Гнездо змеи

Дмитрий Романов, 2019

Встреча с таинственной незнакомкой переворачивает жизнь бывшего студента Вадима Земцева. Его приглашают в богато обставленную квартиру и делают заманчивое предложение. Вадим в предвкушении грядущих перемен. Но не всё так просто. Оказывается, есть одно задание, которое необходимо выполнить. Не раздумывая, Вадим соглашается, забывая о том, что за всё в этой жизни надо платить.

Часть 1

Глава 1

Зажигались фонари.

Вадим с нетерпением всматривался в силуэты прохожих. Пытался угадать, которая из спешащих женщин — она. Голос в трубке показался приятным, молодым. И, как назло, все приятные и молодые проходили мимо, а пальцы на руках и ногах немели.

«Минут десять ещё продержусь и надо погреться. Почему она объявилась? И зачем пригласила встретиться?» Всё это вертелось в голове, а кто-то подошёл сзади. Вадим замер, прислушиваясь ко всему сразу: к стуку внезапно заколотившегося сердца, к уличному шуму, сквозь который он отчётливо расслышал поскрипывание снега за спиной. Секунды тикали в такт бьющемуся сердцу, и Вадим медленно обернулся.

Она стояла перед ним — высокая, в длинной шубе, на голове капюшон.

— Вадим?

Голос уверенный и низкий.

— Да. — Вадим пытался её рассмотреть, но капюшон наполовину скрывал лицо. — А вы Маргарита?

— Называй меня Марго.

Голос потеплел, и в сумерках мелькнула улыбка.

— Замёрз?

— Есть немного. — Вадим словно вернулся в реальность и задрожал, вновь ощущая холод.

— Тогда пошли греться.

Она отвернулась и направилась к рядом стоящей высотке. Вадиму ничего не оставалось, как идти за ней.

Шёл со смутным чувством. Она слишком быстро идёт или ему кажется? Да, голос приветливый, располагающий, такой как по телефону, но что-то было не так. Это внезапное появление. На смену любопытству вернулась тревога. Выползла, откуда ни возьмись. Остановиться бы и просто поговорить, но проклятый ветер гнал. Беги — метнулось где-то внутри, но домофон зачирикал, впуская в подъезд.

Долгожданное тепло обдало. Повело за собой.

В лифте она скинула капюшон норковой шубы, тряхнула чёрными волосами.

Вадим украдкой наблюдал: бледное лицо, красивые в тон волосам брови, бордовые губы. От неё приятно пахло: лёгкий, еле уловимый запах лимона, вперемешку с холодом вечера. Вадим потянул носом.

Двери лифта открылись.

В огромной прихожей она сбросила шубу, и Вадим подхватил её.

— Спасибо, дорогой. Раздевайся и проходи в гостиную.

Всё это она сказала, глядя из зеркала трюмо, куда смотрелась, поправляя причёску.

Вадим разделся и прошёл в гостиную. От размеров комнаты и обстановки он просто опешил. Царство роскоши и комфорта. Он осторожно присел на кожаный диван. Взгляд прыгал с предмета не предмет. Хотелось встать и всё осмотреть. Потрогать.

Хозяйка принесла поднос с кофе и печеньем. Села напротив.

–Угощайся, — улыбнулась она.

Вадим робко взял белую чашку с блюдца. Терпкий кофейный запах. Сам кофе оказался горьким. Вадим никогда такой не пил. Он взял из вазочки печенье.

Она говорила. Расспрашивала о родных, но вопросы поверхностные. Вадим догадывался — это мало её интересует.

— Хотя, какая я тебе тётка… — повела плечами, — если дотошно подсчитывать, наверное, троюродная. Седьмая вода на киселе! — рассмеялась. — Но если серьёзно — то мы принадлежим с тобой к старинному роду. Надеюсь, ты знаешь об этом?

Вадим кивнул. Он слышал что-то в детстве, когда был жив отец.

— Как ты смотришь на то, чтобы переехать ко мне?

Вадим перестал жевать.

— Ты не ослышался. Так как?

— Я бы с удовольствием. Если, конечно, — отвечал медленно, подбирая каждое слово, — если это удобно и не стеснит вас.

Внутри всё колыхало. Казалось, он видит сон. Сказочный. Неужели это возможно, и он съедет, наконец, из чёртовой коммуналки.

— Не «вы», а «ты»! Иначе, Вадим Константинович, я вам так же буду выкать.

— Хорошо. Я понял, Марго. — Он виновато улыбнулся.

— Ты меня не стеснишь. Я живу одна и часто уезжаю, будешь присматривать за квартирой. А места здесь полно, — окинула комнату взглядом, — двоим можно заблудиться.

Она пила кофе и смотрела поверх чашки. Вадиму казалось, она видит его насквозь. Её взгляд каждый раз менялся, как и выражение лица, как и вопросы, которые задавала.

— Ты недавно окончил техникум?

— Да, работаю по специальности — электромонтёром на подстанции.

Она вскинула брови.

— И нравится тебе всё это?

— Конечно же нет, — поспешил он ответить, — пока это как вариант. Это всё не моё…

— А что твоё? — спросила она резко. — Чего ты хочешь?

Вадим смутился. Что ответить не знал, вернее, постеснялся сказать правду.

Она откинулась в кресле, приподняла волосы и опустила. Тёмными волнами они упали на плечи. Бриллианты — гвоздики в ушах сверкнули.

Вадим смотрел, не отрываясь.

— Ты прав, это всё не твоё, — сказала уже мягче. — Кофе ещё будешь?

Когда вышел от неё, ветер утих. Редкие снежинки кружили в свете фонарей. Вадим сел в троллейбус, доехал до железнодорожного вокзала. Поднялся на виадук, остановился и посмотрел в чёрное звёздное небо. Всю дорогу он думал о Марго. Эта странная встреча не выходила из головы. Всё было так неожиданно. Вадиму льстило, что у него вдруг объявилась обеспеченная родственница и такая красивая. Даже не верилось, что она приходится какой-то там тёткой. Кто бы мог подумать. Он словно попал в другой мир. А квартира — из неё так не хотелось уходить. Вадим почувствовал, что стоит на пороге новой жизни. Жизни желанной, о которой мечтал.

Внизу скрипя, тянулся поезд. В морозном воздухе скрип колёс отозвался в душе. Вадим вспомнил родной городок, и то ли от холодного ветра, то ли ещё от чего в глазах защипало.

Чего он хочет? Там, в квартире он Марго не ответил. Он ответил себе здесь и сейчас: денег! и чем больше, тем лучше!

***

Огромный зал ресторана «Огни» опустел. Послеобеденное затишье. Последние клиенты ушли, и Людмила Викторовна Ваур, сидя за столиком администратора, наблюдала за тем, как официанты меняли скатерти и заново сервировали столы. Прескучное зрелище, тем более в такой час, когда ресницы так и слипались. Людмила Викторовна от всей души зевнула и хотела было потянуться, но вовремя удержала себя. Вообще-то в это время она обычно кемарила в своём кабинете.

Ваур поднялась с нагретого стула и поспешила покинуть, продуваемый сквозняками зал.

В коридоре её окликнули:

— Людмила Викторовна, вас к телефону.

Ваур с недовольным видом взяла трубку.

— Слушаю.

— Добрый день, Людмила Викторовна. Узнала?

Ваур немигающим взглядом уставилась в стену напротив.

— Марго, ты? Узнала, — ответила она вымученно приветливо.

— Я рада, что ты меня не забываешь. Про дела не спрашиваю, знаю, что всё идёт отлично. Ведь так?

— Так… — сглотнула Ваур.

— Ну и прекрасно. Нужна твоя помощь, Люда.

— Да, да, конечно. Чем смогу, тем помогу.

— Надо пристроить племянника к вам официантом. Это возможно?

— Племянника?!

— Ты в шоке? — В трубке послышался смех. — Представь себе и у меня, оказывается, может быть племянник. Так как?

— Думаю да. — Ваур тяжело вздохнула, оглядываясь по сторонам.

— Алло? Ты там что, умерла?

— Нет, нет. Со связью что-то. А что за племянник?

— Смышлёный и симпатичный — Вадим Земцев.

— Хорошо, я запишу.

— Запиши, будь любезна. Да, вот ещё что. А нельзя ли его устроить в смену, где администратором эта новенькая — Вяземская кажется?

— Жанна Вяземская?

— Она самая.

— А почему к ней?

— Да не к ней, просто у Вадима там что-то с курсами, и по дням смена Вяземской подходит.

— Хорошо, Марго, я подумаю.

— Подумай Люда, только недолго.

В трубке раздались гудки.

Ваур всё держала телефон, прислушиваясь. Страх, как и много лет назад, пополз, разрастаясь. Меньше всего в жизни она хотела опять иметь дело с Марго, но этот звонок не случаен. Людмила Викторовна знала, что за ним последуют и действия. Она тяжело вздохнула, посмотрела по сторонам и с несвойственной ей беспомощностью коснулась золотой цепи, что висела на шее.

Глава 2

Кричевская жарила оладьи на своей малюсенькой кухне. Масло скворчало и брызгало. Когда одна из горящих капель обожгла руку, Валентина Семёновна дёрнулась и отошла от плиты. Лизнув обожжённую ладонь, с минуту выждала, затем подошла к сковороде и стала переворачивать оладьи. Как назло вторая сторона стряпни подгорела. Чувствуя боль от раскалённого масла, и видя очередную горелую партию, Валентина Семёновна готова была разрыдаться. Она бросила в раковину деревянную лопатку и выключила плиту. Сорвала фартук и села возле окна. Глаза наполнились слезами, застывшими вместе со взглядом Валентины Семёновны.

«Вот Анька так та оладьи и не жарит сама, — подумала Кричевская о сестре. — Она же — Вяземская. С чего ради будет у плиты стоять. Переломится. А тут ишачь с утра до вечера и никакой благодарности».

— Ну что? Оладьи готовы?

Кричевскую чуть не разорвало на части, не подбросило до потолка. Её грузное тело развернулось в сторону мужа:

— Какие такие оладьи?

В дверях с «идиотской» улыбкой стоял Михаил Юрьевич. Он колебался — войти или всё же не стоит. Оценив обстановку и зная характер жены, решил повременить. Тем более дверь перед его носом резко захлопнулась. Валентина Семёновна двигалась стремительно.

— Всё бы жрал! Толку с тебя! — проорала она и вернулась к окну. Скрестила руки на широкой груди и стала смотреть на заснеженный двор, такой знакомый и вместе с тем такой опостылевший, как и квартира, эта хрущёвка-развалюха, как и вся её никчёмная треклятая жизнь.

Декабрь 1998 года не предвещал ничего хорошего. Кричевскую подмывало разрыдаться, поголосить, но лишь злорадная улыбка растеклась по лицу. Кусать пришлось самою себя: « Как крыса роюсь в мусорном бачке, а некоторые икоркой лакомятся…»

В очередной раз Анна Вяземская должна была икнуть или поперхнуться.

«Надо же, как всё повернулось то, — задумывалась вновь и вновь Валентина Семёновна, — ведь кто ж знал, что из Вяземского такой делец получится. А всё бегал по молодости трёшки стрелял. Знать бы наперёд, разве я б пошла за этого. — Она посмотрела на дверь, за которой в комнате на старом диване сидел возле телевизора муж.

Опять накатило. Взгляд упёрся в оладьи: местами подгорелые, они лежали на тарелке горой. «Выкинуть в окно к чертям собачьим!»

Мысли судорожно перекинулись на другое. Увлёкшись оладьями и жалостью к самой себе, Валентина Семёновна забыла о страшной новости, взорвавшей это воскресное утро: старшая дочь Настя, мерзавка сбежала из дома!

И ладно бы сбежала с каким банкиром, куда ни шло, но сбежать с журналюгой, голодранцем, пишущим никчёмные статейки неизвестно где — вот это удар!

«Ведь помыкается, обрюхатится и приползёт с потомством сюда, в мою конуру. Господи…» Паника охватила Валентину Семёновну, взяла за горло. «Нет, с этим надо что-то делать. Это безобразие надо пресечь. Ведь пресекала же я всегда это паскудство».

Мысли прервал шум у двери. На кухню вошла младшая дочь Снежана.

Кричевская посмотрела на неё этим утром совершенно по-новому. В ней, такой противоречивой и неистовой вдруг затеплился лучик надежды… надежды на счастливое будущее неразрывно связанное с возможным перспективным браком Снежаны. Почему бы и нет? Женят же на себе некоторые олигархов. Но, глядя на угловатую фигуру и невыразительную внешность четырнадцатилетней дочери — «лентяйки и троечницы», Валентине Семёновне в это верилось с трудом. «Нет — толку не будет».

Взгляд матери потух.

— Что с оладьями? — Снежана полезла в кастрюлю.

— И ты туда же.

— В смысле?

— Спишь и видишь, как бы от нас с отцом сбежать?

— Мам, ты чё? Есть будем?

— Конечно будем, куда мы денемся.

— Я ставлю чайник.

— Ставь.

Дочь удивлённо посмотрела на мать: как не похожа она сегодня на себя. Удивилась Снежана и своей наглости, раньше бы она так по кастрюлям не лазила. Она бы сидела вместе с отцом и ждала. А тут… Какое волшебное утро. Поставив чайник, Снежана решила убраться поскорей из кухни — не смотря на волшебное утро — мать человек непредсказуемый.

«… и ведь самое обидное, — сетовала Валентина Семёновна, опуская руки от безысходности, — был бы хоть мальчик: уж я бы с него пылинки сдувала, с него бы вышел коммерсант — подмога, а то одно бабьё — хомут на шее».

А муж. Как же она обманулась. Просчиталась. А ведь был таким перспективным — дипломированный инженер. С руками и ногами взяли на Ламповый завод, повесили на доску почёта. С инженеров, правда, пришлось перевестись в сменные мастера из-за большей оплаты и всё по настоянию Валентины Семёновны. Кто ж, как ни она, умеет смотреть вдаль. Только вот даль оказалась пустой фантазией, миражом.

Прибрав быстро к рукам послушное существо, оказавшееся рядом, Кричевская через три месяца после знакомства почивала в собственном уютном гнёздышке, ожидая первого желторотого птенца.

И чего же лучше можно пожелать человеку, если он не стремился в Наполеоны, и Михаил Юрьевич был счастлив.

Со временем, на досуге, он иногда придирчиво посматривал на своё семейное счастье, подумывая: а счастье ли это? Опять же разные примеры из соседней жизни и новые образы, что порхали по весенним улицам, так и лезли в голову. Кружились.

Заподозрившая вовремя наличие у мужа вредных мыслишек, Валентина Семёновна грозным окриком вернула мыслителя в семейное лоно и пресекла, раз и навсегда, все попытки мужа сомневаться в чём-либо и думать.

«Вся эти думы — от избытка свободного времени. Сплошная дурость и больше ничего!» — твердила она, помахивая указательным пальцем перед носом Михаила Юрьевича. Палец украшала тяжёлая золотая печатка «Парус».

Слушая жену, Михаил Юрьевич неотрывно следил за движением «Паруса» в воздухе.

За столом сидели тихо.

Валентина Семёновна была на редкость молчалива. Она всё смотрела в одну точку, на старенькую сахарницу с облезлой крышкой и всё мешала, мешала ложечкой сахар в остывшем чае. Оладьи в этот раз получились непышные. Подгорелые не лезли в рот. Снежане приходилось варенье намазывать на хлеб.

Кричевская и не догадывалась, как близка она к истине, думая о младшей дочери. Снежана спала и видела, как бы поскорее сбежать из дома. Только она не дура, как Настя. Она сбежит непременно с богатым — банкиром или бизнесменом, никак не меньше. А у матери-монстра, в этой убогой конуре не появится никогда! И даже на праздники!

— Ну что? Так и будем сидеть?! — вскрикнула Валентина Семёновна, и стол задрожал. Чай выплеснулся из кружки. Михаил Юрьевич и Снежана удивлённо вскинули глаза. — Сидите и дальше! А я вот сидеть, сложа руки, не собираюсь!

Через пять минут с натянутым на голову норковым беретом, в наспех застёгнутом пальто с воротником из той же норки Валентина Семёновна выскочила из квартиры.

Глава 3

Недолго раздумывая, Вадим переехал к Марго.

Да и могло ли быть по-другому? Её квартира не шла ни в какое сравнение ни с коммуналкой, где он обитал в последнее время, ни с тем ветхим домиком, в котором они ютились с матерью. Квартира Марго устлана мягкими коврами. От блеска люстр, зеркал, хрусталя рябило в глазах. Вадим с интересом рассматривал картины в громоздких позолоченных рамах, книги в дорогих переплётах, старинные антикварные вазы, статуэтки, этажерки, комоды.

Портреты родственников, о которых Вадим ничего и не знал, смотрели с укоризной и превосходством, внушая трепет и благоговение. Он и представить себе не мог, что в его роду по отцовской линии, были потомственные дворяне, содержатели доходных домов, и все они сгинули «под красной волной», накрывшей Россию в начале двадцатого века. На глаза накатывала горечь утраты, Вадиму казалось его обокрали.

Чувствуя настроение племянника, Марго открывала старинную книгу. Где между страниц хранился, дышавший на ладан ветхостью, вот-вот готовый рассыпаться от любого прикосновения рисунок с красным танцующим вприсядку петухом в полосатых шароварах, с двумя головами лысой — Ленина и усатой — Сталина.

Сквозь слёзы Вадим смеялся, не сознавая того, что как рисунок мог рассмешить его сейчас, так же он мог, в своё время, убить, стереть с лица земли любого — сотворившего, хранившего и смотревшего на него. Спустя время, «злые чары» рассеялись, и листок потускнел, потеряв навсегда магическую силу — убивать. Человек же — высшее создание земной природы не теряет эту силу никогда.

И всё бы хорошо, но в гостиной тёткиного дома Вадим чувствовал себя порой неуютно. В присутствии Марго ничего не происходило, но стоило остаться одному — в комнату лучше не входи. Вадим ощущал даже спиной, преследовавший его взгляд. Энергетическая атака исходила от одного из портретов, висевших на стене.

Старая фотография в раме выделялась среди остальных. Изображён на ней был безбородый мужчина с вытянутым лицом и острым подбородком. Высокий лоб пробороздили глубокие морщины, такие же они пролегли и около тонких губ, придавая лицу брезгливое и недовольное выражение. Но главное — глаза. Серые, они казались живыми и смотрели на Вадима в упор в любой точке комнаты, где бы он ни находился. От пристального взгляда давно умершего человека становилось жутко.

— А это Серафим, — с гордостью сказала Марго. После паузы добавила: — Старший брат моего деда, а тебе прадед, только вот который и прикинуть не могу. Да, это был человек. Таких больше я не встречала, — её голос дрогнул, — как-нибудь я тебе о нём расскажу.

Вадим не переставал удивляться новой родственнице. Как не похожа Марго была ни на кого. Вадим запутался в её образах и лицах. Неуловимая и загадочная, она всегда была разная. Царственно-неприступная в вечернем платье, блистая драгоценными камнями, она выходила из комнаты, собираясь на премьеру в театр или ресторан. Как девочка с хвостиком на голове, в шортиках и маечке варила кофе по утрам. В голубых джинсах и чёрной водолазке она падала на диван, закидывала ногу на ногу, чиркала зажигалкой и курила, стряхивая пепел прямо в кофейную чашку, стоявшую на полу. Пришедшая убирать квартиру женщина, укоризненно качала головой, а Марго, переглядываясь с Вадимом, демонстративно пускала в потолок кольца дыма.

С Вадимом она вела себя снисходительно, но приучала к порядку и дисциплине. Она с удовольствием беседовала с ним на разные темы, и Вадим был счастлив оттого, что вот, наконец, появился в его жизни умный и опытный человек, и, пользуясь моментом, он всё выспрашивал и выспрашивал. Марго же со своей стороны приглядывалась. Читая всё по восхищённому взгляду племянника, элегантно прикуривая сигарету и наблюдая за тем, как он следит даже за этим движением её руки, откинувшись на спинку кресла, она думала.

***

Вадим никак не мог заставить себя расстелить постель и лечь спать. Он лежал на диване в своей новой комнате и всё размышлял. Прошлое навалилось разом.

Он вспомнил первый год учёбы в техникуме.

Тупо отсидев, а иногда и прогуляв занятия, он устремлялся в центр города, где бродя по оживлённым улицам, всматривался в бурлящую жизнь вокруг. Проходя мимо витрин, приценивался к элегантной одежде на манекенах, к дорогим часам, печаткам, браслетам в бархатных футлярах. С восхищением засматривался на проезжавшие мимо иномарки, с жадностью втягивал в себя аппетитные запахи, проходя мимо закусочных и кафе. Насладившись городским изобилием, шёл в любимый сквер, где садился на скамейку и, грызя чипсы, листал журналы, жадно всматриваясь в глянцевые фото. В общежитие возвращался в плохом настроении, полностью опустошённый и несчастный.

В ноябре стало особенно тоскливо. С неба сыпал снег, дни стояли серые и промозглые. Осенние ботинки уже не согревали, а зимние из-за ветхости надевать было стыдно. Вадим ёжился в старой курточке и шёл, не видя дороги, по тем улицам, мимо тех витрин, кафе, машин, которые так радовали глаз недавно.

Когда пошёл работать, попал в совершенно чуждую среду. Теперь он был окружён коллегами. Мусоля дешёвые сигареты, в клоунских засаленных спецовках, они рассуждали о жизни. Рассуждали и умудрялись учить его, Вадима жизни, которую сами и не знали. «Что они видели, кроме трансформаторов и проводов? Бред и серость».

Вадим перевернулся на бок и тяжело вздохнул.

Зарплата копейки и то постоянно с задержками. Смысл жить в этом городе, где терпишь постоянно нужду?! Сейчас, живя у Марго, в богато-обставленной квартире, он сильнее ощущал свою бедность.

Было за полночь. На улице бесновалась метель. Вадим лежал и смотрел в окно. Заледенелые стёкла сверкали.

В доме всё умолкло, и вдруг шорох у двери. «Мыши?» Вадим прислушался. «Нет, показалось». Он прикрыл глаза: «Надо бы раздеться и лечь спать».

Дверь комнаты скрипнула. Вадим приподнялся, затем встал и выглянул в коридор. Тишина и темнота. Но из приоткрытой двери гостиной просачивалась еле заметная полоска света. Осторожно ступая, Вадим подошёл к двери и заглянул в комнату.

В гостиной полумрак. На журнальном столике горит свеча в подсвечнике. Марго раскладывает карты. Электрический камин, стоявший недалеко от кресла, бросает на её фигуру алую тень.

Сгорая от любопытства, стараясь не шуметь, Вадим вошёл в комнату и присел за столик. Марго будто и не заметила его появления. Она скинула шаль еле заметным движением плеча.

Вадим не узнавал, сидящую напротив женщину. Как не похожа она сейчас на ту Марго, которую он узнал недавно. Та, которая перед ним сидела, словно сошла со старинных портретов, висящих на стенах. Она казалась пришелицей из прошлого.

Не отрываясь, Вадим смотрел на её руки.

Она ловко раскладывала старые потрёпанные карты. Камни перстней на пальцах мерцали. Оторвав глаза от рук, Вадим двинулся взглядом вверх, к высокой шее. Волосы зачёсаны за уши. Дуги тёмных бровей приподняты. Чёрные глаза на удивление большие. Вытаращенные. У Вадима похолодело внутри. Волна хлынула и накрыла. Он видел по губам тётки, что она говорит, а он не слышит. Она говорит, а он смотрит в её чёрные пропасти глаза и не слышит.

— Вадим, тебе не спится?

Голос Марго нарастал, становился громче.

— Тебе не спится?

— Не спится. — Вадим тряхнул головой, приходя в себя.

— Всё мысли, думы?

— Да, — еле слышно отозвался он.

Вадим сидел и отрешённо смотрел на карты, стол, свечу. Он не мог сообразить, как очутился в этой комнате. Мысль, уснувшая на мгновенье, просыпалась.

Когда в глазах затеплился вновь огонёк свечи, он спросил:

— Гадаешь?

— Раскладываю пасьянс.

Марго сгребла карты в кучу и сложила в стопку.

— Странные карты.

— Старинные. Как твоя работа? Не надоела?

— Надоела.

Прищуриваясь, Марго наблюдала. Вадим не мог смотреть ей больше в глаза. Он переводил взгляд с карт на свечу.

— Хочешь, я устрою тебя на денежную работу?

— Меня? — Вадим посмотрел на неё. — А куда? Конечно, хочу.

— В ресторан. Официантом.

Вадим не знал, как отнестись к этому предложению. О чём угодно, но о работе официантом он никогда и не думал. Он не ожидал такого предложения, но если предлагает сама Марго — значит дело стоящее. Вадим даже разволновался.

— Пойдёшь работать в ресторан “Огни”. Туда, где начинала я, — Марго улыбнулась, — когда-то… Для начала лучшего места и не придумаешь.

— Для начала чего? — не удержался Вадим.

— Для начала твоего будущего. Тебе не придётся всю жизнь таскать подносы — это всего лишь первая ступень. В «Огнях» хорошая школа жизни — там мальчики из провинции быстро взрослеют. Ты научишься считать деньги, разбираться в людях, обзаведёшься нужными связями и знакомствами. — Марго сделала паузу. — Не будешь хлопать ушами — эти связи тебе пригодятся в будущем. Тем более, есть одно дельце…

— Дельце? А у меня получится? — Мысли Вадима не поспевали за вопросами.

— Не сомневайся. Только у тебя это и получится.

У Вадима заблестели глаза. Марго склонилась над столом.

— Я хочу поручить тебе одно очень важное дело. Надеюсь, я могу на тебя положиться?

— Конечно, Марго! Конечно! Я всё готов для тебя сделать… ты только скажи! — Он словно сорвался.

— Ну и прекрасно. — Она коснулась его горячей щеки.

Вадим почувствовал приятную прохладу ладони. Он захотел сильнее прижать эту ладонь, но Марго отстранилась.

— Решено. А теперь иди спать, — сказала она устало.

Вадим встал и молча вышел.

Голова разрывалась от будоражащих мыслей, но как только Вадим коснулся подушки, то сразу же провалился в сон.

Марго ещё долго сидела при свече.

За окном бесновался ветер. Он то плакал, то ревел, то стонал. Когда фитиль стал потрескивать, хозяйка богато-обставленной квартиры очнулась. Со свечой в руках она подошла к портрету на стене и посмотрела в глаза Серафима.

Глава 4

— Правильно, дочь, завязывай-ка ты с «Огнями» и начинай заниматься настоящим делом. Своим делом, — сказал Павел Николаевич Вяземский.

— Да я и так последние смены отрабатываю и ухожу, — ответила Жанна. — Не представляешь, как мне там всё опротивело. Не ресторан, а какой-то змеюшник.

— Точно подмечено. А что ты хочешь, это, наверное, единственное заведение в городе, где сохранились ещё «совдеповские» порядки. То-то народ к вам не ходит.

Так в том то и дело, что не ходит. Но даже тех, которые заглядывают, нагло обсчитывают и обвешивают. Это целая система, чёртовое колесо, которое крутится с незапамятных времён и остановить его невозможно.

— Моя, хорошая, — Вяземский погладил дочь по голове — ты пыталась бороться с чёртовым колесом?

— Пап, не смейся! Я серьёзно. Да попыталась.

— И натолкнулась на стену непонимания и ненависти? — Вяземский не мог с дочерью серьёзно разговаривать. Ему до сих пор казалось, что перед ним не девушка двадцати трёх лет и администратор некогда лучшего ресторана в городе, а та маленькая Жанна, сидевшая не так давно у него на коленях.

— Натолкнулась. На меня посмотрели, как на умалишённую. Я прекрасно понимаю, что я просто им мешаю. Я слишком честная, правильная, короче, не для этой работы. Да и опыта жизненного у меня маловато для их махинаций. Мне так и намекнули.

— Это кто же?

— Да какая разница. Я бы и сама в этом змеюшнике не задержалась. Нет никакого желания там появляться.

— Ты смотри, если кто тебя обидел, так и скажи.

— Пап, ну кто меня там может обидеть. Я же не дурочка. Я всё прекрасно понимаю. Я со своими принципами пришлась не ко двору — вот и всё.

— Да к чёрту эти «Огни»! — Вяземский налил себе чаю.

— Вот именно, к чёрту ваши разговоры. — Анна Семёновна принесла и поставила на стол большой поднос с рыбным пирогом. — Давайте пирог есть. Жанна, наливай чай, Паша, бери нож.

Вяземский взял нож и, шутя, нацелился на пирог. Жанна склонилась, принюхиваясь:

— Мам, как вкусно пахнет и с корочкой по краям, как я люблю.

— Смотри не обожгись, ещё горячий, — предупредила Анна Семёновна.

— Да и по поводу «Огней», выкинь все мысли, — Павел Николаевич посмотрел на дочь, — у тебя будет своё дело. Опыта ты набралась, теперь сама сможешь. — Вяземский нарезал пирог и выбрал для Жанны самый большой кусок.

— Ты опять? — Жанна укоризненно посмотрела на отца. — Я так в джинсы скоро точно не влезу. — Она переложила большой кусок в тарелку отца, а себе взяла поменьше.

— Кстати, о деле: вопрос с арендой уже решён. А также «сэс», пожарники, разные согласования — всё готово. Осталось завезти оборудование и начать обустройство, так то. Я тебе пришлю в помощь Сергея.

— Какого Сергея?

— Как какого? Линёва. — Павел Николаевич украдкой переглянулся с женой.

— А что без Линёва совсем никак?

— Жанн, он толковый и хороший парень.

— Естественно — твоя правая рука парень хоть куда! — Жанна принялась за пирог.

В дверь позвонили.

— Кто бы это? — Вяземский посмотрел на жену.

— Это, наверное, Валя. Она обещала зайти. — Анна Семёновна вышла в коридор.

— Нарисовалась, — поморщился Вяземский.

— Пап, у вас эта «любовь» взаимная.

— Не говори. Пойду-ка я лучше и спрячусь от тёти Вали. — Вяземский встал из-за стола и на цыпочках пошёл по комнате.

Жанна улыбалась, ей нравилось, когда отец был в хорошем настроении и шутил. Но ему не удалось скрыться — в дверях появилась гостья.

— Здравствуйте этому дому! — поздоровалась Кричевская громко и церемонно.

— Здорово, коль не шутишь! — ответил Павел Николаевич в тон гостье.

Это был ритуал недолюбливающих друг друга людей, и каждый раз при встрече они его соблюдали, благо встречи эти случались редко. И если для Павла Николаевича Кричевская всего лишь надоедливая муха, от которой он просто отмахивался и забывал, то для Валентины Семёновны муж сестры представлял нечто большее — для неё он был выигрышным лотерейным билетом. Билетом, который она могла купить, но по глупости не купила. И вот, спустя годы, «билет» каждый раз напоминал об упущенном шансе.

— О, Павел Николаевич, вы нас покидаете? — с сожалением в голосе спросила гостья.

— О да, Валентина Семёновна! Дела, знаете ли, всё недосуг. — парировал Вяземский, разведя руки. Украдкой он подмигнул Жанне.

— Как жаль. А у меня к вам как раз один вопрос.

Но Павел Николаевич уже торопливо поднимался по лестнице своей двухъярусной квартиры.

Жанна с матерью сдерживались из последних сил, чтобы не рассмеяться.

Недовольно сморщившись, Кричевская прошла к столу и чмокнула в щёку Жанну.

— Как поживаешь, племянница?

— Лучше всех!

— Оно и видно. Всё-таки, какая ты пышная, однако… — заметила будто вскользь.

Жанна покраснела.

Довольная собой Валентина Семёновна плюхнулась на стул.

К пирогу Жанна больше не притронулась.

— Откуда пирог? — поинтересовалась Кричевская.

— Сами испекли, — ответила Анна Семёновна. — Валя, ты как с Луны.

— Так ты сама печёшь? — придурковато спросила Кричевская.

— Конечно сама. Какая-то ты странная сегодня. Чай будешь?

— Буду. И пирог ваш попробую.

— Так пробуй. — Анна Семёновна налила сестре чай.

Пока Кричевская жевала, за столом молчали.

Жанна каждый раз, когда видела вместе маму и тётю, удивлялась непохожести сестёр. Складывалось ощущение, что они от разных родителей. Всегда спокойная, хрупкая, витающая в облаках — мама, и большая грубая, неотёсанная как чурбан, с нелепой бараньей химией на голове — тётя.

— Какой вкусный пирог и рыбы столько сколько надо, — сказала Кричевская, проглотив кусок.

— Чаю подлить? — спросила Анна Семёновна.

— Да, если можно. Жанночка, как у тебя дела? Что нового в «Огнях»?

— Да нормально там всё, но я увольняюсь.

— Да ты что? Так мы с Мишей и не посидели у вас. Дотянули. А что так?

— Не переживай, Паша открывает новое кафе, и Жанна там будет директором, — ответила за дочь Вяземская.

— Да что вы? — Кричевская всплеснула руками. — Так это же прекрасно! Теперь у нас будет своё кафе. Семейное можно сказать заведение. — Валентина Семёновна вытаращила глаза и старалась как можно шире улыбнуться.

Жанна посмотрела на мать и перевела взгляд на тётю.

— Это не будет именно семейный формат заведения…

— Я имела в виду, что посидеть-то нам с мужем и девочками там можно будет, со скидочкой? — И тётя Валя кротко посмотрела на Жанну.

— Что за вопрос? Конечно. На скидку можешь всегда рассчитывать.

— Ну и отлично. Кстати, насчёт девочек, — Кричевская стряхнула крошки с груди, — Настя моя сбежала.

— Как сбежала?

— Куда?

— С мерзавцем и негодяем! Бросила нас с отцом, как будто мы звери какие. — Кричевская вскинула голову, чтобы удержать рвущиеся из глаз слёзы.

— Как всё вышло? — спросила Анна Семёновна.

— Да вот так. Как всегда несчастье не предупреждает о своём приходе. — Валентина Семёновна сквозь слёзы попыталась улыбнуться.

— Может ещё всё образуется?

— Надеюсь. Мы с Мишей держимся. Такой удар… Какой пример и стресс для Снежаны в её то переходном возрасте. Как мы всё это перенесём, я не знаю. — Кричевская раскладывала платочек на коленях, потом смахивала им слезу и вновь раскладывала.

Анна Семёновна порывалась помочь, но не знала чем.

— Аня, — замялась Кричевская. — Помнишь, ты мне обещала занять немножко деньжат?

— Да, да конечно. Пойдём ко мне.

Жанна ещё убирала со стола, когда сёстры вернулись.

— Ой, наелась до отвала, насиделась. Большое спасибо за чай, пирог, — стала раскланиваться Валентина Семёновна.

Жанна отметила про себя с улыбкой, как оживилась тётя, получив деньги. Бедная Настя, подумала она о двоюродной сестре. О том, что у Кричевской характер домашнего тирана знали все.

Проводив сестру, Анна Семёновна поднялась наверх и заглянула в спальню. Муж дремал в кресле, уронив журнал на колени. Прикрыв дверь, она спустилась вниз. Жанна ушла к себе. Анна Семёновна включила телевизор и взяла вязание.

Вот уже третий год как она с мужем и дочерью вернулась в родной город, но чувствовала себя здесь чужой. Она не могла привыкнуть и обжиться в огромной новой квартире. Анну Семёновну пугала и раздражала суета мегаполиса. После тринадцати лет разлуки она вновь привыкала к городу, но с трудом. Вокруг всё резко изменилось и в стране, и в её жизни. Она с тоской вспоминала север: тихой и спокойной жизни, как там, больше никогда не будет.

В спальне тускло горел ночник. Кричевская лежала на кровати и смотрела в потолок. Занимая деньги у сестры, в последнее время она их никогда не возвращала, та и не спрашивала. Не обеднеют от тех грошей, что она мне суёт, думала Валентина Семёновна. После каждого посещения Вяземских она возвращалась сама не своя, нервная, опустошённая. А перед глазами ещё долго стояла вяземская упакованная квартира. Валентина Семёновна помнила и видела перед собой всю ту мелочь и не мелочь, что попадались ей там: будь то фарфоровая чашка из сервиза, дорогая лампа, новая бульонница, ваза с цветами или посудомоечная машина. Валентина Семёновна тяжело вздохнула, и слёзы ринулись из глаз: «Господи, как же тяжело и душно… сил моих больше нет».

Временами она фантазировала о том, как бы сложилась её жизнь — не стань Вяземского. «А что? Он далеко не мальчик и с больным сердцем. Пьёт всё время сердечные пилюли. Сегодня он был бодрячком, но надолго ли… Инфаркт штука непредсказуемая — бац и амба! Анька с Жанной останутся одни, но с такими деньжищами. Конечно же, им потребуется советчик и помощник и не с улицы, а свой родной человек. Правда этот Линёв…» — Валентина Семёновна поморщилась, вспомнив о правой руке Вяземского.

В комнату тенью вошёл Михаил Юрьевич и присел на кровать.

–Ты представляешь, ресторан собираются открывать, — вымолвила Валентина Семёновна утробным голосом. — И Жанночка там будет хозяйкой.

— Аж целый ресторан? Ничего себе. Видно дела идут в гору.

— Идут, — прошептала Валентина Семёновна, уставившись в потолок. Ещё немного и она взорвётся.

— Ну что ж, хорошее дело — открыть свой ресторан. — Михаил Юрьевич снял очки. Он сидел аккуратно на самом краешке, чтобы не помять покрывало. — Если есть такая возможность, что ж не открыть.

Кричевская повернула к мужу заплаканное лицо:

— Да заткнись ты.

Глава 5

Через неделю после разговора при свече, двери ресторана «Огни» раскрылись перед Вадимом, обдав теплом и вкусными запахами.

День выдался на редкость холодный. Ледяной ветер обжигал лица, захлёстывал каждого встречного на пути.

Очутившись в тёплом помещении, Вадим сразу отметил, что лучшего места на земле и не бывает.

— Добрый день, — обратился он к швейцару, — я к Людмиле Викторовне.

Швейцар с пониманием кивнул, предложил раздеться и обождать.

Вадим сел в мягкое кресло, с интересом осматриваясь вокруг.

В это время, как раз спускались из ресторана и одевались, пообедавшие посетители. На одной молодой паре глаз Вадима задержался дольше: она — облачённая в чёрное строгое платье, хрусталиком льда сверкал кулон на её груди, прямые неестественно белые волосы спускались до пояса; он — денди в дорогом костюме в узкую полоску, самоуверенный, элегантный.

Получив в гардеробе норковую шубку, «денди» помог одеться своей спутнице и, взяв её под локоток, повёл к выходу. Проходя мимо Вадима, обладательница шубки улыбнулась ему.

Внутри всё зацвело, распускаясь.

Вот они — герои глянцевых журналов. Они совсем рядом, и ты на расстоянии шага от них. Желанная и недоступная дверь приоткрылась. Осталось только войти.

Замечтавшись, Вадим не заметил, как молодые люди вышли, запустив в фойе туман морозного воздуха. Не расслышал он и приглашения наверх, к Людмиле Викторовне, которую все заискивающе и «любя» величали — Милой Викторовной.

Мраморный холод пола фойе под ногами Вадима сменился на ковровое покрытие. Мягко ступая, он очутился наверху. Величина зала ресторана поразила. Вадим и не предполагал, что он может быть таким огромным. Кинозал «Дома культуры» в родном городке и то меньше. Поле белоснежных столов раскинулось перед глазами.

За столами сидели посетители, а вокруг кружили официанты с подносами.

Навстречу Вадиму, из глубины зала, шла плотная женщина, администратор ресторана «Огни».

Людмила Викторовна Ваур предстала перед Вадимом, на тот момент, плотно и вкусно пообедавшая. Она ещё ощущала во рту ни с чем несравнимый вкус кофе и любимого бисквита с масленым «крэмом».

Ваур была невысокого роста, но из-за большой головы и гороподобной причёски наибелейших волос, с застывшими кристалликами лака, казалась выше. Шла осторожно, смотря под ноги, словно боялась упасть.

Вадим обратил внимание на чёрные лакированные туфли на огромных каблуках. Они скрипели и выглядели нелепо и комично на толстых ногах Людмилы Викторовны. Её глаза, густо накрашенные чёрной тушью, уставились на Вадима так, как будто перед ними не человек, а инопланетянин.

Подойдя ближе, Ваур раскрыла сочные губы с блестевшей на них убийственно-алой помадой:

— Так ты, значит, и есть Вадим? Земцев?

— Да, здравствуйте.

— Марго мне звонила.

Визуальная экзекуция перешла в новую стадию. Теперь в глазах Людмилы Викторовны был не просто интерес, в них сверкнуло нечто иное…

На Вадима пахнуло холодом.

— Значит, ты хочешь работать у нас, — говорила Ваур скорее самой себе, — вполне объяснимое желание. — Она сделала паузу. — Так сколько тебе лет?

— Двадцать один.

— Понятно. Марго мне вкратце обрисовала ситуацию.

Вадим смутился. Какая ещё ситуация? И что ей понятно? К его бледному лицу хлынула предательская краснота.

Людмила Викторовна победоносно улыбнулась.

— Значит так, приходи завтра к десяти. Только без опозданий, я этого не люблю.

Она повернула в сторону зала голову, крепившуюся у неё сразу на плечах, и гаркнула, да так, что Вадим вздрогнул.

— Люба!

И появилась Люба. Неопределённого возраста, с подобострастным, но вместе с тем и нагловатым взглядом маленьких, светлых глаз, белокурая, в короткой чёрной юбочке и белой кофточке. Стройные ножки закованы в чёрные «кандалы» на огромных каблуках, как и у Людмилы Викторовны. Так же ярко она накрашена, но с большим вкусом, со знанием последних модных тенденций.

— Чего хотели, Мил Викторовна? — спросила громко, в тон администратору официантка и тут же осеклась, заметив Вадима.

— Вот, Люба, познакомься — твой будущий ученик, Вадим… — При этом Людмила Викторовна многозначительно посмотрела на официантку.

Не мигая, Люба улыбнулась Вадиму улыбкой Моны Лизы.

Вадим молча кивнул в ответ.

— Познакомились? А теперь, Люба, ступай. — Ваур повелительно махнула рукой.

Когда официантка удалилась, она присела за столик администратора, который стоял тут же, у лестницы.

Вадим выжидал.

— До свидания, — попрощалась с ним Людмила Викторовна и уставилась в сканворд.

— До свидания, — ответил Вадим и начал спускаться.

— Постой! — окликнула она.

Вадим обернулся.

— Передай своей тёте… — Ваур поперхнулась. — Да, своей тёте, что Жанна Вяземская уволилась. Причём внезапно.

***

Зимние сумерки заглядывали в окна. Гостиная на улице Советской утопала в тёплом свете ламп. Хозяйка квартиры полулежала на диване, закутавшись в белую паутину шали. Вадим сидел в кресле напротив и делился впечатлениями от похода в «Огни». Порой ему казалось, что Марго не слушает. Её взгляд всё время блуждал. Вот она потянулась, взмахнув руками, как крылами.

— Мне, кажется, Людмила Викторовна тебя недолюбливает, — заметил Вадим.

Взгляд перестал блуждать.

Марго поднялась с дивана, подошла к Вадиму и присела возле, положив руки на его колени. Он замер. Волнение пошло по телу. Её красивые пальцы продвигались медленно вверх по тонкому трико, лаская. От возбуждения Вадим напрягся и покраснел.

— А ты не так наивен, как может показаться…

Марго не убирала рук и, казалось, не обращала внимания на его волнение.

— Провинциальная шелуха должна сползти с тебя, как шкура с обновившейся змеи и чем скорее, тем лучше, — говорила она, водя глазами по лицу Вадима, — для нашего дела ты должен измениться.

— Я изменюсь.

— Конечно, дорогой, иначе и быть не может.

Она отпустила его и пошла по комнате, раскинув руки.

Натянутая паутина шали колыхалась.

— Людмила Викторовна просила передать, — вспомнил Вадим, — что Жанна Вяземская уволилась. Причём внезапно.

Марго остановилась, не оборачиваясь, произнесла:

— Какая милая Людмила Викторовна.

— А кто такая эта Жанна Вяземская?

Ему не ответили.

Прижав руки к груди, Марго бродила по комнате с остекленевшим взглядом. Вадим чувствовал — его сейчас нет. Даже если он встанет на пути, Марго пройдёт сквозь. Не остановится.

Он следил за её движением.

Она задержалась у стены с портретами.

— Уволилась. Ну и что. Далеко не убежит…

Вадим не верил глазам, ушам — Марго говорила всё это не ему, а Серафиму!

Глава 6

Однажды, когда Рита Земцева возвращалась из школы домой, её остановила маленькая женщина в чёрном платке и вручила конверт. Незнакомка сказала скороговоркой, что это письмо от Серафима Григорьевича Земцева лично для неё. «Не показывай только родителям», — бросила посланница напоследок и скрылась. Рита не успела рассмотреть странную женщину, та словно испарилась. Девочка стояла и смотрела на конверт.

Образ Серафима был овеян тайной. Его имя в семье не упоминалось, как напоминание о страшном прошлом, висящим проклятьем над родом Земцевых. Единственный, доживший до глубокой старости младший брат Серафима, Михаил, умер, впрочем, как и все родственники, знавшие семейного изгоя лично. Имя Серафима у нового поколения Земцевых не вызывало неприязни, оно попросту забывалось, как забывается давняя страшная история, которую некому вспоминать и рассказывать.

Испытывая непреодолимую страсть к мистике и тайнам, помнила о Серафиме лишь маленькая Рита.

Дома, запершись в своей комнатке, она вскрыла конверт: тонкий лист писчей бумаги с мелким аккуратным почерком.

В письме Серафим представился и расспрашивал внучатую племянницу об учебе, школе, родителях. Затаив дыхание, Рита перечитала коротенькое послание трижды и тут же написала ответ, а на следующий день тайком спустила в синий ящик почты.

Как чумная ходила в ожидании ответа, и каждый день заглядывала в ящик. Заглядывала и утром, и днём, и вечером — главное опередить родителей, но письма всё не было. Не затерялось ли?

Закрывшись в комнате, Рита писала новое послание. На бумаге она изливала свои переживания, мечты. Таинственность щекотала нервы. Скрытная и недобрая, мстительная и смелая она металась в фантазиях, сгорая от желания действовать, что-нибудь совершить. Склонившись над письмом, она была не шестиклассницей Ритой Земцевой, а заговорщицей, шпионкой в стане врага, пишущей послание предводителю, и получи от него какое-либо указание, не задумываясь, исполнила бы.

Второе послание она также сбросила в ящик почты, не забыв при этом оглянуться по сторонам.

Через несколько дней, придя со школы и вытаскивая учебники из портфеля, Рита обнаружила конверт. Вскрикнув, схватила письмо — Маргарите Земцевой! «От него! Но как? Как письмо попало в ранец? Волшебство! Значит правду о нём говорят! Только Серафим на такое способен!»

Конверт жёг пальцы. Нет, читать дома письмо от Серафима невозможно. Не тот случай. Накинув курточку, Рита побежала в разрушенное здание церкви, где спрятавшись в укромный уголок, дрожащими руками вскрыла конверт.

Так началась их переписка.

Для конспирации, по просьбе Серафима, для домашних Рита выдумала подружку по переписке — некую Варю Смирнову, именно этим именем и подписывал письма и открытки Серафим. Рита каждый раз удивлялась, как не похож был почерк на конверте на тот, что в письме: ни у кого не возникало сомнений в том, что конверты подписывала девичья рука.

После окончания десятилетки Рита засобиралась в гости. К Вареньке Смирновой.

Вернулась от Серафима другая. Многое из того что видела и слышала в его доме из памяти стёрлось. Значит — не время.

Больше они не встречались и не переписывались, редкие открытки на праздники, дни рождения. Странно, Марго не знала когда день рождения Серафима, а спросить не у кого. «Когда родился — тогда и родился», — был ответ старика.

Закружившись в водовороте жизни большого города, куда уехала из родного дома, Марго помнила о Серафиме. Знала, настанет время — старик призовёт.

И он призвал.

Спустя семь лет пришла телеграмма: «Приезжай жду Серафим».

Наконец-то! Обрадовалась и напугалась: вдруг что случилось? неужели болен? или?.. Самое страшное гнала, старалась не думать. Тотчас собралась и в тот же день села в поезд.

Ночью в душном вагоне не спалось, Марго смотрела в черноту за окном и все думала о приглашении, о Серафиме.

В купе ехала одна. «Неужели повезло?» Задумавшись, задремала сидя.

На очередной станции дверь купе открылась, и в сопровождении проводницы вошёл новый пассажир. Интеллигентного вида мужчина, с чемоданчиком в руках. «Командировочный инженер, скорее всего». Марго отвернулась. Когда проводница вышла, мужчина, сняв пальто и шляпу, стал возиться с постелью.

Подперев рукой щёку, Марго смотрела в окно. С досады ей хотелось нахамить, сказать, что-нибудь едкое. «Какого чёрта ему не сидится дома? Впервые ехала одна. Главное, чтобы не лез с разговорами».

Мужчина и не лез. Заправив лежак на второй полке, он присел за столик напротив, окинул Марго незаметным взглядом и уставился в окно.

Марго раздражала размывшаяся его физиономия на тёмном стекле.

А мужчина достал газетку, кружку, коробочку с чаем, сахарок и опять уставился в окошко.

Марго сладко потянулась и начала медленно расстёгивать пуговки на блузке. Мужчина слегка кашлянул и чуть отодвинулся. Откинув волосы, Марго повела плечами, освобождаясь от кофты. Узкая в рукавах она не сразу снималась. Сосед по купе ещё раз кашлянул.

Когда Марго осталась в одном лифчике, он прижался спиной к стене, не зная, куда девать глаза. Затем встрепенулся, будто опомнившись, и полез наверх.

Марго с трудом удержалась от смеха.

— Спокойной ночи, — сказала она и потушила светильник.

— Спокойной ночи, — донеслось с верхней полки.

Марго легла на подушку, подперев голову рукой.

Поезд мчался, прорезая тьму лучами фонарей.

Марго вернулась в прошлое. Перед глазами возник дом Серафима. Длинные тёмные коридоры и холод. Вечный холод, как казалось тогда. Она всматривалась в темноту купе и шла по лабиринтам памяти, открывая одну за другой, бесчисленные двери и за каждой подвальный мрак и холод.

С первыми лучами солнца она проснулась и посмотрела в окно.

На всём необъятном просторе золотилось море полей, лесов. Марго прищурилась от слепившего солнца и задёрнула занавеску.

***

Серафим стоял у ворот.

При виде одинокой фигуры старика сердце Марго забилось.

Высокий, худощавый, обеими руками он опирался на палку. Лёгкий ветерок, начавшийся внезапно, закружил опавшие листья у его ног.

Ещё издалека, Марго увидела глаза Серафима, почувствовала на себе их притяжение. Она смутилась, но всё же вскинула чуть выше подбородок, расправила плечи.

По мере приближения внучки старик развёл руки с палкой в стороны, приветствуя и приглашая.

Он обнял Марго, затем отстранился, рассматривая её всю. Стального цвета глаза старика светились, казалось, они были с другого лица… более молодого и светлого.

Не сказав друг другу ни слова, они вошли во двор.

Серафим шёл не спеша, постукивая по деревянному настилу дорожки концом палки. Марго удивлялась тому, как нелепо эта клюка смотрелась в его руках. «Что поделаешь — возраст. Ему ведь за девяносто».

Когда вошли в дом, Серафима будто подменили. Переступив порог, он отставил палку, выпрямился и стал двигаться живее. Марго почудилось, что он даже помолодел: «Неужели притворяется… там, на людях? »

Дом Серафима старый, бревенчатый, с кирпичным фундаментом и вытянутый в длину. Все восемь комнат соединялись между собой узкими коридорчиками, с размещёнными в них крохотными кладовыми. Множество дверей и выступов. Закоулки коридоров, как лабиринты, что сразу и не поймёшь, куда и как пройти.

В доме зябко и неуютно, как будто и не живёт здесь никто.

Марго поёжилась.

Заметив это, старик прохрипел с усмешкой:

— Замёрзла? А я не топлю помногу — холод он бодрит, закаляет. Жара с теплом — расслабляют. От этого расслабления одни болезни да дряхление. Ничего, привыкнешь.

Обстановка в доме вся из девятнадцатого века: кругом этажерки, горки, буфеты, «шкапики» на фигурных ножках, старые кресла и диваны, стулья с высокими спинками. И запах. Он пахнул на Марго сразу, как только вошла. Она вспомнила — запах был и в прошлый раз. Его можно было принять за запах старости, прелого сена, гниющих листьев, отсыревшей коры.

То, чем пахло в доме Серафима, Марго не могла понять, как тогда, так и сейчас.

Осенний день недолог. Не заметишь, как он уж и растворился в дымке заката. Вечерняя дождевая прохлада просачивалась в дом в открытые форточки.

Марго натирала старинное серебро и посуду в одном из буфетов.

«И как он тут со всем управляется? Его ровесники те, что не в могиле, без посторонней помощи и ступить не могут, а он всё один. Ведь тут и воду носить надо и печь топить», — думала она, прополаскивая тряпку в ведре. Ледяная вода обжигала руки.

— А ты воду не жалей.

Марго вздрогнула и обернулась. Серафим стоял в дверях и улыбался:

— Колодец же во дворе. Делов-то пять минут.

Отвыкнув от него за эти годы, Марго ощущала себя неловко. Эта неловкость была сродни страху. Она не могла привыкнуть к голосу старика, менявшемуся на дню по нескольку раз — то глухому и сиплому, то раскатистому и властному, то ласковому и тихому. Она вздрагивала всякий раз от его внезапного появления и всегда из-за спины и такого же внезапного исчезновения, когда она, что-то говоря, оборачивалась, но его уж и не было. Тишина комнаты в тот момент действовала гнетуще. Марго чувствовала, что за ней наблюдают. Сквозь стены.

— Ладно, кончай с этим, — предложил Серафим, — всех дел не переделаешь. Пойдём в залу, посумерничаем. Так уж и быть в честь твоего прибытия камин истоплю, а то совсем околеешь. — Подойдя к комоду и порывшись в нём, он достал пуховую серую шаль и накинул внучке на плечи. — На пока что, погрейся.

— Спасибо. — Марго коснулась щекой мягкой шерсти.

Руки от холодной воды покраснели, пытаясь согреться, Марго обхватила ими себя. «Интересно, чья эта шаль?»

Проводив внучку в зал, Серафим оставил её одну.

В зале, самой большой и нарядной комнате так же прохладно, как и во всём доме. Стены высокие белёные, но окна маленькие, низкие, отчего даже в солнечный день всегда сумрачно.

«Значит, не нужен здесь свет и солнце…» — догадалась Марго, греясь уютным теплом шали.

Серафим не пользовался электричеством — дом освещали свечи. Огарки в старинных канделябрах стояли в каждой из комнат. Не было в доме ни телевизора, ни радио, ни других благ цивилизации.

Марго зажгла свечи и села в кресло напротив выложенного из кирпича камина.

— Ничего, сейчас потеплеет. Какая ты, однако, мерзляка. — Серафим вошёл с охапкой берёзовых дров.

— Я сейчас, растоплю, — вызвалась помочь внучка.

— Сиди, я сам. Чай, не калека какой. Справлюсь. Или ты может, про лета мои напомнить желаешь? — Он раскатисто рассмеялся.

Марго заметила — старик любил пользоваться просторечьем, которое совершенно ему не шло. На слух оно звучало правдоподобно, но с образом Серафима не вязалось, выглядело искусственным.

— Ладно, соловья баснями не кормят. Сейчас самовар поставлю. А ты чашки с буфета достань да пирог маковый. Порежь — и на стол.

— Пирог? Откуда у тебя пирог?

— Откуда, откуда, — Серафим прищурился, — да вот, Акулина принесла, постаралась.

— Какая Акулина? — Марго сгорала от любопытства.

— Да есть у меня тут одна прислужница, помощница по хозяйству.

— А кто она? Сегодня придёт?

— Нет, сегодня не придёт. Незачем, — отрезал старик. — Да ты не фантазируй, тоже мне — провидица. Я, ты знаешь, с людьми-то не очень… да и они меня сторонятся. Но Акулина ничего, тихая молчунья — для меня самый раз. Вот и заходит. — И Серафим вышел.

«Тихая молчунья…» — повторила про себя Марго, провожая его взглядом.

Дрова в камине потрескивали.

Накрыв на стол, Марго села в кресло, поджав под себя колени, так теплее. «Странно, — подумала она, — время здесь тянется долго. Кажется, вечность прошла, как я приехала. Зачем он меня вызвал? Он ведь не болен».

В комнате тепло и уютно от жара в камине. Марго разморило. Огни свечей расплывались в глазах. Она вытянула вперёд ноги и задремала.

Проснулась от взгляда. Серафим сидел напротив. Марго не услышала, как он вошёл и поставил самовар на стол.

— Так, Ритуля, давай чай пить. Разливай, будь сегодня у меня хозяйкой.

Марго разлила чай. Серафим взял чашку, и жилистая рука при этом не дрожала. « А у дедушки всегда дрожала», — вспомнила Марго умершего деда Михаила.

Белыми крепкими зубами Серафим откусил от пирога. Марго поперхнулась, когда увидела эти зубы. После того, как откашлялась, прихлёбывала обжигающий чай. Серафим, казалось, и не смотрел в её сторону.

После чая они сидели в полной тишине. Смотря на огонь свечи, Серафим о чём-то всё думал. Глаза его сузились, став узкой щелью, но вот опять раскрылись, и брови вскинулись вверх.

Он стал расспрашивать внучку о городской жизни. Внимательно слушая, переспрашивал временами, особо интересуясь работой в ресторане. Ни разу он не спросил ни об одном из родственников. Марго и сама была уже оторванный лист.

— Насколько ты приехала?

— На дня два. Три.

— Скорее на два, нежели на три? — Он устремил на неё холодные проницательные глаза. В ответ Марго робко кивнула. — Ну что ж, время терпит. Дай-ка вон ту колоду карт. — Серафим указал на комод, на котором лежала разбухшая старая колода. Марго подала. — Садись. В преферанс играть умеешь? Хотя откуда. Давай научу. — И он стал учить её играть в преферанс.

Когда Марго уловив суть игры, начала делать видимые успехи, он предложил другое: — Пасьянс раскладывать умеешь? Давай научу.

Щёки Марго разгорелись от азарта ещё во время преферанса, теперь она с жадностью следила и за пасьянсом. Руки Серафима и карты мелькали. Марго казалось, что он показывает фокус. Когда всё сложилось и сошлось, он посмотрел на внучку:

— Интересно?

В ответ Марго закивала.

— Завтра будет ещё интересней. А теперь давай-ка спать. — Он встал из-за стола. — Здесь ничего не убирай. Акулина утром всё подберёт. — Подойдя к Марго, он поцеловал её в лоб. — Покойной ночи.

Постель хрустела и от прохлады в комнате вдвойне приятнее окунуться в неё, замирая и чувствуя, как тело согревает ледяную простыню.

За окном шумел тревожимый ветром сад. На окна налетали редкие капли дождя, но как тепло и мягко. Марго закрыла глаза.

Утром встала поздно.

Быстро оделась и вышла в залу.

На столе дымился самовар, и вкусно пахло выпечкой. Непривычно большие пироги лежали на блюде. Стрелки на часах показывали одиннадцать. Марго попеняла на себя за поздний подъём. Ей так хотелось увидеть Акулину. Марго показалось, что Серафим её скрывает.

Весь день она ждала продолжения. Продолжения вчерашнего вечера: должно быть что-то интересное, ведь он ясно намекнул об этом перед сном. Но Серафим не обращал на внучку внимания. После обеда и вовсе куда-то исчез, оставив её наедине со старыми затрёпанными книгами, которые предложил пролистать. К ним Марго даже не прикоснулась.

Она, скучая, слонялась по дому и томилась в ожидании вечера. После того, как узнала, что по хозяйству Серафиму помогает управляться Акулина, желание что-либо сделать пропало.

«Наверное, спать ушёл, всё-таки возраст», — думала Марго, останавливаясь перед закрытыми дверьми. За которой из них могла быть комната Серафима, она не помнила.

Марго вышла во двор, обошла кругом дом, прогуливаясь вдоль пожелтевшего сада. Фруктовые деревья и ели росли в тесноте. Плотно прижатые друг к другу, создавали стену, укрывавшую дом от посторонних глаз с улицы. Но «глазам» и без «стены» не пробиться сквозь деревянный глухой забор.

«Полное уединение, а летом здесь, наверное, всегда тень и прохлада», — отметила Марго.

Несмотря на запущенность самих деревьев, земля вокруг и дорожки — всё аккуратно подметено и прибрано. Сквозь поредевшие, местами сквозные ветви робко пробивались солнечные лучи. Осенние невесомые.

Посидев на скамейке в саду, Марго вернулась в дом. Покрутившись возле большого старого зеркала, она причесалась, накрасилась и вышла за ворота.

Случайный ветерок шевелил опавшую листву на деревянном тротуаре. Ласковое солнце грело.

В лакированных чёрных туфлях, с модной сумочкой, в чёрных перчатках и белом югославском плаще с широким поясом, Марго сразу обратила на себя внимание случайных прохожих. От восхищённых и завистливых взглядов настроение приподнялось.

Напевая любимый мотив, она не спеша прогуливалась, ощущая себя столичной знаменитостью. «Провинция», — щурилась Марго, вздёргивая подбородок при встрече с очередным оценивающим взглядом.

Пройдя всю улицу, она дошла до центра. Заглянув в магазины и удостоверившись, что эта пустая трата времени, повернула назад.

По дороге её обогнал и остановился на обочине запылённый «ЗИЛ».

— Девушка, а девушка! Вы откуда такая красивая и куда?! — улыбался из кабины молодой шофер. Белые зубы на загорелом лице блестели.

— Туда! Отсюда не видать! — ответила Марго и прошла мимо.

— Девушка, а вы не заблудитесь? Давайте подвезу! — не унимался парень, тронувшись за ней. Поравнявшись, он выскочил из кабины.

Марго остановилась, на лице притворное возмущение, но в глазах бесовские огоньки. «Красивый чёрт… и этим пользуется», — разглядывала она шофёра.

Широкоплечий, рукава рубашки закатаны. Руки сильные мужские. Марго улыбалась. Казалось, ещё немного и она решится.

Парень ждал.

Марго откинула волосы, слегка качнулась. И пошла дальше. Уже не оборачиваясь.

Вернувшись в дом Серафима, в прихожей она медленно сняла плащ. Задержалась у зеркала. «На улице намного теплее и солнечней, чем здесь». Она прикоснулась ладонями к лицу — щёки горели.

Серафим сидел в зале за накрытым столом и самоваром.

— Прогулялась? А теперь давай чай пить.

Марго молча села за стол. Взяла чашку, открыла краник самовара. Заструился дымящийся ручеёк.

— Так, так. Живи, как можешь, как умеешь, главное о деле не забудь, — произнёс Серафим позже скороговоркой и посмотрел сквозь внучку. — Дай-ка мне карты, — попросил он. — Да не те, а в комоде возьми настоящие.

Марго достала из верхнего ящика комода толстую стопку старых карт. Размером они были крупнее обычных и вместо мастей на них нарисованы картины из жизни людей, зверей и странных существ.

И сразу повеяло мистикой.

Серафим раскладывал карты, рассказывая зачарованной внучке их значение и какой тайный смысл заключает та или иная карта в себе и как может влиять на судьбу человека.

— Это карты настоящие, старинные. Был случай, достались. Вот и прожили со мной почти век. А сколько до меня. Сколько глаз на них смотрело, сколько судеб они предсказывали. В один день всё и не расскажешь. Пока закончим. Главное запомни, на будущее, — и он стал говорить тише, склоняясь в сторону Марго, — раскладывай их только на себя, не людям. Занятие это неблагодарное — когда людям, навредишь только себе. Когда карты привыкнут к тебе, а ты к ним — всё скажут и покажут. Начнёшь потихоньку, с малого — с предсказания погоды на завтра или свершения какого дела, не архи какого важного, и будешь смотреть, наблюдать, какая карта и как себя ведёт, что лично в твоём случае означает. А там пойдёт. Это ведь не только баловство, но ещё и зарядка для ума, прозорливости. — Он воздел кверху указательный палец. — На то, чтобы понять их скрытую силу и смысл могут уйти годы. Зато потом как сладко будет…

— Я слышала о таких картах, но ни разу не видела. Значит правду гадалки говорят, предсказывая?

Серафим высокомерно хмыкнул, собрав карты на столе в стопку.

— Кто предсказывает? Бабы на базаре? Или те, что принимают на дому, как в будуаре за золото и деньги?! — вспыхнул он. — Тоже мне прорицатели! Карты для них ремесло, добывание денег и не более. А я тебе толкую о том, чтобы привыкнуть к картам, понять, полюбить их, если хочешь. А где ж тут поймёшь да полюбишь, когда у тебя за дверьми толпа из страждущих узнать — не скоро ль они подохнут или когда же свадебку сыграть. Тьфу! Мракобесы! — Он чуть не сплюнул, чертыхаясь. — Они, самые опытные из них, из этих гадальщиков, смотрят сначала на людей, а не на карты. А зачем на них смотреть — ведь они для них листок рисованного картона! Люди — их карты. По жестам, сказанному случайно слову, по глазам они читают, но не по картам. Эх, в мои времена тоже кругом были умельцы, только тогда за подтасовку спрашивали — вот и боялись. Не шибко борзели. А сейчас, у вас тут творится чёрти что. Одну такую сказочницу, ещё до революции, я тогда юнец желторотый был, отвели лихие люди за трактир, да язык ей вырвали и бросили собакам. Сам видел.

— Как вырвали, живьём? — Марго содрогнулась от ужаса.

— Конечно. Она потом ещё жила и всё мычала, только вот на картах уж не гадала. Ладно, кончим с этим. У нас главное впереди, — сделав паузу, он деловито на неё посмотрел. — Так завтра, значит, отчаливаешь, — то ли спросил Серафим, то ли подтвердил. — Мне нужно, чтобы ты приехала ко мне этой зимой. Только не на два дня, а на месяц. Лучше всего в феврале, там и морозы спадут. Так сможешь или как?

Марго в ответ кивнула.

— Хорошо, — сказал Серафим и замолчал. Он сидел и смотрел на Марго в упор. Не в силах выдержать взгляд старика, она опустила глаза. — Мне, — начал он медленно, — необходимо тебе многое ещё сказать. Передать. Понимаешь? Да и в карты попрактикуешься, если захочешь.

— Конечно хочу!

— Договорились. А сейчас я тебе сделаю первый мой подарок, — сказал Серафим торжественно и удалился.

«Первый?! Значит, будут ещё подарки?» Марго охватило волнение.

Серафим вернулся с ножом в руках.

— Вот, держи мой подарок. — Он протянул внучке нож.

— Спасибо, — поблагодарила Марго, сильно удивившись.

Она взяла подарок в руки и стала рассматривать. Нож — похож на охотничий, финский. Такие Марго видела в фильмах о войне. Особое внимание её привлекла рукоятка с вырезанной на ней головой волка.

— Не удивляйся, — это вещь нужная, необходимая порой. Тем более эта.

Прищурив глаза, Серафим уставился на нож и замолчал. Марго показалось, что он что-то вспоминает, глядя на свой подарок. Затем он взял её руку с ножом и накрыл сверху ладонью.

— Главное, держи его всегда при себе, где бы ты ни была. Это особый ножичек… с судьбой.

Расстались они ближе к двенадцати. Как и в первую ночь, Марго упала в прохладную постель и только начала мечтать, как сон сморил.

Во сне к ней вереницей приходили карты. Они, как в детском калейдоскопе, складывались в разноцветные мозаики и тут же распадались, разлетались, уносимые ветром.

Глава 7

Время шло к закрытию ресторана.

Марго посмотрела на столик, за которым сидел Вовка Гуляш. Он никуда не торопился, сидел и курил. «Отлично, подвезёт до дома».

Вова Гуляш был фарцовщиком и менялой. Официантам из «Огней» таскал для продажи импортные шмотки, валюту и перекупленные у воров драгоценности. Кличку «Гуляш» ему дала Марго — Вова любил заказывать гуляш и пиво.

Рассчитав последнего клиента, Марго подошла к столику Гуляша.

— Не торопишься? — Она облокотилась бедром о столешницу.

— Я никогда и никуда не тороплюсь. — Гуляш расплылся в улыбке.

— Я знаю.

Марго взяла со стола пачку Мальборо, достала сигарету. Гуляш привстал и чиркнул зажигалкой.

— А я тороплюсь… — Марго выдохнула дым ему в лицо. — Подбросишь?

— Без проблем. Всегда к твоим услугам. Ты же знаешь.

— Знаю, — ответила она, наблюдая за музыкантами, убиравшими аппаратуру со сцены.

— Так поехали. — Гуляш продолжал нагловато улыбаться.

— Не так быстро. — Марго раздражала извечная его нахальная полуулыбка на щекастом лице. «Сам лягушонок, а туда же». Она стряхнула пепел. — Деньги сдам и я твоя. — С сигаретой она направилась к выходу.

Гуляш развернулся на стуле и наблюдал, пока Марго не вышла из зала.

Она использовала Гуляша, скупая по самой низкой цене заграничные вещички. Некоторые доставались ей просто даром. В благодарность она каждый раз Вове что-то обещала. Мифические обещания — коронный трюк Марго, но Гуляш верил и надеялся. А что ещё оставалось? Обладать Марго, дерзкой красавицей из «Огней» желали многие. «Красавица» же всегда сама выбирала. Она порой издевалась над Гуляшом, и в последнее время всё чаще.

Когда в лисьей шубке и красных сапожках, Марго спускалась из ресторана, Гуляш уже поджидал в фойе.

— Михалыч, до завтра, — попрощалась со швейцаром Марго.

— До завтра.

— Ну и дубак, — Марго приподняла ворот шубки, когда они вышли на улицу.

Гуляш спешно отрыл перед ней дверцу «Жигулей». В машине Марго откинулась на сиденье.

Гуляш с жадностью внюхивался в воздух салона: французские духи сводили с ума. Шанель — дорогие, его подарок. Он косился на рыжую прядь, что лежала на лисьем меху, на красивые стройные бёдра.

Марго смотрела в окно. «Беспонтовый денёк. Сплошная суета, а денег кот наплакал. Одни салатницы да рублёвые выпивохи и так всю смену. То тюлень позвонит, то олень, — Марго вымученно улыбнулась. В такой день, как сегодня, работу официантки она ненавидела. Вообще-то ей грех жаловаться… денег и удовольствия работа приносила больше, но жизнь пора устраивать. Век официантки недолог. Задрала бы уставшие ноги, да ненакого.

Когда рука Гуляша оказалась на коленке, Марго передёрнуло.

— Вова, убери, а.

— Что не нравлюсь?

— Ты о чём?

— Или не хорош? — говорил Гуляш, будто её не слышал. — Не хорош для тебя, да?

— Что ты несёшь? Нашёл время.

Машина резко притормозила. Марго качнулась вперёд:

— Полегче!

Гуляш не дал договорить — с силой прижался к ней, пытаясь поцеловать.

Марго с отвращением отпихнула щекастое лицо.

— Ты что охренел? Что за выкрутасы? — Она глубоко дышала, оправляя прическу и ворот шубы. — Чтобы больше такого не было! Ты понял?

Гуляш облокотился на руль:

— Вылазь.

— Что? Ты смотрю, перегрелся? Довезёшь до дома, и я выйду. — Марго в зеркало осматривала себя.

— Хорошо. — Гуляш откинулся на сиденье. — Я подвезу тебя, но с одним условием… — Он расстегнул молнию ширинки. — Ну, так как?

— Скотина!

От затрещины у Гуляша зазвенело в ухе. Он захихикал, поглаживая щёку:

— А иначе никак, Ритуля.

— Чтобы ноги твоей в «Огнях» больше не было! Я тебе устрою, падла, жизнь! — Марго выскочила из машины, хлопнув дверцей. — Козёл! — В ярости она пнула колесо Жигулей.

Авто взвизгнуло и, сделав петлю разворота, скрылось во тьме.

Марго не верила глазам — Гуляш и правда уехал. Она закурила, в надежде, что он одумается и вернётся. Но дорога оставалась пустой. Марго выбросила окурок, огляделась по сторонам. «Как будто на Марс высадилась — ни машин, ни людей. Какого хрена я вообще вылезла?»

Вдалеке, за тёмными зданиями нежилых новостроек, горели знакомые огни. «Если быстрым шагом минут за двадцать пять дойду», — прикинула она.

Мороз пощипывал. Замшевые сапожки без меха. Даже кофты нет — только лёгкая блузка. «Кто ж знал — всегда на такси». Марго в ярости сжала кулаки — так просто Гуляшу это свинство не сойдёт. «Да тут можно околеть заживо! Жила бы в центре — никаких проблем!»

Подняв ворот шубки, Марго пошла в сторону новостроек, так короче, благо и дорожка протоптана. Колени в капроне заледенели. Марго ускорила шаг.

Она шла и думала о Гуляше, о том — какая он всё-таки скотина, и как она ему отомстит.

Снег под ногами поскрипывал. Марго и не слышала, как следом за ней, поскрипывал по снегу ещё кто-то. Длинную тень незнакомца, шедшего следом, заметила поздно. Никогда не думала, что это может произойти и с ней. Сердце гулко стучало.

Она бежала и падала, проваливаясь в снег. Поднималась и вновь бежала. Страх гнал вперёд, придавая силы, а вокруг безлюдные остовы новостроек с чёрными дырами вместо окон. Когда поскользнулась в очередной раз — поняла, что не поднимется. Животное дыхание, бежавшего за ней, было совсем близко. Марго закричала, а рука сама полезла в сумочку. Она совсем и забыла о нём, но не ведомая сила направляла и помогла извлечь из сумочки нож. Страх сменила всю её охватившая злоба.

Марго вскочила на ноги и развернулась к нападавшему.

— На! — Крикнула, выкинув вперёд руку. Нож напоролся на что-то мягкое. Ледяные шершавые пальцы скользнули по руке. Искажённое судорогой лицо застыло напротив. — Сдохни! — Марго рванула руку с ножом. — Сдохни, тварь! Сдохни!

Она не останавливалась. Была, как в припадке.

Преследователь лежал трупом, но Марго продолжала наносить удары. Как гильотина рука опускалась и поднималась. Она готова была искромсать, четвертовать эту тварь, осмелившуюся напасть на неё!

Опомнилась от собственных вскриков. Пригнулась и затаилась над ещё тёплым телом. Взлохмаченная, с окровавленным лицом и руками она осматривалась по сторонам. Тихо. Придя в себя, Марго судорожно стала отирать снегом нож, руки. Затем спрятала в сумочку «спасителя» и поспешила скрыться.

Вбежав в квартиру, бросилась к зеркалу: шуба и лицо в крови. Какое счастье, что её никто не видел.

Глава 8

Взяв в феврале отпуск, Марго отправилась к Серафиму.

Приехала под вечер. В закоулках низкого неба синели сумерки. Мела позёмка. Все подступы к дому заметены, с трудом верилось, что здесь кто-то живёт. Марго огляделась по сторонам. «Неужели опоздала?»

Она продиралась к воротам, увязая по колено в сугробах. Добравшись до калитки, ногами и руками разгребала снег. Сняв перчатки, окоченевшими пальцами достала ключ, переданный Серафимом в прошлый раз, вставила в замок. Со скрипом ворота открылись внутрь.

Во дворе дорожки прометены недавно. На сердце отлегло. И всё же…

В коридоре на Марго пахнуло теплом и знакомым запахом. Не раздеваясь, она прошла в залу.

Серафим сидел за столом на любимом стуле с высокой спинкой. На нём была тёмно-красная рубашка и жилет из овечьей шерсти.

Серафим не двинулся при её появлении. Смотрел в одну точку. Точка находилась, где-то за спиной Марго. «Что там?» — мелькнуло и тут же ушло. Лицо ожгло пламя, будто оно оказалась у открытой печи. Марго расстегнула шубу, скинула на пол и пошла на взгляд Серафима.

Возле стола обратила внимание на две кофейные чашки.

На край одной из них старик положил указательный палец и стал описывать круг. Как по мановению, Марго повторила, тоже самое с другой чашкой. Их пальцы одновременно кружили по фарфоровым краям всё быстрее и быстрее. Зрачки Марго расширились — палец уже внутри кружки и вертит её по столу. А в это время Серафим вскинул руку с вертящейся на пальце, как гигантский «напёрсток», чашкой. Марго следом подняла свою.

Она ощущала вихри, которые раскрутила и, как жонглёр, вертела на пальце свой «напёрсток».

Страх охватил от вертящейся силы, от невозможности остановиться, противостоять. Марго боялась, что кружка сорвётся.

Услышав лязг разбившегося стекла, вскрикнула и схватилась за голову.

Серафим расхохотался, показав полный рот белых зубов. Марго с вытаращенными глазами смотрела на него.

— Есть фокус один, — сказал он серьёзно, перестав смеяться. — Смысл его в том, чтобы поймать взгляд человека. — Серафим взял внучку за плечи. — Не всегда и не у каждого человека можно поймать взгляд. Но уж если поймал — твой человек, что хочешь с ним — то и делай. И главное — колесо должно вертеться. Если раскрутила — верти до конца. — Он погладил Марго по голове. — Ничего, ещё научишься.

— Духи у тебя новые, что ли? Совсем не те. — Принюхался он.

— Новые. Не нравятся? — смутилась Марго, заглядывая ему в глаза.

— Ух, какие глаза чернющие. Прям проколола. Ну, это ничего. Хорошо. — Серафим снова взял внучку за плечи, внимательно разглядывая — Какая у тебя красота однако… хищная. А духи, ничего, приятные. Ты только здесь особо не душись. Запахи имеют такое свойство, как отвлекать. Садись, я за самоваром схожу.

Марго огляделась, в зале всё также — кругом чистота, только намного теплее и уютней, чем тогда, в сентябре.

В камине жаркие угли. Горит керосиновая лампа. Окна не завешаны, и сквозь тюль пробивается фиолетовый вечер. На столе такой же маковый пирог, как в прошлый раз. «Наверное, Акулина испекла, а кто же ещё?» — улыбнулась Марго. Приятно было осознавать, что Серафим ждал, готовился.

Потянулись длинные дни. Марго скучала от однообразия и отсутствия людей и развлечений. Серафим словно выжидал, выдерживал её что ли. Марго терпела, не задавая лишних вопросов. «Но зачем? Может я, что сделала не так? Целый месяц в этом склепе. Нет, я не вынесу», — взвыла она на третий день.

Решив развеяться, собралась прогуляться по известному с осени маршруту.

Когда вышла за ворота, удивилась расчищенному под лопату снегу.

«С ним точно не соскучишься…» — подумала о Серафиме.

Городок спал засыпанный снегом.

Марго прогуливалась, оглядываясь вокруг и удивляясь — куда ни глянь, кругом огромные сугробы. Она давно отвыкла от снежной зимы. В большом городе снег надолго не задерживается. От сверкающей белизны в глазах рябило. Из-за наметённых куч по обочинам не видно даже прохожих и первых этажей домов.

Замшевые сапоги на высоком каблуке поскрипывали в морозном воздухе. Лисья шубка грела. Мимо прошла женщина в зимнем пальто, закутанная в шаль. Она торопилась, но поравнявшись с Марго, сбавила шаг.

Марго снисходительно ей улыбнулась: «Как они здесь живут, засыпанные заживо снегом?»

Марго не заметила, как вышла на городскую площадь возле «Дома культуры». Заглянула в промтоварный магазин, зашла в книжный — купила пару открыток и два журнала — «Советский экран» и «Работницу».

Возвращаясь назад, у дома Серафима оглянулась. Интересно, а если бы тот парень, тот шофёр из прошлой осени проезжал мимо, узнал бы он её? В этот раз она бы не удержалась. Да если бы захотела, он ел бы с её руки! Марго вздохнула и вошла во двор.

— Почему лицо не умыла? — встретил Серафим.

— Лицо? — растерялась Марго.

— Ты что, уже забыла? Я ж тебе в прошлый раз наказывал — переступив порог дома, ты должна смыть всю ту мерзость, что налипла на тебя там, — и он указал пальцем в сторону окна, — и не только с рук, но и с лица! На тебе сейчас не только грязь и пыль, но и глаза завистливых и больных тварей, что ходят на двух ногах по этой земле! Их глаза висят ошмётками, как черви на тебе! — Он ткнул в Марго пальцем. — Посмотрись-ка в зеркало!

Схватившись за лицо, Марго с ужасом подбежала к зеркалу, но ничего не увидела, кроме раскрасневшихся на морозе щёк. Она обернулась на Серафима.

— Не увидела? И не увидишь никогда, если будешь думать о чём попало. Иди, умойся и ледяной водой. Ледяной! — Указал он на дверь.

В слезах Марго выбежала в коридор. Первый раз Серафим так с ней разговаривал, сверля глазами, как ножами.

Когда она «чистая» и пристыжённая вернулась, Серафим тасовал карты:

— Садись, нечего баклуши бить. Займёмся и делами, благо у нас их целый ворох. Разложи-ка карты. — Он протянул внучке колоду.

На следующий день после завтрака, как обычно Серафим исчез. Марго теперь знала, где дверь его комнаты. Она уже свободно ориентировалась в пространстве дома. Правда, не каждая дверь перед ней открывалась, но закоулки коридоров не были больше лабиринтами. Дом продолжал держать оборону, но не так пугал, как раньше.

Марго не переставала удивляться Серафиму, его замкнутой жизни. Казалось, он пребывал в кромешном одиночестве. Вёл абсолютно уединённую жизнь затворника. Но это на первый взгляд. Ведь кто-то ему доставлял продукты, готовил, накрывал на стол, убирал огромный дом и сад. Марго догадывалась, что это возможна та самая Акулина, которую старик от неё прятал. Как и где прислужница хозяйничала? Марго никак не могла застигнуть эту женщину. Невидимка. Порой Марго казалось, что Серафим прислужницу выдумал, а всю домашнюю работу выполняют крысы или мыши. Она бы не удивилась и поверила скорее этому, чем в мифическую Акулину.

От подобных мыслей и вопросов, не столько голова шла кругом, сколько сердце начинало биться от случайного скрипа двери, шороха или тени мелькнувшей в конце коридора.

Марго догадывалась, что видит только то, что дозволено видеть.

Прочитав от корки до корки купленные журналы, не зная, куда себя деть, она решила выйти во двор, подышать воздухом. Когда шла по коридору, увидела приоткрытую дверь. Остановилась. «Быть такого не может. Все двери в доме всегда закрыты. Заперты на замки. Серафим? А может Акулина?» Марго на цыпочках подошла к двери.

Как только переступила порог маленькой с низким потолком комнаты, в нос ударил знакомый и таинственный запах. Так вот каков источник запаха в доме! Комната вся была увешана пучками и вениками из трав.

От резкого травяного дурмана в голове зашумело.

Тусклый зимний свет пробивался сквозь маленькое оконце. В правом углу комнаты от потолка до пола свисало нечто странное и жуткое на вид — пшеничного цвета патлы, похожие на волосы. Марго подошла ближе. Дотронулась — на ощупь что-то наподобие пакли. «Пряжа из льна? Сколько её много. Скальп великанши…» Марго передёрнула плечами, отвернулась. В другом углу интереснее — стояло соломенное чучело бабы в сарафане, похожее на чучело «Масленицы». «Может она и есть?» На голове чучела — венок из серо-голубых пожухлых цветов. Волосы-косы из сена. Вместо глаз и рта — цветы и ягоды, засушенные, тёмно-фиолетовые, жёлтые, бордовые.

Кто-то коснулся плеча и Марго вскрикнула.

— Тише, — Серафим приставил палец к её губам. — Испугалась?

Марго не могла говорить, сердце стучало. Её мутило от удушливого запаха трав.

Серафим не сразу отнял палец от губ.

Марго замерла, не смея шелохнуться. Он никогда не стоял так близко. Его палец с губ скользнул по подбородку. Затем он двумя руками взял Марго за плечи. Запрокинув голову, она обмякла.

… шум водопада нарастал. Гурлящая пропасть внизу. Её не видно, но если чуть-чуть нагнуться, то можно увидеть, что творится там, куда падает огромная волна. Скользкий камень из-под ног летит туда быстрее взгляда. И вот двумя ногами ты ближе к концу. От ледяного тумана, что поднимается из бездны, холодеют ноги. Стынет всё внутри. Пропасть гудит, ожидая тебя. Ты даже не можешь кричать. Крикнешь, и пальцы разожмутся. Да и кто услышит, проклятый водопад переорёт тебя. Болтаешь ногами, а сил подтянуться нет. Они уходят последние силы. Выступ! Ты нащупываешь его ногой, замираешь. Только бы не сорваться. А вверху островок серого неба, и тебя словно тянет кто, вытягивает. Пальцы немеют. И ты тянешься из последних сил. Ну же!

Щекой прижимаешься к земле, задыхаясь. Лежишь, не чувствуя тела, и только запах.

Запах мха и гнили, такой родной, приятной. Открываешь глаза медленно, не веря чуду. Руки выдернуты, ты не можешь ими пошевелить.

Уроды! — кричишь пионерам из своего отряда, но до тебя ли им. Ты могла бы сто раз сорваться, а они тупо прыгают возле костра. Чтоб они все сгорели!

— Уроды! — кричит Марго.

Она хватает за руку Серафима. Такую большую и тёплую. Что бы ни случилось — она не выпустит её. Пахнущий овчиной жилет такой родной. Дрожа всем телом, Марго тычется в грудь Серафима. «Где же ты был столько лет?» Никто и никогда не смотрел так, не гладил по голове. Всё слишком хорошо, чтобы быть реальностью.

***

Все остальные дни накрыли Марго лавиной. Она спутала день с ночью, настоящее время с прошлым, реальность с мистикой. Находясь в замкнутом пространстве дома, она забыла, напрочь, о той жизни, какой жила все эти годы. Серафим был безжалостен и требователен. Он явно спешил.

По ночам к Марго являлась «Масленица» в сарафане. Длинные заскорузлые пальцы выдирали из её венка травинки, махонькие засохшие цветы. Чучело вздрагивало всякий раз, смотрело ягодами-глазами и напевало голосом Серафима: «Травки разные бывают — одна вылечит и воскресит, другая же — с ума сведёт, убьёт…»

В конце третьей недели Серафим загадочно посмотрел на внучку: — Накинь на себя что-нибудь потеплее. Нам необходимо пройтись. Да не шубу, не шубу, — остановил он, когда Марго пошла к вешалке. — Мы пройдёмся в погреб.

Марго с испугом на него посмотрела — не сошёл ли старик с ума, но повиновалась и накинула шаль.

В одной из дальних комнат Серафим поддел ножом сливающуюся с паркетом пола крышку погреба. «Погреб с тайным входом», — догадалась Марго.

Со свечой они спустились вниз.

Это был обычный погреб с глиняными стенами и земляным полом. В полумраке свечи Марго плохо рассмотрела его, да и смотреть там особо не на что. Самое интересное находилось за одним из стеллажей. Стеллаж был на колёсиках, и когда Серафим его отодвинул, то перед глазами Марго предстала низенькая дверца.

Подобрав ключ из связки, Серафим открыл её. Чтобы пройти в дверцу, необходимо было нагнуться. Марго восхитилась гибкости старика. Он легко нагнулся и быстро прошёл через порог. Марго — следом.

Пахнуло подземельем. Спускаясь вниз по ступеням, Марго видела только спину Серафима. Когда подошли к столу, старик зажёг свечи в старинном канделябре и помещение осветилось.

Марго не верила глазам — они находились в огромной зале с каменными стенами. Проходы в стенах сделаны в виде арок. По углам свисали тюли паутин. Было холодно, но Марго улавливала дуновение тёплого воздуха, пробивавшегося струйкой по верху.

Освещалось то, что вблизи. Дальше взгляд тонул. Марго с замиранием в сердце вглядывалась в чёрные порталы арок. Она ближе подошла к Серафиму.

— Вот и логово загнанного в угол зверя, хе… хе, — осклабился старик. — Тут ещё и выход есть наружу, в конец сада. Вон там. — Он указал пальцем на ближайший проход слева и загадочно улыбнулся. — Так, на всякий случай, а ключик от дверцы вот здесь. — Серафим показал на щель в стене. — Этот дом он, как крепость, от разных подарочков судьбыс. И о погребе и тайном ходе никто не знает.

— Совсем никто? — вырвалось у Марго.

— Никто. — Серафим приблизился к ней со свечой. — Никто… из ныне живущих.

Марго отвела взгляд не в силах смотреть ему в глаза.

— Но и это не главное, — продолжил Серафим, — смотри сюда. — Он стал в одной из стен выкладывать камни. Достав из тайника небольшой сундук, поставил на стол. Сундук тяжело бухнулся на столешницу.

Марго смотрела то на Серафима, то на сундук. Старик открыл его. Весь до краёв он был наполнен старинным серебром — цепочками, ложками, браслетами. Но под ними, Серафим пальцами сгрёб их в сторону, лежало уже настоящее богатство — золотые кольца, серьги и перстни, переливающиеся блеском сапфиров, рубинов и бриллиантов. Их сияние озарило Марго. Глаза загорелись, а бледные щёки запылали, как при пожаре. В горле пересохло.

— И это ещё не всё, — прошептал Серафим, не сводя с внучки глаз. — Помнишь про мою реликвию? Смотри сюда. — Он извлёк из тайника статуэтку. — Вот она — моя Гевера.

В полумраке подземелья глаза Геверы зелёными огоньками плыли по воздуху. Приближаясь.

Марго схватила канделябр и осветила её всю.

— Пора моей красавице на свет, к новой хозяйке, — ласково сказал Серафим и свободной рукой забрал у Марго свечи. — Держи, передаю с рук в руки.

Марго с опаской взяла статуэтку. Она держала её на вытянутых руках.

— Вот и познакомились. А теперь пошли наверх. Я тебе кое-что про неё растолкую. — Серафим захлопнул крышку сундука и убрал его назад в тайник.

В комнате тишина, лишь треск поленьев. От жара в камине алые тени пляшут на стенах.

Марго за столом раскладывает карты, но пасьянс не сходится. Каждый раз она отрывается и украдкой смотрит на резкий, вырезанный точно ножом, профиль Серафима. Переводит взгляд на Геверу, та стоит на другом конце стола и не спускает с Марго горящих глаз.

— Если хочешь быть выше кого-либо, чего-либо — волю чувствам не давай, — прорезал тишину голос Серафима. — Разум правит миром.

Марго оторвалась от карт и мыслей.

— А как же чувства? — спросила она робко.

— Чувства… — Серафим скривился в усмешке. — Скажи ещё любовь. Сама-то веришь в эту блажь?

Марго не знала, что ответить. Про любовь она читала только в романах.

— Я думаю, что она есть, но у каждого своя.

— Любовь — это самое страшное, что может произойти с человеком, — перебил Серафим. — Больно ранят все эти любовные терзания… Но людям нравится страдать. Это как щекотать пятки раскалёнными углями. Есть, знаете ли, любители. От этой любви гибнут не меньше, чем от ножа. Только кто ж увидит. Влюблённый человек дурнеет. Ты можешь брать его и как овцу тащить на верёвке. Главное определиться кто ты — пастух или овца.

Он замолчал.

Марго вернулась к картам, но всё сливалось.

— Оставайся здесь, в этом доме. Зачем тебе куда-то ехать? — предложил Серафим после паузы.

Марго с удивлением на него посмотрела:

— Как куда? У меня работа, своя жизнь.

Она уже отошла от того шока, какой испытала в подвале. Отошла и приняла всё то, что он ей передал. Теперь она будущая хозяйка всего Серафимовского наследства. Всё изменилось. Мечты сбылись. Только радость от происходящего подтачивал ручеёк тревоги…

— И что бы я тут делала? — добавила Марго себе в оправдание.

— Жила бы. Долго и счастливо.

— Счастливо? — она вскинула глаза.

— Конечно. Ведь я живу или ты думаешь не счастлив? — Он, прищурившись, пытал внучку взглядом. Марго сморгнула. — У каждого человека своё понятие о счастье. Счастье оно ведь, как день — промелькнуло и нет его. Но темнота не вечна, глядишь опять рассвет — вот тебе и новое счастье. — Серафим улыбнулся. — Прожил я жизнь так, как хотел и старался ни от кого не зависеть. По молодости не всегда получалось, зато сейчас мне жаловаться грех. У каждого человека своя судьба, своя дорога и собственная, ему одному принадлежащая жизнь. Только многие этого не замечают, не хотят или не могут. Не дано. Беда в том, что люди стараются жить на потребу обществу, на показуху, да только давят этим самих себя. Бесследно это не проходит. А живи человек так, как чувствует, как хочет, — Серафим развёл руки в стороны, — ан не может, нельзя! Вот ты, ты всю жизнь будешь одна, но в достатке, так что ж тебе мешает остаться здесь? Ведь здесь ты могла бы получить ещё больше! Ты думаешь, здесь нет тех развлечений, вертепа, каких требует твоя молодость? Ты это можешь иметь и здесь! С деньгами ты везде хозяин. И даже в этом городишке. Там, — он указал на окно, — ты одна и слаба. Пройдут годы, прежде чем ты обретёшь силу. Здесь же, я всегда буду рядом. Даже если меня и не станет… А меня скоро не станет. Жалко, жалко всё это оставлять неизвестно кому. — Он тоскливо обвёл комнату глазами. — Самое страшное в жизни — не одиночество, а отсутствие наследников, кому можно всё передать. И наследники не всегда родная кровь. Как правило, родная кровь и спускает всё по ветру, не ценит. — Он замолчал, о чём-то задумавшись. — Как говорится, самый верный наследник — это твой единомышленник, так ведь?

Марго покорно склонила голову.

— Но обещай, — продолжил Серафим после паузы, — что после моей смерти, дом не продашь. Его нельзя продавать. Всё равно, рано или поздно надумаешь, придёт время вернёшься, а пока Акулина присмотрит. Но и ты наведывайся, не забывай.

— Ты так говоришь, будто умираешь, — тихо сказала Марго. До последних слов её сильно задело то, что Серафим сказал ранее — о её одиночестве в будущем: «Что он хотел этим сказать?» Она хотела спросить что, но было уже неудобно.

— Когда-нибудь это да случится. Только ты не пугайся и не суетись, Акулина всё устроит, а уж после похорон езжай.

— Как умрёшь? — голос Марго дрогнул.

Серафим махнул рукой.

— Да, вот ещё что — сними со стены вон тот мой портрет, — он показал пальцем на фотографию в раме, — повесишь у себя в доме на видном месте и никогда не снимай. Драгоценности не вывози — сама ты путём не устроена. Не таскай их, где попало, пусть лучше лежат да хранятся. Не продавай и не закладывай. Только в крайнем случае это можно сделать, иначе всё — они уйдут от тебя. И самое главное — храни её, — он указал на Геверу. — Она должна быть сокрыта от чужих глаз.

Он замолчал, окинул глазами комнату.

Марго наблюдала за ним. Ей показалось, что он прячет глаза. Сердце сжалось. Неужели это возможно? Она почувствовала реальность происходящего. Почему она до сих пор сидит? Почему не подойдёт, не обнимет его? Почему не сделает, наконец, то, чего никогда не делала?

Серафим встал. Подошёл к камину, взял кочергу и стал ворошить угли.

Марго смотрела ему в спину и видела, как она напряжена.

— Иди спать. Поздно уже, — сказал он, не оборачиваясь.

Эта ночь в доме Серафима была длинной.

За окном свирепствовала метель, и выли собаки. Сад гудел, царапая голыми ветвями окно комнаты.

Марго бросало то в жар, то в холод. Ей чудилось, что мимо окна кто-то всё ходит. Она слышала чьи-то шаги хрустящие по снегу. Мысли разрывали голову. «Остаться или нет? Но как жить в этом склепе? А вдруг он обидится? » — металась она до самого утра, то забываясь сном, то просыпаясь.

Утром её разбудил женский голос:

— Барышня, Маргарита, проснитесь.

Марго открыла глаза и, ничего не понимая, смотрела на новое и обеспокоенное чем-то лицо, что возникло перед ней.

— Кто вы?

— Я Акулина, — ответила женщина тоненьким голоском.

Марго вздрогнула от этого голоса. Беспокойство, что читалось на лице женщины в чёрном, передалось тут же ей.

— Что с Серафимом? — чуть слышно спросила она.

— Серафим Григорьевич… преставился сегодня ночью.

Марго упала на подушку и закрыла лицо руками.

— Барышня, вы не волнуйтесь. Серафим Григорьевич сделал все необходимые распоряжения, я всё устрою. А вы в залу идите, самовар на столе.

— Какой тут к чёрту самовар, — сказала Марго в спину уходящей прислужнице, держась за голову руками.

В комнате Серафима — полумрак и холод. Свеча у постели покойного с трепетом мерцает.

Кутаясь в шаль, Марго подошла к постели усопшего. Чужое лицо на белой простыне застыло в предсмертной судороге. Рот провалился, отчего тонкие губы, словно, кто стёр с лица. Нос и подбородок заострились и вытянулись зловещей тенью на стене, как будто это двойник, ещё один покойник.

Марго отвела взгляд от навевающего страх лица и посмотрела вокруг. От комнаты с мертвецом и стоящей у его изголовья верной прислужницы, от одинокой восковой свечи, от портретов на стенах, лики которых только сейчас заметила Марго — повеяло потусторонним. Невыносимо-жуткое состояние настигло её в этой комнате. Она незаметно хотела уйти.

— Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, — услышала она в могильной тишине голосок Акулины. Прислужница подошла вплотную.

Марго отшатнулась. Только сейчас она заметила, что Акулина похожа на карлицу. При малом росте в её внешности не было видимого уродства, и всё же что-то отталкивающее и странное присутствовало. И во вкрадчивом тоненьком и вместе с тем твёрдом голоске, и в неуловимом взгляде суетливых глаз, и в наклоне маленькой круглой, как шар, закутанной в чёрный платок головке, и в том, как она семенила ножками, бесшумно и быстро передвигаясь.

«Кто она? Откуда взялась?»

Теперь Марго испытывала и к Акулине такой же благоговейных страх, какой испытывала к умершему Серафиму, ко всему его дому, где таилось что-то тёмное, зловещее.

— Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, — повторила спокойно Акулина, смотря увлажнёнными глазками на Марго. Та, потупясь, всё стояла, не понимая, чего от неё хочет «карлица». — Поцелуйте дедушку, — пояснила прислужница и маленькой ручкой указала на лицо покойника.

Марго не двигалась.

— В лоб, барышня, в лоб, — подсказывала Акулина, поддерживая её за руку и подталкивая к покойному.

Зажмурившись, Марго склонилась и коснулась губами ледяного лба. Поднимая голову, знала, что открывать глаза нельзя, но не сдержалась.

Взгляд из преисподней прожёг насквозь. Марго закричала и бросилась вон из комнаты.

На похоронах Акулина стояла в окружении трёх старух, Марго в стороне.

Февраль был на исходе. Серое небо висело низко.

«Это небо, как его глаза, будто он смотрит за нами оттуда…» — Марго дрожала, но не от холода. Оказывается, как тяжело терять.

Мелкий снежок витал в воздухе, но из-за горизонта ползли мрачные тучи, предвещавшие метель.

Серафим весь в чёрном, был торжественен и не так страшен, как в своей комнате. Старухи что-то шептали. Марго перевела взгляд на Акулину. Карлица стояла на пригорке и не казалась такой уж маленькой.

Только сейчас Марго вспомнила, где она видела эту Акулину. Так это и есть та маленькая женщина в чёрном платке. Посланница с письмом! Значит уже тогда он всё знал… готовился.

Марго обхватила себя руками. Он так смотрел в тот последний вечер, словно прощался. Слёзы подступили к глазам. Пропасть одиночества разверзлась перед ней — здесь и сейчас, у этой могилы. Не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Всё, что было внутри, прорвалось.

Марго подбежала к Серафиму и присела возле. Не смея смотреть в лицо покойнику, она, держась за край гроба, опустила глаза в снег. Весь тот ад, что сидел в ней, выходил наружу, обжигая слезами. Воздуха не хватало, она не могла остановиться. Она рыдала, оплакивая Серафима, себя… свою волчью жизнь одиночки.

Старухи окружили гроб и, качая головами, всё что-то шептали. Кто-то тронул Марго за плечо, ей помогли подняться.

На поминках, шамкая беззубыми ртами, старухи глотали кутью и кисель. Ели в тишине. Ягодную настойку, что стояла в графине, пила одна Марго. Она пила её, заедая киселём, и не заметила, как голова отяжелела, а щеки запылали.

Старухи засобирались. Раскланиваясь перед новой хозяйкой, они спинами вышли из комнаты.

Оставшись одна, Марго налила ещё настойки. Тяжесть в голове сменилась лёгким головокружением, и щеки гореть перестали.

Проводив старух, вернулась Акулина и стала убирать пустую посуду.

Марго откинулась на высокую спинку стула, на котором всегда сидел Серафим. Впервые, за последние дни, она расслабилась. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, и она посмотрела на единственную живую душу, что была рядом.

— Да присядь ты, Акулина, крутишься ведь целые дни.

— Спасибо за приглашение, барышня, но мне так сподручней.

— Да перестань ты называть меня барышней, прям как при царе-горохе. — Марго лукавила, ей льстило то, как величала её дедова прислужница, но сейчас хотелось простоты и участия.

— А кто ж вы, как не барышня? Здесь у Серафима Григорьевича всё по-старому, и это хорошо и «лучче».

— Да уж, по-старому… Слушай, Акулина, а ты вообще откуда? Как ты появилась у него?

— А Серафим Григорьевич вам разве не сказывал?

— Нет, не говорил.

— Раз не говорил, так и мне теперь уж не стоит, — сказала Акулина тихо и опасливо оглянулась на дверь.

Марго не спускала с неё глаз.

«Поймаешь взгляд человека — он твой», — слова Серафима витали в комнате.

— Ведь это ты передала мне то письмо?

— Может и я, что о том теперь говорить. Вы теперь наследница и хозяйка тут…

Мышиные глазки из-под платка сверкнули.

Схватившись за подлокотники, Марго выпрямилась на стуле. Акулина, оставив посуду, стояла по другую сторону стола. Их глаза встретились. Марго склонилась над столом, сокращая расстояние меж ними. Но хмельной взгляд поплыл, и Акулина выскользнула. Обе всё прекрасно поняли. Чуть заметная улыбка метнулась по губам прислужницы, и Марго покраснела. Акулина отвернулась и загремела посудой.

— Что же теперь с домом-то будет? — спросила Марго.

— Будет стоять, как и стоял. Я присмотрю. Надумаете, так и приедете.

— Надумаю и приеду. — Марго возила пустой стакан по столу и смотрела в одну точку на скатерти.

— Барышня, вы ведь завтра утром уезжаете? — Акулина вытирала маленькие ручки о передник. — Я вам корзиночку с провизией соберу, не забудьте.

Марго встала из-за стола.

— Надумаю, так и приеду. А ты за всем тут присмотришь. Ясно? — отчеканила она и, не дожидаясь ответа, вышла.

***

После отъезда наследницы дом погрузился в сон. Мартовские метели замели все дорожки и подступы. Узенькая, похожая на след мелкого зверя, тропинка чьих-то шажков то появлялась временами, то вновь исчезала. Шёл и дымок порой из кирпичной трубы. Когда зазвенела капель, и потекли ручьи, когда просыпалось и оживало всё вокруг, и сад, что рос бок о бок с домом, наполнялся пением птиц и запахом цветов, — лишь бастион Серафима всё спал. Он словно ждал кого-то, кто разбудит от вечного сна.

Изредка наведывалась в свои владения молодая хозяйка, и тогда дом оживал. Веселым светом горели потухшие окна. Дымок из трубы шёл беспрестанно. Вкусный аромат приготовляемых блюд расстилался по двору и саду, и маленькая женщина в чёрном платке всё сновала туда-сюда, то с вёдрами, то с охапкой дров.

Мимолётное оживление длилось несколько дней, а затем — вновь тишина и забвение.

Глава 9

Серая высотка в центре на улице Советской гордо возвышается над рядом стоящими трёхэтажными домами. Элитное некогда жильё, предел мечтаний советского человека. Обиталище небожителей. К концу века границы стёрлись. Они стёрлись намного раньше — и небожителем мог стать любой, у кого есть деньги.

На четвёртом этаже, на фоне жёлтого окна мелькнул силуэт. Хозяйка богато-обставленной квартиры отодвинула тюль и прикрыла форточку. Ветер с запада гнал снеговые тучи.

Марго окинула взглядом комнату: «Сколько всего и всё сама, своими мозгами, своими руками».

Вошедшая в комнату помощница по хозяйству прервала ход мыслей.

— Капитолина Дмитриевна, что вам?

— Мне бы денег на покупки.

— Ах, да. Совсем забыла, держите. — Марго выдала помощнице деньги. — Список у вас?

— Да, вы мне его дали.

— Прекрасно.

— Я тогда пойду?

— Да, идите. На сегодня всё.

— Я ужин приготовила. А Вадим во сколько придёт с работы?

— В двенадцать или позже. — Марго пожала плечами.

— Вы ему скажите, что подлив стоит в холодильнике в синей кастрюльке.

— Разберётся. Да он в ресторане поужинает. Их там кормят.

— Не знаю, как и чем их там кормят, но в прошлый раз он всё съел.

— Это молодой организм, Капитолина Дмитриевна. — Марго отвернулась к окну. — До завтра.

— До завтра.

***

Наживала добро Марго с остервенением, припасала и всё на чёрный день. Жила расчётливо, с умом: старалась, чтобы другие платили. Другие платили, дарили и давали. Ей, девочке из провинции, без покровителей и связей пришлось «ох, как повертеться». Покровители и связи появились позже, а сначала комната в общежитии пищевого техникума, куда попала за компанию с двумя одноклассницами. Правда через год бросила и техникум и одноклассниц. Проходя практику в ресторане «Огни», там и осталась.

«Да, делали мы дела», — вспоминает Марго каждый раз с упоением ресторанную жизнь.

В «Огнях» в советские времена деньги текли рекой: не считая обсчётов и чаевых, предприимчивые работники общепита торговали из-под полы — водкой, рыбой с севера, икрой, пушниной. Обезумевшие командировочные северяне всё тащили лишь бы успеть занять столики, а для них уже были расставлены сети, и не только для них — для всех.

Деньги у Марго водились всегда. Она не прятала их в матрасе — у воров и маргиналов скупала по дешёвке золото, камни, меха и перепродавала у себя же в ресторане, лучшее оставляя себе. Позднее покупала валюту, давала взаймы страждущим под проценты, имела несколько сберегательных книжек, копила на кооперативную квартиру.

Деньги не лежали стопкой — все они и красненькие, и зелёненькие работали на хозяйку, приносили доход.

Всю жизнь Марго была падка на мужскую красоту. Любила только молодых, красивых, чтобы все от зависти падали. Правда, все её красавцы — бедовые да нищие, с ними каши не сваришь, а время шло — приходилось искать женихов посолиднее. Квартирный вопрос не давал покоя — Марго мечтала жить в отдельной трёхкомнатной квартире и только в центре!

Чёрные волосы она превращала в огненную гриву, а искусством любви в своё время овладела в совершенстве. Номенклатурщики, воры в законе, цеховики — все они долго помнили её жгучие поцелуи, а Марго их щедрые подарки.

С первым мужем — недотёпой, связалась ради прописки. Второй суженный ряженный — дичь крупнее. Этот брак Марго долго ждала. Высматривала во все глаза эту жертву среди многих.

Подпольный советский бизнесмен — Василий Петрович Клопов лихо ворочал делами на своей трикотажной фабрике. Правильнее сказать — на государственной, но это лирика — доходы фабрика приносила в первую очередь своему хозяину — Василию Петровичу и немалые. Низенький, кругленький, он был очень подвижный, как тот резиновый мячик. Благодаря неуёмной энергии и бурной фантазии Василия Петровича на фабрике, как часы, без выходных работал подпольный цех, где из излишков производства, а попросту из ворованного и неучтённого материала кроился и шился современный ширпотреб и реализовывался с размахом в проверенных точках.

Как села к будущему мужу Марго на колени в день первого знакомства в опустевшем зале ресторана, так больше и не слезала.

Закутавшись в её рыжих волосах, Клопов шептал: «Риточка, Ритуля, будь моей!» Стёкла очёчков Василия Петровича запотели, на широком красном лбу блестели капельки пота.

«Конечно буду, козлёнок мой толстомордый», — отвечала Ритуля, не проронив ни слова, игриво поводя из стороны в сторону курносым пятачком воздыхателя, за который уцепилась когтистыми пальчиками.

Для него она танцевала. Смотрела магнетически, откровенно, приподнимая руками волосы с плеч. А он, новый герой её романа наблюдал, как высоко вздымалась Риточкина грудь.

Риточка манила пальчиком, и он шёл, запинаясь, опрокидывая стулья, стаскивая дрожащими руками с себя этот ошейник — чёртов галстук!

Расписались они быстро. Теперь Марго жила в подобающей для себя обстановке: в просторной квартире и недалеко от центра.

«Молодой» пятидесятилетний муж уговаривал уйти с работы.

— Ну что ты, Васенька, сдалась тебе моя работа.

— А… там на тебя все пялятся. Тебе денег мало? Подожди, ещё больше будет! Озолочу!

— Васенька, много денег никогда не бывает, запомни. Да кому я нужна — замужняя жена? — хитро улыбалась лисичка, щекоча мужнино брюшко. — А деньги, Васенька, они всегда пригодятся.

Собирая свои кровные в кубышку, молодая на широкую ногу жила на Васины.

Безрадостные глухие ночи она ублажала одутловатое мужнино тело. Васенька не любил напрягаться, а так хотелось любви и ласки. И вот вспотевшая Ритуля, подпрыгивала на его пузе акробаткой, выделывая различные фокусы. Дождавшись, когда он сладко хрюкнет уже во сне, с отвращением бежала в ванную.

Уставшая от семейной серости, в нумерах и съёмных квартирах Марго брала реванш, забываясь в крепких объятиях молодых любовников.

Так и жили, но недолго.

В скором времени бизнес Васеньки со всеми потрохами и с соучастниками накрыли и раскрутили доблестные сотрудники милиции.

А началась раскрутка с задержания молодой жены Клопова. Случайная неприятность.

Поймать «молодую» удалось на скупке краденого. Схватили за руку, в тёмном коридоре «Огней». Вовка Гуляш в отместку и, спасая собственную шкуру, подсуетился.

Когда всё случилось, Марго опешила — как такое может произойти и тем более с ней?! Да ещё в «Огнях»! Оценив обстановку вздохнула с облегчением — хоть не валюта в руках и то хорошо. Золотую цепочку с серёжками она скинула.

— Ай, гражданочка, что вы вещь доками-то разбрасываетесь! — воскликнул с улыбочкой молодой опер.

— Это не моё, впервые вижу, — надменно произнесла Марго. Сама же думала о Гуляше: «Удавить падлу надо было…»

— Само собой, и отпечатки на золотишке тоже не ваши… — отвечал опер, поднимая аккуратненько карандашиком вещь доки.

Через полчаса жена директора трикотажной фабрики сидела в кабинете следователя.

Странное дело, Марго удивлялась себе — она совершенно не испытывала ни страха, ни тревоги, оказавшись впервые в милицейских застенках, одно раздражение. «Суета из-за паршивой цепочки. Да плевать, что она краденная — я то откуда это знала!» Марго не сомневалась в поддержке мужа и влиятельных людей.

Следователь за столом писал, не отрываясь. Он даже не смотрел в её сторону, мимолётный взгляд, не более.

Марго передёрнула плечами — так можно просидеть до скончания века. Она закинула ногу на ногу. То, что она прелестна и соблазнительна в белой шёлковой блузке и коротенькой чёрной юбке Марго знала. Она убрала рыжие волосы с плеч:

— Надеюсь, вы понимаете, что это недоразумение?

Следователь оторвался от бумаг и молча посмотрел на неё.

— Это нелепая случайность. Ошибка. — Марго с интересом рассматривала сидящего напротив мужчину: «Недурён, женат, красивые глаза… цепкие».

— Возможно. Вы не переживайте, разберёмся.

— А я и не переживаю. Правда всем известно, как вы тут разбираетесь… — Марго кокетливо повела плечом, коснулась волос.

— Постараемся во всём разобраться.

— Не сомневаюсь. Кстати, как вас зовут?

— Извините, не представился. Павел Николаевич Вяземский.

В «милицейских застенках» Марго пробыла недолго. Следователь оказался довольно милым. Она подписала всё что нужно. Вяземский убрал в сейф конверт со злосчастными побрякушками и сказал, что вопросов пока не имеет, и она может идти. Марго встала и вышла.

Видный мужчина этот следователь, прищурилась Марго. Окажись другая ситуация и пригласи он её на чашку кофе — она бы не отказалась.

Через пару дней Марго поджидал сюрприз — перед закрытием ресторана на обед за одним из столиков разместился Вяземский и махнул ей рукой.

— Вы? — Марго с удивлением смотрела на следователя, не зная как отнестись к его визиту.

— Добрый день. Да это я. Вы не рады меня видеть?

Он приветливо улыбался.

— Здравствуйте. Сказать по правде, кто же обрадуется при виде следователя, который чуть не засадил за решётку.

— Да перестаньте. Никто вас и не пытался засадить.

— Не пытался или не будет пытаться?

— Не будет… и не пытался. Поверьте, у нас дел и без вас полно. И более серьёзных.

— Как приятно слышать здравые рассуждения. — Марго присела за столик. Она единственная из официантов позволяла себе такое. — Зачем же вы пожаловали в наши пенаты? — Она обвела взглядом зал.

— Хотел увидеть вас, Маргарита, — он в упор смотрел на неё.

Конец ознакомительного фрагмента.