Если небо молчит

Дмитрий Герасимов, 2011

Максим и Маргарита когда-то очень любили друг друга, у них растет сын. Однако обстоятельства сложились таким образом, что теперь Максим – программист в Москве, а Маргарита – медсестра в провинциальном городке со странным названием Сырой Яр. Внезапно с обоими начинают происходить непонятные, жуткие и весьма странные события. Всех, с кем близко общается Максим, преследует смерть. И у Маргариты в больнице творятся ужасные вещи: мистическим образом умирают больные, и девушку обвиняют чуть ли не в предумышленном убийстве. Чтобы разобраться в происходящем Максим решает поехать в родной город Сырой Яр… Это была его первая ошибка.

3

Наступивший день грозил обернуться для Маргариты продолжением вчерашнего кошмара.

Она работала два через два, то есть сегодня у нее второе дневное дежурство, потом — два выходных, а за ними — ночные смены.

В 8 часов она распахнула дверь терапевтического отделения и поморщилась. В нос ударили запахи приготовленной пищи. Маргарита вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня, но при этом она совсем не чувствовала голода. Наоборот, запахи близкой кухни сейчас вызывали у нее тошноту.

Возле столовой уже образовалась небольшая очередь в ожидании завтрака. По коридору с озабоченным видом сновали ординаторы и медсестры. Ходячих больных выгнали из палат, чтобы произвести там проветривание и уборку, и они кучковались в холле, кашляя и шаркая тапочками по линолеуму. Кто-то кого-то громко распекал в кабинете старшей медсестры, а из процедурной доносились раздраженное звяканье инструментов, хлопанье дверец и визгливое рычание электродрели. Обрюзгший, краснолицый слесарь в грязном синем халате и засаленном берете, сидя на корточках и ежеминутно изрыгая проклятия, возился с дверным замком.

Женечка сидела за столом сестринского поста и с усталым видом заполняла журнал дежурств, ежеминутно сдувая со лба рыжую непослушную челку, норовившую закрыть ей глаза. Крохотный носик, усыпанный веснушками, казалось, стал еще меньше и напоминал сейчас выпуклую пуговицу от демисезонного пальто. Розовые пухлые губки шевелились, как у отличницы, старательно выводящей в тетради падежные окончания.

— Ты бы дала мне какую-нить таблеточку, сестричка, — упрашивал ее пожилой тучный мужчина в несоразмерно узком спортивном костюме и вязаных шерстяных носках. — Все нутро болит.

— Скоро начнется обход, — буркнула та, не отрываясь от своего занятия. — Получите назначение — будет вам и таблетка, и конфетка, и какава с чаем. — Она повернула голову к больным, топчущимся у стенда с вырезками из медицинских журналов и расписанием диет: — Ишаков! Где градусник?

— Иншаков, — виновато поправил ее прыщавый молодой человек в круглых очках, извлекая из-за пазухи халата термометр. — Тридцать семь и четыре…

— Практически здоров, — резюмировала Женечка и, увидев Маргариту, приветственно махнула рукой: — Привет, подруга! По тебе часы сверять. Небось, спала-то от силы два часа?

— Вообще не спала, — вздохнула та, пристроив на стол сумочку и снимая с вешалки белый халат. — Легла в три, ворочалась, мучалась, а полседьмого прозвенел будильник.

— Сочувствую, — покачала головой Женечка. — Без сна заступать на второе дежурство — сплошная пытка. По себе знаю. — Она раздраженно цыкнула на больного, который продолжал канючить и просить «таблеточку», и вновь повернулась к Маргарите: — Сделать тебе кофейку, подруга?

Та благодарно улыбнулась:

— Спасибо.

Женька ей здорово помогла вчера, несмотря на то, что опоздала почти на полчаса. Без ее поддержки и утешения Маргарите пришлось бы совсем худо. Прямо с порога, едва узнав, что произошло, она решительно взялась за дело: попыталась растолкать спящего Журналова, объяснилась с реаниматорами и дежурным врачом хирургии, которых вызвала Маргарита, запротоколировала и документально оформила летальный исход в ПИТе, проконтролировала транспортировку тела в морг и потом до двух часов ночи отпаивала рыдающую подругу успокоительным. Кроме того, Женечка взяла на себя труд все обстоятельно доложить заведующей отделением, которую разбудила телефонным звонком, и не преминула в разговоре сделать выводы о виновниках происшествия.

— Мы потеряли больного из-за главврача, который уволил вторых дежурных сестер, — заявила она. — И конечно, из-за пьянства Евгения Игоревича Журналова! Пока не будут сделаны соответствующие выводы, палату интенсивной терапии нужно переименовать в ПЛИ — «палату летальных исходов»!

— Спасибо тебе, — повторила Маргарита. — Но выпить кофе, наверное, не получится. — Она кивнула в сторону коридора. К сестринскому посту решительно шагала Тамара Игнатьевна, задевая плечами снующих сотрудников и зазевавшихся больных. — Это по мою душу.

— Байкалова! — словно в подтверждение ее слов, гаркнула старшая медсестра. — Немедленно зайди ко мне!

Женечка захлопнула журнал.

— Не дрейфь, Марго, — приободрила она подругу. — «Вобла» поорет-поорет, да утихнет. В этих стенах и не такое бывало. На то она и больница, чтобы в ней люди умирали. Главное, помни: ты ни в чем не виновата.

Маргарита вяло кивнула и поплелась в кабинет Тамары Игнатьевны.

Квадратная комната с высоким потолком и пузырящимися бледно-зеленой краской стенами была словно специально создана для обструкций и выговоров. Гулкое эхо вторило каждому слову и разлеталось дальше по коридору, как грозное предупреждение: «Не входить! Идет экзекуция!»

Вся мебель состояла из тяжелого, двухтумбового стола на коротких ножках, четырех стульев, стеклянного секретера для документов и серого несгораемого шкафа для хранения лекарственных препаратов. На стене, прямо над головой старшей медсестры, висел портрет Пирогова, а чуть ниже, в дорогих рамках темного дерева, — сертификат Всероссийского общества медицинских работников и диплом об участии в конференции «Врачи — за мир», проходившей двадцать лет назад в Иркутске.

На столе, заваленном бумагами и папками скоросшивателей, стоял старомодный телефон без диска и селектор громкой связи, а между ними ютилась цветная фотография. На ней Тамара Игнатьевна стояла в обнимку с грубоватой на вид, мужеподобной женщиной с короткими темными волосами.

— Доигралась, девонька! — без обиняков начала старшая медсестра, когда Маргарита прикрыла за собой дверь. — Скандал на всю больницу! Завотделением в девять часов идет на ковер к главному, а тот, если захочет выносить сор из избы, доложит по инстанции. История попадет в газеты, и нашими мордами будут пугать людей! Сырой Яр — большая деревня!

— Позвольте объяснить, Тамара Игнатьевна…

— Да уж, сделай милость, объясни, как могло получиться, что система оповещения ПИТа сработала в девятнадцать тридцать две, а врач реанимации был вызван лишь спустя полчаса? Где ты была все это время? — Старшая медсестра поджала губы и вопросительно уставилась на Маргариту.

— Меня кто-то запер в процедурной, — развела руками та. — Пока я сверялась со списком лекарств, ключ оставался в замке. А потом…

— Кто-то запер? — Тамара Игнатьевна брезгливо поморщилась. — Ты хочешь убедить меня в том, что в нашем медицинском учреждении завелись клоуны и шутники? Хочешь, чтобы я поверила в нелепые совпадения?

— Я говорю правду. — Маргарита растерянно пожала плечами. — У меня была мысль, что замок заклинило…

— У нее была мысль! — насмешливо воскликнула старшая медсестра, и ее голос эхом ударился в потолок. — Как мило! Ты толкуешь мне о замке, зная, что я с утра распорядилась поставить новый! Забавно, да? Поди, мол, теперь проверь! Еще одно чудесное совпадение!

— Дверь не открывалась! Я кричала, звала на помощь…

— И тут по странному стечению обстоятельств, — подхватила Тамара Игнатьевна, — сработал сигнал тревоги ПИТа. Пока ты неусыпно следила за компьютером, он молчал, а стоило тебе отлучиться на секу-у-ундочку… — она театрально закатила глаза, — …так сразу сработал! Чудеса, да и только!

— В этой истории действительно много странного, — согласилась Маргарита. — Я просидела взаперти минут двадцать, не больше, а в это время…

— У меня другая версия, — холодно оборвала ее старшая медсестра. — Полагаю, она близка к истине. Тебе, девонька, придется прекратить наводить тень на плетень и честно во всем признаться.

— Признаться? В чем?

— В том, что все это время кувыркалась в постели с врачом Журналовым! — выпалила Тамара Игнатьевна.

Маргарита вспыхнула.

— Как вам не стыдно?! Повторяю: я оказалось запертой в процедурном кабинете и просидела бы в нем неизвестно сколько времени, если бы один из больных случайно не проходил мимо и не услышал моих криков о помощи.

— Еще лучше! — покачала головой старшая медсестра. — Значит, ты развлекалась не с врачом, а с кем-то из больных?

— Перестаньте, пожалуйста! Ваш тон оскорбителен.

— И кто же твой великодушный спаситель? — поинтересовалась Тамара Игнатьевна.

— Меня освободил старичок из восьмой палаты. Его фамилия…

— Старичок? — фыркнула старшая медсестра. — Совсем девка совесть потеряла!

Маргарита замолчала и отвернулась.

Было слышно, как капает вода из крана в рукомойнике. Жирная муха, описав два круга по комнате, спикировала на портрет Пирогова.

— Ладно, — смягчилась Тамара Игнатьевна. — Допустим, ты ни с кем не тискалась, а просто заел замок… Но жмурику из ПИТа от этого не легче, понимаешь? — Она подошла к девушке вплотную и провела рукой по ее груди. Маргарита вздрогнула.

— И главврачу от этого не легче, — спокойно продолжала «вобла». — И мне… Мне тоже не легче… Догоняешь, Ритуля?

— Тамара Игнатьевна! — воскликнула та, отстраняясь. — Кто-то умышленно отключил аппарат искусственной вентиляции легких!

— Чего-чего? — Старшая медсестра мгновенно убрала руки, словно обжегшись. — Повтори, что ты сказала!

— Я сказала, что аппарат искусственного дыхания был кем-то отсоединен от сети. Вилка электропровода валялась на полу.

— Ты, верно, спятила, девонька! Белены объелась? Насмотрелась фильмов про эвтаназию и теперь в каждом враче видишь убийцу?

— Я не утверждаю, что провод выдернул врач, — возразила Маргарита. — И совсем не уверена, что это была эвтаназия.

— Не уверена? — ехидно переспросила старшая медсестра. — А что же это было? Помутнение в твоей милой, но пустой головке?

— Это было убийство.

Тамара Игнатьевна посмотрела на Маргариту так, словно та только что на ее глазах выпила флакон денатурата.

— Что ты хочешь ска…

На столе затрещал селектор, и обе женщины вздрогнули, одновременно повернув головы.

— Томочка! — послышался надтреснутый голос заведующей отделением. — Ты на месте? Слышишь меня?

Старшая медсестра подскочила к столу и щелкнула кнопкой:

— Слышу, Светлана Андреевна!

— Наше ЧП — не просто халатность медперсонала, — продолжала та. — Компьютер ПИТа показал, что причиной остановки сердца этого… как его… Струковского… явился сбой в функционировании аппарата искусственного дыхания.

— Сбой? — хрипло переспросила Тамара Игнатьевна, таращась на Маргариту.

— Или его отключение, — подытожила заведующая.

— Это… значит…

— Это значит, — перебил голос из селектора, — что ты должна взять с этой твоей… как ее… Байкаловой… подробное письменное объяснение всех событий вчерашнего вечера, понимаешь?

— Понимаю, — едва слышно откликнулась «вобла».

— Патологоанатомы констатируют «острую сердечную», тут к бабке не ходи… А мы должны разобраться! Обязаны, слышишь? Нам еще криминала не хватало!..

Тамара Игнатьевна отпустила кнопку селектора и медленно выпрямилась. Муха отлепилась от портрета и сделала круг по комнате.

— Слышала? — «Вобла» кивнула на аппарат громкой связи. — Бери ручку, бумагу, девонька, и пиши. Все пиши. Как было. Без вранья и домыслов. — Она поиграла пальцами по столу. — Я-то думала, что ты просто прозевала смерть больного, а ты…

— Что — я? — с вызовом спросила Маргарита.

— Садись и пиши! — прошипела Тамара Игнатьевна. — И постарайся вспомнить, кто, кроме тебя, заходил вечером в ПИТ! Выбор не так уж велик, девонька. Точнее, его вовсе нет, потому что у нашего душки Журналова — железное алиби. — Она криво усмехнулась. — Оказывается, пьянство на работе бывает полезным и даже спасительным.

Спустя час Маргарита покинула кабинет старшей медсестры.

Пока она писала объяснительную, «вобла» трижды выходила, возвращалась и подсказывала ей «правильные» формулировки:

«Испытав сильнейший оргазм с врачом Журналовым, я пошла в палату интенсивной терапии, чтобы поменять больному капельницу, и случайно задела ногой шнур электропитания аппарата…»

«Получив половое удовлетворение со старичком из восьмой палаты, я пошла в ПИТ и в экстазе выдернула провод из розетки…»

«Не достигнув ни с кем сексуальной разрядки, я пошла и со злости отключила аппарат!..»

В конце концов, у Маргариты лопнуло терпение, и она встала из-за стола:

— Знаете что? Пишите объяснительную сами и от своего имени! А меня увольте…

— Насчет «увольте» я подумаю, — кивнула ей вслед Тамара Игнатьевна.

Маргарите хотелось плакать. Голова кружилась, а перед глазами плавали сверкающие точки с красным ободком. Нервное потрясение, бессонная ночь и голод отняли у нее все силы. Хотелось упасть ничком, закрыть лицо руками и хотя бы несколько минут ни о чем не думать, не переживать, не бояться — не чувствовать ничего. Во рту ощущался противный железный привкус. В висках засела тупая боль.

«Надо принять что-нибудь… — вяло подумала Маргарита. — Или просто, наконец, выпить кофе…»

Только что закончился обход, стихла утренняя суматоха, и отделение терапии зажило обычной жизнью. Нянечки гремели ведрами, хлопали дверьми и, деловито покрикивая друг на дружку, перевозили к лифту из бельевой на каталках горы грязного белья, чтобы отправить его на первый этаж в прачечную. Больных в коридоре и холле заметно поубавилось. Двое мужчин в легких халатах и тапочках перетаскивали из одной палаты в другую круглый стол, покрытый липкой, выцветшей клеенкой. Сухощавый старик в грязной футболке медленно брел в уборную, разминая узловатыми пальцами сигарету без фильтра. Молодой человек в хлопчатобумажном трико громко разговаривал с кем-то по мобильному телефону, прислонившись спиной к стене и выставив вперед длинные ноги.

Маргарита устало опустилась на свое место за столом в холле и рассеянно оглядела стопки новых процедурных листов, назначений и выписок. Женечка уже ушла, оставив в дежурном журнале сообщение: «Лекарства для дневного приема разложила по стаканчикам, процедуры — по плану, в полдень — две выписки. Держись, Марго. Выше нос. Увидимся вечером. Целую, твоя Ж.»

Она слабо улыбнулась. Все-таки, Женька — чудесная подруга. Немного взбалмошная, иногда резковатая, но — верная и чуткая. Ей, как и Маргарите, не слишком везет в личной жизни. Ее нынешний жених — Юрик — сплошное недоразумение. Парень всего лишь год назад окончил школу, нигде не работает, не учится и занят, похоже, только тем, что целыми днями ошивается в единственной на весь город букмекерской конторе. Он убедил Женечку, что ему везет по-крупному, и та дает ему деньги.

— Я сколочу состояние на тотализаторе, и мы с тобой поженимся, — пообещал Юрик. — Мои ставки — самые верные, потому что в нашем деле успех — это везение, помноженное на хитрость. А я у тебя везучий и хитрый!

Первое утверждение не соответствовало действительности, а последнее было похоже на цинизм, поскольку Юрик за год обобрал невесту до нитки, а обещания по-прежнему не сдержал. Он открыто потешался над ней в компании таких же тинейджеров, как и сам:

— Моя баба в постели — просто шлюха, вытворяет такое, что и не снилось, исполняет любой каприз, и при этом не я ей плачу, а она мне!

— Ты действительно везунчик, Юрка! — восхищались приятели. — Расскажи поподробнее, чего там она вытворяет!

И тот с удовольствием рассказывал.

А Женечка, эта глупышка Женечка, любит своего бессовестного жениха до беспамятства, до самоотречения и слышать ничего не хочет про его подлости. Печально, но ведь и она, Маргарита, сама такая. Неудивительно, что они стали подругами.

Часы в виде градусника выбросили на табло четыре цифры — 09:30. Половина десятого. Через тридцать минут — начало процедур, а еще нужно успеть раздать больным лекарства, приготовленные Женькой.

Маргарита взяла с тумбочки поднос и расставила на нем пластиковые стаканчики с таблетками и пилюлями. На каждом стаканчике скотчем приклеена бирочка с фамилией и номером палаты. Удобно и просто.

Прихватив с собой графин с кипяченой водой и список назначений, она направилась с подносом в первую мужскую палату.

В двадцатиметровой комнате с белыми гладкими стенами, высоченными потолками и пластиковыми наклонно-поворотными окнами стояло шесть кроватей.

Увидев медсестру, пациенты оживились.

— Наша Риточка прикрылась ниточкой!..

— Рита-Рита, Маргарита, Маргаритка!.. Почему я, почему я не ковбой?..

— Маргари-ита! Окно открыто! Ведь ты ж не забыла, как все это было?..

— Чито-грито, чито-Маргарито…

В этой палате у мужчин вошло в привычку дурачиться и встречать ее словами из популярных глуповатых песенок.

— Ну-ну, — слабо улыбнулась она. — Разберусь с каждым в процедурной во время уколов! — И тут же помрачнела. Воспоминания о том, как с ней самой «разобрались» минувшим вечером в процедурной, заставили ее содрогнуться.

— Ритуля! — вскинулся больной лет сорока пяти с одутловатым рябым лицом. — Я готов для тебя оголять не только жо…, в смысле не только то, куда укол делают, но и все остальные места!

— Я так и сказала вашей жене, — не растерялась Маргарита. — И она готова по достоинству оценить такую самоотверженность.

Палата взорвалась дружным хохотом.

— Сестричка в карман за словом не полезет!..

— Язычок на месте!..

— Обожаю таких!..

Маргарита раздала лекарства, затем, сверившись со списком назначений, скомандовала:

— Малов! Через десять минут — на рентген. Первый этаж, по коридору — налево, одиннадцатый кабинет.

Больной с одутловатым лицом вздохнул:

— Мужчинам облучаться вредно…

— Да тебе уже трудно чем-то повредить! — сострил кто-то у окна, и палата опять взорвалась смехом.

— Трунов — на физиотерапию! — продолжала Маргарита. — Первый этаж, по коридору — направо, восьмой кабинет. — Она опустила список. — И пожалуйста, откройте второе окно. На улице тепло, а у вас здесь дышать нечем.

Работа, которая в обычное время приносила ей удовлетворение, теперь казалась пыткой. Ноги сделались ватными. Горло нещадно саднило, а щеки горели, словно она сама нуждалась в лечении от гриппа или простуды. Голова все еще кружилась, и Маргарита то и дело останавливалась в коридоре, чтобы не рассыпать с подноса на пол лекарства. Чувство голода, напомнившее было о себе десять минут назад, сейчас опять притупилось. Зато жутко хотелось пить. Она пристроила поднос на каталку для развоза обедов лежачим больным и, схватив графин, с жадностью сделала из него несколько глотков.

Утолив жажду, Маргарита почувствовала облегчение. «Если успею раздать лекарства и выдать назначения за пятнадцать минут, — подумала она, — то у меня хватит времени, чтобы выпить кофе и даже немного перекусить до начала процедур».

В третьей женской палате было всего четыре койко-места. Две кровати пустовали, а две другие занимали женщины приблизительно одного возраста и даже чем-то друг на друга похожие.

— Ритка! — поманила ее рукой полная шатенка лет пятидесяти с выпученными зелеными глазами и сосудистыми звездочками на круглых щеках. — Сядь-ка, чего скажу.

— Мне некогда, Майя Михайловна, — виновато пробормотала Маргарита. — Еще пять палат обойти надо.

— Сядь, говорю! — потребовала женщина и закашлялась. Она, видимо, была заядлой курильщицей.

— Лучше не спорь с ней, — весело посоветовала другая — полная брюнетка с карими глазами и точно такими же склеротическими прожилками на лице. — Все равно достанет! — И она хрипло рассмеялась.

Маргарита вежливо присела на самый краешек кровати, не выпуская поднос из рук.

— Слушаю вас.

— Ты это… — Майя Михайловна вытерла ладонью губы, — конечно, поймешь меня как женщина. Словом, намекни там кому-нибудь из первой или восьмой палаты… Пущай придет под вечер, часиков в десять. Я долго не задержу.

— Кто придет? — не поняла Маргарита.

Соседка Майи Михайловны затряслась от смеха:

— Да мужика ей надо! Прямо невмоготу нашей бабе-ягодке!

Та окинула ее укоризненным взглядом и продолжала, обращаясь к медсестре:

— Только мне абы кого не надо. Вонючим и малохольным не предлагай. Мальчиков тридцатилетних тоже не тревожь. Нужен мужичонка от сорока пяти до семидесяти. Главное, чтобы силенки были.

Маргарита покраснела.

— Боюсь, Майя Михайловна, ничем вам помочь не смогу. — Она встала с кровати. — Выздоравливайте и все свои проблемы решите самостоятельно.

— Дура ты набитая, а не женщина! — прокашляла та, когда за Маргаритой закрылась дверь.

— Девчонка еще, — махнула рукой соседка. — Жизни не знает…

Четвертая и пятая палаты пустовали, а в шестой медсестру ждал самый скандальный пациент отделения.

Рыхлый пятидесятилетний мужчина по фамилии Величко был основателем и единственным членом сыроярской правозащитной организации «Протест», а также активистом движения «Вегетарианцы против насилия». В городе он был хорошо известен благодаря эпатажным выступлениям в прессе и неизменным скандалам, сопровождавшим каждое его появление на публике. Впрочем, на его выходки давно уже перестали обращать внимание. Если еще лет десять назад проводимые Величко митинги и протестные акции пытались запрещать, а на него самого — налагать административные взыскания, то сегодня бунтующих правозащитников попросту не замечали. Власть относилась к ним как к клоунам, а обывателю они стали неинтересны и скучны.

В больницу Величко попал несколько дней назад с диагнозом «Физическое и нервное истощение». Правозащитник собрал брифинг в лесу. На глазах немногочисленных представителей прессы и полудюжины праздных зевак он приковал себя наручниками к сосне, а ключ проглотил. Журналисты добросовестно записали тезисы его выступления на диктофоны и разъехались по своим редакциям. Зрители позубоскалили и тоже разошлись. Разгоряченный Величко остался в лесу один. Никому и в голову не пришло, что сыроярский правозащитник оказался честным человеком и не припас в кармане брюк запасного ключа.

Спустя сутки Величко, дошедший до грани отчаяния, извлек ключ из собственных испражнений, расстегнул наручники и самостоятельно приплелся в больницу.

— Вы ждете, когда я сдохну? — поинтересовался он, едва Маргарита переступила порог палаты. — Я нахожусь один в комнате, рассчитанной на четверых человек! Значит, меня умышленно изолировали от общества!

— Большая часть палат пустует, — возразила та. — Этим летом в городе, по счастью, сократилось количество простудных, инфекционных и сердечно-сосудистых заболеваний.

— Никогда в это не поверю! — прорычал мужчина. — Рассказывайте сказки Госкомстату и Министерству здравоохранения! — Он приподнялся на локтях. — Что вы мне принесли? Таблетку цианида?

Маргарита сверилась с записями.

— Вам повезло, — улыбнулась она. — Ваше вынужденное заточение закончилось. Сегодня — на выписку.

— Вот уж дудки! — Величко побагровел. Его маленькие глазки под густыми лохматыми бровями сверкнули яростью. — Вы так просто от меня не отделаетесь! Я требую, чтобы меня лечили до полного выздоровления!

— Вы здоровы… — попыталась возразить Маргарита.

— Уж не вы ли это решили? — насмешливо спросил мужчина.

— Разумеется, не я. Сегодня на обходе был врач…

— Лапотник и шарлатан! — Величко грохнул кулаком по тумбочке, и с нее на пол скатилось яблоко. — Я требую немедленно адвоката, представителей общественных организаций и журналистов!

— Хорошо. — Маргарита старалась держать себя в руках. — Я передам вашу просьбу дежурному врачу и заведующей отделением.

— Это не просьба! — взвился мужчина. — Это требование! Чувствуете разницу? Еще не хватало, чтобы я унижался и выпрашивал у вас то, что мне положено по закону. Вы забыли: я хорошо знаю свои права и буду отстаивать их до конца!

— Я не забыла, — ответила девушка. — Что-нибудь еще?

— Вы издеваетесь? — Величко запустил в нее сложенной газетой. — Еще — это значит дополнительно! А вы не даете мне самого основного! Где мой завтрак? Оказывается, в больнице я могу умереть от голода точно так же, как и в лесу!

Маргарита выразительно перевела взгляд на тумбочку, где остывала тарелка с нетронутой едой.

— Такое — жрите сами! — Мужчина поддел пальцем блюдо. — А я — вегетарианец!

— Вам принесли диетический завтрак, — сказала Маргарита, поморщившись от нового приступа слабости. Тупая боль с силой сжала виски, и она едва крепилась, чтобы не закричать. Головокружение усилилось, и поднос в ее руках заметно дрожал.

— Объясняю: я — вегетарианец! Вам зачитать мои права?

— Не стоит, — покачала головой медсестра. — Мне очень жаль, но другого меню в больнице попросту нет.

— Это вам так с рук не сойдет! — пообещал Величко. — Вам еще икнутся эти котлетки на пару!

— Мне нужно идти, — сказала Маргарита. — Если у вас больше нет требований…

— Поставьте мне капельницу!

— Что, простите?..

— Я требую, чтобы мне прокапали глюкозу!

Она секунду поколебалась, но решила, что легче выполнить это требование больного, чем спорить с ним.

— Хорошо. Мне осталось разнести лекарства в две палаты и в бокс. У меня будет десять свободных минут до начала процедур — я успею поставить вам капельницу.

— С глюкозой! — напомнил Величко. — Только попробуйте что-нибудь перепутать!

В седьмой женской палате Маргариту попыталась разговорить старушка, лежащая здесь с весны. У нее, похоже, не имелось ни родных, ни близких, и она чувствовала себя в больнице как дома. Всякий раз перед выпиской бабушка обнаруживала у себя все новые и новые недуги, которым радовалась несказанно.

— Мой старшенький поступил в институт, где готовят на больших начальников! — похвасталась она, проглотив таблетку.

— Внук или правнук? — вежливо уточнила Маргарита.

— Сын! — объявила старушка.

— Поздравляю. Вы счастливая мать.

— Толик такой способный! — Женщина промокнула глаза платком. — Моя надежда и опора.

Маргарита понимающе кивнула. Толика еще вчера звали Петей, но ей все равно хотелось, чтобы за всеми этими безобидными старушечьими выдумками, где-то очень далеко, скрывалось настоящее семейное счастье с детьми, внуками, правнуками и большим круглым столом.

Она мягко похлопала ее по дряблой морщинистой руке и накрыла тонким одеялом.

— Отдохните. Впереди долгий день. — Ей было жаль старушку. Ей было жаль всех одиноких людей.

В последней палате Маргарита задержалась дольше, чем планировала.

Здесь находилось шесть коек, и как явствовало из процедурного листа, все они должны были быть заняты больными.

Первым делом она направилась к постели своего вчерашнего спасителя и обнаружила ее пустой и аккуратно заправленной. Старик Битюцкий как в воду канул.

— А где?.. — Маргарита беспомощно огляделась.

— Твой добрый гений? — мрачно подсказал пожилой мужчина с лысой и гладкой головой и густыми черными бровями.

Он сидел на кровати напротив и крутил ручку миниатюрного радиоприемника, пытаясь поймать ускользающий голос Розы Рымбаевой на ретро-волне.

— Д… да, — кивнула медсестра и на всякий случай уточнила: — Пациент Битюцкий. Это ведь его койка, правда? — Она вопросительно уставилась на лысого.

Тот поморщился, потеряв нужную волну в шуме помех, и досадливо буркнул:

— Скопытился твой спаситель.

— Что? — Маргарита от неожиданности села на заправленную кровать. — Как вы сказали?

— Я сказал, что Битюцкого хватил удар, моя хорошая, — пояснил лысый, отставив в сторону шипящий приемник. — Сегодня утром, еще до обхода, ему стало плохо. Приходил врач… этот… Журналов и быстро определил нашего старичка наверх. — Он ткнул пальцем в потолок. — Говорят, будут делать внеплановую операцию.

— Как же так? — огорченно пробормотала девушка. — У меня почему-то об этом ни слова… — Она потрясла в воздухе процедурным листом.

— Дык не успели, наверное, — предположил лысый. — Больно неожиданно Битюцкому поплохело. Едва проснулись — ему уже не по себе было. Успел только рассказать нам, как ты в дверь скреблась и как он вызволил тебя из темницы.

Маргарита кивнула:

— Это правда…

— А больной в это время беспомощно подыхал… — злорадно закончил мужчина.

Медсестра опустила глаза. Ей был неприятен развязный тон пациента.

— Влетело тебе от начальства? — опять хмыкнул тот. — Не попадайся больше в клетку, пташка, а то не ровен час никто не придет на выручку — всех больных растеряешь!

— Спасибо за совет, — холодно ответила Маргарита и встала. — Возьмите лекарство.

Лысый принял из ее рук пилюлю в розовой капсуле и, повертев ее в пальцах, задумчиво произнес:

— Если у нас вся медицина такая… То как вообще можно доверять ей свое здоровье?

— Риточка! — поднял голову толстяк на противоположной койке. — Пусть нам телевизор починят! Третий день обещают и не делают, а сегодня «Локомотив» играет!

— Я напомню, — откликнулась Маргарита. — А у вас, Михаил, сегодня электрофорез. Не забудьте, пожалуйста. А то третий день обещаете и не делаете…

— Ладно, — согласился толстяк. — Почините телевизор — так и быть, схожу на ваш этот… форез.

— Спасибо за одолжение, — пробормотала Маргарита. — Вы очень добры ко мне.

Худощавый, заросший щетиной молодой человек в ярко-желтой футболке и синих тренировочных брюках хрипло позвал из дальнего угла палаты:

— Ритуля, башка раскалывается — сил нет! До обхода все нормально было, а как врач ушел — заболел затылок. Да так, что в глазах темно. И подташнивает немного.

— Нынешнее поколение — хилое, — заметил лысый. — Смотри, парню еще двадцати пяти нет, а хворает, как старый дед.

— От армии косит! — хохотнул толстяк. — Это у них сейчас в моде. Осенний призыв начнется, а у него, глядь, уже справочка на руках. Вот и получается, водку жрать да девок щупать — здоровье есть, а родину защищать — голова болит.

— Да пошел ты!.. — огрызнулся молодой человек.

Маргарита присела к нему на кровать и достала из кармана халата свернутый тонометр:

— Давай руку.

Толстяк из своего угла с интересом наблюдал, как она ловко надела больному нейлоновую манжету с фиксирующим металлическим кольцом, отрегулировала воздушный клапан и быстрыми движениями накачала воздух.

— Ритка! А как ты обходишься без этого… как его… который в уши вставляется?

— Без стетоскопа, — подсказал кто-то.

— Вот-вот, — закивал толстяк, — без него.

— Я слежу… за колебаниями… стрелки, — медленно, не сводя глаз с манометра, ответила Маргарита, потом решительно ослабила кольцо и расстегнула манжету: — Сто сорок на девяносто! — Она покачала головой. — Повышенное. Сейчас дам тебе папазол. Если через полчаса не придешь в норму, вколю магнезию.

— Через полчаса! — хохотнул толстяк. — Да ему до конца сентября нельзя в норму приходить, пока военкоматы повестки рассылают!

Маргарита встала, собрала пустые стаканчики, проверила капельницу у больного, лежащего на средней койке слева от входа, и еще раз сверилась с листом назначений.

— Антиох!.. — выкликнула она и удивленно замолчала.

Этого просто не может быть! Впервые в ее практике больной по документам не имел фамилии. Она сама, да и все в больнице настолько привыкли к этому странному человеку с чудаковатым именем, что никому и в голову не пришло взглянуть, как он значится на бумаге.

«Надо будет посмотреть его медицинскую карту, — решила девушка. — Ведь у Антиоха — если только это не прозвище, а имя — должны быть и отчество, и фамилия, и год рождения». Впрочем, она и сама не знала, зачем ей это надо. Просто интересно. Да и порядок в отчетности как никак должен быть.

— Антиох! — повторила она. — В полдень — на выписку! Хватит бока нагуливать на государственных харчах!

— А нашего бомжа нет на месте с самого утра! — доложил толстяк. — А может, и с ночи.

— Ночью — был! — подал голос лысый. — Я его за бороду дергал, чтоб не храпел!

— А где же он? — растерялась Маргарита. — Может, в уборной?

— Может, и в уборной, — кивнул молодой человек в желтой футболке. — Но тогда у него, значит, затяжная диарея.

— И во время обхода его не было, — вспомнил лысый. — Видать, убег наш косматый философ. Не вынесла душа поэта уколов в задницу.

— Бомж — он и есть бомж, — резюмировал толстяк. — Сколько волка ни корми, а он все равно… по помойкам шастает!

— Волк по помойкам не шастает, — серьезно возразил лысый. — Он в лес смотрит. А наш сыроярский лес — всем волкам лес.

— И псам, — мрачно добавил юноша.

Маргарита покинула восьмую палату, прикидывая в уме, успеет ли она до начала процедур хоть что-нибудь перехватить из еды. Голова прошла, но осталась изматывающая слабость, и опять проснулось сосущее чувство голода. Глаза словно запорошило песком, а желудок жгло, как если бы она выпила кислоту. В пластиковом стаканчике с надписью «Антиох» осталась таблетка но-шпы. Маргарита опрокинула ее себе в рот и проглотила, не запивая.

«В холодильнике есть йогурт, — вспомнила она. — Вполне достаточно для поддержания сил. А еще нужно выпить кофе или крепкого сладкого чаю…»

Девушка бросила взгляд на дверь с табличкой «6» и остановилась. Пациент из шестой палаты! Звучит символично. Она обещала этому невыносимому нытику поставить капельницу с глюкозой.

Вздохнув, Маргарита повернула обратно, в процедурную.

Свежие царапины на двери кабинета напоминали, что сегодня здесь поменяли замок. Она подергала дверь и мысленно плюнула: заперто!

Что делать? Идти к «вобле» за новым ключом? Та не упустит возможности еще раз поиздеваться над ней. А это на четверть часа, не меньше. Значит, нужно просто найти свободную стойку капельницы в одной из палат.

Маргарита двинулась на обход по второму кругу.

— Наша Риточка прикрылась ниточкой!..

— Сестричка, ты по мою душу?..

— Соскучилась?..

— Ритка, нужен мужичонка от сорока пяти до семидесяти!..

— Телевизор починят или нет?..

И тут она вспомнила, что свободная (теперь уже — увы — свободная) капельница есть в ПИТе.

Пристроив поднос, который уже казался тяжелым и громоздким, на одно из угловых кресел холла, Маргарита бросилась по коридору к сестринскому посту, мрачным пятном темневшему в торцевой части этажа.

Место дежурной медсестры, как всегда, было необитаемым, компьютер на столе безжизненно молчал, экраны монитора и осциллографа показывали пустоту. В раскрытом журнале зловеще чернела финальная запись вчерашнего дня: «19.32, Струковский, остановка сердца. Параметры контроля…»

Маргарита остановилась перед дверью в палату. Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила застывшее в смертельной маске белое лицо, кровавую пену в уголках искривленных губ, стеклянный взгляд, устремленный прямо на нее с ужасом и болью, сдутую гармошку респиратора, выдернутый из сети провод, лежащий в пыли…

К горлу подкатила дурнота, а на лбу выступила испарина. Нужно преодолеть себя. Всего четыре движения: открыть дверь, войти, взять стойку капельницы и выйти. Прав Михаил Саркисович, и Женька права: она слишком чувствительная, слишком слабая для профессии медика.

Маргарита протянула вперед руку. Пальцы мелко тряслись. «Спокойно! — приказала себе девушка. — Всего четыре движения. Ничего страшного. Палата пуста. За окнами — белый день… Хотя… тьфу!.. окон там нет!.. Там вообще никого и ничего нет, кроме двух застеленных коек и отключенного оборудования… А в привидения я не верю!»

И вдруг она услышала голоса за дверью! Точнее — невнятное бормотание.

Сначала она решила, что это — уборщица или кастелянша, и на секунду успокоилась. Но внезапно ледяная волна ужаса прокатилась по всему телу и рухнула вниз. Колени разом ослабли, а руки окоченели. В ПИТе сейчас находиться некому! В палате убрались и поменяли белье еще ранним утром! К тому же… К тому же голос за дверью — мужской!

Бормотание усилилось. Теперь Маргарита могла разобрать отдельные слова:

— Неосторожно… чудовищно… и ради чего… убийство…

Чувствуя, что вот-вот лишится чувств, она рывком распахнула дверь, обвела глазами ярко освещенное помещение и, остановив взгляд на ширме, завизжала.