К югу от рая

Дмитрий Осин

Андрей, молодой писатель, мечтающий о славе. Он пьет, веселиться и живет беззаботной жизнью. Он соглашается на все, что угодно, ради того, чтобы достигнуть поставленной цели, но стоит ему совершить одну ошибку, как все, чем он жил, начинает ускользать из рук. Книга содержит нецензурную брань.

© Дмитрий Осин, 2023

ISBN 978-5-0055-8498-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«И тень чертогов наслажденья

Плыла по глади влажных сфер,

И стройный гул вставал от пенья,

И странно-слитен был размер

В напеве влаги и пещер.

Какое странное виденье —

Дворец любви и наслажденья

Меж вечных льдов и влажных сфер.»

С. Т. Кольридж.

К югу от рая

Глава первая. Радость

Стоял теплый летний день. Ветер дул с востока. Он тянул за собой соленый морской бриз, который пролетая над полем, впитывал в себя запахи опаленной солнцем травы. Я отодвинул простынь, что была нам вместо двери, и вышел во двор. Мы жили в маленьком гостевом доме. По его крыше вился виноград, а весь двор был полон абрикосовыми деревьями. Я подошел к одному и сорвал две штуки себе на завтрак. Ветер наклонил его листья, а я пошел к умывальнику. Побрившись и умыв лицо, я поднял голову и заметил, что на небе не было ни облачка. Чистота… Чистое голубое небо. Чудесное утро, подумал тогда я и пошел обратно в дом. Сорвал с той же ветки еще две штуки и, отодвинув простынь, зашел в комнату.

Я сварил себе кофе и сел за стол. Окно, под которым он стоял, выходило на задний двор, и все что я в нем видел это все те же абрикосовые деревья. Этот год, по словам хозяина дома, выдался урожайным. Жители поселка были этому рады. Мы тоже были рады, потому что урожай в нашем дворе, входил в стоимость аренды. Выпив кофе, я достал бутылку портвейна и открыл её. Карина перевернулась с левого на правый бок, освободившись от простыни. Она была совершенно нага и прекрасна. Я сделал несколько глотков из бутылки и поставил ее на стол. Взял блокнот, карандаш и решил поработать. Рассказ давался сложно, и я то и дело прикладывался к бутылке. После того, как я ее прикончил, на листах стали появляться слова. Дело пошло. Я был рад. Это был первый день после приезда, когда я, наконец-то, взялся за карандаш и что-то из этого вышло. В открытое окно залетал теплый ветер и обдувал мне лицо. Это было приятно. Написав главу, я достал еще одну бутылку из-под стола. Портвейн был что надо. Откупорив ее, я взялся за продолжение. Рассказ выходил хорошим, и чем больше я писал, тем больше вникал в него. Потихоньку, как это обычно бывает, я все больше и больше отстранялся от внешнего мира и писал. Я не чувствовал уже ветра на лице, ни запаха спелых абрикосов. Я прикончил бутылку портвейна и вышел на улицу. Дошел до умывальника и умылся холодной водой. Сорвал с ветки абрикос и пошел в другую половину участка. Здесь жили хозяева. По стене их двухэтажного свежевыкрашенного дома вился виноград. Участок был чист и ухожен. Хозяин сидел у костра и курил сигарету. Я подошел к нему и оглядел дом.

— Доброе утро — сказал я.

— Доброе.

Рядом с его правой ногой стоял стакан. Курил он медленно, растягивая удовольствие, и попивая содержимое стакана.

— Послушай — сказал он, не глядя на меня. — Ты меня извини, но совсем вылетело, как говоришь, тебя зовут?

— Андрей.

— Точно! — оживился он — ты уж извини. После вчерашнего все вылетело из головы. Ты кстати, как?

— Да ничего — сказал я, и посмотрел на окна дома. Потом я посмотрел на крышу, на свежевыкрашенные стены и на вьющийся виноград и опять на костер.

— Угощайся — он протянул мне бутылку. Откуда он ее достал, я так и не понял. Но бутылке я был рад.

— Благодарю.

— На здоровье.

Я откупорил бутылку и выпил. Потом протянул ему, но он отмахнулся и сказал, что у него свое, домашнее, и показал на стакан.

— Андрей, знаешь, что? — спросил он помолчав.

— Что?

— А где твоя жена?

— Она спит.

— Но ведь уже девять утра — удивился он.

— Она любит поспать.

— Ясно, молодые, а спят до обеда — пробурчал он.

— Когда же еще нам спать?

— Работать надо, а не спать.

— Я уже поработал — ответил я.

— В смысле? — удивился старик, — как поработал? И кем ты работаешь, что ты сделал уже?

— Я писатель.

— Ааа, бездельник значит — усмехнулся он.

— В каком-то смысле да — согласился я с ним. Хорошее утро.

— И что же ты пишешь?

— Рассказы, я пишу рассказы.

Старик замолчал, поднял стакан и выпил. Он подкинул в костер палок и посмотрел на меня.

— Знаешь, что. Иди и разбуди свою жену, если хотите отведать вкуснейшего завтрака в своей жизни, потому что сейчас сюда придет Мария и будет готовить на костре, а я, пошел за добавкой — сказал старик, встал и зашагал в дом. Я смотрел на костер. Карина, пожалуй, не откажется от вкусного завтрака, подумал я., да никто не откажется от такого предложения, только если он не полный придурок. И вот, я уже иду сквозь абрикосовый сад, откидываю простыню и попадаю в комнату. Вижу Карину, медовые взъерошенные волосы, ее стан, ее ноги. Она по-прежнему нага и лежит на том же боку, на котором и лежала, когда я уходил. Я поставил бутылку на пол и лег рядом с ней. Мне захотелось спать. Глаза стали закрываться сами собой, и я ели справился, чтобы не уснуть. Я начал ее целовать. Ноги, потом спину, и шею, но Карина не просыпалась. Я был пьян, уже с самого утра, и ей навряд ли это понравится, но делать было нечего, ее нужно было разбудить. Ну, или мне постараться не уснуть.

Этот портвейн был хорош. Мы взяли сразу два ящика в ларьке при заводе. Проведя дегустацию всей представленной продукции, остановились именно на этом. Да, определенно, этот портвейн был чертовски хорош. Зимой мы пили белый Алушта, по рекомендации одного знакомого сомелье. Он хорошо согревал, две бутылки за ужином, записки охотника и вечер удался. Но сейчас была не зима, совсем не зима, черт возьми, на часах девять утра, а на градуснике двадцать пять по Цельсию. А я пьян, чертовски пьян и нет сил встать с кровати, Карина спит, Мария наверняка уже поставила готовиться потрясающий завтрак, а я пытаюсь поднять себя с кровати. Решено, нужно вставать, во что бы то ни стало. Я собрал последние силы и встал с кровати. Сделал шаг и задел ногой бутылку. Она с грохотом упала об пол, и Карина вскочила с подушки. Прекрасная испуганная растрепанная она стояла на кровати и смотрела на меня, а я на нее.

— Доброе утро, любовь моя — сказал я.

— ты уже надрался? — мило спросила она.

— Бутылка портвейна еще никому не вредила.

— Сколько мы вчера выпили?

— Не так много, как хотелось бы.

— Это точно — она посмотрела в окно — а тут хорошо. Ты все выпил?

— Нет, есть еще пара бутылок.

— Открывай, и неси сюда — сказала она и легла обратно.

— Карин, там Мария, готовит отличный завтрак, и мы с тобой приглашены.

— Это потрясающе милый, но сначала портвейн — засмеялась она — неси скорей и залезай ко мне.

Я пошел к погребу за бутылкой. Достал, откупорил, сделал пару глотков и вернулся к Карине. Она также лежала совершенно нагая и улыбалась своей чудесной улыбкой. Я протянул ей бутылку и лег рядом. Она взяла портвейн и выпила.

— Отличное утро, не правда ли?

— Да, то, что надо.

— Мы должны купить еще.

— Купим, сегодня же.

— Я — потянулась она — люблю тебя.

— И я тебя. — Я любил ее, любил уже давно, и она это знала. А я знал, что она любит меня и мы очень хотели детей, но пока эта песенка была не про нас. Я поцеловал ее.

— Пора завтракать.

— Сейчас — сказала Карина, — есть одно дело — она выпила еще, — поцелуй меня — сказала она и я поцеловал.

— Я хочу деток, хочу много деток.

— Это было бы чудесно дорогая — сказал я.

— давай постараемся, давай как вчера? Мне очень понравилось, так как было вчера, давай? — сказала она и, отдав мне бутылку, легла на живот. Я хлебнул портвейна и поставил его на пол. Мы занялись делом. Я целовал ее в шею и в ее алого цвета губы. Она стонала и целовала меня в ответ. Теплый ветер, что дул с востока и мешался с морским бризом, залетал к нам в комнату и обдувал нам лица. Он пролетал по саду и раздувал костер, который помешивал хозяин дома. По утрам он любил пить свою абрикосовую настойку, а после полудня он уходил на причал к своим друзьям, чтобы выйти с ними в море. Подкинув в костер хворост, он допил стакан. За спиной послышались шаги. Это была Мария. Она несла на подносе еду и бутылку с настойкой мужа.

— Ну и где твоя молодежь? — спросила она.

— Позавтракав, мы прикончили еще одну бутылку портвейна. Был уже почти полдень. Стояла невыносимая жара. Карина хотела купаться и звала меня на пляж. Она стояла в одном купальнике упершись на старый дощатый забор. На досках, которого была потрескавшаяся выгоревшая на солнце белая краска. Она стояла с бутылкой и уговаривала меня пойти на пляж.

— Ну пойдем скорей, такая погода! Я так хочу купаться!

— Там полным-полно людей с детьми — отвечал я — мы там себе и места не найдем, уж поверь мне. — сказал я.

— Плевать! Я все найду, я так хочу купаться в море!

— Знаешь что? — сказал я.

— Что? — сказала она.

— У меня есть потрясающая идея.

— И что же это за потрясающая идея?

— Мы не пойдем купаться, мы поплывем.

— Но я же боюсь эти чертовы лодки.

— Не бойся, мы поплывем на яхте. Вчера весь вечер Михалыч мне рассказывал про своего друга, у которого своя яхта и как они со своим другом выходят в море на этой потрясающей яхте.

— Главное, чтобы мы не пошли ко дну вместе с этой потрясающей яхтой — сказала Карина и хлебнула портвейна.

— Не пойдем — сказал я. — дай-ка мне — я взял бутылку и глотнул, — пошли.

— Хозяин дома должен был сидеть у костра и пить свою настойку. По пути мы сорвали по абрикосу и, жуя свежие сочные плоды, пришли в хозяйский двор. Как я и думал, Михалыч сидел на том же месте, в тени деревьев и помешивал костер. Когда мы подошли, он залпом допил остатки в стакане и встал со стула.

— Михалыч — начал я подойдя. Его глаза блестели от выпитого, он был не против нашего присутствия.

— Чего?

— Ты вчера, мне весь вечер, рассказывал про одного отличного парня, с прекрасной яхтой.

— А! ты про Колю, что ли говоришь? — возбудился он.

— Именно — ответил я.

— Так и что?

— Я хотел спросить у тебя, не мог бы твой отличный парень нас прокатить на своей чудесной яхте?

— А почему нет, конечно, да. Поедем вместе, точнее поплывем — он задумался, потом сказал — пять минут, и едем к Колиньке.

Теплый морской бриз дул нам в лица и трепал волосы. Солнце было в ударе и жгло, что было мочи. Я стоял и всматривался в синюю даль. Карина была в желтом платье летнем платье и белом купальнике. Она прятала глаза под темными очками Авиаторами. Я же стоял в своих линзованных очках, потому что без них я бесполезен, и делал из своей ладони самодельный козырек. Правее от нас, в бухте качались на волнах лодки. Совершенно разные, от мала до велика. Я в них ни черта не смыслю. Я их поделил на красивые и не красивые. Мы стояли на самом конце волнореза и смотрели на всю эту красоту. Волны то и дело бились о бетонное награждение, вспениваясь, являя нам всю красоту своих седых гребней. Михалыч ушел от нас со всей нашей выпивкой в бухту, сказал, что мол надо немного подождать и он за нами вернется — я быстро, ребятки! Одна нога там, другая тут! Не успеешь оглянуться, как будете сидеть, и пить свой портвейн в Афродите! — кричал он нам уходя. Но пока, что ни портвейна, ни Афродиты, ни его самого на горизонте не было. Я достал сигарету и прикурил. Карина не курила, она бросила.

— Когда ты уже, наконец, тоже бросишь? — спросила она, сняв Авиаторы.

— Я об этом еще не думал.

— Зато я думала.

— И что же ты надумала?

— Да вот думаю, может опять начать?

— Я думаю не стоит — сказал я. — ты совершила серьезный

поступок, бросить курить это тебе не хухры-мухры. Она задумалась, и мы замолчали. Волны всё с той же силой и уверенностью бились о волнорез, а их седину иногда подхватывал ветер и бросал нам в лица. Я сел на край и свесил ноги. Карина легла на спину и вернула Авиаторы на место.

— Милый — сказала она — ты знаешь, я люблю тебя.

— Знаю — ответил я.

— Сегодня очень хороший день — сказала Карина.

— Да, день что надо.

— Ты же помнишь, что я боюсь глубины?

— Помню.

— А там, куда мы поплывем, будет очень глубоко?

— Думаю, что не очень.

— Я надеюсь на это, ведь если там будет очень глубоко, то я не смогу там плавать.

— Не беспокойся, я думаю, что там, куда мы поплывем, будет подходящая глубина — сказал я.

Тут я заметил, вдалеке силуэт человека, идущего со стороны бухты, к нам. По походке было видно, что человек торопился. Он шел и всматривался в нашу сторону, наконец, увидев нас, он замахал руками. Я встал и посмотрел на лежащую Карину.

— Нам пора — сказал я.

— Уже? Куда?

— Покорять морские дали.

— Подай мне руку — попросила она и протянула мне ладонь. Я помог ей встать и, пропустив вперед, пошел за ней, на встречу машущему человеку.

Афродите было пятнадцать. Она была восемнадцати метров в длину, у нее был какой-то японский мотор, и каюта, в которой можно было жить. Сидя на палубе этой несовершеннолетней девицы, мы с Кариной запивали свою жажду к приключениям прохладным портвейном. Капитан — в прошлом местный депутат и школьный друг Михалыча, пил вместе с нами, абрикосовую настойку. Он молча выпил стакан и посмотрел на нас. Его обветренное лицо разрезала улыбка, и он протянул мне руку.

— Николай Петрович, ваш капитан — добродушно представился он.

— Андрей, просто Андрей — сказал я и пожал его руку.

— Карина, тоже просто Карина — сказала Карина, сидевшая рядом со мной.

— Очень приятно ребята — сказал капитан — мне тут Максимка, ой извиняюсь, Максим Михайлович — он засмеялся — сказал, что вы хотите поплавать на моей Афродите, что же, должен вам сказать — никаких проблем! Предлагаю выпить за нашу встречу!

— Предложение поддерживаю! — отозвался из каюты Максимка.

— И мы! — сказали мы хором и, чокнувшись, выпили.

— Ну, вы тут располагайтесь, а я пойду начинать, как ни как капитан! — громко сказал он и засмеялся.

Японский мотор Афродиты завелся с первого раза. Карина вздрогнула и посмотрела на меня.

— Мы же не утонем? — с жалостью в голосе, спросила она.

— Конечно, нет, не сегодня. Сегодня наш день — сказал я.

Мы сидели и смотрели на соседние яхты и лодки. Тут даже стоял какой-то старый баркас «Надежда». Насквозь весь проржавевший с выгоревшей краской, он легко покачивался на волнах. Мимо нас быстрым шагом прошел капитан и крикнув «Поехали!» убежал обратно. Максимка, громко выругавшись, вылез из каюты и сел рядом со мной.

— Пару маневров и эта красавица повезет нас в открытое море — сказал он.

— А там, куда мы поплывем, будет глубоко? — спросила его Карина.

— Конечно, глубоко, что за вопрос? — ответил Максимка.

— Ну, мы же там сможем купаться? — с надеждой спросила Карина.

— Конечно милая, еще как! Это отличное место для купания — сказал он.

— Ну, слава Богу.

Развернув восемнадцатиметровую Афродиту, наш капитан взял курс по прямой, да подальше от берега, как сказал Михалыч. Яхта стала набирать скорость, и Карина прижалась ко мне. Я сидел и думал только о том, как бы не началась морская болезнь, и весь выпитый портвейн не пошел бы к черту, извиняюсь, на дно, к морскому черту! Теплый бриз обдувал нам лица и размахивал нашими волосами что было сил. Все-таки это была отличная идея, поплыть на этой яхте. Берег удалялся, а наше судно, сбавив обороты, легло на курс. Мы стали забирать левей, в сторону отвесных береговых скал. Максимка достал свою настойку и предложил нам — с удовольствием — отозвался я. Карина пила портвейн. Мы выпили. Горло резко обожгло и тут же перестало. По внутренностям разлилось тепло. А на языке остался вкус свежих абрикосов.

— Максим Михайлович, отличная настойка — сказал я, и это была правда.

— А? Вот он-то мой ценитель, двадцать три года делаю. Бабка моя, царство ей небесное, научила, в школе еще учился.

— И вы со школы делаете это волшебство? (Хотелось сказать «волшебное пойло»)? — спросил я.

— Да, с самого девятого класса — он растянулся в довольную улыбку и показал нам блеск своих золотых резцов — если повезет — продолжил он — увидите дельфинов, их здесь море — сказал он, и рукой, как будто гладя, указал на синюю даль. Афродита плыла, как кит, легонько покачиваясь на волнах. Скалистые уступы берега были прекрасны. Отсюда, с палубы, они казались, огромными и прекрасными.

— здесь курят? — спросил я Максима

— А чего же нет — ответил он и достал из кармана пачку сигарет.

— А бычки куда? — спросил я. Я не допускал мысли кидать эту дрянь в воду.

— Видишь бутылку? — он показал пальцем, на катающуюся по полу бутылку кока-колы — вон туда.

Я закурил и обнял Карину. Она впилась глазами в берег и немного дрожала.

— Долго еще? — шепнула она мне на ухо.

— Думаю, нет

— Спроси у него.

— Михалыч, а куда мы плывем?

— В прекрасное место ребята — ответил он.

— А долго еще? — невзначай, спросил я, но он не обратил никакого внимания.

— Нет, совсем близко уже — сказал он — вон видите — и его рука, державшая в пальцах сигарету, взметнулась вверх — вон там — мы повернулись — там мыс Киик-Атлама, мы его огибаем и на месте, совсем немного.

— Вот видишь, осталось чуть-чуть — шепнул я на ухо Карине.

— Поскорей бы, а то даже портвейн в горло не лезет — вздохнула она.

Волны бились о правый борт Афродиты, пока я и Максимка пили его абрикосовую настойку. Карина сняла Авиаторы и радовалась появлению стаи дельфинов, показавшихся совсем недалеко от нас. Они плыли, выпрыгивая из воды и ныряя обратно, быстрее, чем Афродита в свои лучшие годы. Я встал и достал свою старую мыльницу Canon. Карина сидела в пол оборота и, забыв про все страхи, смотрела на дельфинов. Теплый ветер трепал ее медовые волосы, а солнце уже смотрело в другую сторону. Я сделал несколько снимков и убрал фотоаппарат обратно.

Дом милый дом

— мы вернулись две недели назад, а ты, так и не нашёл работу!

— Это не так просто.

— Да ты что?

— Да.

— Все работают! Я! Работаю! А ты ждёшь чуда?

— О чем ты?

— О том, что ты ждёшь чего-то! Чего ты ждёшь?

— Амнезии и запора — она рассмеялась.

— да иди ты… я понимаю, всё понимаю, но работать то надо.

— Пожалуй.

— Ты не хочешь?

— Я работаю.

— Ты пишешь!

— Это тоже работа.

— Наверное, но денег то нет!

— Будут.

— Так иди и работай! Тогда будут.

— Ну, я пошёл?

— Иди…

— я одеваюсь…

— Куда?

— Искать работу, дорогая.

— Ну, ты и дурак, господи…

— Поехали в парк?

— Куда?

— В парк.

— Какой?

— Наш парк

— Время десять вечера Андрей, какой парк?

— Поехали. Жду тебя.

Я влез в ботинки и открыл дверь. В подъезде тьма тьмущая. Сверху слышится смех и кашель. Я пошёл по лестнице, социальной, да нет, шучу, бетонной, вниз. Все-таки третий этаж. Толкнул плечом подъездную дверь и подошёл к машине. Чёрный Saab. Очень его люблю. Завёл — он дернулся слегка. Я закурил сигарету и опустил окно. В Крыму было лучше, в сто раз лучше, а может и в тысячу. Карина научилась плавать. Я научился играть в нарды. Из подъезда вышла К. Она быстро села на соседние сиденье и поцеловала меня. Вид у неё был озабоченный.

— мама звонила. Начала она.

— Как дела?

— Сказала, что у Бимбо опять был приступ. Вызывала Айболита.

— Он живой?

— Да.

— И что врач?

— Сказал, что ещё один приступ он не перенесёт, надо класть на обследование. Черт. Этого ещё не хватало — я достал сигарету.

— Что будем делать дорогой? — у неё на глазах выступили слезы.

— Завтра я отвезу его.

— Завтра?

— Да, завтра с самого утра. Сейчас же всё закрыто.

— Ладно — она вытерла слезы.

— Пристёгивайся.

— Мы, правда, едем в парк?

— Правда.

Бимбо наш пёс. В свои десять лет, он был очень хорош. Не пропускал не одной сучки, хотя и был почиканый. Мы отдали его матери Карины перед отъездом и так не забрали до сих пор. Честно говоря, я и не помню, чтобы он когда-нибудь болел. Началось это в том году. Первый приступ его разбил ночью. В тот момент, когда мы с Кариной любили друг друга. Он бегал в коридоре за своим хвостом. И в какой-то момент, со всего маху влетает в дверь ванной комнаты. Такое-то не редкость. Но в этот раз, он не вставал и не бежал опять. Его начал бить приступ. Лапы затряслись, сам, то скулит, то воет. Короче, Карина в слезах к нему, я без слез за Кариной. Подхватил его на руки. Смотрю на него, а он хвостом уже машет. Довольный. Я опустил Бимбо на пол, и вернулся в кровать. Карина легла рядом.

— дорогой?

— Да, малышка.

Она положила голову мне на грудь и заплакала. Я гладил её волосы, пытаясь успокоить.

— Это не так страшно, слышишь? — сказал я.

— Нет, нет, это страшно! Он же так и умрет!

— Он и так.

— Не продолжай, я знаю. — прервала она меня.

— Пойдем на балкон?

— Да, сейчас. Ещё пять минут так полежим и пойдем. Бедный Бимбо… Я так его люблю…

— Ну ладно, все же хорошо? Посмотри на него.

Бимбо сидел на своем месте и чесал за ухом. От удовольствия он вытащил язык. Карина посмотрела на него и рассмеялась.

— Эй! Бимбо! Иди к нам! — позвала она его. И забыв про все на свете довольный, он запрыгнул к нам на кровать.

— Ты самый лучший пес на свете. — Карина начала чесать ему пузо — самый, самый, самый!

— Довольный дворянин — Карина смеется. Бимбо от удовольствия закатывает глаза. Я потрепал его за уши и встал.

— Ты идешь?

— Принеси мне, пожалуйста, халат.

— Сейчас. — В ванной я взял свой и её. Карина подошла ко мне, я накинул на ее плечи халат и поцеловал в шею.

Мы остановились у винного магазина. Я зашел, купил бутылку бурбона и бутылку Швепса. Сел в машину.

— Чего ты там купил?

— Тебе твоего любимого Швепса.

— А себе что взял?

— Себе бурбон.

— Ты же за рулем, какой нахрен бурбон?

— До парка да, а дальше ты.

— Я! Правда я? — Глаза её заблестели от радости — тогда давай быстрее в парк, и пей своего бурбона сколько хочешь!

— Уже еду мой капитан!

Я вырулил влево от магазина и дал газу. Через два светофора мы мчались по садовому кольцу. Нужна работа думал я, глядя на поток встречных машин. У меня зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Андрей, привет! Узнал?

Нет, не узнал, думаю я про себя. Но голос чертовски на кого-то похож. Будто я знаю, чей это голос.

— Нет. — Отвечаю я.

— Ну, ты даешь! Это я, Тёма!

— Точно! Вот я гад!

— Ещё какой! У меня к тебе дело.

— Горит? Я за рулем.

— Горит, но терпит. Завтра утром позвоню.

— Во сколько? Хотя, без разницы, звони.

— До завтра!

— Счастливо.

Я сбросил звонок и убрал телефон в карман пиджака.

— Это кто? — Карина курила.

— Артем. Старый престарый знакомый.

— Нормальный?

— Был ничего пятнадцать лет назад, как и мы все.

— Ты кого имеешь ввиду?

— Всех кроме тебя.

— То есть я так себе да?

— Для меня ты супер, забыла малышка?

— Забыла.

— Тогда знай, что ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни.

— Ах ты, наглый врун! — рассмеявшись, она, потянулась и поцеловала меня в щеку. Я положил руку ей выше колена, чуть под платье. Такое, маленькое черное платье, чуть выше колена. Еще немного и мы на месте. Вот и крымский мост. Я тоже закуриваю. Красное malboro. Карина включает радио, и в динамиках играет Земфира. Карина ей подпевает.

Он — твой мальчик

Ты — его девочка.

Он — обманщик,

Да и ты не пpипевочка.

Мы припарковались, и я открыл бутылку бурбона. Отдал документы Карине, обнял ее за талию, и мы зашагали к центральным воротам. На входе стоит сурового вида охранник. Мы проходим мимо.

— Вы куда? — Охранник только увидел нас.

— Гуляем мы. — Отвечаю я.

— Парк закрывается через тридцать минут, там уже никого нет.

— Постой. — Я отпускаю Карину и подхожу, как написано на бейдже, к Филимошкину Валерию Юрьевичу.

— Мы же никому не помешаем. — Говорю ему.

— Никому, кроме меня. — Отвечает Филимошкин. Я вынимаю из кармана кошелек и достаю тысячу рублей.

— Мы погуляем, начальник?

— Гуляйте. Но — он посмотрел на меня, а потом на деньги. Я сунул бумажку ему в верхний оттопыренный карман жилетки — у вас час времени.

— Идёт. — Я вернулся к любимой, обнял её за талию, и мы пошли дальше.

Людей было еще тьма. Парочки и компании шныряли кто куда. Мы шли медленно и глядели по сторонам. Я то и дело прихлебывал бурбон.

— Чего он хотел, этот охранник?

— Филимошкин то? Денег хотел.

— И ты ему дал?

— Пришлось дать.

— Много?

— Нет. Да и имеет ли это какое-то значение?

— Просто интересно.

— Не бери в голову, смотри!

— Куда?

— Знаешь, что это такое? Это пример безответственного отношения к нашему искусству и нашей культуре. Безнравственное отношение, замалчивание и навязывание каких-то непонятных вкусов и целей. Ведь искусство — оно вне закона, любовь моя. Настоящее, подлинное искусство — это божий дар.

— Ты когда выпьешь родной, тебя не остановить. Так что тут было то?

— Она была голой! Голой, понимаешь! Как греческая, мать её богиня. Голая девушка с веслом.

— Голая? А кто же её одел?

— Компартия и советский союз. Для них такое искусство, выше их понимания.

— Тогда милый были другие ценности вкусы и правила.

— Тогда, дорогая была совсем другая жизнь.

— Черт бы с ними, а? — Она посмотрела на меня.

— Черт бы с ними со всеми! — Я поцеловал её. Она поцеловала меня в ответ. Мы простояли под камнем истории еще минут десять. Она смотрела на меня своими зелеными глазами, и я понимал, что ни за что на свете, ни на кого не променяю их.

— Поехали отсюда?

— Куда? — Карина смотрела на темную толщу реки Москвы.

— Куда захочешь, ведь ты за рулем, ты главная.

— Блин, а я и забыла. Но я не знаю, куда ехать?

— Пойдём. Подумай пока, ведь этот город, так красив только ночью.

Мы пошли прочь от девушки с веслом, к выходу, где нас ждал этот наглый охранник. Но его там не было. На его месте стоял какой-то другой, щуплый малый уставившийся куда-то вдаль. Мы прошли мимо. Все было открыто. Людей, как казалось, меньше не становилось, хотя официально парк был закрыт как полчаса назад. Мы нашли машину. Карина радостная села за руль, вставила ключ в замок зажигания, повернула его и завела. Настроила себе сиденье, руль, зеркала и впилась в меня взглядом.

— Ну? Я готова! Куда едем?

— Давай, на красную площадь!

— Пристигните ремни, самолет нашей авиакомпании взлетает.

Мы засмеялись. Карина включила поворотник и дав газу, выскочила на садовое.

На следующее утро я еле раскрыл глаза. Время семь утра. Карина убежала в душ, а я пытаюсь встать с кровати. Бимбо. Нужно ехать за ним к теще, и в больницу. Приподнялся с постели, сел. Звонит телефон. Тянусь, взял.

— Слушаю.

— Не разбудил?

— Нет.

— Отлично. Нам надо встретится. У меня ест работа для тебя.

— Какая такая работа для тебя?

— Тебе понравится, за тобой заехать?

— Нет. Я сам. Куда надо подъехать?

— Лубянка.

— Сколько у меня есть времени?

— Минут сорок — сорок пять.

— Заезжай.

— Буду через тридцать.

Я кладу трубку и иду в ванную. Там Карина под душем. Я смотрю, как капли воды стекают по ее телу, губам. На её мокрые волосы. Открываю дверцы и залезаю к ней. Она улыбается.

— Доброе утро милый.

— Доброе утро.

— Ты торопишься?

— Совсем немного.

— Давай по-быстрому, а то я тоже.

Я взял её за волосы и начал целовать в шею. Она развернулась и выгнула спину. Душ, утро, я и она — единое целое. Мы занялись делом. Я схватил ее крепче за талию. Она сильней прижалась ко мне. Я закончил, и подставил лицо под струи воды.

— Прекрасное начало дня. — Шепнула Карина мне на ухо и прижалась ко мне.

— Кажется, я нашел работу или работы нашла меня — сказал я.

— Какую, как, когда?

— Пока сам ничего не знаю, но надо собираться.

— А как же Бимбо?

— Сразу после поездки, слышишь? Я вернусь и поеду за ним.

— Хорошо.

— Ты не забудешь про старика? Я тебе позвоню.

— Конечно, не забуду.

Мы вылезли из душа. Карина пошла, наливать кофе, а я остался бриться. Артем, Артем, Артем, что за Артем? Что за работа? Надо быстро с ним разобраться и ехать за Бимбо. Видимо ему не долго осталось. Бедный старик. Не хочу об этом думать. Все уладится. Все всегда налаживалось и сейчас будет также. Главное не думать о плохом. Лучше совсем не думать. Я побрился и пошел одеваться. Карина ждала меня на кухне.

— Кофе готов.

Я влез в брюки и накинул рубашку. Пойдет. Отлично выгляжу. Зашел на кухню и хлебнул из чашки.

— Тебе так, очень хорошо. — Карина сидела в халате с растрёпанными мокрыми волосами. Обожаю ее такую.

— Тебе тоже малышка.

— Даже не накрашенной?

— Тем более не накрашенной.

— Ты выдумываешь, не такая я уж и красивая.

— Такая, такая и ничего я не выдумываю ни капельки. Мне никто не звонил?

— Я ничего не слышала.

— Значит успеваю.

— У тебя рубашка немного мятая.

— Ничего, я и сам немного помятый.

— Давай подглажу, все-таки не дело, ты же по делам, на работу едешь.

— Не стоит. Я еще ничего не знаю. В машине и так замнется.

— Ладно, как хочешь мне не сложно.

— Я знаю, не беспокойся. Все, мне пора, телефон звонит. — Я поцеловал ее крепко в губы. И пошел в коридор.

Я схватил телефон.

— Да?

— Спускайся.

— Уже.

Я скинул звонок и влез в ботинки. Накинул пиджак и открыл дверь.

— Милый позвони мне!

— Как только так сразу! Пока!

— Пока!

Я закрыл дверь и, пробежав три этажа вниз вышел из подъезда. Достал сигарету и закурил. Птицы поют. Солнце бьет, прям в глаза. Машин у подъезда нет. Я достаю телефон и перезваниваю по последнему номеру.

— А ты где стоишь?

— Рядом с черным Saab.

— Иду.

Повернув налево, я вижу цвета серебро тойоту. Она плотно прижалась к моему чернышу. Видимо он. Да, он. Машет, в только что открывшееся окно.

— Садись скорей! Привет! Сколько лет сколько зим!

— Салют Тём.

— Пристегнись, все по дороге, нужно спешить.

— В машине курят?

— Тебе можно.

Все это похоже на дурной сон. Опять пришлось отложить важные дела ради вопросов о работе. А он изменился. Стал совсем как мужик. Живот отъел, морда лощенная. Лысина пробирается с затылка.

— Андрей, сколько лет?

— Что сколько лет?

— Сколько лет, мы с тобой не виделись?

— Мне казалось лет пятнадцать.

— Сколько? Пятнадцать? Его разобрал смех — пять — не может прекратить — пять лет назад я приезжал к тебе.

— Да? Для меня так все пятнадцать, не шучу. Он закашлялся.

— Слушай, у тебя есть что-нибудь с собой из твоих книг?

— Нет.

— А я и не говорил, наверное?

— Нет.

— Черт, ну ладно. Есть работа для тебя, слышишь? Деньги хорошие платят.

— Хорошие?

— Да, можно хорошенько развиться на этой теме. Я если ты помнишь, так или иначе, был в политике.

— Ну, припоминаю.

— На местном уровне, конечно, все было. Тогда!

— а сейчас что?

— Сейчас все поменялось, время идет, знаешь люди меняются.

— Люди не меняются.

— Мы не об этом.

— Согласен. Так что за работа?

— Короче говоря, я теперь работаю по всей московской области, и знаком с огромным количеством разных людей. — Он достает сигарету и закуривает — и один из весьма уважаемых людей, за рюмкой другой, признался, что есть у него что-то вроде мечты — он затянулся и стряхнул пепел на коврик в ногах — автобиографию страниц на четыреста — пятьсот, а я и говорю, что это не проблема, что есть у меня знакомый писатель.

— То есть мы едем к нему? Знакомиться?

— Да.

— Денег сколько? Сколько времени на всё?

— Пять миллионов. Полгода.

— А кто он?

— Давай по приезду, а? Он сам все расскажет.

— Ты в доле? — Артём расплылся в жадной улыбке.

— Да.

— Сколько?

— Один мой.

— По рукам.

— Ты напишешь?

— Да я ему Одиссею напишу, с ним в главной роли.

Артем достает телефон, набирает.

— Ало, Павел Ефимович, здравствуйте, это Артем. Да. Мы будем у вас через тридцать минут. Да, через тридцать. Спасибо. До встречи. — Он убрал телефон.

— Павел Ефимович?

— Да. Он бывший военный, генерал-майор.

— Не люблю военных.

— Хороший мужик, вот увидишь.

— И чем он сейчас занимается?

— Метит в министерство.

— Не хило.

— И я о том же.

— На лубянке офис?

— Да. Он нас ждет.

— Выпить есть?

— У него выпьем.

— Это не плохо. — У меня затрещал телефон, Карина. — Извини, надо ответить.

— Привет малыш. — Чувствую, как она улыбается, говоря это.

— Привет.

— Как дела, добрался?

— Почти на месте. Ты как?

— Сделала кофе, начинаю работать.

— Я тебе позвоню, как закончу ладно?

— Обязательно, люблю тебя.

— И я тебя.

Она отключилась первой. Я убрал телефон и достал сигарету. Открыл окно. Свежий воздух ринулся в салон машины и растрепал мне волосы. И все же чудной день. Надо побыстрей с ними закончить, Бимбо меня ждет. Может, конечно, и не ждет, но его необходимо отвезти в клинику. Старых друзей не бросают.

Где-то на мясницкой мы сворачиваем во двор. Открываются кованые ворота, пять охранников — Филимошкинных, смотрят пропуск Артема. Его видно распирает от этого всего. Паркуемся.

— Ну пошли. Тёма вываливается из машины и машет мне.

— Бегу!

Я иду следом за ним. Старое здание в три этажа высотой. Не первой свежести, всё серое и мрачноватое. Двери с позолотой, по-другому в таких местах и не бывает. Нас пропускают, ничего не спрашивая. Внутри все иначе. Пол мраморный, как в музее. На стенах картины. Я узнал только кувшинки Моне. Я показал Артему.

— Оригинал?

— Да.

— Не хило.

— Я тебе говорил. Пойдем, нам наверх.

Мы пошли по музейной лестнице вверх. От социальной она отличалась абсолютно всем. Перечислять долго и глупо. Что уж говорить, такой мрамор, ну или очень похожий я видел в Зимнем Дворце. Поднялись. Мой знакомый постучался в дверь, она открылась. За большим дубовым столом сидел человек лет шестидесяти. Коротко стриженный, с высоким лбом, на щеках двухдневная щетина, в темных очках.

— Артем! Проходите, садитесь. — Он указал на три стула подле стола, — а это тот самый писатель?

— Андрей — я протянул руку.

— Павел Ефимович — он крепко сжал мою ладонь. Мужское рукопожатие странная штука.

— Писать. — Продолжил я.

— Генерал-майор — улыбнулся — в отставке! А вы служили?

— Так точно, генерал-майор. Два года ракетных войск в Оренбурге.

— Похвально. И как вам?

— Ничего плохого.

— Ладно, это все дела прошлого. Присаживайтесь, — сам он плюхнулся в свое кресло. — Андрей, Артем ввел тебя в курс дела?

— Да, он вкратце рассказал.

— Отлично! Может, выпьем?

— Я не против — сказал Артем.

— Андрей, а ты? За встречу? — генералу было не отказать.

— Совсем немного, — ответил я.

— Вот и молодцы!

Он достал из шкафа за спиной бутылку двенадцатилетнего виски и три бокала. Разлил. Мы взяли.

— За встречу, товарищи. За совместный успех!

Бокалы зазвенели, мы выпили. Виски мягко обжог гортань и по телу разлилось тепло. Генерал снял очки и посмотрел на меня. Глаза у него были серые, как вся его военная жизнь.

— Должен тебе сказать Андрей, у меня еще большие планы на жизнь. Я много пожил, многое повидал и хотел бы этим поделиться. Да и продвижению по службе это не помешает, — закашлялся — сам я этого не напишу, а вот ты — взгляд был у него холодный и тяжелый — ты сможешь, — мы выпили еще. — Предлагаю тебе работу, думать времени нет, завтра жду тебя у себя дома на ужин в семь вечера.

— Павел Ефимович, я буду.

— Вот и молодец.

— Адрес куда ехать?

— Артем тебе скажет, и завтра мы с тобой все обсудим, по рукам?

— По рукам, — мы пожали руки.

— Ну а сейчас у меня дела! Надо ехать! До завтра Андрей.

— До встречи, Павел Ефимович. Мы вышли из конторы генерала и сели в машину.

— К дому? — Тема был доволен.

— Давай к метро шеф, у меня дело одно, на метро быстрей.

— А так? — он достал с заднего сидения синюю мигалку.

— Тогда к дому! — мы засмеялись, — слушай, а еще есть?

— Я что-нибудь придумаю.

Лощеное лицо засияло. Ехали мы, нарушая все правила, особенно скоростной режим.

— Ну и как он тебе? — Артем, по-прежнему скидывал пепел себе под ноги.

— Как генерал. Время покажет.

— Адрес я тебе пришлю.

— Ок.

— А что за дела, помощь нужна?

— Нет, пса надо в клинику отвезти. У него какие-то приступы.

— Фигово.

— Да, ничего веселого.

Он достал телефон и начал в нем ковыряться.

— Адрес у тебя.

— Спасибо. О, тормози! — Тёма резко нажал на тормоз, и машина встала как вкопанная.

— Ты чего?

— Здесь выйду, табачка моя. Еще раз спасибо.

— Сочтемся, звони завтра, что решите, я буду на связи!

— На связи.

Я хлопнул дверью, и японский седан цвета серебро укатил дальше. Купил две пачки и пошел к дому, точнее к машине. Бимбо уже заждался. Я завел машину и уехал. Достал телефон и набрал Карине.

— Эгей! Поздравь меня, я получил работу!

— Да? Да ты что? И что за работа? Интересная? Ну, не молчи!

— Да, может и не очень интересная, но прибыльная.

— Что делать то?

— Мне надо написать автобиографию одного генерала

— Что тебе надо сделать? Что написать? Шутишь?

— Это похоже на шутку, но это правда, обалдеть да?

— И сколько платят или платит?

— Четыре лимона.

— Андрей.

— Да?

— Ты пьяный?

— Нет, я еду к твоей маме за Бимбо.

— Четыре за автобиографию?

— Да, любовь моя.

— Ладно, позвоню тебе позже, работаю.

— Ладно.

Через 37 минут.

Старый друг прыгнул мне на руки и слез с них только тогда, когда я его посадил в машину. Бимбо лез целоваться всю дорогу. По нему не было видно, что он болен или в плохом самочувствии. Я чесал ему пузо и за ушами. Честно говоря, я соскучился не меньше его. Ехали мы с ним в ту самую клинику, в которую звонила мать Карины и вызывала врача на дом, когда у Бимбо случился очередной приступ. Мне повезло, что она была в двух квартал от нашего дома. Припарковав машину, я взял Бимбо на руки и пошел в клинику. Девочка на ресепшен записала все наши данные; кличку, возраст, вес и рост. Мы сели на кожаный красный диван. Бимбо так и не слезал с моих рук. Он спокойно сидел и поглядывал по сторонам. Вышел врач. Его сразу узнаешь. Он, чаще всего в белом халате, надменный, легко улыбается, глаза горят, а руки делают. Он подошел к нам и потрепал за голову Бимбо.

— Здравствуйте, Алексей. — И он протянул мне руку. Я встал, держа Бимбо одной левой рукой, и протянул правую доктору.

— Здравствуйте, я Андрей, а это старик Бимбо. — Врач улыбнулся и посмотрел на пса.

— Мы с ним уже знакомы, — он посмотрел на ресепшен — вас записали?

— Да.

— Отличною я так понимаю, вы ложитесь на обследование?

— По вашей рекомендации я понимаю.

— Совершенно, верно. Видите ли, у него слабое сердце и нам нужно за ним понаблюдать.

— Это на долго?

— На пару дней, если все хорошо.

— Я вас понял. — Мне было жаль оставлять его здесь, но ничего не поделаешь, надо чтобы старик был в форме. — От меня что-то требуется?

— Нет, все ваши данные у нас есть, мы с вами свяжемся, а собачку давайте мне.

Я протянул ему Бимбо. Старик на меня так печально посмотрел, будто я его бросаю.

— Я скоро вернусь за тобой Бимбо. Тебя нужно подлечить. Не унывай, это не долго. Мы скоро за тобой приедем и заберем. — я почесал ему за правым ухом, его любом месте. — до свидания Алексей.

— До свидания — сказал доктор и, развернувшись с Бимбо на руках, пропал за белой дверью.

Я вышел на крыльцо и достал сигарету. Бедный, бедный Бимбо. Что бы он мне сказал, если бы смог. Собаки какие-то невероятные. Слишком добрые. Такими добрыми быть нельзя. Люди такими не бывают. Я слышал про одного парня, он правда давно умер, но говорят, что он был добр ко всем, даже к тому, кто его казнил.

12 подвигов

Последние двадцать или двадцать пять минут я сижу в машине и не могу отвезти глаз от вывески клиники, куда отдал Бимбо. ГАВ-ГАВ-МЯУ-МЯУ мы вылечим вашего питомца. Выезжаем круглосуточно и номер телефона. Ладно, надо ехать. Не побегу же я ним, в конце концов, туда и не заберу же я его оттуда. Завожу машину и выезжаю из двора. Звонит телефон.

— Да.

— Привет родной.

— Привет.

— Ну как вы?

— Я отдал Бимбо.

— Что сказал врач?

— Сказал, что у старика слабое сердце, но они вроде как смогут его поправить.

— Надеюсь, господи, как его жалко!

— Врача то? Не то слово.

— Андрей, не время шуток, я про Бимбо сердце так и разрывается.

— Я знаю малышка, мне тоже не по себе.

— Что-то еще сказали? Может что-то купить? Лекарства мази хоть что-то?

— Нет, ничего не надо. Говорят, что дня два максимум подержат под капельницей и отпустят.

— Слава Богу, что так мало, а то тут у Марины, помнишь её? Та с пуделем?

— Помню.

— Они так измучились, представляешь два месяца по клиникам ходили.

— Успешно?

— Говорит, что да, но ты сам знаешь.

— Точно, знаю.

— Ты заедешь за мной?

— Конечно.

— Мне остался ровно час, и я сваливаю задолбали.

— Буду минут через сорок.

— Не торопись.

— Ладно, заеду возьму кофе.

— Пока.

Кладу трубку и останавливаюсь. Может все-таки забрать? Что мне её Марина с пуделем? Плевать я на них на всех хотел. Сейчас схвачу Бимбо и поедем с ним в парк, потом домой. Наедимся до отвала, и спать, а? Отличная идея! Загорается зеленый сигнал светофора, и я выкатываюсь на ленинский проспект.

Вечер этого дня.

Я разливаю по бокалам дешевое испанское вино. Карина зажигает давнишнюю толстую свечку и ставит на стол. Денег у нас почти не осталось, но это фуфло полное. Мы пьем на брудершафт, целуемся и откидываемся на спинки стульев. Я встаю и беру из раковины пепельницу, прозрачную, из стекла, кто-то подарил когда-то. Ставлю на стол и сажусь обратно.

— а кто такой этот Артём?

Карина неожиданно даже для себя, резко прервала тишину этим вопросом. Мы не разговаривали об этом как встретились. Все это время мы вспоминали Бимбо. Просто так. Потому что редко говорили о нем последнее время. Бедный старик один в этой клинике. Эта мысль разрывала мне сердце. Но я верил, что так нужно, его здоровье нужно поправить.

— Мы с ним учились вместе, какое-то время.

— А потом что случилось?

— А потом, я перешел на филологический и встретил там тебя. — Карина улыбнулась. Она безумно красива.

— Вы же с ним общались?

— Да, он хороший парень.

— И как давно вы не виделись?

— Оказалось, что всего пять лет, а я думал, что все пятнадцать.

— Ого! И спустя столько времени он нашел тебя? И работу предложил? Видно, он и вправду хороший человек.

— Не знаю, посмотрим, что из этого выйдет.

— Что ты имеешь ввиду?

— Завтра я ужинаю у этого генерала, так сказать, знакомимся.

— Обалдеть! Это кто тебе сказал?

— Сам генерал и сказал, но ты же знаешь, я этих военных на дух не переношу.

— Ты только не вздумай отказываться.

— Да я и не думал. А что случилось?

— Ничего. Пятый день задержки, да и моей зарплаты нам на двоих маловато.

— Пятый день? Это много?

— Не много, но и не мало.

— Такое уже было?

— Было, но не столько дней. — Карина допила бокал, и я разил по новой.

— То есть ты беременна?

— Нет, это еще ничего не значит, завтра посмотрим. Надо по-хорошему тест купить, а лучше два. И к гинекологу сходить на осмотр.

— Ну осмотр и я могу провести. — она засмеялась.

— Я только в душ сбегаю, ты со мной?

— Да я уже тапочки снял!

Мы допили по бокалу и ушли в душ. Карина повернула кран, и вода зашумела.

— А если я беременна? — мы стояли под душем. Вода стекала по её медовым волосам, — что мы будем делать?

— Как что? Будем ждать ребенка.

— Рожать? Не, аборт?

— Это же наш ребенок, какой аборт?

— Я так боялась.

— Чего ты боялась?

— Что ты будешь против.

— Против? Я же люблю тебя, как я могу быть против?

— Не знаю. Это же ребенок, целый человек — молчит — я правда боялась ведь разговоры разговорами, а тут всё на самом деле — она обхватила меня за шею и прижалась ко мне. Я обнял её за спину и уткнулся губами в лоб. Подумать только, всё катиться одним комом, как бы он меня не раздавил.

Следующий день. Вечер. Половина седьмого.

Я сижу в своем черном шведском седане и курю третью подряд сигарету. Я в футболке, пиджаке и брюках, больше, честно говоря, и одеть то нечего. Стою я в окружении Рублевских домов. Самих построек я не вижу из-за высоты заборов. Черт меня дернул сюда поехать. Ладно, деньги мне нужны, как никогда. Поэтому даже старый вояка не собьет меня с верного пути. Я глушу мотор и выхожу на улицу. Тишина. Приятно очутиться в такой атмосфере. Открываю телефон и сверяю номер дома и улицу. Подхожу к воротам, они такого же типа, как и дверь в музей. Денег пади куры не клюют. Нахожу сосок звонка и жму на него. Ничего не происходит. Я нажал еще раз и решил оглядеться. По всему периметру, на заборе стоят камеры. Отлично, значит меня должны увидеть. В кармане начинает звонить телефон.

— Слушаю.

— Андрей, привет! Это Павел Ефимович.

— Здравствуйте.

— Ладно тебе, давай не так официально. — он кашлянул — значит ворота сейчас откроются, и ты заезжай, понял?

— Понял.

Я убрал телефон обратно в карман и сел в машину. Сдал чуть назад и увидел, как створы ворот начали открываться внутрь. Я заехал во двор и увидел дом. Больше похожий на усадьбу. Территория была чудовищной, я бы наверняка заблудился бы, уйдя здесь гулять. Подъехав к центральному входу, я встал за синим Бентли. Куча дорогих машин и мой черныш. Меня это рассмешило. А дворецкий здесь есть? Пожалуй, что да. Думается мне, что таким людям нравится, когда на них молятся. Распихав по карманам свои пожитки, я поднялся по очередной музейной лестнице и уперся в такую же дверь. Что я тут делаю? Какой к черту ужин? Что делать? Может зайти так? Я бросил взгляд на дверь и увидел в правом верхнем углу золотую веревочку, свисавшую из золотой львиной пасти. Я дернул за нее вниз. Тишина. Ни звука. Я отошел от двери собраться с мыслями. Здесь, конечно, хорошо. Природа, размах, хоть голышом бегай, никто тебя не увидит.

Конец ознакомительного фрагмента.