Миры темных эпох

Дионисий Шервуд, 2023

Тери-Дион – молодой и неопытный юноша, рожденный в мире средневековья на далекой, затерянной планете. Он не знает о существовании других миров и цивилизаций, но его судьба готовит ему невероятные приключения и испытания.Судьба переносит Тери-Диона на другой край вселенной, где он встречает новые расы, открывает для себя удивительные знания и сталкивается с опасными врагами. С каждым новым испытанием, Тери-Дион становится мудрее, сильнее и опытнее, приобретая новые навыки и умения.Книга “Миры темных эпох” – это захватывающий роман о фантастических мирах, путешествиях во времени и пространстве, сражениях и интригах. Она объединяет в себе элементы фэнтези и научной фантастики, создавая уникальный и неповторимый мир, полный тайн и загадок.Эта книга придется по вкусу всем любителям приключений и фантастики. Она увлечет читателей своими непредсказуемыми сюжетными поворотами, яркими персонажами и невероятными событиями

Глава 2

Я подхватил стоящий в углу у кровати меч и прицепил его специальным кольцам на кирасу. И что ему не нравиться в новой форме? Очень удобная, практичная и создает непередаваемое чувство защищенности. Я быстро засеменил по крутой лестнице со старыми ступенями, стертыми сотнями пар сапог, туфелек и еще не известно какой обувью. Спустился и вылетел на улицу, вздохнув воздух проснувшегося большого города вмести с запахом пекущихся булок из расположившейся недалеко пекарни и мочи из ближайшей подворотни. Я уже давно привык к этим контрастам, и если обращал на что-то внимания, то исходя только из собственного настроения на данную минуту своей жизни.

Раздалось цоканье и из-за побитого угла дома появился Артос ведущий в поводу наших лошадей — моего красавца Арго серой масти, стройного и поджарого, с постоянно подрагивающими ноздрями, и своего Хруста, низкого, коротконогого, но невероятно мощного и выносливого, одним словом — копии своих хозяев.

Легко забравшись в седла, мы бок о бок поехали по узкой улице, где находился наш дом. Через квартал мы повернули направо на уже гораздо более широкую, вымощенную серым булыжником, улицу, и направились прямиком к портовой площади. Улицы были пока еще полупустые, но, судя по крикам и возне внутри домов, многие уже готовились двинуться в одном с нами направлении.

— И все-таки многое не понятно, — прервал я молчание.

— Если в голове засело, то полдела уже сделано, а там Бог поможет разобраться.

— И все-таки, странный этот путь жизни! Мне кажется, человеку невозможно соблюдать все эти правила и не отходить от них хоть на полшага.

— Это очень тяжело, но все же возможно. По пути смерти конечно идти легче и даже покажется, что веселее, но это именно путь к погибели и смерти окончательной.

— Ты можешь мне про него рассказать? Прости, я не успел все прочитать.

Артос пару раз провел ладонью по бороде, опустив взгляд и словно читая бегущие перед ним строчки невидимой для меня книги, начал говорить, так, будто каждым предложением заколачивал гвоздь:

— Путь смерти таков: он лукав и преисполнен проклятия. Здесь убийства, прелюбодеяния, похоти, разврат, воровство, идолослужение, колдовство, чародейство, разбои, лжесвидетельства, лицемерие, двойственность, коварство, надменность, подлость, самодовольство, жадность, сквернословие, зависть, дерзость, высокомерие, хвастовство, отсутствие страха Божия, — тут он сделал паузу, приподнял голову и продолжил уже не так жестко, — по этому пути идут гонители людей благих, ненавистники истины, любители лжи, не ведающие воздаяния праведности, не прилепляющиеся ни к благу, ни к праведному суду, бодрствующие не ради добра, но ради зла. Далекие от кротости и терпения, они любят суету, гоняются за материальным воздаянием, не сострадают нищему, не трудятся за утружденного и не ведают Создателя своего. По этому пути идут детоубийцы, растлители творения Божьего, отворачивающиеся от нуждающегося, притеснители угнетенного, защитники богатых и беззаконные судьи бедных, они суть закоренелые грешники. Берегитесь всех таковых!

Пока он пересказывал мне это, я вдруг представил себя как носителя всех этих человеческих пороков и содрогнулся от омерзения. Нет-нет, я не такой! И как можно таким отвратительным существам жить на этом прекрасном белом свете?! Разве я убивал? Нет. Воровал? Нет. Колдовал когда-нибудь? Нет конечно! Хотя, ходили мы к гадалке какой-то смеха ради, но это точно не считается. Сквернословил? А у какого мужчины не вылетит крепкое словцо время от времени, да при определенных обстоятельствах? Я не исключение, я же мужчина. А жадничал? Ну, может чуть-чуть, совсем незаметно даже для себя. Завидовал? Вот уж точно нет! Кому завидовать?! Я лучший в академии из всех выпускников, уж если и завидовать кому-то, то мне.

Гордо выпрямившись в седле и воткнув свободную от поводьев руку в бок, я посматривал свысока на серые стены домов с распахнутыми ставнями и шляпы прохожих семенивших по давно не умытым дождиком мостовой.

— Артос, что это за страх такой, Божий? — спросил я слегка спустившись с воображаемого пьедестала.

— Это единственный страх который должен сопутствовать жизни человека, — проговорил он, посматривая по сторонам, словно воин на сторожевой башне, — это сознательная боязнь нарушить заповеди Божии.

— Заповеди?

— Да. Про некоторые и самые главные ты уже прочитал.

— А что такое молитва?

— Однажды мне ответили на такой вопрос словами одного святого человека, — Артос вознес глаза вверх, будто вычитывая слова на чистом от облаков голубом небе, и очень тихо произнес, — молитва — это ума и сердца к Богу возношение, на славословие и благодарение Богу, и испрашивание у Него потребных благ, душевных и телесных.

— А ты молитвы знаешь?

— Конечно, — хмыкнул Артос разглаживая сверху вниз усы и бороду, — могу одну и тебе рассказать, но только по большому секрету.

Он поманил меня пальцем и мне пришлось сильно склониться к нему сидя в седле и подставить ухо. Он шептал мне тихо и таинственно, требуя полного напряжения моего слуха, произнеся незнакомое мне слово"аминь", он как бы невзначай плавно поднес щепотку собранную из пальцев ко лбу, потом опустил руку почти к поясу, поднял щепотку к правому плечу и затем к левому. Он покрутил головой, явно проверяя не подслушал ли кто нас и не усмотрел ли его жеста.

— Это что-то вроде магии? — удивленно спросил я, вспоминая о запрете в старом свитке на колдовство и волшбу.

— Нет. Ничего общего с этим нечестивым занятием. Только учти — то, что я тебе рассказал, сейчас, последний десяток лет в империи негласно преследуется.

Тут я сам в страхе стал вращать головой по сторонам, стараясь заглянуть даже себе за спину, ссутулился и пожалел, что у меня нет шляпы с широкими полями, или хорошего капюшона, что скрывает половину лица от посторонних взглядов.

— Это запрещено Имперскими законами? — спросил я шепотом и голос мой чуть дрогнул как плохо настроенная струна.

— Ну, не то чтоб явно запрещено, но почему-то все исповедующие прилюдно истинную веру просто неожиданно пропадают, а куда и как — никому из простых смертных не известно, — так же осторожным шепотом промолвил Артос, — так что Дион будь осторожен, и молитву твори тихо и при закрытых дверях.

Кровь прилила к голове, руки стало мелко потряхивать, а седло страшно заскрипело от моего ерзания. Стремительно и хаотично побежали мысли о моей жизни, отце и матери. В голове сама собой из множества мелкий и, казалось бы, незначительных деталей сложилась на краткое мгновение четкая картина о трагедии моей семьи, гибели родителей и моей судьбе. Казалось, еще чуть-чуть и я все пойму четко и ясно, но тут же картина рассыпалась словно разбитое зеркальце.

— Дион, приехали! — горным обвалом прогрохотало у меня в ушах.

Я очнулся тяжело дыша, пальцы мои свело на передней луке седла, будто они вросли в медную окантовку. Я тряхнул головой чтоб разогнать туман в глазах, спрыгнул с коня совершенно не видя земли и болезненный удар пятками о камни мостовой все же привел меня в чувства.

— Дион, ты сам не свой. Ну-ну, успокойся, все будет хорошо, — уже стоящий на земле Артос придержал моего коня за повод.

Я огляделся — мы находились у трактира, стоящего в двух шагах от Портовой площади, наших коней подхватил трактирный служка, мальчишка лет четырнадцати с взлохмаченными светло-русыми волосами и помятым от недосыпа лицом к которому прилипло несколько соломинок. Он отвел жеребцов куда-то за угол ворча себе под нос о несправедливости и людской жадности.

— Не беспокойся, о них позаботятся, — проговорил Артос, — пойдем, посмотрим что на площади происходит. Кто этих гостей заморских знает — может уже прибывают, а может до вечера стоять в ожидании придется.

Площадь открылась перед нами во всю ширь внезапно, словно ловкая хозяйка одним ловким движением застелила огромный стол свежей скатертью. Здесь была когда-то обычная, хоть и очень большая, торговая пристань. Потом, когда государство стало богатым и мощным, пристань и торговые склады были перенесены дальше на восток от города, а здесь сделали один из символов мощи Империи. Землю застелили дорогими видами гранита, четыре широченных пирса, выложенные белым нешлифованным мрамором, врезались на триста шагов в морскую гладь Тихого моря. Каждый пирс украшен высоченным маяком с круглой сигнальной площадкой на самой вершине.

Выбеленные фасады домов, выходящих на площадь, были выполнены в великолепном, полном строгого шика, стиле — трехэтажные, с высокими двускатными крышами красной меди, и округлыми окнами с цветными витражами. Одинаковые по размеру и форме лепные балконы поддерживали снизу реалистично выполненные животные и мифические древние гиганты.

Площадь колоссально огромна! Однажды здесь проводился парад в честь свадебного союза ныне здравствующего, но уже постаревшего императора Витольда V со старшей дочерью гранда Сига, Доротеей. Это был первый брак нашего Императора из четырех, последующие были гораздо менее торжественны и помпезны. На том параде приняло участие тридцать тысяч воинов со всех концов империи, почти половина всех войск, и все спокойно уместились на площади, оставив еще много свободного места.

Напротив пирсов, возвышались угловыми квадратными башнями две цитадели, даже если враг прорвется через высоченные, двадцатиметровые, городские каменные стены, то внутри этих укреплений, высота стен которых даже немного превышала городские, можно было сидеть в осаде до скончания веков. Это казармы имперской гвардии — справа кавалерийской, слева морской. Стать гвардейцем — значит обеспечить себе карьеру с хорошим и постоянным продвижением по службе, что мне и пророчат по окончании Академии все мои преподаватели.

— Никак прибывают! — воскликнул Артос и ткнул пальцем в сторону маяков.

И действительно, с сигнальной площадки правого маяка, столбом повалил густой белый дым, которым подают сигнал о прибытии кораблей. Тут же, с противоположной от нас стороны, глухо стукнул маршевый барабан, затем второй, третий. Донесся приглушенный расстоянием и каменными стенами звук команды, и через мгновение грохнул мощный звук строевого шага множества сапог, одновременно впечатывающихся в камни мостовой.

— Вперед! Если не ошибаюсь, твои строятся недалеко от южной башни, — сказал Артос и потащил меня за локоть в сторону гвардейских казарм.

Мы почти бегом направились на место сбора, собирая по пути выныривающих из-за углов домов моих однокурсников и сопровождавших их оруженосцев, весело и чуть возбуждено приветствуя друг друга. Веселой гурьбой, мы наконец добрались до южной башни кавалерийской гвардии и попытались хоть немного создать видимость строя. Строгие взгляды наших командиров привели нас в чувства и сильно поубавили разгильдяйский настрой. Еще через мгновение мы выстроили правильную коробку из ровных рядов и шеренг, подавая пример более юным курсантам академии. В это время на площадь начали выходить колонны регулярной армии и сводные отряды ополчения. Красиво чеканя шаг, они ровными квадратами десять на десять человек, направлялись к своим местам, и каждый такой квадрат становился через равные промежутки до других таких же квадратов. Каждый воин независимо от подразделения, не важно, будь он копейщик, мечник, щитоносец или спешенный кавалерист, были одеты в одинаковые, как у меня и моих товарищей, кирасы, лишь только шлемы отличались друг от друга цветом плюмажей. Площадь быстро и ритмично заполнялась прибывающими войсками.

— Они тут всю армию собрали что ли? — слышались тихие разговоры в наших рядах.

— И когда столько доспехов успели понаделать?

— Так южане помогли. Привезли к нам какие-то пресса, и их заморские мастера чеканят доспехи день и ночь, что твои медные монеты.

— Точно. Это те новые цеха на восточной окраине. Ох, и дым там стоит!

— Да-да. Там еще заборы соорудили с башнями для часовых и три кольца охраны выставили. Полная секретность говорят.

Тут мы увидели дымок со второго маяка. Он давал сигнал, что прибывающие корабли совсем близко и вот-вот подойдут к пирсу. Мы все вытягивали шеи, но только самые рослые из нас говорили, что уже наблюдают кончики мачт, но парусов на них нет.

Внезапно позади нас раздался резкий хлопок. Мы украдкой обернулись и увидели распахнувшиеся ворота гвардейских казарм и выходящих из них стройные ряды пышно снаряженных воинов. Красные, цвета заходящего солнца, плюмажи и плащи у кавалерии и светло-синие у морских гвардейцев, красиво колыхались под слабым дыханием ветерка. Их роскошные латы с крупными гербами империи посверкивали на ярких солнечных лучах так сильно, будто на груди у каждого из этих воинов горел яркий факел. Встав флангами шеренг по обе стороны от широченного проезда между казарм, гвардейцы замерли и громко и четко запели первые строки гимна. Его, по ритму больше похожего на военный марш, по очереди подхватили квадраты остального войска и вскоре вся площадь, и военные, и простые жители столицы, громоподобно пели во славу Империи.

Я и мои товарищи по академии старались переорать всех остальных. Нас с головой охватил небывалый и дикий восторг. Тряслись и вибрировали от возбуждения все клеточки тела."Да — мы сильнее всех! Да — мы победители! Не важно, кого и чего, но всегда победители! Мы выше всех, мы лучше всех, все мы — имперцы!". А когда на площадь выкатила золоченая карета императора и он сам вышел из нее, отстранив рукой всех бросившихся помогать ему вельмож, площадь просто взорвалась высшей нотой восторга. Император поднял вверх правую руку и медленно провел ею приветствуя нас, при этом край рукава его котты¹ спустился вниз, обнажив крепкую мускулистую руку воина. Поверх котты надето сюрко² с гербами империи и присоединенных к нему королевств за все века. На царственном боку висел очень хорошей стали меч — настоящий, боевой, а не игрушечный вызолоченный парадный, как у многих вельмож, круживших вокруг императора. Да! Он наш император, такой же воин как и мы, и все сейчас готовы умереть за него, попроси он об этом.

И тут мы их увидели. Корабли проявились словно из ниоткуда — так тихо и неожиданно вошли в гавань эти громадины. Место у одного пирса, где могло встать четыре довольно крупных наших военных корабля, занял всего один корабль южан. Второй подошел медленно к соседнему пирсу и замер, словно огромное морское чудовище, матово поблескивая отполированной чернотой древесины. Площадь умолкла, раздавались только тихие восклицания со смесью восхищения и ужаса перед этой мощью. Мы стали шепотом гадать, сколько воинов может поместиться на каждом судне. Самые смелые предполагали, что не менее восьми сотен пехотинцев в полном обмундировании, или три сотни тяжелых всадников. На каждом корабле стояло по одинокой высоченной мачте — голой и черной, больше напоминавших железный лом, воткнутый в землю. Парусов действительно не видно — то ли они были так искусно убраны, то ли эти корабли ходили по морю неизвестным нам способом. Корабелы южан изготовили эти громадные посудины очень лаконичными — ни одного украшения на носу или корме, столь обычных для наших военных и торговых кораблей. Палуба тоже была чистая, на ней не было ничего похожего на штурвал или румпель, но самое удивительное заключалось в том, что на обоих кораблях не видно было ни единого человека.

Народ на площади, включая вельможных людей, замер в ожидании. Пауза несколько затянулась, но никто не шевелился, застыв в напряжении.

Все случилось в мгновение ока — по бортам кораблей с сильным стуком откинулись вниз ставни, обнажив квадратные окна из которых тут же высунулись длинные металлические стержни увенчанные блестящими шарами величиной с бычью голову. На устремленные вверх мачты из чистого безоблачного неба сошли два молниевидных столба, а из торчащих по бортам металлических шаров в тоже мгновение в толпу метнулись толстые ветвистые молнии. Меня резко перегнуло пополам в жесточайшем спазме, словно в живот воткнули охотничье копье, в глазах помутнело и сознание провалилось в темноту.

Очнулся я так же резко как и потерялся во мраке. Пошевелив запрокинутой назад головой, я приоткрыл глаза — прямо передо мной оказалась подкованная подошва офицерского сапога. Все тело ныло, голова гудела, словно набатный колокол. В нос тошнотворно ударило паленым мясом. Я осторожно пошевелился — вроде все цело, руки-ноги слушаются, но как-то вяло, словно набитые соломой. Перевернувшись на живот, я попытался встать на четвереньки и тут же услышал топот бегущих ко мне людей. От сильного удара ногой в бок мои руки расползлись и я упал на грудь, стукнувшись лбом о твердый камень. Некто сильный завел мои руки за спину и связал их толстой веревкой, больно впившейся в кожу. Меня подхватили и резко поставили на ноги, из рассеченного лба неожиданно обильно хлынула кровь и залила правый глаз. Я несколько раз мотнул головой, но этим глазом лучше видеть не стал.

Стоявшие рядом люди переговаривались на каком-то непонятном наречии и, видимо что-то решив, толкнули меня в спину и повели в направлении кораблей. Я оглянулся и ледяной ужас медленно вполз мне под кожу десятками ядовитых змей — вся площадь была завалена обгорелыми трупами, некоторые тела были без следов ожогов, но лежали в невероятно скрученных позах, словно люди умирали в невыносимой агонии. У солдат их новые панцири схлопнулись между собой, вогнулись вовнутрь, раздавив грудную клетку. Когда-то красивейший, постоянно чистый камень площади теперь был покрыт копотью и бурыми лужами крови.

Меня, бесцеремонно подталкивая, подвели к пирсу где стояли несколько человек в подпоясанных широкими ремнями черных длинных халатах. Накинутые на голову бесформенные капюшоны скрывали лица иноземцев. Среди царящих вокруг смерти и ужаса, они, не замечая ничего невероятного или страшного вокруг, деловито переговаривались между собой. Люди в плащах одновременно повернулись и с любопытством принялись разглядывать меня с ног до головы. Оказалось, капюшоны скрывали не морды зверей, как мне почудилось в воображении, а обычные человеческие лица. Они подошли ко мне и, оживленно переговариваясь, начали ходить вокруг меня, время от времени прицокивая языками. Самый старший из них по возрасту, морщинистый и безволосый, что-то приказал стоящим позади меня воинам и ткнул мне в грудь высохшим старческим пальцем. Воины подошли, парой быстрых движений сняли с меня панцирь и показали нагрудник людям в черном. Один из них провел ладонью по внутренней стороне железа, посмотрел на меня и бросил короткую фразу остальным.

— Как догадался снять их? — спросил он меня жестким голосом.

— А вот так вот! — я только пожал плечами и напустил равнодушие на лицо, — Только идиот не догадается, что эти пластины созданы вовсе не для защиты, а для тайного умысла!

— Я смотрю идиотов полная площадь собралась! — долетела до моего слуха шутка кого-то из странных людей окружавших меня, остальные громко и весело зашлись смехом.

Страх душил меня и ужас перекатывался по венам, но только все это пересилило упрямое желание не показывать этим поганцам творившееся у меня в душе. Люди в халатах стали оживлено переговариваться между собой плавно жестикулируя руками. Они снова расхохотались и ко мне обратился тот же человек.

— Раз ты умудрился выжить, то послужишь зверьком для опытов, во славу империи, конечно, — сказал он не скрывая сарказма, чем вызвал новую волну хохота у своих товарищей, и похлопал меня по плечу, — наш добрый Люциус вычитал недавно новое заклятье, вот его мы на тебе и испытаем. Ты ведь не возражаешь?

Я плюнул ему под ноги и, как мне показалось, гордо вскинул голову вверх. Но на мой плевок и горделиво задранный нос внимания никто не обратил. Надо было плюнуть в чью-нибудь колдовскую рожу, но я побоялся промахнуться и стать еще более смешным.

Тем временем ко мне подошел этот самый Люциус, лицо которого мне совершенно не удалось разглядеть из-за его надвинутого капюшона и заливавшей мои глаза крови из рассеченного лба. Он походил вокруг меня, словно приценивался к жеребцу на рынке и отошел к солдатам. Солдаты засуетились, четверо бросились бегом к кораблю, а остальные стали пиками растаскивать трупы к пирсу и спихивать их в море.

Вскоре был расчищен квадрат шагов на двадцать во все стороны. Меня толкнули на эту площадку и поставили в ее центре, а напротив водрузили огромный, высотой в половину человеческого роста, деревянный сундук черного блестящего дерева с широкими медными полосами. В руках Люциус держал белый посох с круглым золотым навершием. Колдун стал ходить вокруг меня, словно что-то изображая кончиком посоха на плитах площади. Минут через пять колдовского действа, он отошел от меня на десяток шагов и стал произносить нечто похожее на заклинание сначала шепотом, но постепенно повышая тон голоса. Еще двое в капюшонах медленно и с благоговением открыли крышку сундука и опустили вниз его переднюю панель. В распахнутом сундуке оказался серебристый куб с до блеска отшлифованными поверхностями. Один из подошедших к ящику, снял с откинутой крышки нечто похожее на выкрашенную в черное дощечку, потыкал в нее пальцами и приложил её к дальней от меня грани серебристого куба.

Люциус перешел на пронзительный тонкий крик и вокруг меня стали происходить странные вещи — на граните проявились мертвенно светящиеся грязно-зеленым то ли рисунки, то ли письмена. Куб засветился изнутри и его грани ожили, превращаясь из прямых линий в волнообразные. Перед глазами поплыло, воздух потемнел и покрылся зыбкой рябью и прямо передо мной принял вид воронки — сначала просто черной, дымчатой, а потом эта чернота стала самым настоящим мраком и самой непроницаемой темнотой без искорки света. Меня порезало тончайшими острыми лезвиями на мелкие кусочки размером с песчинку и отдельно, по каждой этой песчиночке, стало затягивать в пропасть воронки. Боли не было, но меня объял такой ужас, что лучше бы пытали каленым железом и строгали ребра, чем переживать подобное. Скручивало и выкручивало где-то внутри, словно мелко накрошили не мое тело, а самую душу. Меня понесло по некой трубе, как мне показалось из-за происходящего кошмара, состоящей из плотно сплетенных тел, но не людей или животных, а бесформенных сущностей исторгавших из себя ненависть, вражду и исполинскую злобу. Полная беспомощность породила накрывшие меня целиком волны острого отчаяния. Что я мог поделать? Я щепка между глубиной бушующего океана и бесконечной темнотой разверзшихся небес!

— Помощи прошу! — то ли завопил я сам, то ли это кричала моя отделившаяся от тела мысль, отбросив всякую гордость, — Помоги мне!

Я даже не понимал куда и к кому возопил о помощи. В памяти стали всплывать слова, что шептал мне Артос, называя это молитвой. Как же там? Ну же, вспоминай! Я словно орал сам на себя в попытке вернуть расплескавшееся по всей темной вселенной сознание. И полились слова, сначала медленно, словно преодолевая плотную преграду, а потом все быстрее и увереннее:

— Отче наш, сущий на небе, да святится имя твоё… да придет царствие твоё… да будет воля Твоя и на земле, как на небе! Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долг наш, как и мы прощаем должникам нашим и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого! Ибо Твоя есть сила и слава во веки!

Я стал повторять эти слова непрерывно. Вокруг меня стало светлеть, тихонечко, но неумолимо и явственно, темные пятна стали отрываться от прозрачных стен тоннеля, по которому я мчался, и их места заменял свет. Вскоре не осталось ни единого темного следа и я уже выкрикивал слова молитвы с радостной надеждой, а не со страхом и ужасом.

— Куда бы теперь меня не вынесло — это будет хорошо и правильно, — думал я с надеждой, — это будет по доброй воле!

Сознание мое потерялось в лабиринте света и полета я больше не чувствовал, все пропало вокруг меня, время и место перестали существовать. Бушующее море света, словно подчиняясь руке своего владыки, стало успокаиваться. Утихомиривались водовороты вокруг и меня стремительно, но мягко подхватило течение светлой и мощной энергии.

Примечания

1

Котта — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Вырез горловины обычно небольшой, часто скреплялся какой-либо застёжкой.

2

Сюркó — начиная с XII века длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов.