Третий Рим. ВДНХ

Дмитрий Глуховский, 2016

«…Останкино – вообще прекрасный и удивительный район: тут и башня, которая чуть не двадцать лет была высочайшим зданием в мире, и образцовейший парк имени главного чекиста с усадьбой графа Шереметева при входе, и антисоветские коттеджи советских космонавтов, и центральный аппарат зомбирования народа, и весь цирк телеуродов за тройным милицейским кордоном, и безразмерный Ботанический сад, один черт знает чем засаженный. Но настоящая жемчужина Останкина – это, конечно, ВДНХ…»

Родился-то я на Тверской — то есть улице Горького, и даже учился на Арбате, но что ваши Тверская и Арбат против тех площадей и аллей, где я провел чуть не всё свое отрочество? Ну, улицы и улицы. Дома, мостовые, история какая-то. Ничего, в сущности.

Я вот тужусь, думаю — и все равно не могу придумать в Москве ни одного другого такого места — странного, загадочного, искусственно-противоестественного и потому совершенно магического, на которое к тому же москвичи давно не обращают внимания, словно и вправду наложено на него какое-то охранительное заклятие, делающее его невидимым для профанов.

Останкино — вообще прекрасный и удивительный район: тут и башня, которая чуть не двадцать лет была высочайшим зданием в мире, и образцовейший парк имени главного чекиста с усадьбой графа Шереметева при входе, и антисоветские коттеджи советских космонавтов, и центральный аппарат зомбирования народа, и весь цирк телеуродов за тройным милицейским кордоном, и безразмерный Ботанический сад, один черт знает чем засаженный.

Но настоящая жемчужина Останкина — это, конечно, ВДНХ.

Пускай переименовывают мою ВДНХ в ВВЦ, меня эти их игры не касаются: я так и буду говорить — ВДНХ. И не «мою ВДНХ» даже, а «мое», потому что ВДНХ — это не аббревиатура никакая, а имя собственное. Тетраграмматон. И средний род этому месту подходит великолепно.

Когда мы переехали в Останкино, мне было лет, наверное, тринадцать. Следовательно, был девяносто второй, Союз только что развалился, у метро образовались очаги свободной торговли чем угодно — от наручников до норковых шуб, на улицу после девяти выходить стало опасно, а вся имперская инфраструктура, включая культурную атрибутику, оказалась предоставлена сама себе и начала подгнивать.

Так случилось и с ВДНХ.

Но если ваш Арбатик и всякая Тверская-Ямская, пообшарпавшись, стали выглядеть под стать обсевшим их бомжам и безногим ветеранам, то ВДНХ от государственного небрежения только похорошело.

Первое мое знакомство с ним приходится еще на мое солнечно-бетонное советское детство, но это так, не влюбленность, а детское удивление какое-то было. А именно влюбляться в ВДНХ я стал как раз в отрочестве.

Мы как раз в то время завели собаку, и собаку надо было выгуливать. Да, рядом, конечно, и парк Дзержинского, и Ботанический сад, но и тот и другой с ВДНХ разве сравнятся? Нигде, наверное, я столько времени не провел — и один, и с братом, и с друзьями, — как на ВДНХ.

Заходили не с парадного входа, а с черного, Хованского, добираясь от наших панельных домов мимо как раз тех самых буржуазных космонавтских таунхаусов, отлично с улицы видных, ныряли сразу в маленькие асфальтовые ручьи второстепенных дорожек, текущих под развесистыми деревьями, и брели куда-нибудь теряться. Так на ВДНХ было лучше всего: без маршрута, в никуда, так можно было там каждый раз удивиться, что-нибудь для себя новое находя.

Что вы вообще знаете о ВДНХ? Павильон «Космос», небось, и какой-нибудь фонтан «Дружба народов». Ничего то есть не знаете.

Конец ознакомительного фрагмента.