус вроде небольшой, но объехать его никак не получится.

— Твою мать! — крутит головой Суходоев. — Ладно, быстро в машину!

Павла сажают на переднее сиденье, меня — в отсек для задержанных. Заперев меня в клетке, Суходоев становится более уверенным.

— Сейчас, — бросает он и уходит.

Мне с моего места его не видно, поэтому я просто жду, что будет дальше. Через минуту он возвращается и забирается на заднее сиденье.

— Козёл какой-то, — злится он. — Бросил автобус, а сам сдриснул куда-то. Ладно. Итак, «дипломат» сюда.

Круглов послушно передаёт свой чемодан.

— Что внутри? — снова интересуется Суходоев.

— Я не знаю.

— Он ваш?

— Нет, он на лавочке стоял, и я его хотел в милицию отнести.

— Отлично, а милиция сама за ним приехала.

— Суходоев, — вступаю я. — “Дипломат” мой. Ты его досматривать права не имеешь, ты меня знаешь, я тебе не советую противозаконные действия предпринимать.

— Брагин, заткнись, не в твоём положении что-то там вякать.

Он открывает чемодан и замирает.

— Ого, десять тысяч рублей? Зарипов, видал? Неплохой улов, да?

— Ага, — подтверждает тот, и мне кажется, это первые звуки, которые я от него слышу.

— Ну всё, Брагин приплыл ты, — продолжает старлей. — Так, гражданин, документы давайте ваши.

— У меня нет с собой, — качает головой Паша.

— Значит, сейчас поедем в отделение и будем устанавливать вашу личность.

— Не нужно в отделение, — вдруг заявляет Круглов.

— Павел, хорош! — возмущаюсь я. — Ты чего, он тебя на понт берёт, это же Суходоев!

— Не выступай, Брагин, — злорадно отвечает Суходоев. — Ты-то на этот раз вряд ли соскочишь. Итак, что это за деньги?

— Личные сбережения! — заявляю я. — Тебе-то что? Я закон не нарушал!

— Правда? Да на тебя один взгляд только бросишь, и сразу ясно, что клеймо ставить некуда.

— Пожалуйста, товарищ старший лейтенант, не надо в отделение. Можно иначе как-то решить?

— Решить? А чего решать-то? Я же знаю за что эти деньги, знаю, что вы самогон гоните, а это расплата за сырьё. Так?

Мы в ужасе замолкаем.

— Чё, языки в одно место засунули? Так, я вас спрашиваю? Брагин?

— Нет-нет, это какая-то ошибка, — сбавляю я обороты и иду на попятную. — Товарищ старший лейтенант, это недоразумение.

— Ошибка, — самодовольно повторяет он. — Ну, тогда давайте исправлять ошибку. Раз я знаю вашу тайну, причём не один, а вместе со своим товарищем, значит будем проводить следственные действия.

— Не надо действия, — говорит Круглов.

— Мы же ни в чём не виноваты, — добавляю я.

— Не виноваты, — ухмыляется Суходоев. — Короче. Денежные средства я изымаю. Полностью, все десять тысяч. Понятно? Орлы, бля. Средства изымаю, но, так и быть, только на первый раз. Понятно? А со следующего раза проявлю щедрость, будете мне с каждой передачи отдавать двадцать пять процентов. Ясно вам? Брагин, понял меня? И попробуй только на*бать, я твою контору сразу накрою. Я всех вас там по именам знаю, все даты передачи денег и товара понятно? Будете мне платить и всё останется между нами, шито-крыто, никто об этом не узнает.

— То есть ты чё, — возмущаюсь я. — Хочешь мои деньги присвоить?

— А ты, похоже не такой уж и сообразительный. Да, точняк, хочу твои грязные преступные деньги забрать себе. И ещё буду получать с тебя минимально две с половиной в месяц.

— Дурак ты, Суходоев, — отвечаю я. — Какие товары, какие проценты? Ты детективов начитался что ли? Это просто деньги за машину. Ничего незаконного.

— Чего!? Ты играть со мной решил?! Зарипов, иди въ*би ему, чтобы успокоился.

Зарипов тянет за ручку двери, открывая её, Павел в этот момент протягивает руку и жмёт на сигнал клаксона.

— Э! — успевает крикнуть Суходоев. — Ты чё делаешь, козёл!

Паша не отвечает, а ответ приходит с другой стороны. Дверь открывается и Скачков, не говоря ни слова, сразу прописывает Зарипову в тыкву.

Дверь со стороны Суходоева тоже открывается, но он, сообразив, что дело пахнет керосином, пытается рвануть к противоположному выходу, но получает по башке от Павла. Он прописывает быстрый элегантный удар в нос и хватает старлея за шкирку.

Игорь Зырянов, появившейся в открытой двери, хватает обмякшего Суходоева и вытаскивает его из машины. Через минуту открывается и моё узилище. Пока ребята перетаскивают в автобус стражей порядка, я вынимаю из кармана перчатки и забираю свой чемоданчик, потом закрываю все дверцы в уазике и бегу в пазик.

Там на полу связанные и огрёбшие тумаков, уже лежат наши неудачливые крышеватели.

— Брагин, теперь ты точно покойник, — надувает розовые пузыри Суходоев. — Нападение на сотрудников при исполнении в составе группы лиц.

— Дурак ты, Суходоев, я ведь тебе уже давал на сладкое, а ты вот снова. Может, тебе нравится?

Автобус трогается и мы отъезжаем с места стоянки.

— Э! Стоять! Куда вы нас везёте?! — возмущается старлей.

— Как куда? — удивляюсь я. — Вывезем за город, затащим в лес, перережем горло и закопаем.

— Тебе конец! — шипит он.

— Мне? — смеюсь я. — Думаю, ты не до конца понимаешь ситуацию. Сейчас попробую объяснить.

Я кладу чемоданчик на пол и открываю крышку.

— Замечаешь, что я в перчатках? — спрашиваю я. — Для чего это, как думаешь? Не знаешь? Я тебе скажу. Для того, чтобы не оставить свои отпечатки поверх твоих жирных пальчиков, которые теперь по всему чемоданчику наляпаны. А почему? А вот почему.

Я поддеваю фальшивое дно и достаю оттуда небольшую коробочку, с тянущимся от неё проводом к стенке «дипломата». Это «Лилипут», миниатюрный проволочный магнитофон, полученный мной от Куренкова, вернее, не прямо от него, а от того палача, что устраивал мне пытки в «конторе», от Михал Михалыча.

Я извлекаю из магнитофона маленькую кассету. После этого беру с сиденья проигрыватель «Лилипут-Б», размером чуть больше моей «Соньки» и вставляю кассету в него. Раздаются чарующие звуки голоса Суходоева.

Продемонстрировав аудио-протокол нашего диалога, я беру большой двадцатилитровый полиэтиленовый мешок с химкомбината и кладу в него «дипломат» вместе с деньгами.

— Это, — говорю я, — вещдоки с твоими отпечатками пальцев. — А это звукозапись нашего разговора. Ну, ты понял, да? Понял, плохой лейтенант?

Я чуть подпинываю его носком ботинка.

Он сопит и долго ничего не отвечает, но помолчав, всё-таки говорит:

— Понял-понял. Чего ты хочешь?

— Чего я действительно хочу, так это запинать тебя до полусмерти, а потом бросить в муравейник к термитам или в речку с пираньями или ужасными кандиру. Но в силу врождённого гуманизма, я этого сделать не могу. К сожалению. Поэтому вы два дебила станете моими цепными псами. Чуть что не так, я буду вас пинать по рёбрам. При малейшем неподчинении вы будете харкать кровью и погружаться во тьму и скрежет зубов. Ясно, шавки?

Они молчат и мне приходится легонько пнуть Суходоева, демонстрируя, что к моим словам стоит относиться серьёзнее.

— Ясно, всё ясно, — неохотно подтверждает он.

— А тебе, дебила кусок? — склоняюсь я над Зариповым и отвешиваю ему оплеуху.

— Ясно, — коротко подтверждает он.

— Хорошо. Теперь, Суходоев, жду первого отчёта. От кого ты получил информацию о передаче денег?

Он молчит.

— Не слышу, — хмурюсь я. — Ты хочешь испытать свой болевой порог или степень моей жестокости? Игорь.

Игорь Зырянов, не говоря ни слова пинает Суходоева в живот. Тот хрипит и скрючивается на полу пазика.

— Погоди, я скажу-скажу. — стонет он. — От Оксанки…

— Что за Оксанка? — уточняю я. — Кто такая, где работает, как связан, адрес, телефон. Поскорее, пожалуйста. Не заставляй тратить силы, причиняя тебе страдания.

— Невеста моя.

— Опять невеста. Ты реально сраный ловелас и альфонс. Она откуда знает? Как фамилия у неё?

Он молчит.

— Игорь, — снова киваю я Зырянову.

— Не надо, не надо! Она дочка вашего технолога, Оксана Казанцева. Она с матерью живёт, та ей и сливает всё просто ради поболтать.

Вот же недержание. Придётся увольнять Ольгу Фёдоровну. Жалко, полезный кадр был, ненадёжный правда…

Автобус съезжает с шоссе и поворачивает на грунтовую дорожку, ведущую в берёзовую рощу, и едет минут десять, а потом останавливается. Ребята вытаскивают пленников наружу.

— Ну что? — спрашиваю я, осматривая окрестности. — Не хочется помирать? Вон красота какая кругом. Вдохните. Воздух какой чистый, напоённый запахами лета. Почувствуйте его сладость и радость жизни. Давай.

Я поворачиваюсь к Круглову и он протягивает мне здоровенную финку.

— Егор, — глаза Суходоева распахиваются. — Не надо, зачем? Мы же всё поняли. У тебя ведь на нас…

— Да заткнись ты, — говорю я и подхожу к нему ближе.

— Я с Оксанкой всё, я с ней не встречусь больше, правда. Мы же договорились, Егор, ну…

Я взмахиваю клинком и разрезаю верёвку на его руках, а потом подхожу к Зарипову и делаю то же самое.

— Ноги сами развяжете, — бросаю я. — Это дорога на Берёзово, вон там неподалёку аэропорт. Доберётесь. А пока будете идти, думайте, если сможете. Поймите, вы же дебилы, и я всегда буду на шаг впереди, ясно? Так-то. Давайте, не пропадайте, оревуар.

После операции я еду к Платонычу, он ждёт дома. Поднимаюсь и рассказываю, как всё прошло. После этого мы выходим и садимся в его машину. Едем к Казанцевой домой. Сзади летит олень — серая молния, двадцать первая «Волга» с Кругловым и Зыряновым.

Вернись, лесной олень, по моему хотенью!

Умчи меня олень, в свою страну оленью,

Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль,

Умчи меня туда, лесной олень!

— Какого хера, Ольга Фёдоровна, язык ваш — враг ваш!

Она хлопает глазами, пытаясь выстроить логические связи, но мысль явно пробуксовывает.

— Где Оксана? — спрашиваю я.

— Не знаю, — качает головой, — с работы ещё не вернулась. А что случилось, зачем вам она?

— Затем, что полюбовничек её мент хитрожопый.

Я взбешён, я очень сильно взбешён. Из-за этой языкастой дуры, хоть и хорошо разбирающейся в процессах, мы чуть не погорели. Нужно развивать службу безопасности. Нужен какой-то серьёзный чел, который мог бы взять это всё под контроль.

— Чего? — хлопает глазами Ольга. — Скажите толком, пожалуйста.

— Оля, бл*дь, — говорю я. — Ты зачем дочери сказала, что мы сегодня бабки передаём за сырьё? Ты вообще всё рассказываешь? У тебя мозги есть?

— А? Я? Я вообще не говорила, — испуганно мотает она головой.

— Серьёзно? Правда? Уверена? Ты думаешь, мы просто прикалываемся, в КВН играем? Так ты думаешь? Дочь твоя такая же пробка безмозглая, как и ты. Ты ведь села бы вместе с нами. Не врубаешься? Она же всё менту своему сливала.

— Нет… — закрывает Ольга рот рукой

— Нет?

— Я же ей говорила язык на замке держать…

На глазах у Казанцевой наворачиваются слёзы. Детский сад, честное слово, взрослый человек, называется.

— Так и Юрий Платонович тебе говорил язык на замке держать. Подзабыла ты? Короче, Оля. Из проекта ты выходишь. С ЛВЗ тебя пока увольнять не будем, но если, ты слышишь? Если хоть когда-нибудь, Оля, ты откроешь рот и брякнешь хоть что-нибудь даже наедине с собой, я приду и лично, ты меня слышишь? Это не фигура речи, я отрежу твой болтливый язык, и твой, и дочкин, и зашью вам рты суровыми нитками. Алё, ты меня поняла?

Она стоит ни жива, ни мертва, с выпученными глазами и открытым ртом.

— Не слышу, поняла?

— Да, — Казанцева начинает часто-часто кивать и по щекам её разливаются потоки слёз. — Простите меня, пожалуйста…

— Мы тебя прощаем, именно поэтому мы с тобой разговариваем, а не рубим на куски и не фасуем по мешкам. Ты понимаешь это? Оля, заткни рот, очисти память и никогда больше в своей жизни не разговаривай о работе ни с одной живой душой. Это и дочки твоей касается. Подумай о ней, если свою жизнь не ценишь.

— Пожалуйста… Егор Андреевич… Юрий Платонович, не увольняйте…

— Это всё, Оля. Если ты нам понадобишься, мы подумаем, как тебя привлечь, но на текущий момент ты на нас не работаешь. Ты уволена. Благодари судьбу, что всё закончилось без жертв.

Я поворачиваюсь и выхожу.

— Не слишком ли жёстко? — спрашивает Платоныч, когда мы едем от Казанцевой.

— Может, и слишком, — пожимаю я плечами, — но что делать-то? Сейчас, по крайней мере, есть шанс, что она прикроет свою варежку и будет бояться чесать языком. Ты же понимаешь, что Суходоев мог и не прельститься лёгкими деньгами, а доложить Печёнкину? Это бы очень сильно ослабило наши позиции, мягко говоря. А если бы пошёл прямиком в БХС, нас вообще могли бы прихлопнуть. Нужно с этой минуты гораздо более серьёзно относиться к безопасности.

— Худо без неё будет, она баба-то грамотная, — качает головой Платоныч.

— Посмотрим. У нас же Док есть. Если не будем без неё справляться, возьмём снова. Свиснем и она прибежит. Но это же не дело, согласись. Если она не может рот на замке держать, это проблема. Большая проблема.

После Казанцевой мы едем за вокзал, в шанхай, где частные покосившиеся дома с чёрными от копоти стенами ютятся один на другом.

— А чего здесь? — спрашивает Платоныч.

— Здесь мы с тобой дом будем покупать, — отвечаю я.

— А зачем нам? Я не смогу купить, у меня же квартира имеется.

— Купим не на своё имя, чтобы нельзя было отследить.

— А на чьё?

Я достаю два паспорта и показываю ему:

— Выбирай.

Дом, который мы смотрим, я нашёл по объявлению. Это вросшая в землю халупа с маленькой чёрной баней и полуистлевшим скворечником отхожего места. Пол в доме в некоторых местах провалился. В углу у пола по стене расползается чёрная плесень. Посреди комнаты стоит покосившаяся печь.

— Хм…

Платоныч смотрит вопросительно:

— Хочешь здесь обосноваться?

— А что, — улыбаюсь я. — Довольно миленько, нет?

— Весьма колоритно, — кивает Большак. — И для чего это нам?

— Как думаешь, если кто-то вломится в этот дворец, что он подумает?

— Подумает, то же, что и я, наверное. Это заброшенная хибара, ловить здесь нечего. Как говорится, спасибо этому дому, пойдём к другому.

— По-моему, это то что нужно, как думаешь? Что если сделать здесь тайник, кто-нибудь додумается искать здесь деньги, оружие, виски и джинсы?

— Нет, если те, кто будут рыть здесь бункер, не проболтаются.

— Мы привезём шабашников из Узбекистана. Что думаешь?

— Возможно. Но если ты постоянно будешь сюда нырять на машине, плюс грузовики и всё такое, то кто-то может заинтересоваться и начать искать сермяжную правду.

— Это точно, — киваю я. — Пойдём.

Мы прощаемся с пропитым хозяином, ожидающим снаружи, и идём через небольшой пустырь, заросший клёнами. Здесь полно мусора и царит настоящее запустенье.

— Бомжатник, — хмурится дядя Юра.

— Но в этом и смысл, — говорю я и показываю на добротный высокий забор. — Вот смотри. Этот дом тоже продаётся. Круто, да? Можно его купить на Сачкова, он в общаге сейчас живёт. А можно тоже на бомжа, чтобы не было прямой связи с нами. Купить у бомжа и взять у него в аренду.

— Снять у бомжа?

— Да. Машины будут заезжать сюда, а то, что нужно спрятать, будет перемещено через этот пустырь в ту халупу. Как тебе план? Устроим там крутой бункер. Что думаешь?

— Можно попробовать, — говорит Большак. — Пойдём посмотрим этот дом?

— Пойдём, да.

Домой я подъезжаю на двадцать первой «Волге», как премьер-министр, практически. Первым выходит Игорь Зырянов, сидящий на переднем сиденьи, потом Паша, рулевой обоза, а в конце уже я. Они осматривают местность и, не заметив явной угрозы, позволяют выйти и мне.

Такого ещё ни у кого нет, настоящая феерия. Хорошо, что сейчас уже довольно темно и никто из соседей, я надеюсь, этого не видит, иначе объяснить подобное шоу будет трудно. А если я перееду в общагу, вообще засада, там всегда куча народу.

Возможно, стоит переехать в частный дом, но только не туда, где мы сегодня были. Во-первых, там одни алкаши в округе обитают, а во-вторых, рядом с тайником не стоит светиться.

Мы идём к подъезду и уже практически подходим, когда дверь распахивается, и на пороге появляется чернявый парняга. Из подъезда льётся тусклый свет, так что его лицо не очень хорошо видно.

Но кое-что я различаю. Кажется, он похож на Брюса Ли. Раскосые глаза, сухое тело, чёрные слегка вьющиеся волосы, чёрная рубашка и чёрные брюки. Чёрная чернота. Что за пижонство? Он будто танцор с конкурса бальных танцев. И где же ты потерял свою партнёршу, Брюс?

Он ничего не говорит, только коротко стреляет взглядом и тут же наносит быстрый, как молния, и сокрушительный, как молот, удар в голову Игорю Зырянову, а потом изгибается, выставив одну ногу и выпрямив руку над головой. Как Траволта в «Лихорадке субботнего вечера».