Сердце на двоих

Диана Соул, 2021

«Сердце на двоих» – фантастический роман Дианы Соул, жанр романтическое фэнтези, приключенческое фэнтези. Эмма должна была умереть еще в детстве. Но древняя магия сильна, а женщина, нашедшая у дороги умирающую девочку, сумела отмолить ей жизнь, сделав своей дархме – душевной дочерью. С тех пор прошло много лет, Эмма выросла, стала красавицей, на которую заглядываются женихи, но ее сердце сухо: ведь если девушка полюбит – оно остановится навсегда. Ричарда растили правителем. Жесткий, уверенный, расчетливый, не имеющий изъянов и души – так говорят о нем все и боятся, что его гнев прольется на их головы. И лишь избранные знают, что у будущего короля есть тайна – в его груди бьется чужое сердце, которое может замереть в любой момент.

© Соул Диана

© ИДДК

* * *

Глава 1

Наша кибитка стояла перед городскими воротами, заняв свою очередь в хвосте из десятка дорожных повозок и телег.

Вход в Гольфрад открывался лишь с рассветом, а сейчас всем жаждущим попасть за ворота оставалось только ждать.

— Эмма! — прокаркал за спиной хриплый голос. — Иди сюда, дрянная девчонка.

Я улыбнулась. Агве сколько угодно могла звать меня дрянной, плохой, глупой, но я-то знала, что она это все не со зла. Любовь моей душевной матери проявлялась странно, но была надежна, как рассвет поутру. Сердце не обмануть.

Я прижала руку к груди, прислушалась — бьется…

— Иду, матушка, — откликнулась я, отворяя дверцу и закутываясь в теплую шаль. Ночная прохлада еще не ушла окончательно, а болеть мне никак нельзя.

Спрыгнув наземь, я едва не запуталась в цветастых юбках, которые тотчас отдались звоном нашитых на них побрякушек. Я бы с удовольствием сменила этот наряд на более удобный, например мальчишеские штаны, но Агве настаивала, что мне пора искать мужчину и покровителя, а значит, и одеваться нужно соответствующе.

— Ну, что так долго? — заворчала на меня женщина, слезая с козел, сегодня она командовала лошадьми. — Где моя махорка?

Нехотя я подала матушке уже заранее набитую табаком трубку и огниво. Покачала головой.

— Лекарь запретил тебе курить.

— Я сама себе лекарь, — отмахнулась Агве, чиркая огнивом и затягиваясь. — Тоже мне, развелось коновалов. Сама лучше всех все знаю…

Спорить с ней было сложно.

Агве и вправду много знала в свои-то годы. Хотя числа она никогда не называла, скрывая это даже от меня.

Я могла лишь подозревать, что ей далеко за восемьдесят. От былой черноты волос у Агве не осталось ни следа, сеть морщин покрывала не только лицо, но и руки. Спина все ниже клонилась к земле, а ноги чаще подводили.

И все равно старушка упрямо лезла на козлы своей кибитки, напрочь запрещая мне брать ее очередь вести наш «домик» вперед.

На ней всегда красовались самые вырвиглазные цветастые шали и яркие наряды с золотистыми побрякушками. Украшения весили немало, но, как говорила Агве, они хранили самое важное — память о ее предках, друзьях и былых временах.

«Ничего ты не понимаешь, Эмма, — противилась она в моменты, когда я уговаривала снять с себя лишний груз. — Вот эта монетка досталась мне за первый танец, когда я вот такой, едва отцу до пояса, но уже танцевала босиком на стеклах. Вот эта хрустальная бусина от моей матери, а та от прабабки — они научили меня всему. Кое-что тебе, кстати, еще рано знать, вот выйдешь замуж…»

Когда Агве рассказывала о своих предках, я замирала и слушала, а ее истории всегда заканчивались одинаково:

«Если бы не эти монеты, тебя бы со мной не было, Эмма».

На этом Агве затихала, вытряхивая из трубки остатки табака, набивала новый и вновь закуривала, погружаясь в клубы сизого дыма.

— Что замерла, лентяйка! — выдернула меня из мыслей старушка. — Неси ведра, нужно напоить лошадей до того, как въедем в город. Нам еще работать весь день, а тебе жениха искать. И не отводи глаза! Хватит упрямиться! Вот помру я, и что ты делать одна будешь?

— Поеду одна дальше. Вы ведь знаете. Мне нельзя…

Я замерла, опустив взор на собственную грудь. Агве и сама знала, что нельзя мне любить. Нельзя, чтобы сердце заходилось от страсти, а мысли путались от бурного тока крови. Нельзя терять разум, нельзя поддаваться страстям…

— Тебе не нужно любить покровителя, — ответила душевная мать. — Главное, чтобы покровитель любил тебя… Запомни это. Сейчас я твой покровитель, и только моя любовь тебя держит на этом свете. Но когда я умру, ты должна найти мне замену. Чем быстрее, тем лучше… И вообще, ты почему еще здесь? Где ведра, я тебя спрашиваю? Где вода?!

От смены ее тона я буквально подпрыгнула в воздухе и побежала исполнять приказанное. Когда Агве свирепствовала, с ней лучше было не шутить.

Пока возилась с животными, встало солнце. Шум открывающихся ворот всполошил всю неспешно ожидающую входа в город очередь.

Агве поторопила меня забираться в кибитку, сама же вновь полезла на козлы.

Всего за десяток монет стражники пропустили нас внутрь.

Путь наш лежал к городскому рынку, где сегодня проходила выходная ярмарка. Мы с Агве планировали задержаться в столице на два дня: подзаработать, а после продолжать путь дальше — до следующего города.

Мы расположились на окраине ярмарки — здесь было достаточно места для того, чтобы я могла петь и танцевать, привлекая народ, а Агве гадать желающим в своем небольшом шатре.

День обещал стать прибыльным, уже к полудню вокруг меня собралось немало людей, бросающих звонкие монетки в расстеленную на земле шаль. Я была довольна, ведь тайно надеялась на вырученные деньги купить Агве новую обувь к зиме. Ее старые башмаки совсем прохудились.

Но пока я только танцевала, кружилась под отбиваемый мною же ритм бубна и прикрывала глаза, когда яркое солнце озаряло лицо.

Я жила в этом движении, ощущала себя самой энергией, задорной, бойкой, уверенной. И мои босые ноги касались брусчатки, но совершенно не чувствовали ее, будто я парила над землей.

Внезапный топот копыт ворвался шумом в мой ритм, толпа вокруг загалдела. Я открыла глаза и остановилась.

Юбки всколыхнулись последний раз и опали… даже звон нашивок показался приглушенным.

Передо мной в окружении охраны высился всадник. Полный, похожий на борова мужчина лет сорока, а может, пятидесяти. Из-за его грузного тела и оплывших щек определить возраст точнее было невозможно. Казалось, из-за его веса под ним вот-вот проломится спина коня.

— Что здесь происходит? — гаркнул он, буквально лапая меня липким взглядом. — Кто пустил в столицу попрошаек?

Я невольно отступила на шаг назад.

К таким, как я и Агве, всегда относились предвзято.

А точнее, именно к Агве… ее кочевой народ не любили, считалось, что все они воры и шарлатаны.

Я же… светловолосая, высокая, совершенно не похожая на свою духовную мать, привлекала внимание своей экзотичностью на ее фоне. В детстве немало раз слышала, что Агве меня украла у настоящих родителей. Ведь не может такая светловолосая милая девчонка быть у такой, как она…

Но объяснять всем и рассказывать правду я даже не пыталась.

Не поймут и не поверят.

Я вновь невольно прижала руку к сердцу: несмотря на мой испуг, оно билось ровно…

Один удар, второй… третий.

— Что тут происходит? — из шатра на шум выглянула мать, борзо вскидывая взгляд на толстяка. — Вы мне всех клиентов тут распугали! Кто такой? Зачем пришел?

— Кому дерзишь, старуха?! — взбеленился он. — Я начальник городской стражи. По какому праву вы проехали в город? Приказом короля таким, как вы, запрещено находиться здесь!

— А что не так с такими, как я? — Агве смело сделала шаг вперед, тем самым пряча меня за свою спину. — Я ничего дурного не совершала, моя дочь тоже.

Липкий взгляд мужика вновь коснулся меня, и я поежилась.

Как бы ни старалась спрятать меня низенькая Агве, я все равно оставалась выше ее ростом.

— Денег хочешь — так и скажи, — с вызовом продолжала старушка. — Или хочешь, погадаю. Всю правду скажу. Что было, что будет, как смерть за тобой придет.

Мои пальцы похолодели, я невольно дернула мать за плечо, пытаясь остановить. Что такое она говорит? Неужели в тюрьму захотела?

За такие слова мы точно могли оказаться за решеткой.

Свинячьи глазки начальника стражи сузились, а щеки побагровели.

Он медленно втянул ноздрями воздух, а после усмехнулся.

— Денег не хочу, — выдал он, на удивление ловко слезая с лошади. — Договоримся на кое-что другое.

Он приказал своей охране стоять на месте и сам первым скользнул в шатер. Агве прошла за ним, я двинулась следом.

Внутри, как и всегда, царил полумрак. В этот полуденный час старушка даже не зажигала свечей, хватало тех крохотных лучиков солнца, которые пробивались через ткань навеса.

И еще тут всегда было холодно, сегодня в особенности. Я зябко обхватила себя руками за плечи, не ожидая от разговора с этим человеком ничего хорошего.

— Я согласен отпустить вас, — без предисловий начал мужчина. — Но взамен она пойдет со мной. Одна ночь.

— Нет, — уверенно и спокойно ответила Агве. — Эмма предназначена не тебе.

Боров скривился.

— Не неси чушь, кочевница. Набиваешь цену — так и скажи. Но я сегодня добрый, даже денег дам.

Мои глаза округлились.

Я была не маленькой, чтобы понять, чего именно возжелал этот противный. И от одной мысли, что я и он можем остаться наедине, как женщина с мужчиной, меня начинало подташнивать.

Даже ком к горлу подкатил.

Я замотала головой, показывая Агве, что не хочу.

Но мать и без этого не собиралась меня отдавать.

— Я же сказала, — все так же ровно продолжила она, обходя борова по кругу и подходя к своему столу, где были разложены ее карты. — Эмма предназначена не тебе.

— Тупая старуха. Я ведь не торговаться зашел. Возьму силой, значит.

Он резко развернулся, оказываясь ко мне лицом к лицу, и схватил за локоть.

Я уперлась ногами и попыталась отбиться второй рукой: вцепилась ею в лицо мужчины. Глубокие царапины прочертили его лоснящиеся щеки.

— Стража! — заорал боров, не в силах справиться со мной самостоятельно. — Арестовать этих двоих: воровки и государственные преступницы! За решетку!

— Агве! Беги! — закричала я, понимая, что против отряда мужчин мы бессильны.

Но старушка стояла на месте.

Лишь подняла одну из карт со стола и перевернула рубашкой вниз — «Верховная смерть».

— От руки короля твоего гибель к тебе придет, стражник. Помяни мое слово.

Ричард

— Отличный выстрел, ваше высочество, — лебезящий голос одного из егерей раздражал, — прямо в цель.

Ко мне подтащили убитого вепря — стрела попала прямо в глаз.

Не моя стрела!

Я видел это по оперению. Мои стрелы были особыми, а эта принадлежала кому-то еще.

— Ненавижу, когда мне лгут. — Я спрыгнул с лошади и подошел к убитому животному ближе.

Так и есть: мне лгали.

Моя стрела вошла вепрю прямо в сердце до середины древка и, возможно, даже послужила причиной смерти, но лгунов я не любил.

Выдернув чужую стрелу из глаза, я подошел к егерю и, протянув ее, спросил:

— Это чье?

— Ваше, ваше высочество, — голос его задрожал.

— Не лги, — пока еще спокойно произнес я, но гнев уже рвался с цепей. — Чья стрела? Кто приказал?

Я осмотрелся по сторонам в поисках второго стрелка.

На эту охоту я планировал отправиться один, взяв с собой лишь собак, но мне навязали попутчиков — нескольких егерей и следопытов. Отец настоял, ради безопасности.

— Король? — прищуриваясь, спросил я.

И егерь судорожно закивал.

— Он переживал за вас. Вепрь — опасное животное, а вы единственный наследник…

Я отмахнулся от его дальнейших слов, будто от навозных мух.

— Десять плетей за вранье, — процедил я другому егерю, разворачиваясь и направляясь к своему коню. — Исполнять немедленно!

Настроение было испорчено, охота, несмотря на добычу, не задалась.

Вскочив на коня, я погнал обратно к замку. Где-то за моей спиной раздавались удары плетей и вскрики, но они пронеслись мимо меня, пока не затихли.

Я должен был поговорить с отцом. Сколько можно меня опекать?

Единственный наследник не значит — хрупкий.

Будто в противовес моим мыслям с левой стороны под ребрами больно кольнуло, а следом и полоснуло ножом.

Я прикусил губы и вздернул узду, тормозя коня.

Перед глазами потемнело.

Это все от гнева! Вышел из себя! Разозлился!

Через минуту, когда глубокое дыхание и свежий воздух привели голову в порядок, отпустило и сердце.

Я принялся осматриваться по сторонам, не было ли свидетелей у столь позорного проявления моей слабости?

К счастью, повезло. Не считая пары птиц, вокруг никого не нашлось, егеря же с их чертовым охотником остались далеко позади.

Переведя дух, я приложил руку к сердцу, туда, где под ребрами красовался безобразный кривой шрам, след давней травмы, чуть не лишившей отца сына.

Может, зря я так строг с отцом и на его месте поступил бы так же — в попытке обезопасить принца.

Пусть я мало помнил тот день восемнадцать лет назад, но, как рассказывали, тогда тоже была королевская охота. Далеко за пределами столицы, в крайней провинции государства, вся знать королевства съехалась на удивительное событие — охоту на последнего единорога. Помню, как мне было его жалко, пока мне, пятилетнему мальчишке, не объяснили, что жалеть его не имеет смысла — единственный оставшийся в мире самец, он бы все равно сдох своей смертью, не найдя самку, а так хотя бы послужил развлечением для знати.

Увы, но моя память о том дне размылась, все, что я знал, — на охоте я получил сильнейшую травму и ушло немало стараний и сил лекарей, чтобы поставить меня на ноги. Лишь шрам остался напоминанием о тех событиях, а сердце иногда грозило подвести.

Особенно по утрам. Иную ночь казалось — и вовсе не проснусь. Временами, но не часто, мне снились странные сны о местах, в которых я никогда не был, люди, которых никогда не видел. Эти видения не отпускали меня, будто ловушка, захлопывая выход в реальность.

А после я все же просыпался, и лишь стук сердца, будто оно вот-вот остановится, и сбитое дыхание напоминали о произошедшем. Тайком ото всех, в особенности от отца, который считал своим долгом влезть в любое связанное со мной дело, я начал их зарисовывать, пряча эскизы в тайник.

Больше всего его беспокоило мое здоровье, но приставленная ко мне лекарка лишь разводила руками, утверждая, что я полностью здоров и мне ничто не угрожает. Уж она-то точно в этом уверена…

И тем не менее иногда сердце давало сбой.

Но сейчас был разгар дня, эту ночь я спал спокойно, странные сны меня не мучили.

Возвращаться в замок решил не спеша, тем более что путь пролегал через город — еще не хватало, чтобы приступ повторился при подданных. Простым смертным нельзя знать о слабостях своих правителей — это пагубно сказывается на их подчинении власти.

Миновав южные ворота, жилые кварталы, рынок и площадь, я приблизился к одному из запасных въездов в замок. Как правило, через него во дворец подвозили провизию, тут же находился скотный и птичий двор, а еще к нему ближе всего располагались королевские конюшни.

Едва взглянув на мое лицо, охрана ворот безропотно пропустила меня внутрь. Никто из них не осмелился спросить, почему я один, куда делись егеря, убывшие вместе со мной утром, и почему я вернулся не через центральные ворота.

Это было не их собачье дело.

— Конюха мне! — крикнул первому попавшемуся на глаза служке. — Быстро!

Пока он умчался исполнять приказ, я спрыгнул наземь и осмотрелся.

В этой части замка приходилось бывать не часто.

Точнее, я и вовсе здесь не бывал за последние годы: тут пахло дерьмом от многочисленной скотины, под ногами носились курицы, одну из которых я едва не пришиб сапогом.

Кроме того, здесь находились тюремные камеры, подвальные решетки которых как раз выходили у свинарника.

Вонь там стояла неимоверная, а условия в казематах были отвратительными, и все равно отец опасался, что закованные в кандалы заключенные могут каким-то образом причинить мне вред, если я тут появлюсь.

Собственно, это была еще одна причина, почему я сегодня заехал именно через этот вход.

Назло слишком бдящему за мной королю, решающему за меня, с кем мне ездить на охоту, кто будет убивать моего вепря, и даже выбравшему мне невесту.

При мыслях о Таисии я невольно, но улыбнулся.

Пожалуй, она была единственной навязанной мне вещью, которая не раздражала. Дочь той самой лекарки, которая выходила меня после травмы. Отец пообещал в обмен на мою жизнь, что Таисия станет мне женой.

И этот выбор меня устраивал.

Таис была красива и, что уж таить греха, возбуждала меня одним своим видом. Стоило ей только появиться рядом, и я ощущал непреодолимую тягу, все мое естество рвалось любить ее, и сдерживали меня лишь приличия и запреты касаться девушки до свадьбы.

— Да где, черт возьми, конюх? — взревел я, когда мне надоело топтаться по птичьему помету.

— Ваше высочество, — тут же подскочил ко мне незнакомый немощный старик.

Я презрительно скривился: от старика воняло свиньями.

— Уйди! — отмахнулся от него, и в этот момент из стен замка как раз вышел конюший.

Сдав ему коня, я приготовился покинуть двор, но в этот момент в ворота въехал отряд стражи во главе с начальником. Позади себя на веревке они волокли упирающуюся девушку в ярко-красном платье, с сотней, а то и тысячей нашитых на юбках монеток, звенящих при каждом ее шаге.

Узница шипела, извергала проклятия, падала на колени, когда начальник стражи Кляус дергал веревку, но вновь вставала на ноги. Звенели монетки, и девушка опять шла.

— Ночь в камере тебя образумит, клятая воровка! Ты отработаешь все, что наворовала! — шипел на девчонку Кляус.

Только сейчас я рассмотрел, что на его правой щеке красовались здоровенные царапины, будто он дрался с росомахой.

В очередной раз дернув веревку, Кляус добился того, что девчонка рухнула прямо в грязь двора, туда, где было навалено особо много дерьма. Рухнула и проехалась по инерции в своем алом наряде на этой липкой и вонючей массе прямо до моих ног.

Подняла на меня взгляд и застыла.

Застыл и я, разглядывая ее.

Беловолосая, в замаранной грязью и испражнениями одежде, молодая, лет двадцати, может, чуть старше, с зеленющими, как у кошки, глазами, пухлыми губами и презрением на мордашке. Если бы не белые волосы, она выглядела бы типичной кочевницей — представительницей странствующего народа, состоящего сплошь из воров, шарлатанов, мошенников. Будто в подтверждение моих мыслей во двор вкатили кибитку, запряженную двумя лошадьми.

— Ваше высочество, — заприметил меня начальник стражи. — Простите, мой принц! Если бы я знал, что вы тут, вы бы никогда не увидели этого безобразного зрелища.

Я перевел взгляд на Кляуса. Спешно спрыгнув со своей лошади, он подбежал ко мне и принялся раскланиваться.

— Превеликий Господь, ваши сапоги! — воскликнул он, глядя вниз.

И я тоже опустил глаза.

На голенище были видны следы помета — видимо, падая ко мне, девица обдала меня брызгами дерьма.

— А ну, вытирай, шельма! — Кляус занес ногу и пусть не изо всех сил, но ударил ее под ребра, чтобы шевелилась.

В зеленых глазах сверкнула ненависть. С прерванным вздохом и шипением девица потянулась за подолом своей юбки, а после к моим сапогам.

Я отступил на шаг, не давая ей даже коснуться себя.

— Вы правы, ваше высочество, — Кляус тут же принялся рассыпаться в новой порции лебезения. — Он недостойна касаться даже ваших голенищ.

После этих слов он извлек из своего кармана белоснежный платок и сам присел, чтобы очистить мою обувь.

С его фигурой ожиревшего свина это выглядело нелепо, и все же я стоял и ждал, когда он дочистит мои сапоги.

Кляуса я никогда не любил. Скользкий тип, держащийся при дворе только благодаря лояльности моего отца. У меня же был список людей, от которых я избавлюсь, едва корона коснется моей головы. Кляус его возглавлял.

— Хватит! — рявкнул я, когда мне надоело наблюдать за начальником стражи, ползающим по земле.

Этот цирк меня раздражал, я собирался уйти.

Уже разворачивался, когда боковым зрением зацепил, как девица приложила руку к своему сердцу и будто прислушалась к чему-то.

Замер и я, повинуясь неведомому порыву.

— Что она натворила? — спросил Кляуса.

— Мошенничала на рынке, — выпалил он, пытаясь подняться и встать, но из-за веса не выходило, пока ему не помогли два стражника.

— Это неправда! — выпалила девчонка.

Так я впервые услышал ее голос — звонкий и тягучий, будто колокольчики зимним утром.

— Заткнись, шваль! — Кляус побагровел, и девчонке вновь прилетело сапогом под ребра. В этот раз сильнее, чем раньше.

Она закашлялась.

— Прекрати ее бить! — в возгласе я не узнал себя.

Застыл и Кляус, явно не ожидая подобного.

— Так что она сделала? — уже спокойнее повторил я.

— Въехала с подельницей в город, хотя это запрещено приказом вашего отца, — принялся чеканить Кляус. — Расположилась на краю рынка, где, делая вид, что танцует, срезала кошельки у собравшихся зевак. Вторая шарлатанка пудрила мозг доверчивым горожанам и гадала на картах.

— И где она сейчас?

— Сбежала, ваше высочество, — отрапортовал Кляус, отводя от меня взгляд.

— Ложь, вы бросили Агве умирать! — вырвалось с шипением из груди девчонки, и ее связанные руки собрались в кулаки.

— Заткнись, лгунья! — взревел Кляус, и хоть замахнулся рукой на пленницу, но под моим тяжелым взглядом передумал. — Стража, бросить ее в камеру!

Я же ненавижу, когда мне лгут.

Терпеть не могу…

И кто-то из этих двоих мне точно врал.

— В камеру она не пойдет, — ровно произнес я, принимая решение.

— Ваше высочество, но она преступница!

— А я твой принц, — все так же ровно ответил я. — Если я сказал, что в тюрьму она не пойдет, значит, так и будет.

Я жестом подозвал одну из собравшихся посмотреть на это зрелище служанок — то ли горничную, то ли кухарку, то ли выгребуху, и приказал:

— Веревки снять, отмыть и привести ко мне. Я сам решу, что с ней делать дальше. Выполнять.