Второй город. Сборник рассказов

Дмитрий Алексеевич Кононов, 2020

Сборник рассказов о жителях города Омска: юных, наивных, трогательных, пострадавших или разочарованных. Каждый из них стоит перед моральным выбором, то и дело оставаясь наедине со своей беспокойной памятью – и городом, общей мифологемой, связующей таких разных персонажей. Содержит нецензурную брань.

Кресты

Грешно тащиться на работу, если накануне пил с друзьями, приехавшими из Питера. Сережа сбросил с тумбочки телефон с вопящим будильником и сел на кровати. Какого ж черта, три часа сна — а ведь сегодня весь день с ирландцами по городу ездить. Голова тяжелая, в рту сухо. Подташнивает. Сережа аккуратно встал, качнувшись, и медленно пошел на кухню. Мойка была забита неделю немытой посудой, у мусорного ведра стояли немым укором бутылки. Одно из двух: либо догон был лишним, либо в круглосуточном магазине им продали какой-нибудь контрафакт. Джин, и вправду, был мерзким на вкус даже для джина. Сережа достал из холодильника бутылку минеральной воды, крутанул крышку, зашипело, пузырящаяся газировка полилась на пол. Времени на сборы в обрез. Он щелкнул рычажком чайника и отправился в ванную. После душа стало чуть лучше, прояснились вчерашние воспоминания: утреннее пение птиц — до половины пятого сидели, вроде бы — да еще разговоры. О том, что в Омске ловить нечего, нужно выходить из зоны комфорта и по примеру друзей валить в Питер. Этот город, полный возможностей для гуманитария широкого профиля, манил не первый год. Алкоголь сделал переезд невыносимо реальным. Сережа с кряхтением сел на табурет перед окном и в очередной раз подумал, что слишком уж много он в свои тридцать делает с кряхтением. Да еще колени скрипят. Он через силу пил горячий черный кофе и думал о слове «невыносимо». Хорошее слово. Его можно добавлять к чему угодно для придания обреченности и драматизма. Невыносимо реальный переезд в Питер. Невыносимо душное похмелье. Невыносимо солнечное июньское утро. Невыносимо думать о грядущей работе… но надо.

Сережа был переводчиком-фрилансером. Последние несколько лет он сопровождал ирландские супружеские пары, которые приезжали в Омск для усыновления больных русских детей. Некогда между двумя государствами был подписан договор об иностранном усыновлении, и сережиными клиентами становились, в среднем, пять пар в год. Для Ирландии бездетные супруги — явление чрезвычайно редкое, можно сказать, ненормальное. Однако жизненные обстоятельства складываются по-разному, и семьи соглашаются на приемных детей. Сережа щурился от яркого солнца, глядя в окно маршрутки на проплывающие улицы. Он думал о том, сколько ужасных историй открылись ему за прошедшие годы работы с документами, домами ребенка, педиатрами, инстанциями, судами. По закону, иностранцы не могут усыновлять здоровых детей, только больных, но и это не все. Ребенка им на рассмотрение могут предложить лишь в том случае, если три разные русские пары откажутся от него, о чем подпишут соответствующий документ. Церебральный паралич, пороки сердца, эпилепсия — множество шелестящих тонких листков с синими печатями на страшном диагнозе прошло через сережины руки. Дома ребенка, эти заваленные игрушками зоны отчуждения, где работают святые люди, нянечки, медсестры, педагоги, за оскорбительные гроши дарящие любовь детям, от которых отказался весь мир. Говорили, в Ирландии лучшая в мире восстановительная медицина. Сережа не знал. Но он переводил отчеты после усыновления, которые в течение нескольких лет обязательно присылали ирландские социальные службы, видел фотографии совершенно счастливых и здоровых детей, окруженных сонмом любящих родственников. На обширных фермах, среди белоснежных овец и мохнатых теплоухих коров, в детских садах, в самодельных костюмах на Хэллоуин, перед рождественской елкой, на изумрудном лугу, что дальше сливается с сине-зеленым ирландским морем. Порой супружеские пары привозили усыновленных детей в Омск — таковы рекомендации социальных работников. Сохранение национальной идентичности. Вместо искалеченной еще в утробе девочки, которая не могла ходить и ползала с трудом, Сережа увидел отлично сложенную семилетнюю мисс, смешливую и активную. Она с удовольствием гуляла с родителями, ни костылей, ни иных медицинских устройств, прыгала по плитам на тротуаре, словно по классикам. Маршрутку тряхнуло, Сережа проснулся.

— У Краеведческого музея остановите! — крикнул он.

Прекрасный сетевой отель, белое название в красном квадрате. Блестящие каменные ступени, идеально чистая стеклянная дверь, краткий обмен любезностями с безукоризненно вежливой красоткой за стойкой регистрации. Они заканчивают завтракать, пожалуйста, ресторан направо и прямо, спасибо. Континентальный завтрак, шведский стол, тонко нарезанные колбасы, тосты, яйца вкрутую, сливочное масло брикетиками и апельсиновый сок в стеклянных бутылках.

Вот они, сидят за столом, все трое. Брайан высок для ирландца, Сереже где-то до уха, он работает в дублинской криминальной полиции, серьезен и почти не улыбается, но уж если что найдет смешным — хохочет, словно беззаботный ребенок. Мэри на голову ниже супруга, мягкие черты лица и приятная улыбка, она будто бы и не думает взрослеть, так радуется окружающему миру. Лидия Борисовна, социальный работник, собранная и деловитая, доверенное лицо ирландской четы за все, ответственная и степенная, как старушка-детектив из смутно знакомого телесериала. Лидия Борисовна практически не говорит по-английски, однако пары десятков известных ей слов вполне достаточно, отмечал Сережа, для объяснения иностранцам чего угодно. И тем не менее, сегодня он нужен им весь день: ирландцы захотели экскурсию по городским церквям.

Увидев переводчика, Мэри заулыбались и приветственно помахала рукой. Сережа подошел к столику, поздоровался по-английски и по-русски, пожал руку Брайану. Лидия Борисовна собирала в большую стопку разложенные на ее краю стола кипы бумаг.

— Так, Сереженька, переведите им — я уже сказала, но вы еще раз для верности переведите — что сейчас мы вместе едем в министерство, а потом я еду в суд со всеми документами, а вы — на экскурсию. Вы план составили?

Сережа кивнул и перевел.

— Это чудесно, — воскликнула Мэри. — Надеюсь, в суде все пройдет быстро.

По городу их возил бессменный шофер Коля, немолодой уже, чуть флегматичный, добродушный мужик. Он работал с Лидией Борисовной очень давно и порой проводил весь день с рассвета и до ночи, перевозя людей и документы. Спокойное добродушие объяснялось баснословной по местным меркам зарплатой. За эти деньги он был готов дежурить у крыльца отеля круглосуточно.

— Хеллоу, здрасьте, — прогудел он. — Ну что, Лидия Борисовна, в министерство сейчас?

Та кивнула, пристегиваясь:

— Потом я пешком в суд, а ты вози ирландцев с Сережей по городу. Сережа скажет, куда. У них экскурсия по церквям, ирландцы захотели зачем-то.

— Да ну? И зачем им по церквям… Они что, православные?

Лидия Борисовна молча пожала плечами. Тойота медленно повернула на дорогу, просигналив у перехода молодому клерку, уткнувшемуся в телефон. Доехали быстро. Высотное светло-серое здание, известное в Омске под именем «свечка», вмещало несколько областных министерств. В просторном фойе, кроме ненужного летом гардероба, нашли приют магазинчик готовой еды, книжный киоск и рядок банкоматов. Путь к лифтам, впрочем, преграждал пост охраны с рамкой металлоискателя.

— Здравствуйте, мы к Носовой, в семьсот пятнадцатый, нам назначено — Лидия Борисовна держала наготове паспорт, а ирландцы уже протягивали ей свои: Сережа в очередной раз с удовольствием взглянул на тисненую золотом арфу.

Охранник, не поздоровавшись в ответ, пододвинул стационарный телефон:

— Звоните.

Лидия Борисовна набрала короткий номер, который давно знала наизусть:

— Ольга Викторовна? Да, мы на проходной. Хорошо.

Она передала трубку охраннику. Тот с непроницаемым лицом выслушал указание пропустить — и вот номера паспортов занесены в журнал, четверо гуськом идут через рамку: Лидия Борисовна с поджатыми губами, невозмутимый Брайан, впервые за утро не улыбающаяся Мэри и Сережа, у которого ужасно разболелась голова.

— В сумке что у вас? Откройте, — подал голос второй охранник.

Сережа покорно показал полупустой рюкзак: тонкая папка, пенал, планшет, футляр с солнечными очками, бутылка воды. Брайана попросили открыть барсетку. Сережа перевел. Сержант дублинской полиции взглянул на охранников с вызовом и каким-то профессиональным любопытством, хотя выполнил их требование незамедлительно.

У обоих лифтов скопилась небольшая очередь. Лениво оглядываясь, Брайан пробормотал:

— Мэр Дублина и многие члены парламента ездят на работу и с работы на велосипедах без какой-либо охраны, а тут все строго, как на таможне.

— Русская традиция, — потирая ноющий висок, пояснил Сережа. — Власть напоминает о том, что она власть, демонстрируя соответствующие атрибуты. Кто будет уважать чиновника, к которому можно зайти с улицы просто так, парой слов перекинуться?

— Я бы уважала, — неожиданно подала голос Мэри.

Брайан улыбнулся одними глазами и взял жену за руку.

Ольга Викторовна Носова занимала кабинет на седьмом этаже, где вся обстановка дышала строгостью и превосходством, разве что несколько детских рисунков на стене оживляли интерьер. Сережа был здесь с ирландцами два дня назад, собеседование оказалось скучным, а значит, успешным. Но потом выяснилось, что ирландцы забыли подписать какие-то типовые заявления, и сейчас Ольга Викторовна диктовала Лидии Борисовне стандартный текст, под которым Брайан и Мэри должны расписаться.

–…министерство образования Омской области, — медленно повторила чиновница, равнодушно глядя на панораму города за окном.

— Министерство образования и науки или просто образования? — переспросила Лидия Борисовна.

Носова устало взглянула на нее:

— Образования, образования, — сказала она с легким раздражением. — Науки у нас нет.

Украдкой выпитый цитрамон понемногу действовал, Сережа сидел на стуле прямо, с любезным видом готового ко всему переводчика, но мысли его бродили далеко. Хорошо там, где нас нет. Они приезжают сюда, думал он, как раз оттуда, из волшебной страны зеленых холмов и яблочных туманов, жители изумрудного острова в оправе морей. У этой пары фамилия Бэннон, а до них были О’Ши — вот уж точно говорящая фамилия, пробы ставить негде. Малый народец. Все, до единого, невысокие, коренастые, уютные, осенью и зимой в кардиганах с деревянными пуговицами. А порой бывают семьи с западного побережья, там нет уже ничего, конец известного нам мира, там только океан, и можно сесть на лодку и отправиться на запад, и попасть в земли бессмертных, и остаться там навсегда. Эти западные ирландцы свободно говорят по-гэльски, странный язык, словно камыш шелестит, или какая-то лесная птица. Свиристели. В ирландских народных сказках феи крадут детей из колыбелей, и горе безутешной матери, у которой неблагие отняли родную кровь. Феи не вредят похищенным младенцам, они уносят их в холмы, за непроницаемую для простецов завесу и там растят и воспитывают, обращая в себе подобных. Учат резать руны по красному клену, собирать ночные цветы на тайных полянах, петь о древних племенах и славных битвах и не бояться ничего, кроме холодного железа — творения рук людских.

— Пусть они проставят дату, ниже подпись и имя разборчиво, — велела Ольга Викторовна. — Сергей, переведите.

Освободившись от наваждения, Сережа торопливо заговорил по-английски. Брайан и Мэри слушали, и зеленое море отражалось в их внимательных глазах под одноразовыми контактными линзами.

Наконец, все было улажено. На улице Лидия Борисовна обратилась к ирландцам:

— Ай визит ю ивнинг. Хэв э найс тайм, окей?

Бэнноны поулыбались в ответ, прощаясь с ней, затем устроились на заднем сидении, можно ехать. Коля вопросительно посмотрел на Сережу:

— Ну что, командуй, Серега, куда едем?

— Начнем с Крестовоздвиженского собора.

— Это где такой? — сдвинул брови водитель.

— Церковь на Тарской, знаете?

— А, ну так бы сразу и сказал. По Орджоникидзе поедем, на Герцена только в пробках стоять.

Миновав несколько перекрестков, свернули на тенистую улицу Рабиновича, справа и слева среди раскидистых деревьев виднелась вросшие в землю бревенчатые домики частного сектора.

— Как здесь мило, — заметила Мэри. — Пять минут назад мы были в центре города, а теперь словно на ферме.

— А почему тут не построят современное жилье? — поинтересовался Брайан.

— Ну видите ли, — стыдясь, отвечал Сережа. — Все эти дома — памятники архитектуры, охраняются законом.

— Окей, но почему они в таком плохом состоянии? Неужели ваш мэр не понимает, что с таким отношением к памятникам в центре города его никогда не переизберут?

— Думаю, понимает, — пожал плечами Сережа.

Слева частные дома сменились монументальным трехметровым забором из декоративного кирпича с коваными копьями и листьями. Дорога была в неважном состоянии, Коля ехал аккуратно и медленно, а забор все тянулся и тянулся, ирландцы наблюдали с интересом.

— Это церковная ограда, верно? — поинтересовалась Мэри.

— Н-нет, не совсем. Это… В общем, насколько я знаю, это церковная школа или семинария, а еще там, вроде бы, резиденция епископа, — он забыл, как будет «митрополит» по-английски.

Брайан молча покачал головой.

— О, повезло, — подал голос Коля. — Парковочку вот хорошую организовали.

На обочине дороги, неподалеку от массивных ворот из листовой стали с теми же коваными копьями, чернел свежим асфальтом пятачок на пять автомобилей со свежей белой разметкой. Никаких знаков, впрочем, поблизости не было. Четыре места из пяти пустовали, а подле ворот грелся на солнце вместительный черный ниссан. Рядом курил молодой человек в джинсах и рубашке поло. Темные очки, редкая бородка, длинные волосы собраны в хвост. Увидев, что Коля заезжает на парковку, он бросил окурок на землю, придавил его носком мокасина и решительно направился к тойоте.

— Але, дед, давай выезжай отсюда.

— Чего? — добродушно отозвался Коля, опуская стекло со своей стороны. — Почему?

— Это частная парковка, понял? Тут люди паркуются, — молодой человек как-то особенно выделил голосом слово «люди».

— Да тут и знака нет, — Коля не настаивал и не оправдывался, он даже двигатель не заглушил. — Я думал, это для всех.

— Ты глухой, что ли? Вали отсюда.

— Ладно-ладно, — пряча глаза, Коля начал разворачиваться.

— Что такое? — спросил Брайан.

— Оказалось, это частная парковка. Только для сотрудников… — Сережа помедлил, придумывая. — Сотрудников администрации школы.

— В таком случае тут должен быть специальный знак, — настаивал Брайан.

— Вот этот молодой джентльмен и объяснил нам, что знак похитили хулиганы. Детишки шалят.

Брайан посмотрел на Сережу так, что тому стало не по себе, и пробормотал что-то по-гэльски. Мэри укоризненно посмотрела на мужа.

Припарковались с другой стороны улицы. Следуя за Сережей, Бэнноны пересекли широкий церковный двор, поднялись по ступеням крыльца. Вход им преградила крошечная старушка со шваброй в руках.

— В храм Божий положено в платке, нельзя женщине с непокрытой головой.

Сережа перевел. Мэри с досадой всплеснула руками:

— В отеле оставила, как же я могла забыть?

— Иностранцы, что ли? — старушка сменила тон на чуть более дружелюбный. — Не с Америки, нет?

— Из Ирландии, — холодно ответил Сережа.

— А, ну это ничего тогда, это можно, — она указала на дряхлый полированный стул у двери. — Вот тут платочки есть, гостевые. Возьмите, только верните потом.

На спинке стула действительно было повязано пять или шесть платков, потемневших и лоснящихся. Мэри взглянула на них с ужасом.

— Ну если не хотите, то обождите тут немного, я сейчас вам помогу.

Старушка скрылась на какое-то время за тяжелыми двустворчатыми дверьми и вынесла несколько новых платков в аккуратных прозрачных пакетах:

— Это новые, не надеванные, выбирайте. И цена дешевая.

Мэри повязала серый с волнистым узором платок, и они вошли в храм, оставив довольную старушку натирать шваброй вытертый ковер в притворе. Здесь Сережа тихим голосом начал свою экскурсию, припоминая редкие английские слова церковной тематики, которые накануне специально отыскал в словарях.

— Это небольшое и немного тесное помещение между дверьми храма и основной частью называется притвор. В старину здесь должны были молиться грешники и оглашенные, то есть те, кто готовился принять Крещение. Эти две категории людей, таким образом, заметно отделялись от прочей паствы. Сейчас такое не практикуется. Поэтому в притворе размещают киоски, где можно приобрести свечи, иконы и прочие церковные предметы. Комната отделена от храма как такового, так что это не считается торговлей в храме.

Брайан и Мэри в замешательстве покрутили головами. Сережа проследил их взгляд, и до него дошло, что в здешнем притворе никакого киоска не было. Единственным украшением комнаты служила доска объявлений с расписанием служб и большим плакатом против абортов.

— Я хотела поставить свечу за здравие, — чуть виновато пояснила Мэри. — Мы так делали в восточном храме в Иерусалиме, хотелось бы и здесь. Но, видимо, свечи приносят свои.

Сережа молча развел руками и пригласил их пройти дальше, в среднюю часть церкви.

— Эта часть иногда называется нефом или кораблем, в память о Ноевом… — начал было Сережа и осекся на полуслове. — А вот и киоски со всем необходимым, прямо в нефе, смотрите.

Оба угла справа и слева от входа действительно занимали обширные витрины. Один киоск не работал, зато перед окошком правого образовалась очередь из трех прихожан. Один из них причитал, что в церковной лавке вечно нет сдачи.

Сережа продолжал экскурсию. Он рассказал, что такое царские врата, солея и клирос. Объяснил, по какому принципу расположены иконы на алтаре. Эта старинная церковь, несмотря ни на что, всегда поражала его воображение. В ней не чувствовалась фальшь новодела: по какой-то причине большевики пощадили ее в двадцатые. Бэнноны вежливо и внимательно слушали, изредка задавая вопросы или сообщая что-нибудь в дополнение его слов. Мэри проговорила с улыбкой:

— Русские любят иконы, в точности как итальянцы. В римских храмах тоже очень много икон. А у нас чаще ставят скульптуры.

Брайан покосился на современный радиатор:

— Представляю, как тут холодно, когда у вас минус тридцать на Рождество.

Сережа улыбался их комментариям и старался, как мог. Он поведал вдруг припомненную историю преподобного Александра Свирского, рассказал о почитании Николая Чудотворца, указал на тяжелый металлический оклад старинной иконы с изображением Архангела Михаила с копьем и щитом. Мэри упомянула визит в Кремль, и тогда Сережа переключился на канон предводителю Божьего Воинства, по легенде написанный самим Иваном Грозным. «Молю ти ся, страшный и грозный посланниче вышнего Царя, воевода: весело возриши на мя, окаянного, да не ужаснуся твоего зрака и весело с тобою путешествую» — он ради эстетики момента процитировал по-русски, затем, запинаясь, выдал экспромтом перевод на английский. Холодея, он произнес на современном английском: «Я молюсь тебе, внушающий страх и ужасный посланник верховного Царя, полководец: ты посмотришь на меня, грешника, с весельем, я не испугаюсь твоего взгляда, и я отправлюсь с тобой в веселое путешествие». Его опалило осознанием: как же странно, как же страшно звучат слова русской молитвы, написанные тираном пять веков назад, переложенные на практичный современный английский. Сколько жертв и казней, борьбы и боли, побед и поражений, упрямства и непреклонной веры тает, пропадает без следа под яркими лампами современного, рационального, циничного.

Мэри тактично промолчала, и Брайан спросил:

— Русские молитвы всегда такие пугающие?

— Нет, конечно, — поспешно ответил Сережа. — Время тогда было непростое. Наверное, в этом все дело.

— Здесь так тихо, — видя, как ему неловко, Мэри поспешила сменить тему. — Жаль, что негде посидеть.

— Да, здесь только стоять. Так или на коленях.

У иконы царственных страстотерпцев к ним подошел долговязый молодой священник.

— Прошу прощения, это же ирландцы, я правильно понимаю? — спросил он у Сережи.

— Да, а что?

— Если вам не трудно, спросите их, пожалуйста, не знают ли они такую группу, Мейл Морэ?

— Э, а что они исполняют?

— Просто это моя любимая группа, — замялся священник. — Дум метал, в основном. Гэлик дум метал, если быть точным. Группа из Дублина.

— Ох, не думаю, что они таким интересуются, — вздохнул Сережа, глядя, как Мэри ставит горящую свечу в кандило перед ликом Богородицы.

— Очень жаль… Ну, давайте я вас тогда хотя бы на колокольню проведу, полюбуетесь видом. Впервые в жизни живых ирландцев встречаю, офигеть. Переведите им, пожалуйста. Колокольня у нас высокая, а кресты еще выше. Так вот эти кресты — вы им обязательно расскажите — в старину устанавливали на купол без всякой страховки. Мужики просто залезали — и весь монтаж был на высоте, без веревки, без ничего. Потому что Господь хранит. Переведите, прошу вас. Пусть знают наших.

Стемнело. Усталые Бэнноны решили поужинать в ирландском пабе, расположенном в двух шагах от отеля, и пригласили Сережу. Любезная официантка, расторопная и веселая в предвкушении хороших чаевых, принесла три бокала Гиннесса, заказанные Брайаном. Полицейский взял один из них, в недоумении повертел в руке, понюхал, затем очень осторожно отпил.

— Ну что ж, — сказал он. — Это Гиннесс, настоящий. Только его зачем-то втрое развели водой, притом что он вдвое дороже, чем у нас в Дублине, и не на заводе, а в обычном пабе. Сережа, почему?

— Русская традиция, — в сотый раз за день отреагировал Сережа.

Невыносимо яркое золото крестов в его памяти до сих пор резало глаза.