Порох и соль

Дмитрий Манасыпов, 2020

Чем пахнет приключение? Настоящее, не шибко фальшивое? Оружейной смазкой, сгоревшим порохом, въевшимся потом, вражьей кровью, доброй сталью, неизвестным берегом, просмоленным деревом, мокрой парусиной, трофейным вином, листовым табаком и бескрайним морем-океаном? Именно так. Настоящее приключение измеряется узлами, морскими милями и звенящими золотыми, взятыми в абордаже. По местам стоять, псы соленые, корабль будет наш! Здесь сталь соседствует с магией, но вместо камня, песка или земли под ногами лишь палуба и темная пропасть морской глубины. Шкипер и корсар Хайнрих Кишки-Вон Хорне, старпом-альва Лисс, судовой хирург Свалк, морская ведьма Элейн , квотер-мастер Роди и остальные ждут вас. Содержит нецензурную брань.

Море обжигает трусов-1

Город пах морем. Не южными яблочными садами, не углем и навозом материковых муравейников, и не горячими пышками столиц. Этот город пах правильно — солью, смолой, рыбным рынком и тысячью грузов из дальних земель в порту. Именно так пахнет море и городское утро наполнялось им полностью.

Стреендам, родина мареманнов — северных моряков, воинов, купцов и разбойников, грелся в последнем тепле осени. Вытянутая глубокая бухта темнела мачтами, снастями и убранными парусами. У самого горла, входа в бухту, высились уже заметные башни со стенами фортов. Морская палата раскошелилась несколько лет назад на укрепление родного города и мысы, закрывающие главную кормилицу Стреендама, принимающие корабли, ощетинились стенами. Даже маяк, старый друг мареманнов, немного терялся рядом с ними.

Голосили чайки, встречая карбасы, идущие с моря и везущие улов. На пристанях голосили не меньше, но уже люди. Торговцы, грузчики, моряки, шлюхи и вездесущие мальчишки, крутящиеся возле пришвартованных судов. Светлели деревянные части пирсов, уложенные летом и пока не успевшие потемнеть. Взад-вперед развозили и разносили грузы, пришедшие со всех уголков мира. Стреендам, живший в первую очередь торговлей, собирал последнюю жатву перед зимними штормами, когда корабли встанут спать у причальных стенок, в собственных огромных пакгаузах и доках.

Мачты, мачты, мачты…

Так-так, согласилась, стукнув два раза, трость. Не очень давняя подруга, без которой теперь не обойдешься, вела себя порой как человек. Ну, либо просто передавала настроение своего хозяина, сопевшего и смотрящего на его, Хорне, собственные мачты. Все, блоддеров хвост, пять мачт, известных как свои же пальцы левой руки. Четыре на ней и один, взаймы, на другой. Да, Хайнрих Хорне, кроме трости, к трем десяткам лет приобрел некий недостаток в собственном теле. Хорошо, что не в судах, так-так, вон они, «Марион» и «Дикий кот», вся крохотная эскадра Хорне. С них начал, ими, похоже и закончит. И…

Из-за спины донеслось:

— Думаю, шкипер, как вернемся — вставить нашему новому боцману.

Непонятная грусть удрала, лишь заслышав этот голос. Шкипер на корабле король и Бог, а старпом — его заместитель. И даже если внешне старпом ну никак не казался просоленным морским волком, то внутри таковым и являлся. Являлась.

А как ещё, если старпомом трехмачтового флейкка «Марион», родового судна Хорне, была самая настоящая мар-ши, морская альва, по имени Лисс? То-то же, что никак, мар-ши и есть мар-ши, рождены в соленой воде и вскормлены Морским королем, любящим своих старших детей больше прочих.

— Ленятся, псы, на палубе никого нет. — Хорне поморщился а трость, так-так, стукнула в брусчатку, соглашаясь. — Берег всегда ломант моряков, дай только им волю и понеслась лихая, не остановишь. Пороть их, чертей соленых, пороть!

Лисс не спорила, давно зная своего капитана и его привычки. Решил пороть кого-то прям с утра, так жди к вечеру громов с молниями всем, оказавшимся не там, где надо и не тогда, когда нужно. Потому молчала, явно надеясь сбить плохое настроение перед неожиданным деловым разговором, ждущим впереди.

Они стояли между зубцов форта Морской палаты. Город отсюда виделся как на ладони, но за такую-то красоту приходилось платить подъемом, а Хорне, последние пару лет опиравшемуся на трость, такие развлечения оборачивались круто… Потом. А пока он лишь злился, и без того злой от предстоящей беседы и приглашения, полученного через охранника главы Морской палаты — мар-ярла.

Раз отправили к Хорне головореза, что провел их черным ходом, выведшим на макушку башни, то разговор ждет сложный, а дело выпадет опасное. И не сказать, что Хорне опасался таких дел, нет. Северяне не опасаются драк, они относятся к ним как к нужной необходимости. Другое дело, что если мар-ярл вызывал, в самый конец навигации капитана самого быстрого и удачливого флейкка, ходившего под флагом Стреендама, то явно не просто потрепаться и потравить байки.

Десятину и налоги Хорне внес в казну города по приходу в порт. Людей не распустил, по старой традиции команды, вернувшись к осени, ждали пять последних судов до появления льда у Нордиге. И, если те не возвращались, отправлялись на поиски.

Но, все же, так поступали все шкиперы, не разрешая мареманнам полностью уходить на зимние квартиры и одобряя лишь пьянку, кувыркания в борделях и всякую мелочь. Если мар-ярл вызвал Хорне, то ждать впереди похода. И не сказать, что он радовал. Стар, наверное, начал становиться, хочется осенние ливни с зимней стужей переждать у очага.

Так-так-так… задумалась трость вместе с Хорне. Блоддеров хвост, стоит меньше пить, в голову лезет полная ерунда с чушью.

— Вас ожидают, — пробасили сзади, — и поскорее.

Лисс тронула Хорне за локоть и, шагнув первой, скрылась в темноте потайного хода.

Морской змей, серпент, разорвав вытянутой башкой волны, навис над судном. Купеческий пузатый хог, пять нанятых стариков с копьями, вот и вся защита. Выпуклый черный глаз зверя косил на них, готовясь нанести первый удар, скалил поблескивающие клыки. Лица моряков перекосило, и это неудивительно… От серпентов всегда разит гнилью.

Хайнрих Хорне, рассматривающий первую картину из пяти, заказанных хозяином Морской палаты, поморщился. Серпент оказался чересчур громадным, а моряки стояли больно уж карикатурно. Ох, уж эти художники, нанимаемые за большие деньги и ни разу не видевшие моря. Что может быть хуже, чем рассказ о кем-то или о чем-то, ни разу не виденное самим? То-то, что довольно многое намного неприятнее, но порой шкипера раздражали и такие вот глупости, как мазня, заказанная для приемной хозяином, Морским ярлом вольного города Стреендам. Чего-чего, а денег ему, мар-ярлу, хватало.

«Море обжигает трусов», гласила подпись… Хотя бы в поговорке не ошибся. Хотя понимают ее далеко не все. У нее есть конец: храбреца море обжигает также, только храбрец быстрее привыкает.

Гость мар-ярла, рассматривающий живопись и морщившийся, явно не понимал.

— Море не может обжечь… — Настоящий дворянин, представившийся как «сьер Ламон» капризно дернул щекой. — Обжигает молоко, чай, это мерзкое, с пленками, какао, а не мо…

Сьер Ламон, изящный, гибкий, весь в бархате и атласе, переливающийся сапфировой крошкой пухлых накладных плеч кафтана, смотрелся среди мореного дерева и натянутых флагов погибших судов странно. В Стреендаме моду диктовали моряки, а моряки предпочитали одеваться удобно и практично. И не выглядеть птицами-папагалами, яркими, умеющими даже повторять людские слова, но не становящиеся от этого умнее.

Вот Хорне и не удержался, глядя на красавчика, перебил:

— Я бы выкинул тебя за борт, чтобы ты поверил в это. У Айсбергена, или на рейде Абиссы, когда листья начинают желтеть. — Так-так-так…его трость ударила в пол нетерпеливо и зло. — Сколько раз ты выходил в море, юноша?

— Я бы попросил! — Телохранитель красавчика, явно бастард, то есть, конечно — кавалль Ламон-Ру, шевельнув острыми усами, звякнул кольцами перевязи рапиры. Ладонь уже лежала на эфесе. Честь дворянских домов защищает вся семья, а уж младшие и незаконорожденные ветви с их детьми-приживальщиками особенно. Выбирать тем не приходилось, прямо как вот этому задире, с лицом в шрамах от дуэльных рапир.

Хорне, пусть и хромая, смог бы выйти против него, даже зная о своем проигрыше. Раньше — да, раньше бы они поплясали, пусть Хорне учился простой рубке, а не фехтованию, как этот усач. Но даже сейчас шкипер не продал бы свою жизнь за ломаный грош, взяв куда как высокую плату.

Вот только, так уж вышло, что после хромоты Хорне не часто отправлялся куда-то в одиночку. Пусть многие, из разряда глупцов, не принимали охрану Хорне всерьез. И…

— Мясо с завтрака оказалось жестковато? Хочешь этой зубочисткой поковыряться в зубках, красавчик?

У охраны и, одновременно, старшего помощника Хорне — вытянутые лазоревые глаза, мурлыкающий голос, льняные ласково-шелковые волосы и рапира. Тяжелая, боевая, украшенная лишь узором гарды. И тонкие, но удивительно сильные пальцы, уже тянущие ее из ножен.

— Успокойтесь, успокойтесь! — хозяин кабинета поднял руки вверх. — Мир-мир, милостивые сьеры, уважаемая мар-ши Лисс! Шкипер Хорне, господа из семьи Ламон наши гости. Не задирайте их, пожалуйста!

Так-так-так… трость сердито ударила по цветному узору паркета. Шкипер Хайнрих Хорне, прямой как его трость и такой же жесткий, заледенел в кресле. Гости, гости, глодать им кости… но мар-ярл прав. На то он и мар-ярл, глава Морского братства вольного города Стреендам, командор его флота и казначей Мар-ханз, Морской палаты.

А он, шкипер Хорне, пусть его и называют лучшим капитаном Стреендама, всего лишь шкипер.

— Мир, друзья, мир! — ярл кивнул всем: вновь прислонившемуся к стене каваллю и его рапире, лисьеглазой мар-ши с ее кошачьей улыбкой, недовольно пыхтящему высокородному юнцу и самому Хорне, застывшему в кресле.

И продолжил:

— Вот и хорошо. Сьер Ламон, вы наш гость, но шкипер Хорне имеет право на свое мнение со всем связанным с морем. Именно шкипер Хорне нужен нашему общему делу.

— Вы-ы-и увье-е-ерены? — тягуче-мерзко протянул сьер Ламон, напыщенный и надутый. Хорне, несмотря на все изящество юнца, он очень напоминал каплуна на птичьем дворе. Того самого, что полторы склянки назад выбрала Лисс и попросила пожарить с корицей, розмарином и орешками.

— Совершенно уверен, сьер… — ярл Хонк багровел. Багровел он часто, страдая полнокровием и щеками, подходящими барсуку. — Именно Хорне поможет вам, вашей высокой семье и отцу, да продлит Мученик его годы.

— И да повысит его щедроты Морскому братству, вы забыли добави-и-ит-ть, — снова тянул сьер Ламон, — но то и ладно. Ита-а-а-к, капьит-а-а-ан, вы выполньите-е-е важное заданьи-йе-е.

Хм… Так-так… трость согласилась с Хорне. Пусть травит-врет себе, так даже лучше. А Хорне пока подумает, прикинет что к чему, да хрен к носу.

Двое из Бретоньера, точно. Даже не знай их имен, а знать их шкиперу и не положено, Хорне это понял сразу. В Нортумбере не такие широкие полы у кафтанов, не такие большие обшлага. И галун идет острый, не плавными окружностями, как у этих. А у лиможанцев акцент как гавканье собаки, не ошибешься.

Сьеры Ламон, ох, ярл-ярл, старая лиса… Сьер тут один, этот щенок, капризно оттопыривший нижнюю губу и картинно смахивающий длинные волосы, отпущенные по тамошней моде. Вот он таки именно сьер Ламон, пусть и младший, пока еще не решающий все и вся.

Второй, петущащийся усач, просто рубака из незаконной ветви. Кавалль, из бастардов, младший родственник, да почти попрошайка, живущий за счет старшей ветви. Именно такие вот кавалли всегда склонны хвататься за оружие, цепные псы, телохранители, личная гвардия"золотых"домов Бретоньера, Лиможана и Нортумбера.

Важное здание? Само собой, что важное. Что может сделать для знати, даже в гальюн ходящей чистым золотом, шкипер Хорне?

Отвести на Айсберген проштрафившуюся фаворитку? Доставить из темного леса Квист двухсотлетнего знахаря для любимой ручной собачки? Быстренько сгонять к Жемчужным островам за ромом десятилетней выдержки и пятью краснокожими красотками в придачу? Вперехлест твою через планширь, дворянчик…

Шкипер Хорне сейчас узнает о настоящей цели. А цель проста: перевозка. Кого-то или чего-то. Тайно, очень быстро и молча. Все верно. Паруса"Марион"чернее души их капитана и обогнать его, поймавшего ветер, не могут даже"змеи"номедов, а язык за зубами лучше семьи Хорне никто не держит. Это все знают. Свои тайны семья Хорне уже два века хоронит под водой, если узнает кто-то со стороны. Хоронит, предварительно выпустив кишки.

— Оплата?

— Вы жадина и златолюбивый наемник, — проинформировал сьер Ламон, неожиданно перестав коверкать чужой язык. — Это хорошо, это профессионально. Говорят, вы и впрямь лучший. Так?

— Вот и проверим, — так-так-так, согласилась трость, — языком трепать — не караваны грабить.

— Он мне нравится, — неожиданно заявил щенок в голубом и золотом, переливающемся сапфировой крошкой, — положительно нравиться. И его старпом тоже. Милая дева, вы же из альв? Таких, как вы, у нас уже нет. Сожгли, представляете? Как греховных порождений преисподней и ее слуг.

Лисс улыбнулась. Чарующе и опасно. Кончик языка, коралловый, нежный, легонько коснулся мягко дрогнувших светло-коричневых губ. Обычно, после такой улыбки, свистела сталь. Сейчас Лисс держала себя в руках.

— Я мар-ши.

— Пусть так… Повторюсь в своем вопросе — правда ли, капитан, что на корабле, кроме альвы, вы допускаете присутствие проклятой прислужницы зла, морской ведьмы из города Абисса?

Хорне ответил своей любимой паскудной ухмылкой, безмолвно кричащей скрежетом стали о сталь, стали о кость, стали о вываренную кожу.

Ведьма, значит? Проклятая прислужница зла?

Мар-витт

Так-так-так, сказала трость, выбив неровный ритм по настилу палубы. Непривычно хромать, непривычно опираться на трость, вот и не получается нормально идти. Можно привыкнуть ходить с палкой? А?! То-то… Вечно пьяный Свалк, сняв лубок, долго, грустно и задумчиво грыз чубук. Все попыхивал ненаглядной старенькой трубкой и молчал. Потом прищурился и сказал, как есть, а хирург «Мариона» врал редко. И не в тот вечер.

После сказанного капитан Хайнрих Хорне не просыхал пару дней. Ну, как… думал пару, пока, проснувшись, не принюхался. А ветер тянул апельсинами, солью, гашишем и свежей смолой. Выйдя на мостик и углядев бухту с знакомым мрамором дворцов, шкипер расстроился — пара дней превратилась в неделю и «Марион» успел добраться до Робаллы. Хорошо, хоть он не вылезал из каюты почти до самого выхода домой. Юг Хорне не любил.

Так-так, жестко брякнула трость. И что тут у нас на палубе, за бортом и, собственно, вообще?

Мальчишка Худ драил палубу, и это правильно, самое ему место. У сходни виднелся истукан Байли и сверкал любовно начищенный протазан. Хотя, лучше бы кривоносый так же старательно вязал узлы на реях, блоддеров хвост. Тощий черномазый трюмный матрос Йа-Йа катил бочонок. Катил по делу, бочонок пах яблоками и двигался к камбузу.

Так-так-так, сурово постучала трость, а сам Хорне скорчил рожу. Сильно хотелось придраться, но оказалось не к чему. Возле корабля и на нем самом, только вчера вошедшем в порт, не торчали даже портовые шлюхи. В отличие от двух таможенных чиновников-крючков, торчавших как раз на палубе. Как же, такая пожива, северный двухмачтовый торговый флейкк.

Таможенные олухи по-птичьи кивали головами. Митры на них, обшитые галуном, смешно дергались, позванивая колокольчиками на макушках. Чертов сумасшедший Юг…

Капитан на корабле царь и бог. А старпом главный ангел. И когда божок просмоленного корыта изволит отдыхать, горевать, заливать горе… Старпом превращается в дьявола. Или просто становится сам собой. Сама собой.

Лисс с чинушами никогда не церемонилась. Тонкая, гибкая, опасная, как клинок ее собственной рапиры, мар-ши смотрела на алчных крючков как на гуано, разговаривала, поплевывая через губу и расстегивала сорочку больше ровно на две яшмовых пуговицы, чем обычно. То есть до самого пупка. Что-что, а пупок у Лисс был хорош, не говоря о загорелых матовых округлостях, нагло светящих через тонкий шелк темно-коричневыми сосками. Крючки слушали, пялились и боялись, ведь Иных рас на Юге давненько не случалось. А мар-ши с ее льняными волосищами, скрывающими острые ушки и наглыми лазоревыми глазами, играющая тонкими сильными пальцами с ажурным эфесом рапиры, заставляла нервничать.

И…

Чу! Хорне недоуменно уставился в их сторону. Так-так-так, присоединилась трость, недоуменно побарабанив по палубе. Что такое, что за знакомый блеск вдруг мелькнул меж пальцев Лисс и перекочевал в тоненькую паучью лапку таможенника? Что за напасть, что за… Не померещилось ли?

Шкипер помнил товарный трюм как свои восемнадцать с половиной пальцев, сразу весь и полностью. И его содержимое, само собой. Пузатые круглые бочки засахаренных лимонов, низкие светлые бочонки рубленого табака, холщовые кипы его же, только в листьях, провощенные тугие кожи тонкой выделки, десяток рулонов мешковины, прячущих от сырости переливчатые шелка, плотные мешки кофе, шершавые цыбики чая, несколько прочных ящиков невесомого фарфора. За что, кракен им в глотку, совать золотые?

Так-так-так… Трость отлупила палубу. Хорне, не выходя из-за бизани, дождался ухода крючков.

Так-так-так-так, к трюму шкипер двигался как можно быстрее. Ох, быть кому-то поротым сегодня, не будь он Хорне Киш…

— Рорк, ну-ка, в сторону! — Хорне, прохромавший мимо неожиданно смутившейся Лисс, дернул щекой, глядя на Рорка. Тот так широко улыбался, всем видом показывая — мол, все хорошо, шкипер, что не верилось. Вообще. А уж порванный рукав его куртки говорил сам за себя.

Матрос Рорк в море шлялся в одних бриджах, не замерзая, наплевав на занозы, смолу и даже канаты-концы, свисающие с рей и, высохнув, частенько сдирающие кожу. Дорогую одежду, а такой Рорк считал любую, сотканную не из мешковины, матрос любил и дорожил. Не рвал сам и не давал портить другим. А это, как раз, было сложно.

Когда Рорк, сопя и треща палубой под ножищами, брался за вымбовку, остальная команда отдыхала, а якорь выбирался не просто быстро, нет. Он вылетал из воды мурлыкая, что твой кот. Когда кто-то хотел обидеть матроса Рорка, матрос Рорк поднимал нахала, крутил несколько минут над головой и ставил назад. Кумушки в родном порту шушукались про отца-тролля, мол обрюхатившего матушку великана. Вранье, папашку-то шкипер помнил хорошо. Моряк как моряк… да. А вот мамку… Ее-то никто и никогда не видел.

И сейчас у матроса Рорка, высившимся над шкипером белым медведем, оторван рукав бархатной куртки, рассечена скула и фингал светит ярче трюмного фонаря. И?!

— В сторону! — буркнул, повторившись, Хорне. Так-так, согласилась трость.

За спиной Рорка, широкой как корма королевского трехпалубника пряталась напасть. Ее-то Хорне почуял всеми двумя переломами горбатого носа еще на палубе. Сейчас увидел, понимая свою правоту. Блоддер тебя раздери, откуда ж взялась на их головы?!

Лядащая, кости да кожа. Длинные темные пальцы, а три — без ногтей. Длинные темные волосы до самой тощей задницы. Длинные темные лохмотья, не скрывающие задорно торчащие девичью грудь. Длинные темнющие ресницы, прячущие настороженные темные глаза. Длинные и, для разнообразия, светлые узкие губы. Мог ли матрос Рорк из-за длинной темно-худой девки поцапаться с кем-то так, что старпом флейкка «Марион» из вольного города Стреендам стала платить золотом чинушам, лишь бы не шли в трюм? Мог… как и сам Хорне. Татуировки ее лохмотья не скрывали.

— Моя госпожа, — шкипер коснулся шляпы. — рад видеть вас на борту.

Мар-витт, морская ведьма из Абиссы, тихонько и облегченно выдохнула. Капитан с Севера чтит традиции, любой капитан и любые традиции. Но он же отвечает за людей, судно, груз. А запястья и шею мар-витт украшали давние следы кандалов и ошейника.

— Девочкой попала на Юг? — Хорне стукнул тростью. Надо выпустить злость.

Та кивнула. Удивленно уставилась на него. Откуда понял? Какая разница.

— Лисс, освободите каморку на носу.

— Да, шкипер.

— Надеюсь, ты не совсем отвыкла спать в гамаке.

Старпом не ответила. И даже не возмутилась. Наказать ее стоило, но не спать же мар-ши с матросами в кубрике, пока ее каюта будет занята, верно? Так-так, согласилась трость.

— Кому ты принадлежала?

Мар-витт показала левое предплечье. От сгиба локтя и до запястья, переплетаясь, вспучились шрамы трех серпентов. Морскими змеями рабов клеймили ойялла, чертовы водные бродяги без родных островов с домами, смуглые потрошители южного океана, разбойники Черного берега.

Как Рорк наткнулся на ведьму и ее хозяина? Как гигант с разумом ребенка разглядел и разгадал тату, как вспомнил обычай северных моряков? Абисса воевала со Стреендамом часто. Но мар-витт уважали в обоих городах.

Заклинатели соленой воды и ветров-разбойников нужны всем. Кому-то, правда, в цепях. Северяне предлагали встреченным мар-витт мясо, хлеб с элем, просили помочь. Южане же легко выдирали ногти колдуньям, не желавшим выполнять приказы.

Ее будут искать, даже если Рорк умудрился прихлопнуть хозяина. Какому пирату не нужна морская ведьма?

— Лисс, отваливаем. — Хорне сморщился от боли, ставшей сильнее. Нога подрагивала. — Роди!

Боцман, появившийся незаметно, отлепился от перегородки. Рыжие бакенбарды даже в полутьме трюма полыхали огнем, ручищи-окорока поблескивали бляшками кожаных браслетов-наручей — каждая за одну забранную жизнь. Квартердек-баса у Хорне не было, не по чину держать на флейкке мастера абордажа. Ему хватало боцмана Роди. Сейчас Хорне задумался про это, как про свою ошибку. Не стоит ли увеличить бойцов, а? Ладно…

— Готовься. Нас станут искать. Золото таможенникам это правильно… Только в порту всегда хватает глаз.

Над головой застучали сапоги. Лисс не кричала, ее слушались всегда. Рорк, перестав улыбаться, виновато глянул на Хорне. Тот кивнул, хваля гиганта, поступившего правильно. Чертов Юг, как же Хорне его не любил… Отойти стоило как можно быстрее.

Матрос радостно оскалился в ответ и загрохотал по трапу наверх.

— Мы отправляемся домой. — шкипер снял камзол, накинул на мар-витт. — До Абиссы не пойдем, но вы все равно доберетесь туда, если появится желание.

Та кивнула. И ничего не сказала. Ее именем Хорне не интересовался, глупая задумка была бы — узнать имя морской ведьмы. Захочет, так скажет, как ее называть. Северяне не совались в душу мар-витт, чересчур уж те темны. А в ее, души, наличие северяне верили, даже если речь о морских ведьмах или колдунах. И плевать Хорне хотел на мнение церкви Мученика и ее клириков, набирающее силу даже в Стреендаме.

Сон оказался теплым и золотым. Любимым, хотя вряд ли Хорне, проснувшись, сознался бы.

Ласковое золотое тепло песка, нагретого утренним солнцем. Прозрачная у берега лазурь бухточки. Дремлющий в глубине «Морж». Переливающиеся синие перья ее любимого папагала, всегда сидевшего на блестящем и таком красивом плече. Птица никогда не оставляла следов на смуглой тонкой коже. Садилась бережно и ласково, не выпуская агато-черных ятаганов когтей.

Прогревшаяся вода ласкала ее щиколотки. Крепкие и сильные, как и все ноги полностью. Созданные врастать в скачущую и скрипящую палубу, танцевать смертельную пляску-рубку с абордажными тесаками и крепко сжимать ими же, сладкими от жаркого пота, выбранного ею самой мужчину.

Ветер лениво играл длинными листьями пальм и ее непослушными черными кудрями. Ветер пах чертовыми апельсинами и их любовью, стекающей и высыхающей на гладких ласковых бедрах. Ветер…

Хорне стиснул зубы, стараясь не застонать. Ночью нога болела сильнее. Под утро порой просто сходил с ума от раскаленных крючков, рвущих икру и голень. Темный смоляной ром стекал на сорочку, катясь по давно небритому подбородку и похудевшей груди.

И почти не помогал.

Хорне выругался, нащупывая трость. Как и всегда, пальцы соскользнули с набалдашника, заставив ту стукнуть где-то внизу. Теперь ищи специально сделанный конец с перекладиной. Где он, блоддер раздери… А, нащупал.

Шкипер подтянулся, садясь и бережно подтягивая ногу к краю матраца. С маргейстом ошибаться было нельзя, а проклятый живой утопленник распахал мускулы, добрался до кости. Свалк, вечно пьяный и жуть какой талантливый, не дал умереть. И даже не отпилил ногу, лишь удалил черно-пурпурные лохмотья загнившего мяса, прижег и сшил заново… Пока Хайнрих Хорне грыз толстую кожу плетки, забранной у боцмана, седой и благоухающий ромом лекарь колдовал над его плотью. Наколдовал…

Сможет ли он нормально ходить? Хорне не хотел думать об этом. Не сейчас.

Он накинул кафтан, ночью стало чуть зябко. Юг или нет, ночи не всегда жаркие. Ткань пахла девчонкой. Все морские ведьмы пахли чуть иначе обычных девок… И не объяснишь, как и чем. Мускус, соль, медь проливаемой крови.

Так… так… так… Хорне старался не шуметь лишний раз, опирался на трость тихо, едва наваливаясь телом. Уставший человек спит крепко, да, но в море сон чуток. Пусть команда отдыхает. Второй кубрик как раз под его каютой. Трость опускалась медленно, стараясь не стучать сильнее необходимого.

Хорне не прошел и десяти шагов. Дверь каюты Лисс алела тонкими лучиками через замочную скважину и щели. Дверь выглядела незакрытой. Шкипер остановился, прислушался, втянул воздух. Дьяволова дочь, чем она занимается? Камзол пропах ей, ну да…

Из каюты тянуло той самой сладостью, знакомой каждому моряку, ходившему не у своих берегов. Кровь не перепутаешь ни с чем другим. Мар-витт творят колдовство на крови и морской соли, это знает каждый северянин. Это честно. Только вот он, шкипер флейкка «Марион», разрешения ей не давал. И не просил ни о чем. Хорне толкнул низкую дверку. Страшно? Да.

Мар-витт умели многое. И не любили чужих глаз. Даже будучи на чужих судах.

Свечи трещали, горя алым. Крови оказалось не очень много. Да и откуда ей взяться, если гвоздь из обшивки вскрывал лишь собственные вены ведьмы. Символы, уже затухавшие на стене, мерцали багровым. Хорне знал их. Видел. Помнил. Мар-витт собственной жизнью писала защиту его кораблю.

Темный глаз смотрел устало и с вызовом. Смотрел через плечо, блестя сквозь спутанные волосы, мокро лежавших на потных лопатках. Хорне кашлянул, стараясь не смотреть на смуглую плоскую задницу и спину. Позвонки можно пересчитать даже не присматриваясь. Ямочки на пояснице, мягко выпирающий холмик между ними, узкие бедра, выпуклые икры, плавно перетекавшие в тонкие, ладонью сломать, лодыжки и ступни с длинными пальцами.

Медь крови уже уступала густому мускусу. Хорне сглотнул. Горло пересохло как после попойки. Она чуть повернулась и оба темных глаза смотрели не отрываясь, затягивали внутрь бездны, прячущейся в них. Мар-витт легко управляли желаемым ими. Мужчина или женщина, какая разница? Ритуалы будоражат сильнее чего-либо другого, кровь бурлит и просит потушить ее.

Молодым Хорне повстречал ведьму, только закончившую колдовство. Домой он вернулся через две недели, жена, все понимая, ушла. Детей у них не случилось и он не особо горевал. Хотя и любил ее… по-своему. Но ее не помнил. А мар-витт вспоминал до мелочей, до узкой полоски волос подмышек, до следов материнства на плоском животе, стоило лишь закрыть глаза.

— Тебе надо выспаться… шкипер, — голос продрал до печенок, отозвался колючками мурашек вдоль хребта, закрался внутрь, не отпуская, — Я не нужна тебе. Уходи.

Хорне прикрыл дверь, остановился, переводя дыхание. Этого еще не хватало… Мотнул головой, прогоняя вдруг навалившуюся усталость. Сон? Да. И нога перестала болеть. Злые крючки не ушли, но пока не беспокоили. Почти.

Лисс разбудила его поздно. Солнце полностью хозяйничало в каюте. Делало золотыми и без того золотые волосы Лисс. Только вот вместо шелка сорочки Хорне смотрел на вываренную кожу нагрудника и металл чешуи на нем.

— Далеко?

Лисс кивнула.

— Ходко идут, Хайни.

Ходко идут… Ойялла славились скоростью, северному флейкку с ними не спорить, значит, остается драться.

— Они не станут договариваться, — Лисс намотала прядь на пальцы, аристократично повела тонким лисьим носом, — крови прольется достаточно.

— Не станут, конечно, — Хорне сел. Нога ныла, но не сильно. — Они наглые, они хозяева, та девчонка их собственность. Не люблю Юг.

— Элейн.

— Так ее зовут?

— Да, она мне рассказала. — Лисс помогла ему с нагрудником. — Ты же боишься их и даже не подумал спросить имя. Сильно зацепила же тебя та ведьма.

Мар-ши вздохнула. Совершенно обычно, как не пристало Иной.

— Брось. — Хорне затянул перевязь, проверил два пистоля из славного города Рур. Редкая штука, вышедшая из рук дваргов, дорогая, но такая полезная. — Дело не в страхе.

— Да, — согласилась мар-ши, — не в страхе. В желании. Ты так смотрел на нее…

— Команда готова?

Лисс вздохнула. Зацепить ее не удалось. И, конечно, команда готова.

Так-так, так-так, так-так, трость стучала ротным барабаном, как в его молодости. Лишь бы нога не подвела совсем сильно.

Корму заваливало, море пьяно гуляло. Волны шарахали по фонарю кормы, разлетались прозрачной пеной, стекали обратно ручьями. Лисс кивнула на точку, явственно превращавшуюся в ойялльского трехмачтового «эмара».

— Два шестихвостых «скорпиона», один дьяволов орган на носу. Золотые паруса… Серьезные ребята.

— Много знаю о твоем народе, но не знал, как хорошо вы видите на самом деле. — Хорне усмехнулся. — Приятно удивлен.

Лисс расхохоталась. Рулевой, желтоглазый Баклберри, вздохнул. Громко и чуть осуждающе. Действительно, было бы о чем смеяться. Костлявая в этот раз решила тянуться к ним стрелами длиной с взрослого мужчину и жидким огнем, а эта смеется. Ай-ай…

— Я видела его в порту. Золотые паруса видны в трубу, а там стоял только один такой.

Это прямо меняет дело, так-так…

— Экипажа голов шестьдесят… пять. — Лисс стала серьезной. — Парусов больше наших раза в два-три. Догонят.

А то не знает. Еще как догонят. Не любил Хорне Юг. Даже больше, чем когда за ним гоняются.

— Он не выжил.

Мар-витт стояла рядом с ними. Куталась в теплый плащ.

— Кто ведет? В старших помощниках у помершего капитана был его сын? — поинтересовался Хорне.

— Брат. Всегда завидовал ему. Сейчас хочет стать сразу сильным и удачливым.

Кто не хочет? Хорне очень даже понимал неизвестного ойялла. Сильный-то ладно, а вот удача… Имей в трюме ведьму, закованную в цепи и сидящую на одном хлебе, удача может и попереть. Станешь тут гоняться за неизвестным северянином, желая забрать вроде бы свое.

— Как они нас нашли?

Элейн виновато пожала плечами.

— Младший брат не вышел в море, килевал корабль… на его «Рухе» есть моя сестра.

Хорне кивнул. Стоило взвесить все раньше, да…

— Мы не оставляем мар-витт в плену. Не бойся. С «Мариона» ты не ступишь на сходни в цепях.

— Знаю, — мар-витт поправила волосы, ветер трепал их как хотел, — твоя старпом не даст этому случиться. При любом исходе.

Лисс кивнула. Да, так правильно. Если им суждено проиграть, лучше умереть от клинка из северного железа, чем опять надеть южное. А уж морская ведьма и морская альва-ши поняли друг друга с одного слова. И взгляда мар-витт на резную рукоять кинжала старпома.

Хорне подошел к трапу на палубу. Флейкк подкидывало, море ярилось. Им же лучше. Ойялла хорошие моряки, и их «эмары» корабли что надо, да… Только вот в шторм южане воевать не любили. А северянам было просто не привыкать. Хорошо, ойялла этого не понимают, иначе отстали бы, не рвались догнать прыгавший по сине-зеленым горбам наглый флейкк.

— Э-э-э, парни! — Нога не слушается? Зато голос не подводит. — Нас хотят поиметь, обокрасть и выпотрошить, бросив на поживу акулам. Они идут по наши души и кошельки! Вон они!

«Эмар» светлел и золотился по левому борту. Пока не дистанция для «скорпионов», но скоро воздух начнет визжать, как побитая портовая шлюха.

— Эй, северные псы, это нас ходят подрать смуглые ублюдки! Что скажете, парни, что скажете?! Я думаю… Думаю, блоддеров хрен каждой усатой южной девке с яйцами, да по самые кишки! Так, псы?!

Волны били о планширь, разлетались едкими солеными каплями. Пока лишь эта соль на губах. На переломанных носах. На кирпично-обветренных лицах, с морщинами и шрамами, на старых и молодых лицах со светлыми северными глазами… Пока это лишь соль моря. Его псы, верящие капитану, смотрели на мостик. Голодными злыми глазами взъерошенных перед боем волкодавов. Их мало? Кто такое сказал?

— Ху!

Не трожь северного пса без нужды.

— Ху-у!!

Не трожь, ведь клыки у пса из стали. Твердой и острой.

— Ху-у-у!!!

Хайнрих Хорне оскалился, харкнул себе под ноги, впечатав плевок каблуком.

— Стоять по местам! Ждать! Парни, наши предки смотрят на нас!

Мар-витт, стоявшая за спиной, охнула. Да, чертова ведьма, «Марион» плоть от плоти прошлых кораблей семьи Хорне. Пусть они умерли, пусть волны разбили их, выбросив на берег остатки! Их спины и их ребра есть здесь, как и души умерших северян. О, да, ведьма, ты же видишь, видишь всех, проливающих кровь на старое дерево, тут и там сплетенное с молодым корпусом и палубой. Наши предки с нами, ведь душа есть даже у кораблей. Хорне обернулся к ней, уставился серыми глазами в ее агаты.

— Ты хочешь вернуться домой, мар-витт? Помоги нам. Морским королем клянусь, мы тебя не выдадим! Но и ты помоги.

Лисс оскалилась, ударом рапиры отсекая горлышко бутыли в руке. Красная кровь лозы побежала по соломенной оплетке. Мар-ши захохотала, сбегая по трапу. Передала бутылку кому-то из ребят. Роди, бросив в ножны на поясе обе абордажки, перехватил, махом осушил, швырнул за борт. Скрипела кожа, звенела сталь, ругань сыпалась похлеще водопадов из-за бортов.

— Я помогу. — Мар-витт Элейн скинула плащ, оставшись в кожаных полосах юбки. Ведьминой юбки, единственной одежды, признаваемой мар-витт для своего чародейства. Волна хлестнула холодной прозрачной плетью, побежала по шее к груди, к острым темным кончикам каждой. Ведьма рванула запястье зубами. Размашисто окропила палубу кровью, пахнущей медью и медом.

«Марион» почти незаметно вздрогнул. Палуба еле слышно взвизгнула, сжимая доски. Скрипнули борта, чуть вогнувшись внутрь. Мар-витт половинила себя, сливаясь с кораблем и даря тому часть собственной жизни, роднилась, связывая воедино свою судьбу и просмоленные доски.

— Там отмель! — она кивнула вправо. — Сейчас на нее не сесть!

Хорне довольно осклабился. Отмель? Хорошо. Его дед пару раз делал сумасшедшие штуки, но возвращался домой. На третьей его новое судно пошло ко дну вместе со шкипером, но дед тогда выкарабкался и снова сделал «Марион» своим главным кораблем.

— Где?

Мар-витт показала еще раз. Положила руку на плечо Хорне, и он… Он увидел.

Матово сияющее пятно, в полутора кабельтовых, напротив острого шпиля скалы какого-то островка.

— Баклберри, право руля! Еще! Еще! Так держать! Рорк!

Громада скрипнула трапом, выросла рядом. Отец его был с Нордиге, черноволосый варвар-горец, осевший в Стреендаме. Сын шел по его следу, тому, что не оказался залит выпивкой. Синяя глина из горшка, постоянно таскаемого в мешке, засыхала на пол-лица и половину груди. А в каждой лапище Рорк сжимал по тяжелому топору.

— Сторожи ее. Дойдет до абордажа — умри, но сохрани.

Рорк выдохнул пар, довольно оскалившись.

— На сколько тебя хватит? — Хорне посмотрел на ведьму, сидящую на коленях, вцепившуюся в доски. Кровь медленно и ровно бежала по змеями татуировки, мешалась с водой, въедалась в палубу. Пока мар-витт слита с кораблем, «Марион» сильнее самой стихии.

Она мотнула головой, закусив губу. Смуглость отступала, становилась пеплом, но пока только на плечах. Скоро бледной станет грудь, живот, бедра. Когда лицо станет творогом, мар-витт провалится в черноту долгого сна. Или умрет.

— Сможешь удержать якорь и цепь, когда скажу?

Агаты глаз блеснули алмазной крошкой. Морское колдовство не просит слов и жестов. Оно молча жрет изнутри болью и высасывает силы. Море жестоко, но справедливо — дает и забирает одновременно.

Элейн кивнула. Хорошо. Хорне обернулся к преследователю. Ойялла, смуглые сукины дети, шли хорошо, залюбуешься.

Эмар разрезал шторм, шел через него, как колун через березовое полено. Дробил тараном волны, раскидывал пену носовым украшением, охотником с копьем, желающим пройти сквозь ребра северян. Ойялла уверенно рвались к добыче, чуя успех шакальими носами.

«Марион» скатился с водяного горба, встретил правой скулой следующего. Мачты гудели, тряслись в напряжении, туго натянутые ванты от воды стали жестче дерева, ветер рвал паруса, но те пока держались. Опаловое свечение не угасало, становилось ближе. Баклберри вел «Марион» по курсу, и Хорне верил в него, как в самого себя. Его команда — его семья, эти не подведут. Никогда.

Лисс закричала. Хорне обернулся к кораблю ойялла, понимая — только он мог привлечь внимание. И угадал, там, на эмаре, все же не выдержали, черти соленые!

«Скорпионы» били стрелами, брызжущими раскаленными каплями ханьского огня на кончиках, разгорающегося от скорости. Шесть хвостов орудия, шесть тугих канатов, шесть четырехгранных деревянных птиц со стальными клювами и пламенной слюной, подпаленной прислугой. Увидел ряд одинаковых огоньков вдоль борта — жди непрошенные подарки.

Стрелы шипели и плевались незатухающей огненной яростью. Две первых легли в сторону, забрав вправо. Две следующих зло прошелестели над головами. Бессильно и яростно раскидали алую слюну по палубе. Их ждали, гасили толстыми тюленьими кожами, греющимися, но не занимающимися огнем. Ханьский огонь тяжело тушить водой, его надо душить, не давать ему воздуха, только так спасать деревянного коня, плящущего под ногами.

Ветер выл и выл, стегая своими холодными плетьми. Флейкк разрезал чуть утихшие волны, раскидывал перед собой зеленую бороду пены. Северное дерево, впитавшее кровь мар-витт, скрипело, не подавалось перед ударами моря, гулко ломящегося к остывшим трюпам и пока горячим людям. «Марион», который раз, спасал команду, держась на соленых темных гребнях.

Вверху клокотало, не желая успокаиваться. На горизонте, порой оказываясь перед глазами, черно-серые клубы сплошного штормового неба обнимали штормовое кипящее море. Юг, как всегда, показывался во всей красе, из райского голубого зеркала превращаясь в малахито-зеленого водяного монстра, желавшего человечинки в жертву.

Хорне не любил Юг и за это, пусть и не так сильно, как за кое-что другое. И был готов терпеть его только из-за прибыли, не больше. А вот как сейчас… а вот как сейчас ему не очень нравилось. Но уж как вышло, с судьбой не поспоришь, Морской король любит метать кости, глядя на моряков, идущих по его владениям. И тут уж какая зернь выпадет, то и будет.

А Морской король еще и шулер, все северяне это знают. Шторм, враг за кормой? Верно, держи, Хайни Хорне, чтущий традиции и помнящий их, чертову тощую девку мар-витт, глядишь, снова выкрутишься, выплывешь, пёс соленый…

— Шкипер! — крикнула Лисс. — Мы долго будем от них бегать?!

Хорне оскалился в ответ, так-так, согласилась трость. Старпому не терпится вступить в бой, скинуть этих ублюдков с хвоста, отправить вниз, в холодную бездонную пустыню. Хорне самому хотелось этого же не меньше. Бегать от этих, считающих себя бойцами, если их в два раза больше противника? Не любил он Юг, совсем не любил.

Опал отмели, подаренный зрению Хорне морским колдовством, мерцал через воду, ставшей черной. «Марион» почти добрался. Но Морской король, играющий в кости, решил чуть поменять исход игры. Хорне замер, начав поворачиваться и понимая — хромая нога плоха во всем, особенно сейчас, вдруг схваченная судорогой. Так… сказала трость, впиваясь в настил и превращаясь, вместе с хозяином, в статую.

Стрела прогудела у самой надстройки. Хорне, скрипя зубами от боли и не шелохнувшись, проводил ее и уставился на следующую, не заставившую себя ждать. Ойялла повезло, пусть и не полностью. У «Мариона» еще есть старпом. Ведь следующая, прячущаяся за сестренкой, летела прямо на Хорне.

Мар-витт вскрикнула, рванула левую руку, сочно оторвав ее от палубы и, залившись кровью, выбросила из звонко звучавшее проклятие. «Марион» вздрогнул, оставленный своей живой сестрой. Море, призванное мар-витт, охнуло, выбросив из пучины сверкающий водяной столб. Упругая струя ударила стрелу, сломала, сделала бесполезной. Вода опала всей своей огромной массой, бесшумно из-за рева шторма вокруг.

А ногу отпустило, и Хорне, никого не стыдясь, всхлипнул, сделав первый шаг. К ней, к смуглой и блестящей от воды девчонке, снова вернувшейся к своему делу.

Ведьма, заплакав в голос, вцепилась обратно в доски. Хорне, хромая, оказался рядом, влил в сжимающееся горло ром из фляги. Придерживал голову, пока та жадно глотала спиртное, чувствовал сердце, бьющее рвано, с остановками. Смотрел в белое, как мука, лицо, чуть поняв — чем ей давалось все это. Глаза мар-витт не блестели алмазами слез. Глаза ведьмы превратились в черную бездонную бездну боли, где она плавала, захлебываясь ею.

— Держаться! По местам стоять! — рявкнул Хорне, перекричав ветер и волны, гул парусов и рычание кренившегося корабля. — Лисс, готовь правый якорь!

Эмар нагонял. Пару раз доносился грохот барабанов. Ойялла выли, вгоняя себя в раж. Будет вам бой, ублюдки, блоддеров хвост вам в глотки!!! Скоро, скоро будет!

— Роди! Скажи Донеру — канонирам готовиться!

Рыжие бакенбарды мелькнули, улетая вниз. Хорне, вцепившись в дрожащие ванты, выпрямился, глядя на совсем близкого врага. Втянул в себя запах моря, своей свободы и силы, пахнущей солью. Скоро здесь добавится пороховая гарь. И так будет правильно.

Ойялла слишком много, эмар крепкое судно, абордажа не избежать. Море бесится, не прицелиться, лишь бить в упор. А своих ребят Хорне любил и терять не хотел… Ни одного.

Ладно, пора, пусть увидят, сволочи, на кого напоролись. Хотя Хорне не обольщался, здесь же Юг.

— Флаг поднять! Ху!

Хорне не любил Юг. Здесь его не знали. Даже мар-витт, увезенная девчонкой, не узнала, значит, и не помнила. Но на Севере лишь флот номедов готов гоняться за Хайнрихом Хорне, за Хайнрихом, мать его…

— ХУУУ!!!

Сорок глоток рявкнули разом. От носа и до корма, от планширя и до трюма. Его псы взвыли, вызывая вражью стаю. Его псы, его, мать вашу, корсара Хорне-Кишки-вон!

Хлопнуло над головой. Даже через рев бури и шлепки насквозь мокрого такелажа.

— ХУУУ!!!

Багрово-алое, как засыхающая кровь. Серо-черная костяная голова мар-хунда, морского пса, скалящегося с перекрещенных костей. Флаг Хорне-младшего, последнего из Хорне-Кишки-Вон.

— Якорь! Руль вправо! Держаться всем!

Цепь загрохотала, падая в рокочущую бездну. Непроглядная черная тьма под килем испугалась, бросилась в стороны, пропуская железо. Баклберри навалился на рулевое колесо, бросая судно в разворот.

Мар-витт закричала, перекрывая все звуки, бурю, грохот разъяренного неба. Крик, скрип «Мариона», треск задрожавших мачт, гнущихся и стонущих, единый вопль моряков-северян, вцепившихся кто во что смог и стоящих под падающей стеной воды, поднятой разворотом, сумасшедший ритм барабанов ойялла, все разом. Крик морской ведьмы резал сам воздух, заставляя кричать других, ощутившх ее боль и гнев моря, которому ведьма не сдавалась, борясь за жизнь и свободу.

Флейкк вздыбился, почти лег на борт, почти… Мастерство корабелов и сила мар-витт сделали свое дело. «Марион», ухнув вниз, вздрогнул, выпрямляясь. Звонко и страшно подались звенья цепи, лопнули, разлетаясь в стороны. Хорне скалился волком. Маневр удался. Борт «Мариона» смотрел в борт эмара. И шкипер даже видел смуглых мокрых усачей, воющих через шторм.

Как старпомом может оказаться баба, пусть и из мар-ши? Да просто: корабль заново делала ее семья. Вот вам и сюрприз, сволота южная…

Лепестки, прячущие орудийную палубу, все в узорах и кажущиеся невесомо-ненужными, красивыми и бесполезными, дрогнули, пошли в стороны. Выпустили наружу наглые и голодные жерла восьми каронад, снаряженных гренадами, брандкугелями и книппелями. Ойялла загомонили… поздно. Чугунные звери рявкнули разом, харкнув пламенем, дымом и снарядами. Донер не любил шутить в море и хорошо знал свое дело.

Первый книппель, свистя цепью, в труху разнес носовую надстройку с «дьявольским органом». Жидкое пламя его зарядов растеклось по доскам, ухватило несколько людей. Второе цепное ядро сделало самое нужное. Сломало бизань, почти у самой палубы. Тяжеленное дерево рухнуло вниз, заваливая фок-мачту. Люди метались, отскакивали, прятались… и не успевали. Мачты собрались свой урожай, выкинув за борт и превратив в лепешку трех-четырех ойялла. Первая жертва Морскому королю осталась за Хорне и Севером.

А эмар, пока не сбрасывающий скорости, продолжил отзываться стоном дерева, только теперь уже внутри. За проломами, оставленными единственным, таким нужным и таким чудесным залпом, сделанным канонирами «Мариона». Парни Донера молодцы, Хорне оскалил зубы, радуясь удаче.

Брандкугели и гренады загрохотали на двух нижних палубах корабля ойялла. Несколько раз вырвалось пламя, жирное и плюющееся искрами, видать, попалось какое-то масло. Хорне закричал что-то, не слыша самого себя. Кровь стучала в виски, звала в бой, накинувшись самым настоящим амоком, не хуже, чем у рыжих парней из Норгейр. Кровь требовала боя и чужой крови, разбрызганной и выпущенной, растекшейся по доскам и растворенной за бортом. И Хорне не спорил с самим собой, не стоило. Это будет его последний бой, и он не спрячется, чертов калека, он встретит смерть и уйдет к своим, в темноту, раз уж больше не может даже стоять на палубе. Такая жизнь не по нему.

Хорне сплюнул, видя маневр врага и зная, что будет дальше. Сам он поступил бы точно так же. А раз так… Шкипер вытянул тесак, черный, старый, тяжелый. Дед оставил перед последним походом, откуда его привезли холодным и твердым, как плавник с песчаных пляжей Стреендама. Может, дед чувствовал, кто знает… Но тесак оставил, а внук с ним больше не расставался.

Эмар, полыхая изнутри в трех местах, навалился на флейкк. «Марион» шел вперед, но выброшенные кошки вцепились в бок, притянули-стреножили. Тенями мелькнули два абордажных мостика-корвуса, грохнули по палубе его, Хорне, корабля. Да и ладно… От драки ли ему бегать, если собрался продать свою жизнь подороже?!

Стрела «скорпиона», выпущенная так близко и подло, чуть не опалила лицо. Загудела дальше, сбив с ног Рорка, сбросив великана с мостика. Ведьма белела призраком, почти смертельно обескровленная. Татуировка зелеными змеями жила на ее коже, разрастаясь по рукам и лезла на грудь, шею. Мар-витт даже не хрипела, просто хватала воздух широко открытым ртом, давилась им, попадавшим пополам с соленой водой, бьющей из-за борта. Задыхалась, но не отпускала настил.

Хорне, скрипнув зубами, оказался рядом. Оторвал от переплетения заклятья, горевшего алым на досках. Баклберри выругался, лязгнул выхваченным тесаком и выругался еще раз, рокоча тарабарщиной Оловянных островов. Хорне оглянулся.

Ойялла уже были здесь. Сталь скрежетнула о сталь. Плеснула первая кровь, оставшись за северянами, Баклберри умел не только стоять у штурвала, его тесак плясал крест-накрест, отбивая кривые клинки южан. Хорне накинул на ведьму забытый плащ, воткнул тесак в палубу, встал на пути тройки, бегущей к нему с палубы. Кормовые украшения полыхали, ханьский огонь со стрелы грыз их без жалости.

Оба пистоля не подвели. Жахнули свинцовыми орехами, отправив к морскому дьяволу двух ойялла. Ха, пришла пора звенеть железом, выпуская кровь…

Шкипер Хорне Кишки-Вон выпрямился, освободив трость от ненужного дерева. Выпустил наружу тонкий прямой клинок, сделанный Роди за следующую ночь после того, как сам шкипер выжил. Забыв про боль шагнул вперед, блеснув алыми отсветами на обоих острых полосах стали, ждущих скорого боя. Алое плясало на дедовом тесаке и на новой, такой тонкой рапире, скорее всего вступившей в бой первый и последний раз

— Ху!

Сталь о сталь, почти не двигаясь, работая только кистями рук и плечами. Надолго ли его хватит? Плевать, он Хорне Кишки-Вон, и его семья никогда не бегала от врагов. Даже если осталась одна рука, как когда-то у отца. А у него их целых две, вот как!

Звон, лязг, парировать, чуть сдвинуться, снова отбить, ужалить левым, протыкая горло усача, рубануть тесаком вниз, подлым хитрым ударом, пластая ляжку ойялла надвое. Кровь лилась и лилась, смешиваясь с темной кровью мар-витт, в шторме никак не впитывающейся в доски.

Хорне, скрипя зубами, отодвигался назад, оставив два тела перед собой и стараясь добраться до двух оставшихся. Его чиркнули и даже проткнули, но легко, он знал, такое понимаешь лишь пройдя много схваток и драк. Сталь о сталь, уже тяжелыми и воющими от боли руками, отбить, отступить на полшажка, выдержать, не упасть, ответить, зацепить самому, хрустнуть тесаком по ятагану, отбивая в сторону и прямым впиться во врага. Молодец, молодец, Хайни, так держать, ху!

Снизу раздался медвежий рев, треск, ор и грохот. Но понять, почудилось ли ему что Рорк жив или нет, Хорне было не суждено. Хромой не справится со здоровыми. Как не сжимай зубы и не терпи боль. Последний ойялла достал его.

— Ты будешь долго жить, шкипер.

Хорне захрипел. Пить хотелось неимоверно. Вода потекла в рот тонкой струйкой.

Он открыл глаза, огляделся. И выдохнул. Каюта. Его каюта. Темно, светит один фонарь, стоящий у койки. Темный силуэт рядом. Длинные волосы, голые плечи…

— Мы дома?

Она наклонилась ниже. Пахнула цветами и морем. Хорне усмехнулся. Почему морские альвы даже в море пахнут цветами? Губы Лисс оказались совсем рядом. Но прежде… Тихим сладким шёпотом ему в ухо:

— Мы прошли Зеенсмарку. У нас очень мало времени. Потом мне же снова надо быть твоим старшим помощником.

— Корабль?

— Цел. Товар… Товар тоже почти цел. Такелаж не успел сгореть, планширь нарастили на стоянке у Оловянных островов.

— Люди?

— Роди… Роди тоже не совсем целый. Баклберри ушел на дно, Свалк его не спас. Агам, Шоллен, Кистас, эти тоже. Рорк живой, но без глаза. Он тебя и спас. И мар-витт. И корабль. Перерубил концы с кошками, мы отошли. И дали еще один залп. Они пошли на дно. Пленных продали в шахты, на островах.

— Хорошо. — Хорне поискал глазами бутыль. Лисс всунула в руку. Ее любимое пойло, сладкое нортумберское… Сойдет. — Спасибо.

— Да не за что. Так… шкипер, смотрю, ты ожил. И не смей снова прикидываться, время уходит.

Фонарь она не гасила. Никогда.