Бельведер

Дмитрий Пирьян, 2023

Российская империя, Санкт-Петербург, вторая половина XIX века, период правления императора Александра Второго Николаевича. В стране общественные преобразования, дворцовые интриги, народные волнения – извечная смута. Террористическая организация «Народная воля» не оставляет попыток убийства самодержца, прибегая для достижения своей цели ко всевозможным хитростным методам. Тем временем в предместьях дворца Бельведер, у Бабигонской дороги, обнаружено бездыханное тело придворного лекаря Лавра Георгиевича Тихомирова. Лейб-медик застрелен. Уездные сыщики не справляются с расследованием, и им в помощь в Старый Петергоф направляется столичный следователь Зиновий Ригель. Удастся ли ему распутать это на первый взгляд несложное дело?..

Глава 7

На вечерней зорьке в молодых берёзовых и дубовых рощах Лугового парка запели соловьи. Их поразительные, наполненные мягкой жизненной силой трели порой усиливаясь, а порой стихая, удивительно и вдохновенно звучали в сопровождении этакого оркестрового многоголосья окрестной лесной, озёрной и прочей живности. И лишь смолкал один из этих пернатых херувимов, как сразу где-то в потаённом уголке Императорского паркового хозяйства партию подхватывал другой. А потому казалось, что эти несмышлёные, но наделённые божественными голосами создания не иначе как меж собою соревновались в красоте пения, ненароком зачаровывая всё живое как вокруг Бельведера, так и внутри него и окуная этот несовершенный мир людей в ласковое, убаюкивающее звучание естественной симфонии угасающего дня.

В тенистой аллее, начинающейся сразу от лестницы парадного входа во дворец, плотники соорудили из свежеструганных сосновых досок шалаш и сцену летнего театра. На сцену водрузили традиционно русские качели в виде лодочки. Станину качелей пришили к сцене намертво двухвершковыми коваными гвоздями. Саму конструкцию шалаша драпировали яркими тканями. Сцену закатали гуттаперчевыми половиками. Пиленые торцы новых досок уморили дёгтем, чтоб во время зрительного восприятия в глаза не бросалась желтизна древесины. На театральных фермах навесили тяжёлый, чистого синего цвета вельветовый занавес. Именно этот оттенок более всего глянулся императору, напоминал ему убранство Каменноостровского — придворные не преминули угодить.

Сам спектакль назначили к ужину. Вернее, на час с четвертью ранее. Перед вечерней трапезой и во время действия спектакля был предусмотрен аперитив — лёгкие сухие вина под тарталетки с паштетами и сырами, прочим и всяким набитыми канапе, а также фрукты и садовые ягоды.

В берестяных вёдрах доставили помидоры, предусмотрительно закупленные распорядителем довольствия Максимом Ильичом. Вёдра расставили у кресел, но так, чтоб августейшие особы и разные именитые придворные гости не споткнулись и могли спокойно и беспрепятственно пройти и занять приготовленные для них места. Сами же кресла расположили под массивным портиком парадного фасада у подножия кариатид, у самого выхода из дворца на верхней площадке. Таким образом, Александр Николаевич и члены его семьи могли наслаждаться театральным действием, взирая на сцену хоть издали, но сверху вниз, а панорамная природа Лугового парка и отблески вечернего заката придавали бы сценическому действию наполненный жизненной силой, но сказочный вид. К тому же… и швырять перезрелыми помидорами по актёрам во время спектакля сверху вниз намного ловчее, чем наоборот.

Досадно несколько загораживала сцену скульптурная композиция скифа, барса и собаки, некогда подаренная Николаю Первому (отцу Александра) прусским королём в знак преданности и дружбы. Но загораживала только лишь отчасти, да и то самую малость. Это неудобство император согласился стерпеть и утвердил заранее поданный ему проект расположения летнего театра — на сей замечательный вечер и утвердил. А в следующий день конструкцию намеривались попросту разобрать и подетально припрятать. Подразумевалось, что до следующего премьерного раза.

— Чего-то помост у сцены знакомый, — приглядывали со стороны дворцовые старожилы, меж собой судачили: — Заметная деталь.

— Так оно же, дело плотницкое, понятно — ещё с того времени от папеньки и осталось. Вот нынче и сгодилось, привлеклось до высокого искусства.

— С какого времени?

— Всё с того… Аккурат на этот помост Пестеля и прочих смутьянов под петлю и выводили.

— Кого выводили?

— Декабристов, кого…

А вокруг кипело, но обыденностью.

— Как вообще такое возможно? — сетовала ея величество принцесса Евгения Ольденбургская, наблюдая со стороны, как император, сопровождая Екатерину Долгорукову княгиню Юрьевскую и маленького Гогу — то бишь Георгия Александровича Юрьевского, внебрачного сына Екатерины и Александра, расселись к спектаклю в приготовленных креслах. — Ну, разве же он крымский татарин какой?.. В Зимний дворец привёл одну семью, там же и другую. А нынче и в Бельведере объявились. Екатерина-то опять на сносях и вот-вот разродится. Что скажут на это, к примеру, в Риге протестанты? За Петербург уже и промолчу — отговорились, языки в мозолях.

— А ничего не скажут, — рассудила статс-дама Марфа Богомолова. — Санкт-Петербург такое дело давно уже проглотил. Так и что же Рига?.. И тем паче не подавится.

На сцене и вокруг дворца приготовления к спектаклю срочно завершились. Оркестранты вскинули трубы, наладились прочие духовые и щипковые инструменты. Пауза… Мягко взялась виолончель… тут же тупо стукнул барабан…

Зазвучала лёгкая вечерняя музыка, нечто среднее между вальсом Иоганна Штрауса (сына) и парадным маршем лейб-гвардии Измайловского полка.

— Ну, вот и как жить на белом свете?.. Посоветуйте. Куда ни плюнь, везде Вова, — продолжила свои эмоциональные сокрушения Евгения Максимилиановна. — Все гадости в столице от этой Вовы!

–?..

— Ух же!.. Вова… Вот никогда себе выгодного дельца не упустит — в почтовом дилижансе за ломаную деньгу через Киев до Парижа проскачет.

— Какая Вова?

— Всё та же Вова.

— Вова?!

— Ну да… А вы, голубушка, о ком подумали?

— Варвара Шебеко?.. Подруга Долгоруковой?! — ошеломлённая собственной догадкой, смутилась Богомолова. — Особа, тайным смыслом названная Вовой в любовных письмах княгини к Александру?

— Конечно же, она, — посетовала Ольденбургская и нервно передёрнула плечами: — Чёртовая сводня!

— Хи-хи-хи!..

— Не надо было ко двору-то её пускать, — досадовала Ольденбургская. — Ох, проглядели мы всей свитой этот нелепый и коварный драматический курьёз. Ещё тогда, много лет тому назад, проглядели. Растяпы!

— Когда?

— Когда наш Александр от скуки зачастил на bingerles^[19] к Берёзовому домику… И что теперь?

— А что?

— Законный цесаревич Александр на Дворцовой в Зимнем… А маленький внебрачный Гога тут — у нас в Бельведере. Прелестное получилось, сударыня моя! Кому прикажете нам присягать, когда настанет время?.. Кому, кого спрашиваю?

–?..

— Как бы не случилось нам общественного бунта.

— Какого бунта?

— Как это, какого?.. Ну, предположим, смуты, как при папе (речь дальше зашла о декабристах).

— Господь рассудит, — взмахнув ладошкой, аполитично уклонилась от рассуждений Марфа Богомолова. — Россию не покинет — явит нам помазанника.

— А что же ваш Сысоев? — напомнила статс-даме принцесса Ольденбургская. — Ведь он когда-то увлекался Долгоруковой. Да и лет пять тому назад ещё коптил страстями, божился умереть и в петлю лез — насилу выдернули к жизни полковые командиры. Эх, надобно нам было ещё тогда предусмотреть — помочь ему в любовных хлопотах… Интригами.

— Штабс-капитан, барон Сысоев? — недоумённо выкатила бельма Богомолова: — Так этот господин, как однодневный мотылёк. Вспорхнул — и нет его. — Вздохнула: — Глядишь, сегодня к одному цветку, а завтра уже к другому. Он постоянно увлечён по сторонам.

— Да что вы говорите… Ну же… Марфа. Поделитесь и со мной таким секретом. Ох, как же любопытно! Не сплетни ли?..

— Ой нет. Всё сказанное — несомненно и правда. А вот пожалуйста: нынче-то хотя бы и одной.

— И кто она?

— Нет в том никаких секретов. Любимица столичной публики, звезда высокого искусства. Эта вздорная певичка и кокетка. Этуаль из Петербурга, София Усиевич. И к слову, именно из-за неё вчерашним после dancing^[20] Сысоев грубо поругался с господином Тихомировым. Кричали друг на друга всякой непристойностью, грозились тростями. А Лавр Георгиевич, на удивленье всем, впервые при дворе повёл себя несвойственно — вообще глядел как бык. Испил фужер бордо, а после силой усадил Софи на дрожки… Ну, чтобы ехать на проминку в свежем воздухе по петергофским улицам. А думается мне, что на Самсоновскую в гостевые номера. Так этот же Сысоев гнался следом, ругался матом — как портовый грузчик. Замахивался кулаком. Кричал во всю гортань: «Пробирка медицинская… Отдай мне femmelette^[21]! Я первым подкатил… ландо».

— О боже! — вспыхнула очами Ольденбургская. — О боже!.. Каково — sharman^[22]. И что же?.. Что?

— А?.. Нет, ничего. Не догнал, — разочарованно скривила губы Марфа Богомолова и обставила событие: — На бегу слетели туфли.

— О, Боже сохрани! — запричитала Ольденбургская. Вздохнула хлопотно: — Ох, надобно просить мне императора, чтоб он распорядился не пускать в балы и ко двору своих любимцев, этих лейб-гвардейцев.

— Каких же именно?

— Всех без исключения. И не взирая, кто из них каков по чину, будь тот граф или барон. Сплошь грубияны, хамы, дураки. От них того и жди, что ругань, пошлости, несносности, драки и всякие дуэли. Нас скоро в Риге не поймут совсем, попомните меня, голубушка.

— Не знаю, чем вам и ответить, ваше высочество, — смешалась Марфа Богомолова. — Из всех измайловских гвардейцев Сысоев вспыльчив, это есть. Мужлан по сущности. Но, откроюсь вам по части личных наблюдений, он бывает весьма и обходителен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Половое сношение (англ.).

20

Танцы (англ.).

21

Баба (фр.).

22

Прелестно (фр.).