Не вилка. Сборник рассказов

Дмитрий Павлюк, 2018

Рассказы и трогательные, и жуткие, странные, абсурдные – о том, как найти себя, любить, сражаться за родину и избавиться от тараканов. Вместе с читателем мы перепрыгнем через обрыв на гоночной машине, попробуем выжить на плоту с одним только роялем, узнаем, что за сияние мерцает на книжкой полке и ненадолго окунемся в упоительный, сладкий африканский сон. А главное, почему «не вилка»? Узнаем внутри!

Сингулярность

«Я ведь хочу этого. Помни, что ты хочешь этого. Стремись! Ты ведь хочешь этого? Пробуй и добивайся» — твердил он себе. Его губы беззвучно выговаривали слова, пальцы, зажатые узкими перчатками, сжимали руль.

Педаль газа. Его ступня нежно, в то же время и нервно, постукивала по ней. Машина на секунду дергалась с места, двигатель взрывался жутким, диким ревом, но замолкал. Клубы пыли лились из-под колес. Толпа в напряжении.

Сотни камер, зрители, не помещаясь на трибунах, толпились у перил, забирались на деревья и ограждения.

«Ты сможешь» — сказала его мама. «Ты сможешь» — сказал его брат. «Мы верим» — сказали его друзья. Еще отец… Он наговорил странных вещей. «Подумай» — пронесся в голове его размеренный тихий голос.

— О чем подумать? — спросил он.

Отец молча поставил стакан воды на тумбу.

— О чем подумать, отец? — спросил он снова — О том, что ты мне предложил? Да это бред! Я не смогу! Это… Это не для меня, понимаешь? Это…

Отец не поднимал взгляда. Смотря куда-то вниз, он стоял и слушал. Вернее, слышал, но не слушал, будто пребывая в глубоких раздумьях. Его брови, с чуть проступившей сединой, нахмурились, а губы сжались.

— Ты же знаешь, я мечтал об этом с детства! Этот прыжок — все для меня.

Он взглянул на отца.

— Отец! — закричал он.

Толпа ликовала. Диктор, крича в микрофон, произносил его имя. «Первый гонщик в истории, решившийся на такой продолжительный прыжок! Это невероятно!». И крики. Толпа в восторге, стоит лишь сказать определенные слова с определенной интонацией — и чувство величия момента обеспечено.

«Ты хотел этого. Ты ведь еще хочешь? Конечно, ты хочешь!».

— Главное — желание! — сказали ему в страховой компании, хлопая по плечу и расплываясь в четкой, безукоризненной улыбке. Он пожал им руку, бросил ручку на стол и посмотрел на бумаги. «Главное — желание…».

Это ведь так просто… Зажми педаль, держи руль, смотри вперед и… молись. Надейся. Дальше все пойдет так, как пойдет. Дальше все будет, как…

Они с отцом не могли удержаться от смеха. Волны, мелкие, бьющиеся о борт их лодки, хлюпали, мялись. Они не могли остановиться. Смех лился из них, прямо из их животов.

Солнце все ниже опускалось к волнам, все ускоряя и ускоряя свое падение. Еще чуть-чуть, и раскалённый шар опустится в воду, которая, казалось, тут же вспенится, зашипит, и пар окутает небо.

Им все еще смешно. Их уносило все дальше и дальше от берега. Лодка качалась на волнах. Они лежали на дне, переводя дух, и смотрели на меняющее цвет небо.

Тогда он неверно привязал лодку. Узел разошелся, и пока они разгружали вещи, лодка отплыла от берега. Тогда отец сказал слова, смысл которых он до сих пор не понял…

Как это было? Кажется: «Неосознанные поступки могут увести тебя очень далеко от дома». Чтобы ни значили эти слова, они так и останутся словами из воспоминаний.

Кожаные перчатки скрипели от любого движения, куртка, брюки — все из несгораемого материала. Ремень застегнут, в шлеме по лицу стекает пот. Он видел, как танк проезжал по этому шлему, и тот остался цел. Но ему неспокойно. Смотря вперед, на прямую дорогу, трамплин, он представляет себе триумф, авации, восторг на лицах, но… во все это врывается нечто темное, и становится… страшно.

Врезав по рулю, переведя дух, растрясшись всем телом, он несколько раз стукнул по шлему, включил радио, и узкое пространство, захваченное металлическими решетками, заполнилось странными, полумелодичными грубыми звуками.

Музыка ненадолго отвлекла его от мыслей. На трибунах пестрели людские тела. Огромные белые кисти с поднятым вверх указательным пальцем, баннеры, на которых красным написано: «Вперед! К мечте», «Ты сможешь!»… На одном из них чье-то имя. Чье-то, но не его. Они смеются? Или просто ошиблись?

Солнце пробивается сквозь крышу. Сквозь засыпанное песком стекло. Жара. Машина нагрелась, и, пожалуй, на капоте легко можно пожарить яичницу. Он чувствует, что хочет есть. И что нога его подрагивает. Лежа на педали, как на спусковом крючке пистолета, приставленного к его виску.

— Ты уверен?

— Да! А почему нет? Здесь все дело в скорости…

— Нет. Не все. Угол тоже имеет значение.

— Думаешь, слишком мал?

— Естественно, он слишком мал! Ты не пролетишь и 20-и метров. Это… Безумие это!

— В этом и заключается рекорд, понимаешь? На большом трамплине смог бы любой.

— Ерунда! Не любой! Да ты послушай себя! Это же…

— Я не буду его увеличивать. Не. Буду. Ясно? Если я его увеличу…

— Ты…

— Если я увеличу — это будет не мой рекорд! Это будет даже не рекорд, ясно?

— Да послушай…!

— Нет! Ты говоришь одно и то же, а я отвечал тебе на это сотню раз. Если ты думаешь…

…Музыка уже не спасала, мысли лезли в голову и заглушали ее, а вместе с ней и рев мотора, шум толпы. Он смотрел сквозь стекло, сквозь солнечное утро на трамплин, который теперь оказался чертовски мал. Чертовски мал — и теперь он сам видит это.

«Все дело в скорости…» — подумал он. Может, все обойдется? Может, нужно было продумать все лучше?

Уверенность в себе подкреплялась лишь общественным мнением — сдать назад нельзя. Все эти люди пришли увидеть его прыжок — самый длинный в истории. Тот самый прыжок, к которому готовила его жизнь и к которому, как оказалось, он совершенно не готов. Но ему так хочется!

Эта мысль придала ему сил. Ему так хочется! Он хотел этого всю жизнь. Он ждал этого всю жизнь. И он сделает это. Сегодня. Отложить на время и тщательнее все продумать? Где же, тогда, кончается вся эта тщательность, верно?

«Я ведь хочу этого. Помни, что ты хочешь этого. Стремись! Ты ведь хочешь этого? Пробуй и добивайся. Ты хочешь этого. Это то, чего ты всегда хотел».

— Я хочу этого — сказал он вслух.

Диктор в своей будке выкрикивал его достижения, расхваливал его, преподносил толпе, которая восторгалась им. Ему захотелось вылезти из машины, показаться, взмахнуть руками и смотреть, как люди любят его, как они восхищены им. Это было жутко приятно осознавать — будто то, что ты делаешь, оценено, и оценено по достоинству.

Как он может разочаровать их? Да он и не хочет! Он никогда не хотел никого разочаровывать… Сегодня она пожалеет, что так поступила с ним. И те слова, что сказала ему, снова будут колоть сердце. Но не его сердце. Ее сердце. Он помнит, и она, наверняка, тоже помнит все в мельчайших подробностях. Он винил ее, она винила его, но, в сущности, он знал, что виноват. Он… Он просто не хотел уходить вот так. Как подонок. Он… ждал, пока это не стало невыносимо для нее, и тогда его уход был бы милостью.

— Ты серьезно? — спросил он.

— Да — ответила она, всхлипнув и смахнув снова накопившуюся слезу.

Они молчали. Он не знал, что сказать, а она ждала, что он скажет хоть что-то, чтобы спасти их. И была разочарована, когда все, что он сказал, он говорил лишь для того, чтобы спасти себя.

— Я не подпишу.

Она снова всхлипнула и закрыла лицо руками, пытаясь взять себя в руки и не моргать так часто.

— Я и не рассчитывала, что хоть раз в жизни ты сделаешь что-то ради меня.

Его это взбесило, он смахнул все со стола и наговорил еще много. Но сегодня… Он надеется, сегодня она смотрит, видит, гордится им.

Вдруг — его имя. Отвлекся. Пропустил. Публика в нетерпении повторяет его имя, как эхо, кричит. Педаль. Газ. Клубы пыли, мелкие камни бьются о корпус. Его прижало к сидению, а машина несется, ревет, от капота поднимаются расплывчатые волны горячего воздуха.

Трамплин впереди возрастал, линия невозврата все ближе. Еще можно остановиться… «Нет! Не хочу! Вперед!».

Толпа неистовствует. Диктор выкрикивает фразы, предложения, слова. «Поприветствуем смелого гонщика и его железного монстра — сингулярность!» Его сердце бьется, а в груди по венам расходится волнение.

«Естественно, он слишком мал… И 20 метров… Ты не долетишь…» — все еще можно исправить, всегда есть второй шанс.

«Ты хочешь этого. Ты этого хочешь».

Его нога все сильнее прижимает педаль газа к полу. Переключая скорости, с каждой — все ближе к цели. Он слишком мал. Он слишком мал, а обрыв, расселина, другая сторона — все такое огромное. Трамплин кажется мизерным по сравнению со всем этим.

Он замечал, как с приближением все растет. Все, кроме одного — трамплина. Такой же маленький, такой же одинокий.

Все трясет, колеса мчат по гравию, подскакивая на каждом мелком камне. Вцепившись в руль, он смотрит перед собой. Плевать на все. Риск есть везде, верно? Это и есть рекорд!

«Ты сможешь!»

«Мы верим!»

«Подумай…»

Машина оторвалась от земли и взмыла вверх. Солнце било всей своей мощью прямо в лицо. Казалось, будто он в невесомости. Все тело будто стало пушинкой, вся стокилограммовая машина зависла в воздухе. Неописуемое чувство свободы. Легкости. Скорости. Все звуки прекратили свое существование, а время сузилось и текло, текло, расплывалось у него в руках, таяло, исчезало.

— О чем подумать, отец!? — пытался он докричаться до него, краснея. Вена на его виске вздулась.

Отец поднял глаза на сына. Они были полны спокойствия, разумности… и, кажется, немного печальны.

— Подумай о людях — сказал он — О людях, которые окружают тебя. О близких. О тех, кому ты важен…

Под ним раскинулась пропасть. Колеса прокручивались в воздухе, смахивая пыль…

— Подумай о семье — продолжал отец — О детях, которых ты можешь иметь. О прекрасной жене, которую я вижу рядом с тобой. Которая ждет тебя, хоть и ни ты, ни она об этом не знаете…

В лобовое стекло он прекрасно видел другую сторону обрыва. Капот его машины начал медленно опускаться…

Отец замолчал. Сын смотрел на него с непониманием.

— Подумай вот о чем: не сделают ли твои желания невыносимо больно всем этим людям?