Паранойя. Апокалипсис

Дмитрий Леонидович, 2023

Весь мир сходит с ума. Наружу выходят страхи и страсти людей.Молодая пара тоже сходит, но их безумие оказывается даже приятным.Что возникнет из этого хаоса?

3. Первые ростки хаоса

Легли рано, выспались, проснулись на рассвете. Опять меня разбудило прикосновение губ к моему члену. Это начинало мне нравиться.

Когда Вика убедилась, что член стоек и упруг, хотела поднять голову, но я попросил продолжать. Даже ладонью слегка прижал, чтобы поглубже. Она послушалась. Это было здорово.

Когда после окончания она подняла голову, я испугался — увидел слезы на ее щеках.

— Ты плачешь?

— Нормально всё, не волнуйся, — шмыгнула она носом. — Они сами льются.

— Ты не обиделась?

— Я же говорила — сделаю, всё, что захочешь.

В моих мыслях тут же проскочило несколько желаний, которые хотелось бы попробовать. Но не прямо сейчас.

Вика отправилась в ванную, а я остался.

Задумался. Поймал себя на том, что мне понравилось ощущение власти над девушкой. Вроде даже есть у этой власти какое-то обоснование: раз я о ней забочусь, значит, она мне принадлежит, а раз принадлежит — значит я могу делать с ней, что захочу.

За завтраком заговорил об этом.

— Мне нравится тебе принадлежать, — улыбнулась подруга. — И мне нравится, когда ты что-то со мной делаешь.

— Проблема в том, что принадлежность проявляется не тогда, когда я делаю то, что тебе приятно. А тогда, когда ты соглашаешься на то, что неприятно тебе, соглашаешься, потому что я этого хочу.

— Я готова попробовать, — улыбнулась девушка. — Я тебе доверяю, ты не сделаешь мне ничего по-настоящему плохого.

Я опять задумался. О доверии. Если малышка настолько мне доверяет, что отдает мне себя, значит ответственность за все, что случится, лежит тоже на мне. Мне придется всегда держать себя под контролем. Получается, Вика отдает мне власть над собой, но у этой власти есть другая сторона — ответственность.

В наших постельных играх можно зайти слишком далеко и сделать что-то непоправимое. По глупости, или если увлечься. Я могу навредить девушке. Речь не только о каких-то травмах, физических или психических. Есть еще и нежданные беременности, болезни, проблемы, связанные с потерей репутации… да мало ли. Секс — штука небезопасная.

Где-то в глубине души мне даже хочется попробовать немножко ей навредить, потому что самое сильное проявление власти — возможность разрушить то, что тебе принадлежит.

Но нам потом жить с последствиями, и не только объективными. Если я не оправдаю доверия Вики, я его потеряю. А без доверия в отношениях всё сведется к заурядному «ты мне — я тебе». Раньше я другого не представлял, а теперь вот хочется большего.

— Мыслитель, если прямо сейчас трахнуть меня не хочешь, идем обыщем квартиру соседей, пока еще рано и другие жильцы дома не проснулись.

Я кивнул, допивая кофе.

* * *

Вика быстро увлеклась. У нее включился инстинкт гнездования, и вместо того, чтобы искать вещи, важные в условиях выживания в условиях катастрофы, она стала инспектировать трофейную квартиру с точки зрения тех плюсов, которые могут улучшить наш быт. Она обшарила кухню, проверила содержимое холодильника, порадовалась большому телевизору, к которому был подключен ноутбук с выходом в сеть. Проверила шкафы с одеждой, повалялась на диванах и кровати, полила цветы.

Я нашел заначку наличных и валюты в письменном столе. Потом догадался поискать сумочку хозяйки, там обнаружился кошелек с деньгами и банковскими картами. Записанных на бумажке пин-кодов покойница не оставила, но расплатиться в магазине за мелкие покупки ими можно.

Я поискал какое-нибудь оружие. Думал — такие немолодые мужики, ездящие на внедорожниках, нередко начинают интересоваться охотой, покупают травматы, коллекционируют кинжалы и делают прочие вещи, которые демонстрируют их мужественность. Не нашел. Только бейсбольную биту, забытую в дальнем углу шкафа.

Единственным, что можно считать оружием, оказался нож с удобной рукояткой, с выемками под пальцы. У него было толстенькое лезвие с односторонней заточкой и острым концом. Я тут же сунул его Вике, а наш кухонный нож заставил выложить из кармана — чтобы пальцы себе не порезала, если придется колоть кого-то.

Когда я закончил осмотр квартиры, Вика позвала в спальню. Она там уже поменяла постель и, стоя рядом с широкой кроватью, неторопливо расстегивала пуговки блузки.

— Смотри, что я нашла, — двумя пальцами она подняла вибратор.

Солидный такой, видно, что недешевый. В открытом ящике прикроватной тумбочки лежали презервативы.

— Серьезно?

— Да. Мне хочется. Это всё равно, что закрепить за собой это место, признать его своим.

После утреннего минета я был спокоен. Но если любимой девушке это надо…

Я уложил Вику на спину посередине кровати. Завязал ей глаза. Привязал руки к спинке. Потом долго ласкал и целовал всё ее тело. Оно подавалось навстречу моим губам, она хотела закончить, но я не давал. А потом я надел на вибратор резинку и использовал его.

Вика застонала, сжала ноги, потом расслабилась.

У меня возникла мысль дать ей отдохнуть и продолжить, но нельзя же протрахаться весь конец света? Надо и о делах позаботиться. Нужно было ехать в магазин, пока там хоть что-то осталось.

* * *

В гипермаркет я решил ехать на внедорожнике соседа. Странное решение? Возможно, но в этом безумном мире я был не самым большим безумцем.

Вчера я такого не замечал, а сегодня психи бросались в глаза. Старик застыл неподвижно на скамейке. Пробежала суетливо озирающаяся женщина, прижимающая к себе то ли младенца, то ли куклу. Повороты ее головы резкие, как у испуганной птицы. Извалявшийся в грязи парень бредет куда-то со стеклянным взглядом.

Если знать, на что обращать внимание — безумца отличить от относительно нормального человека можно легко.

Мы доехали до гипермаркета. Машин на его парковке было много.

Сначала мы зашли в строительный магазин. Он почти пустовал. Даже консультанты, обычно активно отлавливающие у своих полок потенциальных покупателей, почти отсутствовали, и касса работала только одна.

Я купил пластиковую бочку на двести литров. Можно покупать питьевую воду, а можно просто наполнить бочку водой из-под крана, пока она в нем есть. Еще купил десяток канистр для бензина.

Задумался ненадолго, не приобрести ли что-то из туристического набора, вдруг придется ночевать на природе. Эту тему пока отложил. Если придется — никуда рюкзаки и палатки не денутся, можно будет их позже найти, и даже бесплатно. Вряд ли они реально кому-то понадобятся. Даже самые большие фанаты выживания в природе предпочтут поселиться в брошенном доме, а не кормить комаров в лесу.

Бочка влезла в багажник внедорожника, когда я сложил задние сиденья. Сбоку от нее осталось место для других покупок. Ради большого багажника я машину покойника и брал.

* * *

После строительного мы пошли в продуктовый. Там толпились взвинченные люди. Некоторые полки уже опустели. Вермишели тонкой не осталось, некоторых круп. Мы прихватили упаковку питьевой воды в двухлитровых бутылках. Добавили пару пятилитровок — они удобны как емкости, может, пригодятся. Прошлись по списку, который составили заранее. Что-то купили, что-то отсутствовало.

Около стеллажей с крупами началась драка. Две мясистые тетки таскали друг друга за волосы. Там грузчики недавно выкатили поддон с новой порцией товара, на всех не хватило, дошло до рукоприкладства. Покупательницы так увлеклись, что позабыли и о покупках, и о своих полных тележках. На шум прибежал наряд полиции. Не охрана магазина, а полицейские с оружием. Видно, о том, что день будет непростым, власти знали.

Полицейский выстрелил в потолок. Как ни странно, дерущиеся тетки расцепились и оказались вполне вменяемыми. Только что они пытались вырвать друг другу волосы или задушить, а теперь — стоят смущенные, волосы и разорванную одежду поправляют.

* * *

Мы стояли недалеко от места драки, ждали, пока проход освободится, и мы сможем проехать к кассе. Могли бы обойти, но смысла не видели — толпа уже рассасывалась.

На нас обратил внимание один из полицейских.

Вика вдвое моложе и в полтора раза стройнее среднестатистической покупательницы, у нее голубые глаза и светлые волосы. И очень милое лицо.

— Смотри, какая телка! — толкнул полицейский напарника.

— Она на нас пялится.

— Точно! Мы ей понравились. Она нас хочет. Ты кого больше хочешь, меня или его? — полицейские подошли к нам.

— Отстаньте, — испугалась Вика.

Я шагнул вперед, прикрывая ее. Парочка полицейских меня взбесила, но сила был на их стороне.

Парень с пистолетом направил его на меня:

— Не дергайся!

— А может она пялится не потому, что мы ей нравимся, а потому, что они шпионы? — предположил второй.

— Да не, она нас хочет. Спорим, если мы ее отведем в подсобку, она нам даст?

— А если не даст — значит, они шпионы, — логично заключил второй.

— А ну пошли вперед! — парень с пистолетом вжал его мне под челюсть и схватил за плечо, разворачивая в сторону дальних стеллажей, куда почти никто не заходит.

Второй схватил Вику и потащил ее туда же.

— Пустите! — кричала она и безуспешно вырывалась.

Покупатели, бродящие по рядам не так уж далеко, делали вид, что ничего не происходит. И правда, что такого? Полицейские кого-то задержали. Преступников, наверное. На то они и полицейские.

В глухом углу, где хранились не распакованные коробки с запасами неликвидов, полицейские остановились. Вокруг — никого.

Я был взбешен. Но понимал — у них оружие. Приходилось сдерживать себя, и от этого напряжения даже руки тряслись.

— Что, паренек, зассал? — полицейский заметил дрожание моих рук и трактовал его по-своему. — Не бойся. Сейчас мы по разу отдерем твою телку и отпустим. Ты ж видел — она сама хочет.

Парень обхватил меня рукой за плечи, чтобы я не вырвался, направил пистолет на мою шею и жадно уставился на напарника. Тот, не обращая внимания на укороченный автомат, болтающийся на ремне, за шею прижал мою малышку к стеллажу и начал расстегивать ее рубашку.

Вика бросила на меня безумный взгляд. Я кивком указал на набедренный карман, где лежал нож. Поняла. Ее глаза расширились.

«Мой» полицейский увлекся. Он думал, что контролирует меня, и всё свое внимание направил на Вику и напарника.

Никто не знает заранее, как будет действовать в такие моменты. И я не знал, пока в сознании не всплыла картинка из детства.

Во втором классе отец записал меня заниматься дзюдо. Я честно занимался два года, потом бросил. Казалось бы, это было давно и давно забылось. Но то, что в нас вложено в детстве, на самом деле никуда не исчезает. Оно скрывается под наслоениями будущего, но остается фундаментом личности. И вот сейчас во мне вдруг проснулись рефлексы, наработанные многочисленными повторами бросков. Нет лучшего подарка дзюдоисту, чем попытка его удерживать в близком контакте…

Рука Вики нырнула в карман.

Моя правая рука легла на запястье полицейского, уводя пистолет чуть вниз. Резко сгибаюсь в поясе, левая рука идет вниз, цепляет ногу противника, и его тело уже лежит на моих плечах. Он еще не понял, что происходит, а я уже разогнулся и толкнул его ноги вверх, роняя верхнюю часть его тела. Этот прием называют «мельница». Очень жесткий бросок. Наверное, самый жесткий из всех. Полицейский летит по высокой дуге и с высоты человеческого роста всем телом шмякается на бетонный пол.

Краем глаза я вижу, как Вика бьет ножом «своего» полицейского. Под бронежилет, в живот, а потом в шею. Он заваливается в сторону, из шеи хлещет кровь.

Пистолет улетел в сторону. «Мой» почти в нокауте, но еще шевелится. Я наотмашь бью его ногой по голове.

Мы с малышкой смотрим друг на друга. Потом обнимаемся. Вика всхлипывает.

— Всё, уже всё, — успокаиваю я.

Мы расцепляемся. Я проверяю тела. Мертвы оба. Заглядываю в ближайшие проходы. Никто к нам не идет. Люди занимаются покупками вдалеке, увлеченно расхватывают, что успеют.

Я забираю у полицейских оружие и запасные обоймы. Бросаю в пакет, приготовленный для покупок. В магазине автоматы и пистолеты не продаются, так что у кассира претензий ко мне быть не может. Нож вытираю и возвращаю Вике.

Мы уже почти ушли, когда зашипела рация.

«Рации — полезная штука!» — вспомнил я. Как их использовать, я еще не знал, но во всех боевиках герои обвешивались не только оружием, но и связью. Так что рации мы тоже отцепили и забрали.

* * *

Наши тележки стояли нетронутыми. Все сражались за рис и гречку, наша вода, сахар и консервы никого еще не интересовали. Мы были на шаг впереди основной массы покупателей.

Было странно стоять в очереди к кассе среди людей, которые пытаются жить, как раньше, как будто ничего не случилось. Выбирать покупки, сравнивать цены, подсчитывать деньги. Они не хотели понимать, что скоро деньги потеряют ценность, что в любой момент стоящий рядом человек может на них накинуться, потому что у него переклинило мозги, что те, кто обязан следить за порядком, сами заражены безумием.

На кассе никто не проверял нашу сумку с трофеями. Мы просто расплатились за покупки карточками погибших соседей и ушли.

На обратной дороге мы заехали на заправку, я залил бак и наполнил все канистры. Половину дизелем, для внедорожника, половину — бензином, для моей машины. Никакого ажиотажа еще не было, мы и тут оказались на шаг впереди толпы.

* * *

Когда мы перетаскали все покупки домой, напряжение ушло.

— Что же теперь будет? — вздохнула Вика.

Я пожал плечами.

— Думаю, ничего. Зато теперь у нас есть оружие.

— Думаешь, оно понадобится?

— Уверен. Дело даже не в том, что закона больше нет, и у нас могут попытаться отобрать что-то ценное. Ты очень красивая, многие психи, даже почти нормальные во всем остальном, будут пытаться тебя захватить. Как эти полицейские.

Потом добавил:

— Да и нормальные люди — тоже. Когда нет закона, красивая девушка сама по себе становится большой ценностью.

— Кошмар. Как такое вообще возможно?

— Давай поищем информацию в сети? Эта информация может спасти нам жизни. И знаешь… в следующий раз, как будем выходить наружу, одень что-то мешковатое, и лицо как-то прикрой, и волосы.

Я критически глянул на подругу и вздохнул:

— Хотя это почти бесполезно. Всё равно будет видно, какая ты красивая.

Вика заулыбалась во все щеки.

* * *

До обеда мы узнали много нового.

Два крупных блогера, которые раньше специализировались на военных конфликтах, переключились на эпидемию.

Один просто гнал ленту с более-менее достоверными фактами. Много видео с атаками безумцев, поток новостей и высказываний каких-то малоизвестных экспертов.

Второй пытался проверять информацию, фильтровал ее и выдавал в виде аналитических обзоров. Кроме своей аналитики он указывал и ссылки на самые важные сообщения в других источниках.

Что стало известно к настоящему моменту?

Власти молчат. Полиция и медики работают в режиме чрезвычайного положения. Армия ждет приказов в казармах.

Болезнь развивается. Как — неизвестно, слишком мало времени прошло, процесс не закончен, да и профессионально собранных данных почти нет.

Возбудитель — вирус. Легко передается по воздуху. Заражение в России началось в городах-миллионниках, одновременно во всех. Так же — в Китае, континентальной Европе, Южной Америке. Есть единичные источники заражения в Северной Корее и Иране. Другие страны немного отстают, там вирус распространяется естественными путями. Но отгородиться карантином им не удастся, уже поздно.

Тяжесть болезни и форма ее проявления зависят от человека. В том числе — от его психологического состояния на момент заражения. Если по-простому — тот, кто постоянно думал о власти, станет наслаждаться манией величия, кому недоставало секса — потянет на эротоманию или насилие, ну и так далее. Много людей, те, кем управляли страхи, приходят к различным формам мании преследования.

* * *

Мы читали с Викой вместе, лежа в кровати и почти не отвлекаясь на легкие ласки.

— Погоди, — наморщила она лоб. — Получается, мы тоже больны?

— Похоже. Ты же не думаешь, что мы избранные, отличаемся от всего человечества и не заразились?

— И мы не отвечаем за то, что труп спрятали, и что тетку двинули по башке табуретом, и даже что полицейских убили.

— Ну, да.

— Это хорошо. Но получается, мы безумцы. И это плохо.

— Остальные люди — тоже безумцы, и это еще хуже.

— Жуть.

Мы помолчали.

— А почему мы не считаем себя безумцами?

— Безумцы и не должны считать себя безумцами. Для них их действия логичны и обоснованы.

Опять помолчали.

— А в какой форме мы тогда больны? Для нас главными эмоциями были те, что связаны с нашими отношениями, ведь так?

— Давай вспоминать, что изменилось в нас в эти дни. Какие изменения ты заметила во мне?

Вика задумалась всерьез. Ответила:

— Знаешь, я не думаю, что ты раньше способен был бы расчленить труп. Или драться с вооруженной полицией. И ты не говорил раньше, что будешь заботиться обо мне, что я самое дорогое для тебя, что ты хочешь обладать мной.

Я пробежал глазами по списку с вариантами различных маний.

— Получается, забота о тебе — моя навязчивая идея? — Я сомневался. — С психиатром бы поговорить…

— Если у тебя такое сумасшествие, то оно для меня не опасно, — обрадовалась Вика.

— Как сказать. Вдруг оно станет прогрессировать, и я решу, что лучший способ уберечь тебя от опасностей — запереть в погребе?

Вика округлила глаза. Но потом отмахнулась и спросила:

— А я? Что во мне изменилось?

— Началось все с приступа ревности. Еще ты стала больше хотеть секса. Тебе нравится постоянно провоцировать меня на секс.

— Значит, я нимфоманка? — ахнула девушка.

— Тебе хочется только со мной, или с другими тоже?

— Только с тобой.

— Значит, я твоя навязчивая идея. Мой интерес к тебе. И пока я готов трахать тебя, ты для меня не опасна. И вообще не опасна. Такая мания даже добавила нам удовольствия.

Вика улыбнулась.

Похоже, пока она удовлетворена, ее можно считать здоровой. И меня можно считать здоровым, пока никто не угрожает моей девочке.

Повезло нам.

* * *

За обедом разговор продолжился. Вика почти не строила мне глазки, а я почти не отвлекался, чтобы погладить ее по оказавшимся в зоне досягаемости частям тела.

— У нас уникальное положение — наши безумия так совпали, что мы можем существовать вместе, — высказал я мысль, которая заскочила ко мне в мозг. — Остальные люди, почти все, оказались одиночками, способными в лучшем случае сосуществовать на расстоянии, а мы нужны друг другу.

— Это и пугает. Каждый из нас стал для другого затычкой, которая сдерживает его безумие. Если ты погибнешь — кем стану я? Сорву с себя одежду и стану приставать на улицах к мужчинам? Начну искать другую любовь, убивая всех, кто не является тобой? Уйду в себя и умру от безысходности?

Я обдумал новую сторону нашего сосуществования. Думал отвлеченно, как о теоретической задаче. Это позволяло избежать нелогичной логики безумия. Вот есть два человека, и мужчина в этой паре считает свою женщину своим главным достоянием. Что изменится, если ее забрать? Наконец сформулировал:

— Если я потеряю тебя, я стану агрессивным. На кого выльется эта агрессия — не понимаю, но я начну дергаться изо всех сил, чтобы вырваться из боли, и это разрушит меня и всё мое окружение.

— Песец! — подвела итог Вика.

* * *

Я услышал, как малышка ругается по телефону с матерью. Позвонила, чтобы проверить, как дела, рассказать, что мы узнали — и вот. Орут друг на друга.

После разговора встрепанная Вика вернулась ко мне на кухню.

— Это кошмар! Стала выносить мне на мозг, что я не так живу, и парень у меня не тот, и сама я не такая.

Я обнял ее рукой за бедра, прижал слегка к себе.

— Она больна?

— Похоже. Раньше она держала всё это в себе, а тут вдруг вывалила на меня.

— Какая у нее форма безумия?

Я понял важную вещь — умение быстро определить форму безумия у человека станет для нас жизненно важным. Все люди стали опасными, но от формы безумия зависит, что именно может спустить крючок и вызвать вспышку агрессии.

Вика задумалась. Успокоилась.

— Знаешь, она говорила, что у нее теперь новая жизнь начинается. Она и раньше монашкой не была, так что думаю, что-то связанное с эротоманией.

Мне было неприятно представить потенциальную тещу голой на улице, с топором, пристающей к мужчинам, но определенно она находилась в группе риска. Справедливости ради надо заметить, теща в голом виде даже с топором выглядела бы не так уж и плохо. По типажу она на Вику похожа, стройная и светловолосая.

— Хочешь попытаться забрать ее к нам? — уточнил я, еще не представляя, как это можно было бы реализовать.

— Вряд ли. Она четко сказала, что я мешаю ее личной жизни. Если даже мы ее уговорим, она станет видеть в нас помеху и превратит нашу жизнь в ад. Поверь, она и здоровой это умела.

Вздохнула.

Вика была тесно связана с матерью. Часто перезванивались, регулярно встречались. Такие вот у них были отношения — тесные, но болезненные. Потому и болезненные, что тесные. А теперь придется их рвать, жить вместе они не смогут.

* * *

Я нехотя взял свой телефон. Надо было и мне позвонить родителям.

С этим у меня было сложно. Мы редко общались с тех пор, как я уехал из их дома, я звонил не чаще раза в месяц, они и вовсе не звонили. И общаться нам было сложно — я не мог найти тему для разговора, общих интересов не было, такие разговоры меня тяготили.

Мои родители не были хорошими людьми, но сделали много хорошего. Это рвало мое отношение к ним на две половинки, которые сложно состыковать. Я был должен им, и мне было больно с ними.

В детстве мне не хватало тепла. Родители никогда не говорили, что любят меня. Не баловали. Относились ко мне примерно так, как малыш относится к большому пластмассовому экскаватору, когда идет к песочнице и тащит его за собой на веревке. Малыш гордится большой яркой игрушкой. Он рад, что она есть. Но его не волнует, что чувствует этот экскаватор. А игрушке плохо. Веревка постоянно ограничивает ее свободу. Грубые рывки причиняют боль. Иногда она наезжает колесами на вздыбившуюся тротуарную плитку и падает на бок, обдирая бока, потому что малыш не сразу это замечает и тащит ее за собой.

Чтобы оградить себя от этого, я построил вокруг себя стену. Постоянно доказывал себе и окружающим, что я самостоятельный, что лучше их знаю, как мне жить, что добьюсь большего успеха. Наверное, потому и бросил всё, уехал строить собственную жизнь, как бы это ни оказалось сложно и тяжело. Ключ от дверцы в этой стене между мной и другими людьми получила только Вика.

Я набрал номер матери.

Поговорили неловкими фразами.

Мать уехала в деревенский дом. Она боится, причем в первую очередь — отца. Тот стал пить. Он и раньше делал это регулярно, но держался в разумных пределах. Теперь пределы сильно раздвинулись. Сначала у него началась белая горячка, кричал, что кто-то смотрит на него из стен. Потом он нацепил себе на голову шапочку из фольги, чтобы защититься от голосов, которые присылают команды ему в мозг. Мать собрала свои вещи и уехала. В одиночестве ей легче. Если не видеть людей, то не так страшно.

— Мне приехать к тебе?

— Не надо. Мне хорошо тут одной. Спокойно.

Отцу дозвониться не удалось. Абонент не абонент.

Пересказал разговор Вике. Помолчали.

Когда молчание затянулось, она подошла ко мне вплотную, задрала футболку и сунула мне под нос свою грудь, а мои ладони расположила на своих ягодицах. Оказалось — это отлично отвлекает от печалей.

* * *

— Идем в постель, — предложила Вика. — Вечером опять температура повысится, станет не до того…

Всё-таки она у меня удивительно умная и практичная. И понимает, что в этой жизни по-настоящему важно.

— Как ты хочешь мной овладеть? Хочешь чего-то необычного?

— Мне понравилось утром. Я привяжу тебя к кровати.

Мне пришла интересная идея. В сексе мне хочется получать явные подтверждения того, что Вика принадлежит мне. Как я могу продемонстрировать себе и ей, что владею своей малышкой?

Могу вести себя жестко. Причинить ей боль. Трахнуть в зад или в горло. Заставить делать что-то, что ей неудобно. Даже унизить, может быть.

Или… я могу подчинять ее удовольствием. Ласкать ее и видеть, как ее тело поддается моим ласкам, просит продолжения, а потом бьется в спазмах.

В обоих случаях я буду видеть подтверждение своей власти над малышкой. Но первый путь может завести нас в пропасть, а второй… второй тоже куда-то приведет, но куда — я не знаю. Может, мы упадем в небо.

Я завязал Вике глаза, привязал ее руки к изголовью и долго ласкал.

Я изучал ее тело. Учился поддерживать ее возбуждение, но не доводить его до конца, пока я не решу, что пора. Завтра я, может быть, заставлю ее испытать много оргазмов подряд и посмотрю, что из этого получится. Но это будет завтра. А сейчас — я целовал ее, пока не слышал трогательные постанывания, потом останавливался, переходил к другим ласкам, и опять целовал. А потом, когда она уже хныкала от желания, лег на нее сверху, вошел в нее и отодрал сильными резкими движениями.

Мы заснули, удовлетворенные и спокойные.

Конец света мы чуть не проспали.