Дао Вероники. Книга о необычайном

Дмитрий Калинин

Если в одном лице соединить вольную скиталицу, противоречивую северную шаманку и бесстрастного мастера-даоса, то получится Вероника — девушка с непростым характером и сущностью оборотня. Главный герой встречает её в Камбодже, и они отправляются в путешествие по стране. Это мероприятие станет для него роковым. Столкновения с чудовищными потусторонними существами и разрушение всего того, что он полагал своим собственным «я» — такой окажется плата за инициацию, к которой готовит его Вероника.

§4. Шёпот Аниматора

О, с какой тоской

Птица из клетки глядит

На полет мотылька.

— Исса Кобаяси.

В начале второй недели мы с Вероникой отправились на один из дальних пляжей. Ничего примечательного, кроме рыбного ресторана, там не обнаружилось, — то же чистое море, тот же бархатистый песок и те же пальмы. Отличался только контингент: отдыхающие здесь были явно побогаче, чем там, куда обычно ходили мы.

Искупавшись, мы позавтракали и улеглись загорать. Но стоило мне расслабиться и задремать, как Вероника вдруг захотела, чтобы я порисовал на песке.

— Ты умеешь чертить мандалы? — спросила она.

— Только если схематично, — я приоткрыл один глаз. — А тебе зачем?

— Хочу кое-что тебе показать. Но сначала нарисуй мандалу.

— Ладно, — я поднялся на ноги, подобрал какую-то палку и начертил большой круг. Рисовать не хотелось, однако я быстро вошёл во вкус, так что вскоре возле нас красовалась простенькая, но симпатичная мандала, которую я выложил изнутри ракушками.

— Ну как тебе? — спросил я, любуясь своим произведением.

— С душой, — Вероника одобрительно кивнула, а потом прыгнула внутрь круга и принялась затаптывать моё творение. Я озадаченно наблюдал за этим актом вандализма, зная, что нечто подобное практикуют буддисты, и терпеливо ждал обещанных объяснений.

— Теперь нарисуй ещё одну, — попросила моя подруга, когда окончательно всё уничтожила.

— Зачем?

— Нарисуй.

Я нарисовал вторую мандалу, уже маленькую и примитивную. Вероника поморщилась и сказала, что это не мандала, а полная ерунда, в которую я не вложил ни капли души, и даже топтать её нет никакого смысла. Она попросила нарисовать снова, красиво и с душой.

— Нарисую, если объяснишь, зачем, — несколько раздражённо отозвался я.

— Низачем, — она простодушно захлопала ресницами.

— Низачем не буду.

— Тебе что, сложно? Всё равно сидишь без дела!

Я слегка повысил голос:

— Ну а мне-то зачем это надо?

Вероника завернулась в цветастое парео и удивлённо округлила глаза.

— А ты всё делаешь только зачем-то?

Сидя сейчас на песке, укутанная в яркий кусок ткани, она напоминала маленькую хищную зверушку, смотревшую на меня внимательным взглядом. Хотелось одновременно и погладить её, и на всякий случай отодвинуться подальше.

— Всё всегда делается зачем-то, — философски заметил я. — Для каких-то целей или для удовольствия, что тоже цель.

— А почему? — Вероника склонила голову набок.

Я не сразу нашёл, что ответить на такой странный вопрос.

— То есть как «почему»? Потому что так эффективнее жить.

— Ууу… — протянула Вероника, глядя куда-то в сторону. — Чем же я так прогневала мир? Бедная я, несчастная…

— Чего это ты там бедная? — насторожился я.

— Да так… — она махнула рукой. — А зачем тебе всё это в итоге?

— Что «всё»?

— Ну вот ты живёшь, у тебя цели, цели, цели. Вертишься, как белка в колесе, всё что-то делаешь. А какова конечная цель всех твоих целей?

— Эм… — замялся я. — Ты что, хочешь поговорить о смысле моей жизни?

— О чём? — Вероника снова округлила глаза. — Вся твоя так называемая жизнь давно уже похожа на поезд, который вышел из пункта А, едет от станции к станции и в конце концов прибудет в пункт Б, где пойдёт на металлолом. Разве у такого поезда может быть смысл?

Я вздохнул. Мало мне было сайгонского старика, подорвавшего мою веру в себя и показавшего бессмысленность той жизни, которую я вёл, так теперь ещё и Вероника подливает масла в огонь.

— Ника, я понимаю, о чём ты говоришь, — с тоской в голосе произнёс я. — Только что мне с этим делать? Я не знаю, как сойти с этого поезда. Я даже толком не знаю, кто я там — пассажир, машинист или кто-то ещё.

— Ты не пассажир и не машинист, ты и есть сам поезд, — мягко сказала она. — И если ты не желаешь стать металлоломом в конце своего бессмысленного пути, единственный выход — перестать быть этим поездом и сойти с рельс.

— Как?

— Есть разные способы, — Вероника вдруг стала серьёзной. — Скажи для начала, ты никогда не задумывался о том, чьи вообще это цели?

Я неуверенно пошевелил пальцами.

— Мои, чьи же ещё. Я всё-таки сам строю свою жизнь.

Она покачала головой, с сожалением глядя на меня.

— Да ничего ты сам не строишь. У тебя нет ни одной уникальной цели, только копии. Ты просто выбрал из тех шаблонов, которые тебе предложили в детстве, и теперь исполняешь их, как программа. Вместо своей жизни ты проживаешь чужой набор сценариев.

Вероника говорила и одновременно чертила на песке рельсы, вагончики и квадратики станций. Я запротестовал:

— О чём ты говоришь? Какие цели не мои?

— Все, которые когда-либо ты посчитал своими, — ответила она, не отрываясь от рисования. — Все они — типовые шаблоны. И ты не ощущаешь полноты жизни потому, что отдаёшь свои жизненные силы чужому шаблону.

— Да ну… чушь какая-то! — только и смог произнести я.

Вероника усмехнулась и промолчала. В её взгляде, однако, промелькнуло что-то такое, что заставило меня прислушаться к её словам. Я принялся перебирать в уме цели, которые когда-либо ставил перед собой, и… действительно не смог найти ни одной по-настоящему своей. Поступить в университет, стать профессионалом в том, что мне нравилось, достичь комфортного уровня жизни, создать семью, наконец, — все эти цели были предложены мне в детстве, и я просто выбрал понравившиеся карты из готовой колоды. Даже такие, казалось бы, глубоко личные цели, которые я чувствовал своим призванием, на поверку оказывались не моими, ведь достигая их, я в итоге не получал наполненности.

— Но как же так… — пробормотал я через минуту, так и не найдя ни одной собственной цели. — Я же всю жизнь старался следовать сердцу…

— Ты ошибся, — Вероника дотронулась до моей руки. — Ты всю жизнь стремился заполнить внутреннюю пустоту. Очень немногие способны слышать голос сердца. За голос своего сердца люди почти всегда принимают чужую волю. Иногда кто-то из них начинает что-то такое подозревать, и тогда смутно чувствует, что живёт не своей жизнью. Но обычно этим всё и ограничивается. Никто по своей воле не хочет стать свободным — это слишком дорогостоящее мероприятие.

То, о чём она поведала дальше, разбудило во мне такой древний и потусторонний страх, что выражение «кровь стынет в жилах» показалось отнюдь не поэтической метафорой.

По мнению Вероники, пространство человеческой жизни состоит из четырёх измерений, из которых людям постоянно доступны первые три — это измерения надежд, разочарований и смысла. Четвёртое же измерение, алхимическое, открывается только тем, кто обнаружил путь за пределы человеческой идентичности.

Измерение надежд и измерение разочарований — это то, что называется «простая человеческая жизнь». Она мечтает о счастье, но страдает и считает себя в основном тяжёлой и скорбной. В этом пространстве люди живут мечтами и ожиданиями, которые у всех похожи, словно фотографии с одного негатива. Эта реальность напоминает двухмерный плоский мультфильм, где люди ориентируются на надежды, но раз за разом сталкиваются со страхом и разочарованием. Запутавшиеся в обрывках чужих представлений, двухмерные люди живут полуосознанной жизнью и полностью зависят от внешних обстоятельств, которые то дают им силы, то забирают их.

Жители двухмерного мира спят. В своём летаргическом сне они видят заколдованное сновидение о так и не начатой жизни. Они страдают, ведь сновидение высасывает их. Им снятся вихри, внутри которых они вертятся в бесконечном цикле — это их привычки, зависимости и быт «простой человеческой жизни». Им снится, что у всего должна быть цель, и эта цель — всегда награда. Они живут от цели к цели и полагают, что идут, но никто из них даже примерно не знает, для чего вся эта гонка и что их ждёт в конце пути.

Если двухмерный человек вдруг осознаёт, что спит, то может обнаружить, что вся его погоня за целями и наградами — ни что иное, как побег от кошмара бессмысленности двухмерной жизни. И тогда ему открывается третье измерение — измерение смысла.

Измерение смысла — это то, что называется «жить осмысленной жизнью». Обретая его, люди обнаруживают в себе внутренний стержень, который позволяет им жить, не ориентируясь более на надежды и разочарования. Это трёхмерная реальность, где осознание смысла собственного существования даёт силы двигаться вопреки внешним обстоятельствам.

Трёхмерные жители сами производят смыслы, которые не похожи друг на друга. Так укрепляется и расширяется их личность, и так они становятся всё сильнее. Подавляющее большинство людей конечной точкой своих устремлений считает именно измерение смысла, ведь здесь находится счастье и жизнь в гармонии с самим собой.

Но, как и обитатели двухмерной реальности, трёхмерные жители пребывают в летаргическом сне, с одним лишь отличием: их сновидение чуть более осознанно, однако оно тоже заколдовано и высасывает силы.

Из сновидения осмысленной жизни невозможно проснуться по собственной воле — это случается только тогда, когда человек сталкивается с пределами своих смыслов. Если он не отступает и решается заглянуть дальше, все его смыслы погибают. Мир такого человека рушится, и он осознаёт себя запертым в собственной личности, как в тюрьме. Вдруг оказывается, что он до сих пор продолжает спать, и что за пределами его личной тюрьмы существует безграничная свобода, ради которой он, собственно, и появился на свет.

Такое осознание дорого обходится человеку, потому что эта свобода уничтожает всякого, кто оказывается к ней не готов.

Трагедия человеческих существ заключена в том, что три измерения — надежд, разочарований и смысла — составляют всю человеческую идентичность. Они порождают иллюзорную реальность, в которую испокон веков помещено человечество. Эту реальность постоянно воссоздаёт и контролирует древняя потусторонняя сущность, — паразит, которого Вероника называла Аниматором. Пищей для Аниматора является сила, которую люди тратят на свои желания.

«Людей просто выращивают на ферме, чтобы регулярно их подъедать» — так вкратце охарактеризовала Вероника печальное положение, в котором с незапамятных времён пребывает человечество.

Жизненная сила, которую человек тратит на достижение желаний, кормит Аниматора до тех пор, пока человек остаётся в коконе своей идентичности и за себя Настоящего принимает свою индивидуальность. Выйти из-под власти Аниматора можно только в четвёртое измерение, — измерение алхимии, поскольку Аниматор сам является порождением алхимической реальности и не властен над ней. Здесь человек обнаруживает себя Настоящего.

Неудивительно, что Аниматор стремится не допустить побега. У него есть множество уловок, с помощью которых он удерживает человека в стойле, и среди них — так называемый «шёпот Аниматора». Своим шёпотом древний паразит подменяет голос сердца, — голос, который в алхимической реальности является единственным ориентиром. Шёпот Аниматора внедряет в человека чужеродную волю, заставляя его поверить, что это воля самого человека. Так Аниматор закрывает путь в измерение алхимии. Он сулит надежды и наслаждения, обращается к потаённым страхам и порокам, чтобы заманить нас в кокон самоидентификаций.

То, о чём поведала Вероника, подействовало на меня на каком-то очень тонком уровне. Я долго молчал, задумчиво покусывая губы, а потом сказал:

— Ника, всё это напоминает матрицу…

— Это значительно хуже, — отозвалась она. — Идея матрицы подразумевает, что людей использует кто-то извне. Аниматор же существует не только как отдельная от человека сущность, он внедрён в каждого из нас с самого рождения. Он так давно слился с человеческим родом, что люди сами, по своей воле, приняли его в себя как часть своей природы. И ответственность за такое положение вещей лежит на каждом, кто становится пищей для Аниматора.

Я только покачал головой.

— То, что называется личностью, — продолжала Вероника, — создаёт и охраняет именно Аниматор. Аниматор делает людей людьми, понимаешь? И при этом он не имеет никакого отношения к нашему естеству. Наоборот, он — суррогат человеческой природы, и в его интересах заставить нас поверить, что он тождествен самому человеку. Человек-носитель не должен даже подозревать о существовании внутри него этого паразита.

Изящность и логика Вероникиных представлений здорово впечатлили меня. Я не ожидал, что она умеет выстраивать такие стройные концепции, и даже почувствовал лёгкий укол зависти: несмотря на то, что я полагал себя достаточно умным, сам бы я вряд ли так смог. Однако умные женщины всегда притягивали меня, и поэтому я смотрел на Веронику с искренним восхищением. Она заметила это и расплылась в довольной улыбке. Я тихо произнёс:

— Всё это чем-то похоже на идею дьявола.

— Одна из трактовок слова «дьявол» — «разделяющий», — Вероника тоже перешла на шёпот. — Divide et impera, слышал?

— «Разделяй и властвуй», — кивнул я.

— Так вот, Аниматор — разделяющий. Он внедряет в наш ум идею о делимости мира — идею, чуждую природе любого осознающего существа. Такой заражённый ум разделяет всё надвое: ноль и единица, хаос и порядок, добро и зло, а самое главное, «я» и «не я». Именно благодаря этой идее становится возможным появление личности. Теперь понимаешь масштаб эпидемии?

Я поражённо молчал, обдумывая услышанное. Вероника терпеливо ждала. Наконец, я спросил:

— Откуда тебе всё это известно?

— Отсюда, — она выразительно постучала пальцем по лбу.

— Ты хочешь сказать, что сама это придумала?..

— Конечно же нет. Просто я умею видеть то, что происходит у меня прямо перед носом. Я могу видеть Аниматора.

Я недоумённо посмотрел на неё.

— Аниматор существует где-то в реальности?

— А я что, похожа на Шахерезаду, которая тебя сказками тут развлекает? — совершенно искренне возмутилась Вероника.

На моём лице, вероятно, отразилось такое сомнение, что она осеклась, секунду помолчала, а затем ехидно поинтересовалась:

— Дима, а ты когда в меня влюбился?

— Чего? — опешил я.

— Чего-чего! Ты влюбился в меня сразу, с первого взгляда? Или уже потом?

Я покачал головой, сражённый такой непосредственностью, и честно ответил:

— Сразу же, как только увидел тебя на набережной.

— Как романтично! — Вероника сверкнула глазами. — А твоя влюблённость существует в реальности?

— А, вот ты к чему… Ну, если смотреть в субъективном смысле, то…

— Не нуди! — рассмеялась она, бросив в мою сторону горсть песка. — Отвечай: существует или нет?

— Конечно, существует.

— Вот подобным же образом существует и Аниматор. Только влюблённость — чувство преходящее, а Аниматор есть всегда. Он реален так же, как реален шум текущей в твоих венах крови. И если ты не слышишь этот шум, то только потому, что не умеешь слушать.