Последний день на Земле

Диана Викторовна Покормяк (2023)

Ученые-геофизики и вулканологи бьют тревогу: разрастание сейсмической активности на Земле, увеличение разрушительных землетрясений связано с нарушением работы планетарного ядра. Начинают пробуждаться вулканы Судного дня. На этот раз апокалипсису точно быть — утверждают они, но настаивают — лучшим ученым мира, политикам и всему человечеству необходимо забыть о вражде и объединится, чтобы попытаться переломить ситуацию и найти путь к спасению Земли. Но когда этого не происходит, люди, понимающие, что их дни сочтены, по-иному смотрят на окружающий мир и на свои поступки. Грешники — каются, люди, скрывающие свои чувства долгие годы — признаются в любви, враждующие соседи забывают о ненависти и объединяются в группы для выживания, отцы находят своих сыновей, чтобы успеть попросить у них прощения за нанесенные обиды. Времени осталось слишком мало и главным героям романа предстоит сделать судьбоносный выбор, который определит, как они проведут свой последний день на Земле.

30 июня

Было второе июня. Утром я обнаружила, что у меня в аквариуме умерли все рыбки. Абсолютно все. В это же время во дворе, не прекращая, выли дворовые собаки. Некоторые жильцы нашего дома высовывались из окон и орали на них:

— Заткнитесь, черти!

А ровно через час, в десять часов пять минут, мой город перестал существовать в том виде, в котором я всегда знала и любила его.

Я вязала крючком и слушала радио (там теперь, по обыкновению, передавали неутешительные новости), но неожиданно появилось помехи, а потом радио и вовсе смолкло. Я встала и направилась к нему, но меня вдруг резко отбросило к стене. Комната начала трястись, с тумбочки упал телевизор, вся мебель пришла в движение и стала падать друг на друга. На меня опрокинулся стол, усилием воли я смогла снова поднять его и спряталась под столешницу. С потолка упала люстра прямо на стол. Я слышала, как на кухне, вываливаясь из шкафов, бьется посуда. От стены отвалилась полка с книгами: она долетела до окна, разбрасывая по пути полета книги в разные стороны. Моя тяжелая кровать, подпрыгивая, доскакала до середины комнаты. Посыпалась штукатурка. Я пыталась сообразить, где самое безопасное место и вспомнила слова Марины — нужно спрятаться под прочный стол или стать в дверном проеме. Я осталась торчать под столом, но как только толчки прекратились, я поспешила в коридор и, споткнувшись об опрокинутый стул, растянулась на полу. Снова начались толчки. На этот раз трясло гораздо сильнее. В ванной лопнули трубы, и оттуда на меня хлынул поток воды. Через десять секунд все прекратилось. Я собрала силы, встала, распахнула дверь и выбежала на лестничную площадку. Заметила, что Марина стоит в дверном проеме. Это был островок безопасности — именно в этом месте, за счет крестообразного пересечения несущих и ненесущих стен, создается зона повышенной прочности, которая может выстоять даже при обрушении остальных стен. Дверные проемы в нашем доме были обрамлены железобетонными рамками, что гарантировало их прочность. Не все дома могли похвастаться этим.

— Побежали на улицу, — предложила соседка и добавила спешно: — Несмотря на то, что наша девятиэтажка строилась с учетом семибалльного землетрясения, здание все равно может повести себя непредсказуемо.

Мы стали лететь по лестнице, как две быстрых лани и даже не сразу заметили, что лестница и перила местами оказались разрушены. На Марине была наполовину застегнутая длинная рубашка в клетку, едва прикрывающая ее худые бедра. Но и я выглядела не лучше — тоже босиком, в несуразной серой тунике, которая на боку немного разошлась по шву, когда я упала на пол при первых толчках. Один рукав оторвался и потерялся где-то в квартире, другой пропитался кровью — я умудрилась чем-то пораниться, но даже не почувствовала этого. Мои растрепанные черные волосы сбились в безобразные колтуны, будто по ним прошелся ураган.

— Откуда ты знаешь, что наш старый дом рассчитан на семибалльное землетрясение? — спросила я, распахнув дверь на улицу.

— Осторожно! — Марина схватила меня за уцелевший рукав моей туники и ткнула пальцем в бетонный козырек, находящийся над входом в подъезд, потом пояснила: — Эти козырьки, обычно, первые обваливаются при землетрясениях, потому что закладные металлические детали, с помощью которых они крепятся к зданию, довольно быстро ржавеют.

Я изумленно приподняла брови. И тут же этот злополучный козырек рухнул на крыльцо, обдав нас пылью из штукатурки. Я мысленно возблагодарила удачу за то, что моей соседкой оказалась эта милая и всезнающая девушка.

Мы с трудом выбрались на улицу, так как массивный козырек частично завалил нам выход. Во дворе уже столпилось много людей. Некоторые из них были голыми — раньше я не раз слышала о том, что во время землетрясения люди выскакивали на улицу, в чем мать родила. А теперь сама стала свидетелем этой картины — инстинкт самосохранения работал на полную катушку, в тот момент мы даже не думали о том, как мы выглядим — пристойно или не очень?

— Нужно отойти подальше от дома, — сказала Марина, откашливаясь.

Мы поспешили в сторону дороги. Сверху на нас оседала серая пыль. Она навязчиво лезла в глаза, в нос и от этого было сложно дышать. Пыль была такой густой, что смогла затмить солнце — оно неясными расплывчатыми контурами смутно вырисовывалось бледным желтым пятном на небе. Видимость была не более пяти метров. Снова начались толчки, асфальт стал скакать ходуном под нашими ногами. Мы с Мариной схватились за руки, но все равно не смогли устоять и только рядом стоящий каштан, который мы крепко обняли, сумел спасти нас от падения. Около минуты нас качало вместе с деревом. Безумная горизонтальная тряска заставила меня почувствовать, что я превратилась в марионетку, которой неумело управляет злобный кукловод. Я не видела, но слышала, как вокруг рушились здания, как кирпичи хлопались друг об друга, будто заклятые враги. Громкий гул сводил меня с ума, мне казалось, что я вот-вот погибну. Потом все резко прекратилось, но затухающие толчки продолжались еще около часа. Когда пыль немного осела, перед нами предстала ужасная картина. Наш дом выстоял, но соседняя девятиэтажка рухнула, трансформировалась в скалу из обломков, погребя под собой все живое. Она, в отличие от нашего панельного дома, была кирпичной.

— Кирпичные дома — самые небезопасные при землетрясении, — сказала Марина на удивление сдержанно.

Но когда я посмотрела на ее лицо, то увидела — она молча плачет. Беззвучные слезы текли по бледным щекам, как символ нашей новой жизни, в которой испытания и лишения станут нашими постоянными спутниками. Чуть позже она пояснила мне, что кирпич — самый тяжелый материал с максимальной инерцией верхних этажей. Каждый элемент кладки вибрирует в резонанс с остальными, поэтому даже при кратковременной перегрузке во время землетрясения, кладка разрушается. Но у нас никогда не было прежде землетрясений, и кирпичные дома строились со спокойной душой. Люди боялись других вещей — безработицы, лишнего веса, безответной любви; а некоторые и вовсе устраивали истерику из-за мелочи — если вдруг не прозвенел утром будильник — не дай бог опоздать на работу! Или если не успел и не сумел достать билет на матч любимой команды. Ох, как мне хочется вернуть все эти глупые страхи, лишь бы все было по-прежнему!

Понесло гарью — в километре от нас горел стекольный завод. Но пожар был не только там, а и в некоторых домах, где повредились газопроводы. Во дворе было много людей — все напуганы, все в панике метаются туда-сюда и отовсюду слышны дикие вопли. Те, у кого близкие были погребены под кирпичным домом, стояли и выли. Уцелевшие кинулись к завалам и стали разгребать их: раздирая руки в кровь, они пытались отыскать своих близких. Многие из них прибежали с работы, чтобы узнать, что случилось с родными людьми, но увидев разрушенный дом, принимались рыдать и истерить.

Один мужчина сумел вытащить из-под обломков свою жену и начал делать ей искусственное дыхание. Самое удивительное — на ней не было ни царапины, но она была мертва. Но он с каким-то диким остервенением продолжал и продолжал делать разные манипуляции, пытаясь оживить супругу и отказываясь принимать удар судьбы. Женщина была совсем молода — ее длинные каштановые волосы покрывала белая пыль, а зеленое платье местами было разодрано.

Мы с Мариной поспешили к своему подъезду (там наверняка оставались люди, которым требовалась помощь), но вдруг встали, как вкопанные. Страх перед новым землетрясением сидел в нас как черт. Я смотрела на вылетевшие окна (во время землетрясения стекла буквально выстреливали из окон, а потом вываливались и сами окна), на трещины, которые избороздили змеями внешний фасад дома и пришла к выводу — зайду туда и тогда погибну, как те люди, что не успели выбежать из кирпичной девятиэтажки. Но тут мы услышали крики о помощи. Стали прислушиваться и узнали голос бабы Нади — она жила на первом этаже, а ее окна выходили во двор. Тогда мы, отбросив страх, перелезли через упавший козырек и осторожно поднялись по треснутой в нескольких местах лестнице. Приблизились к заветной двери, но она была заперта.

— Черт побери! — выругалась Марина.

Я, кое-что вспомнив, вытащила шпильку из волос, вставила в замочную скважину и с сосредоточенным выражением лица начала копаться там.

— Ты умеешь взламывать замки? — поразилась Марина.

— Нет, совсем не умею, — призналась я, но бездействие было для меня невыносимым. И даже если бы мне каким либо чудом удалось отпереть этот замок, их было еще два — баба Надя побеспокоилась о своей безопасности, что теперь с ней сыграло злую шутку.

И тут на площадку вышел ее сосед Леша. Это был невысокий и коренастый мужик с короткой стрижкой и с внушительным шрамом на лбу. Совсем недавно он вышел из тюрьмы, отсидев восемь лет за ограбление нескольких квартир. Он был знатным медвежатником и мог, по слухам, взломать любой сейф, не говоря уже о какой-то там двери. Как оказалось, он все это время находился дома, будто точно знал, что уцелеет в помещении. Более того, он сделал полезную вещь — перекрыл в подвале воду.

Мы хотели ему рассказать о бабе Наде и о том, что ей нужна помощь, но она сама напомнила о себе с помощью всхлипываний и причитаний.

Тогда Леша, отодвинув меня в сторону, достал из кармана огромную связку ключей и начал колдовать над замками, будто виртуозный волшебник. Я только тут заметила, что при нем была здоровенная спортивная сумка. Мы с Мариной многозначительно переглянулись — Леша, скорее всего, воспользовавшись ситуацией, возжелал попутешествовать по чужим квартирам в поисках ценностей и денег.

Не прошло и пяти минут, как дверь была открыта. Перед нами лежал опрокинутый шкаф с одеждой, Леша поднял его и отодвинул к стене. Мы зашли в коридор и увидели — в зале одна стена обвалились таким образом, что образовался узкий треугольный проем. Именно там и спаслась чудом баба Надя, но ее придавило сервантом. Леша с трудом вытащил соседку оттуда — она была габаритной женщиной, в приличной весовой категории. Мы бережно усадили ее на пол в коридоре и стали рассматривать на предмет ран и ушибов — но с бабой Надей все было в порядке. Она отделалась только испугом, несколькими ссадинами на руке и разорванным на груди халатом.

Так, медвежатник, отсидевший приличный срок в тюрьме, спас человека. Человека, который раньше презирал его и недолюбливал. Да, баба Надя не жаловала его и опасалась за свое имущество — а вдруг он вспомнит свои старые повадки и залезет в ее квартиру, пока ее не будет дома? Теперь это самое имущество чуть не прикончило ее — повороты судьбы иногда поражают воображение. Никогда не знаешь, кто может спасти тебе жизнь.

Мы ожидали, что первым делом баба Надя, надышавшись едкой пыли, попросит воды, но она, вцепившись пальцами в крепкое Лешино плечо, произнесла с мольбой:

— Там… на третьем этаже живет моя дочь, и внучка Саша… Прошу вас, помогите им! — с надрывом в голосе она вымолвила последнюю фразу и потеряла сознание.

Мы втроем поспешили на третий этаж. Но баба Надя не успела назвать номер квартиры и мы с Мариной рассеянно переглянулись.

— Я знаю, где они живут, — Леша хладнокровно направился к той квартире, что находилась у лифта, и вытащил из кармана свои волшебные ключи и отмычки.

— Раньше он презирался обществом, а теперь он один из самых полезных людей, — вырвалось у меня, но Марина согласно закивала головой. Она вдруг вспомнила о том, что у нее почти грудь нараспашку и, покраснев, стала застегивать верхние пуговицы на своей рубашке.

С этой дверью Леша справился еще быстрее, чем с предыдущей, потому как здесь был только один замок. Он осторожно начал открывать дверь, но ее что-то заблокировало изнутри.

— Этого еще не хватало! — испугались мы.

Но Леша со всей силы начал наваливаться на дверь и та стала нехотя поддаваться. Когда образовался небольшой проем, мы смогли втиснуться в дверь и попасть в коридор. Оказалось, что дверь заблокировал шкаф. Втроем мы оттащили шкаф в кухню и поспешили в зал. Стены в этой квартире выстояли, но вся мебель валялась опрокинутой и разломанной. Кровать почти на треть вылезла на балкон — что не удивительно, ведь балконные двери и окна вылетели на улицу. И тут мы услышали тихое всхлипывание. Оно доносилось из-под кровати. Мы кинулись туда и обнаружили под кроватью девочку лет семи-восьми. Она была покрыта густой серой пылью. Мне показалось, что я вижу ее впервые. «Но как же так?» — удивилась я. И лишь когда мы вытащили ее в коридор и смахнули с нее пыль — я признала эту девочку. Пока Леша разгребал искалеченную мебель в поисках дочери бабы Нади, я отыскала на кухне бутылку воды и напоила Сашу, затем смочила первую попавшуюся под руки вещь и стала протирать ей лицо и тело. Она немного оживилась, пришла в себя и спросила:

— А где мама? — она пытливо заглядывала в мои глаза, а я стыдливо отводила их в сторону зала, молясь в душе, чтобы Леша обнаружил ее мать живой.

Но то, что я услышала, когда он вместе с Мариной вернулся в коридор, потрясло меня.

— Ее там нет, — уверенно заявил Леша и посмотрел на ванну. Дверь уцелела и слегка прикрывала комнату, а перед ней была лужа воды.

— И как мы сразу не догадались заглянуть и туда? — тихо перешептывалась с нами Марина.

Леша осторожно приоткрыл дверь и изумленно вскинул свои густые русые брови. На его круглом вспотевшем лице отразился такой ужас, что мы сразу все поняли.

— Где моя мама? — уже более требовательно спросила Саша и попыталась оттолкнуть меня, чтобы зайти в ванную комнату. Она сразу поняла, что ее мать именно там.

— Не пускайте ее! — крикнул Леша и добавил: — Марина, вынеси ее на улицу!

Но девочка капризничала, и тогда Леша солгал. Он, со злостью на самого себя, произнес через силу:

— Твоя мать сейчас на улице и ищет тебя. И твоя бабушка уже давно ждет тебя там же — на улице.

Это подействовало, и Марина смогла вывести Сашу на улицу.

— А ты помоги мне, но только сильно не присматривайся, — предупредил он меня и прибавил со знанием дела: — Несмотря на цыплячий рост и худобу, с тебя будет больше толку, чем с твоей подруги, которая выглядит слишком чахло и испуганно, — это он говорил о Марине. Я с сожалением приняла его сомнительную похвалу насчет моей выдержанности в непростой ситуации — я уже догадалась о том, что мне предстоит разделить с ним страшную миссию.

Заглянув ему через плечо, я вскрикнула. На полу лежала женщина, полностью обнаженная, а рядом валялся электрический бак на сто литров. Именно он и стал ее убийцей — сорвавшись со стены во время мощных толчков, он проломил бедной женщине череп. Было понятным, что она умерла уже при первых толчках, в то время как я, спрятавшись под столом, начала мысленно прощаться с жизнью. Ее лицо напоминало кровавое месиво, где уже нельзя было разглядеть какие-либо черты — все было уничтожено и безжалостно стерто. Я продолжала с ужасом рассматривать ее и не могла оторвать взгляд. Казалось, я вижу страшное кино, но оно все никак не заканчивалось. Вид крови никогда не пугал меня, но вид истерзанного мертвого тела — другое дело. Впервые мне явилась эта чудовищная картина — картина нашего будущего, где вскоре каждый второй станет вот таким же изуродованным куском безжизненного мяса, а те, кто уцелеет, будет ждать всемирный потоп, да только теперь он будет не из воды, а из магмы.

Найдя в зале простынь, мы бережно завернули в него женщину, и Леша вынес ее на улицу. Я, этим временем, зашла к бабе Наде — она уже пришла в себя и сразу спросила:

— Вы нашли их?

Я молча кивнула головой, стараясь не выдать себя раньше времени.

— Они — живы? — она со страхом смотрела на меня, как на предсказателя ее будущего. Если ее близкие погибли — ее жизнь окончена — именно это я прочла по ее заплаканным зеленым глазам. Ее седые волосы, в которых прежде виднелись русые полосы — теперь полностью поседели.

— Они — на улице, — ответила я и тут же торопливо добавила: — Давайте я вас выведу во двор, Саша уже заждалась вас!

При этих словах баба Надя оживилась. Ее внучка жива — какое счастье! Она с моей помощью встала с пола, где паркет собрался в гармошку, и мы начали пробираться к выходу. Со стороны улицы Леша помог бабе Наде перелезть через упавший козырек. Она все это время бешено шарила глазами по лицам людей, пытаясь отыскать своих. Везде слышались стоны и крики, всюду было полно народу — все в изорванных в клочья одеяниях, которая была пропитана кровью.

Когда мы выбрались во двор, я увидела, что Марина вместе с Сашей под тем самым деревом, за которое мы держались во время сумасшедшей тряски. Саша первая заметила свою бабушку и побежала к ней навстречу.

— Сашенька! — плакала баба Надя, обнимая внучку. — Солнышко мое!

Леша, дернув меня за руку, произнес хмуро:

— Теперь самое страшное. Нужно показать ей тело дочери…

— Где оно? — спросила я.

Леша вытянул руку вперед и ответил:

— В десяти метрах от них, под соседним деревом.

Но баба Надя сама почувствовала, что ее дочь лежит совсем рядом, укутанная простыней. Она оттолкнула внучку к Марине и, как завороженная, пошла к телу, которое лежало под ивой. Глаза неотрывно смотрели на кусок белой ткани, губы плотно сжались, а дрожащие руки потянулись к тому месту, где раньше было лицо.

— Останови ее! — умоляла я Лешу. — Она не должна увидеть дочь в таком виде. Это потом будет всю жизнь преследовать ее! — воскликнула я, но тут же вздрогнула. Что я такое говорю? Ведь у нас нет той самой жизни, лишь жалкая отсрочка в пару месяцев. Но и этого срока достаточно, чтобы сойти с ума от горя раньше времени.

Леша добросовестно кинулся выполнять мою просьбу, но не успел: баба Надя откинула простыню и вскрикнула, а потом потеряла сознание. Мать всегда узнает свою дочь, в каком бы виде она не была. Пока мы с Лешей приводили бедную женщину в чувства, а Марина успокаивала Сашу, к нам подоспел зять бабы Нади. В этот день он работал на другом конце города, и после землетрясения ему пришлось пешком преодолеть немалое расстояние, а учитывая, что перемещения по городу могли закончиться гибелью (на него могло обрушиться любое поврежденное землетрясением здание), это было настоящим чудом, что он уцелел. Он сразу же крепко обнял дочь, а она, целуя его лицо, кричала: «Папа, мамы больше нет!». Его губы вздрогнули, он нахмурился и еще сильнее прижал к себе дочь, так похожую на него.

Семья в неполном составе воссоединилась, и мы с Мариной и Лешей, оставив их, вернулись в подъезд. Леша продолжил отмыкать двери и проверять жилище на наличие людей. В одной из квартир на седьмом этаже мы вытянули из опрокинутого на пол шкафа перепуганного до смерти шестилетнего мальчишку. Его бабушка лежала на кухне без сознания.

— У нее, скорее всего, черепно-мозговая травма, — осмотрев голову, предположила Марина.

Леша вынес женщину во двор, и когда она пришла в себя, то сразу спросила о внуке.

— Бабушка, я здесь! — мальчик наклонился к ней и поцеловал в щеку.

— Слава богу! — выдохнула она с облегчением.

— Слава Леше! — произнесла я, но она меня не услышала, так как была целиком поглощена внуком.

Мы возвратились в свой подъезд и помогли выбраться на улицу еще нескольким людям. В некоторых квартирах двери вылетели на лестничную площадку, но внутри никого не оказалось. Обойдя все этажи, нам осталось проверить лишь наш девятый. Первым делом мы забарабанили в дверь Петра Николаевича. Это был восьмидесятилетний сосед Марины — упрямый и своенравный старик. Его квартира была в конце коридора по правую сторону.

— Подите вон, стервятники! — услышали мы из-за двери.

— Стервятники? — даже Леша растерялся от такого вежливого приветствия. А ведь он сидел в тюрьме и многое повидал.

Я снова постучала. Дверь резко распахнулась, и на пороге нарисовался Петр Николаевич в полосатых семейных трусах. Оскалив свой почти беззубый рот, он потряс в воздухе морщинистым кулаком и крикнул:

— Что, грабить меня пришли? — выпучив на нас глаза, он угрюмо покосился на Лешу. Он узнал его и решил, что тот вернулся к старым делишкам.

— Мы пришли вас вывести, глупый старик, — не сдержался Леша, обиженно поджав губу. Его можно было понять: он помог выбраться на улицу многим людям из нашего подъезда, но ни один из них так и не поблагодарил его. Все были напуганы и истерзаны — всем было не до этого.

— Не нужно меня выводить, — на худом лице нашего соседа начали нервно подпрыгивать седые косматые брови. Он глянул сердито на Марину и повторил: — Не нужно меня выводить… Не надо меня трогать, иначе я вызову полицию!

— Нет уже никакой полиции, — ухмыльнулся Леша и обратился к нам: — Пошлите отсюда. Это старик не в себе!

У меня появилось жгучее желание вытянуть этого привередливого бородатого деда из квартиры за руку, но он будто прочел мою мысль и быстро захлопнул дверь.

— Ну и черт с ним, — пожал плечами Леша.

Я вдруг с опаской посмотрела на свою квартиру. Мне было страшно заходить туда и увидеть картины разрушения, но я не сдержалась и вошла в коридор. Повсюду была раскидана мебель, книги, посуда, вещи и документы. Я равнодушно взглянула на свой паспорт, лежащий в луже воды возле ванны, и не удосужилась подобрать его. Скоро эта бумажка не будет иметь уже никакого значения. Нас делят по кастам и расам, по искусственным границам, как стадо и мы позволяем с собой делать это тем, в чьих интересах только власть и деньги, но не наше благополучие.

Когда я вышла на площадку, то взглянула хмуро на квартиру своего соседа. Меньше всего мне хотелось стучать в эту дверь.

— Андрей точно был на работе, — произнесла Марина, — я видела, как он уходил утром.

— Да, я был на работе, — послышалось неожиданно сзади.

Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял мой долговязый сосед. У каждого человека есть в подъезде сосед, которого он ненавидит. Он может находиться слева или справа от тебя, или же на верхнем этаже — прекрасные условия, чтобы портить жизнь окружающим людям постоянным ремонтом или затоплением, или просто дурным поведением. Мой сосед предпочитал последний вариант. Внешне он чем-то походил на черта — черные, как смола, волосы, злые и тщеславные темно-карие глаза, в которых можно было разглядеть только презрение к окружающим, а еще — вечно сдвинутые на переносице вороньи брови — знак особой неприязни к задушевным беседам и чистым порывам сердца.

— Слава богу — ты жив! — обрадовалась Марина и тут же спросила: — Но что у тебя с головой?

Да, его голова была перевязана бинтом, и от нее несло приторным запахом медикаментов.

— Ерунда… всего лишь царапина, — отмахнулся Андрей и пристально посмотрел на меня. Таким странным и почему-то сияющим взглядом. Но я промолчала. Если бы меня придавило плитой в квартире — он только возрадовался бы и почему он теперь так глупо улыбался, я не могла понять. Вероятно, его повеселил мой нелепый вид — моя туника безжизненно висела на одном плече, будто половая тряпка, предварительно окунутая в грязь.

— Кто тебя перевязал? — спросила Марина, притрагиваясь кончиками пальцев к его голове.

— Медики, — ответил он и пояснил: — Во всех районах города начинают разворачивать временные медицинские лагеря под открытым небом. Туда уже свозят раненых.

— И где же тебя поранило?.. На работе? — поинтересовалась я и разозлилась на себя. Нет, мне вовсе не хотелось, чтобы он решил, что я беспокоюсь за него. Пусть на него хоть потолок рухнет, мне-то что?

У Андрея было усталое и измученное лицо, но он бодрился. Поправив бинт на голове, он ответил:

— Да, меня зацепило немного на работе. Хорошо, хоть здание уцелело.

— Если у тебя всего лишь царапина, почему ее так плотно перебинтовали? — у меня вдруг закрались подозрения насчет его «легкой» травмы.

Мой сосед тут же нахмурился и буркнул раздраженно:

— Тебе какое дело?.. Со мной все в порядке…

Я облегченно вздохнула. Ну вот, он опять стал самим собой.

Только к ночи выяснилось, что он обзавелся не только ранами, но и сотрясением мозга. Об этом он проболтался Марине, а она донесла мне. Врачи даже приготовили для него койку, так как он был в полуобморочном состоянии, но он вдруг упорно возжелал попасть домой. И попал — ему пришлось пройти большой и опасный путь, чтобы очутиться дома. Зять бабы Нади потом рассказал мне, что когда Андрей появился во дворе, он метался от человека к человеку и что-то спрашивал. Что именно, он не расслышал, но было понятно — Андрей кого-то отчаянно искал среди людей.

После того как мы с Лешей обошли все квартиры, и к нам присоединился Андрей, мы вышли во двор. К счастью, возле нашего двора тоже развернулся лагерь, где медики, не прекращая, спасали человеческие жизни.

— Я хочу пройтись на соседнюю улицу, — вдруг произнесла Марина. — Там живет Валя, моя коллега. Хочу проверить, как она. С ней должна быть дочь, — Марина взглянула на нас так, что становилось понятным — она ни к чему не принуждает. Мы можем остаться во дворе и зализывать раны — кто душевные, кто физические.

— Я пойду с тобой, — озвучила я и, взяв ее под локоть, начала торопиться. На небе стали появляться первые признаки заката — синее небо, разбавленное серой пылью нашего разрушенного города, начало блекнуть и розоветь.

— Мы тоже пойдем с вами, — сказал Андрей, переглянувшись с Лешей.

И мы пошли. Бежать мы уже не могли. Весь день мы вызволяли людей из квартирных ловушек, сбивая руки в кровь, травмируя коленки и локти. Приходилось пролазить в такие места, что раньше подивился бы своей пластичности.

Нам пришлось увидеть еще более жуткие вещи, нам довелось услышать еще более страшные рассказы тех, кто встречался нам по пути. Впереди нас шло двое мальчишек лет десяти-двенадцати: они вглядывались в дома и скулили, будто маленькие и всеми брошенные щенята. По оброненным ими фразам, я сообразила, что они — братья. Вероятно, они искали своих родителей. Я ускорила шаг, чтобы расспросить их, но тут Андрей одним мощным рывком откинул меня назад, и я на миг потеряла сознание. Целый день я ничего не ела и от бесконечной физической нагрузки потеряла последние силы. Только придя в себя, я поняла, что произошло. Там, где шли подростки, обрушился фасад здания, стоящего рядом с дорогой. Их предсмертные крики быстро стихли — дети были замертво погребены бетонными плитами. Еще бы мгновение, и я разделила бы их судьбу, но мой сосед вовремя среагировал.

Мы машинально пошли дальше, но в душе, раз за разом, что-то навсегда умирало. Наш город был неузнаваем — мы перестали понимать, на какой улице находимся. Некоторые здания были полностью разрушены, некоторые были будто разрезаны пополам — одна часть целая, вторая рухнула. В уцелевшей части, к нашему изумлению, стояла мебель, как ни в чем не бывало. Крупнопанельные дома повели себя по-разному — новые постройки сложились, как карточные домики, старые — выстояли (как и наш), потому как строились с учетом сейсмоактивности. Везде валялись бетонные плиты, кирпичи, провода, деревья.

А по дороге, как тени, брели люди. Их лица — так же, как и наши — покрыты серой пылью, а тело — кровоподтеками. Было много криков о помощи. Кое-где уже появились спасатели, но работы было так много, что они не успевали окликаться на мольбы людей, которые окружили их плотным кольцом. Каждый стонал от горя и просил бросить этот дом и пойти к его дому, ведь там еще слышны стенания близких — значит, их еще можно спасти. Высоко в завалах бывшей пятиэтажки, между этажами, вниз головой висела девушка. Обе ее ноги были придавлены бетонной плитой. Она истерично кричала и умоляла прохожих отрезать ей ноги и спасти ее. Но мы были бессильны помочь ей — и подобраться к ней было невозможно, и без специальной техники не освободить из страшного плена. От этой беспомощности хотелось вопить во все горло. Повсюду слышался плач женщин, но мужчины орали на них, просили не реветь, потому что не было слышно голосов людей из-под завалов. Когда была возможность, они вытаскивали людей сами, но если нереально было подобраться — звали спасателей.

Люди объединились в группы и спасали друг друга. При жизни многие из них недолюбливали друг друга, но в общем несчастье сплотились для взаимовыручки, проявляя в себе лучшие человеческие качества, ведь сострадание — неискоренимая черта людей, хотя и не всех. Вдали слышалась стрельба из пистолета — это бушевали мародеры. Потом мы увидели на обочине молодого мужчину в костюме — он был убит пулей в лоб. Мы не знали, на что именно позарились мародеры — или на дорогие часы (мужчина был солидно одет) или на его бумажник, но тут же захотели свернуть им шею. Эти мерзавцы не довольствовались только разрушенными магазинами, в которых теперь можно было без труда что-либо забрать: им понадобилось ради наживы отнять чью-то жизнь. Но в этот день каждый сделал свой выбор. Кто-то спасал чужих людей, даже потеряв своих близких, кто-то оставил глупую затею внезапно разбогатеть (как наш Леша) и начал помогать ближним, а кто-то стал убивать из-за имущества, которым не успеет насладиться.

Везде, на изуродованных трещинами тротуарах лежали беспорядочно трупы, накрытые разноцветными кусками ткани — а люди все докладывали их и докладывали, в бесконечный нескончаемый ряд. Приехали грузовики с военными, и тела начали грузить в кузов. Недалеко от них, у трупов своих детей стояла женщина и, обезумев от горя, пританцовывала на месте.

Когда мы, наконец, добрались до нужного адреса, то обнаружили коллегу Марины живой и невредимой у своего одноэтажного дома — он уцелел. Этой семье повезло — все остались живы. Марина обняла Валю, и они вместе некоторое время плакали. Потом подошел муж Вали с дочерью: мы простились с ними и стали возвращаться домой. Сумерки начали разбрасывать серые тени на разрушенный город, и нам следовало прибавить шаг.

Когда я проходила мимо сквера, где стояли на массивных железных столбах большие фонари, один из них покачнулся и повалился на меня — смерть опять коварно протянула ко мне руки. Я снова застыла на месте, как тогда у фасада здания, но и тут мой сосед пришел мне на помощь. Он вовремя толкнул меня в сторону со всей силы.

— Не зевай! — прикрикнул он сердито, поднимая меня с земли.

Вместо благодарности, я угрюмо сдвинула брови. Я бы отдала все на свете, чтобы меня спас Леша, а не он. Тогда бы не пришлось неловко делать вид, что его помощь мне, в общем-то, была не так уж и нужна.

Мы уже почти приблизились к нашему двору, когда Марина, нагнувшись к моему уху, прошептала:

— А ведь он сегодня два раза спас тебе жизнь…

Я недовольно покосилась на нее. Я предпочла бы, чтобы она этого не заметила. Она знала о моей давней вражде с Андреем, поняла, почему я сержусь и произнесла очень тихо, чтобы не услышали мужчины:

— Нам всегда хочется, чтобы мужчины спасали нас. Мы никогда не признаемся им в этом, а иногда и себе, но это так. И не важно, как спасали — душевно или физически, но только в такие моменты, как сегодня, нам дается шанс узнать, кто будет биться за тебя, а кто с холодным безразличием будет наблюдать, как ты «тонешь».

Я внимательно посмотрела на нее. Последние слова натолкнули меня на мысль о ее бывшем супруге, которого она не простила за измену и выгнала из дому. Теперь Василий жил в доме своей покойной матери в частном секторе, но почти каждый вечер настойчиво оббивал порог своей жены, пытаясь вымолить у нее прощение.

— Ты печалишься из-за того, что на этот раз, когда действительно была нужна его помощь, он не пришел? — спросила я.

Теперь Марина нахмурилась, но она, в отличие от меня, не так скрывала свои душевные порывы. Вздохнув, она призналась с досадой:

— Да, черт возьми!.. Я ожидала, что Василий примчится ко мне со всех ног, потому как будет беспокоиться, но куда там!

— А вдруг с ним что-то произошло? — предположила я осторожно.

Марина, махнув сердито рукой, произнесла:

— С таким, как он, ничего не может произойти.

Мы вошли в свой двор и я, схватив Андрея за руку, потащила его к медикам. Тогда я еще не знала о том, что врачи уже установили, что у него сотрясение мозга, но интуитивно предчувствовала — ему необходим более тщательный медицинский осмотр.

— Ты куда меня тащишь? — он, ничего не понимая, с изумлением глазел на меня. А я, вот таким странным образом, пыталась отблагодарить его за свое спасение. Отблагодарить не на словах (это было выше моих сил), а на деле.

Когда он сообразил, в чем дело, то удивился. Если бы я его скинула с обрыва, тогда это не вызвало бы у него такого потрясения, как мой неожиданный благородный поступок. Он повиновался, и вскоре врачи занялись им — они осмотрели его и сделали несколько внутривенных инъекций. Потом один из врачей обратился ко мне:

— Вашему мужу нужно будет еще пять дней делать внутривенные инъекции, — он протянул мне две упаковки ампул и шприцы.

— Он мне не муж! — с раздражением крикнула я уже в пустоту — так как врач отошел от меня и занялся другим пациентом.

Андрей лукаво усмехнулся, но промолчал. Я посчитала своим долгом взять его под руку (вдруг у него до сих пор головокружение?), но он резко одернул меня, давая понять, что сам справится.

Марина понапрасну злилась на Василия — как только мы вышли из медицинской палатки, он кинулся к ней с расспросами. У него была перебинтована кисть руки — оказалось, что его только недавно выкопали из-под завалов. Землетрясение его застало на работе и хотя здание, в котором он работал, повредилось, он сумел чудом уцелеть.

— Мариночка! — он протянул свои худые руки к ней, и спросил: — Как ты? Нет ушибов или травм?

Марина, как обычно, задрала нос и сухо ответила:

— К чему эти расспросы… Ты же сам видишь, что я цела и невредима…

Разговор был коротким, но я заметила — хотя она и сердилась на бывшего мужа, но была рада его появлению. А потом даже осмотрела его забинтованную руку, но ненавязчиво, чтобы никто вдруг не заподозрил особую заботу о нем.

Наша компания решила разместиться в поле — оно было за домом. Так было безопаснее — находиться вдали от тех домов, которые еще стояли, ведь землетрясение могло повториться в любой момент. Густые сумерки опустились на поле, когда мы разожгли костер, чтобы сделать чай. Было жарко, духота не спадала и ночью, но безумно хотелось напиться чаю. Мы умостились на несколько одеял, которые притащил из своей квартиры Леша, и молча прислушивались к городским звукам. Плач и надрывные стенания не прекращались, а медики по-прежнему трудились в поте лица. Чтобы они могли работать и дальше, к лагерю нагнали автомобили и включили все фары. Вся инфраструктура была разрушена, об электричестве можно было забыть на долгое время, а может быть, уже навсегда. Леша достал из своей спортивной сумки, которую еще с утра мечтал набить драгоценностями, продукты. Он сгреб их со своего валяющегося на полу холодильника, когда пошел за одеялами для нас. Пару бутылок воды, яблоки, консервы и кусок сыра — теперь и он начал понимать, что сейчас стало более ценным, а что бесполезным. В этот вечер он перевоплотился в виртуозного кулинара, который сумел сварить нам на костре приличную уху из консервированной сардины. Мы поужинали, но никак не могли заснуть, несмотря на чудовищную усталость. Все время смотрели на любимый город, который превратился в руины, и сожалели о прошлом. Теперь каждый день нам придется выть о своем прошлом, ведь именно в нем осталось все самое лучшее и безвозвратно потерянное. Пока у нас был шок и мы до конца не принимали суровую действительность, но скоро эта действительность одолеет нас, и мы примем свою судьбу, от которой нам никуда не сбежать.

К нашей небольшой компании присоединилась какая-то старуха с двумя маленькими внучками. Мы накормили их своей незамысловатой ухой, и пока женщина жевала беззубым ртом кусок черствой булки из Лешиных запасов, она рассказала нам удивительную историю.

— Вы знаете о том, что перед землетрясением все змеи и ящерицы выползают из своих нор? — спросила она почему-то у меня.

— Нет… — я покачала головой.

— Да, это я еще с детства знаю! — похвалилась она. — Я же жила раньше на Кавказе, там бывали землетрясения. Моя мать всегда учила меня: «Дочка, как только змеи покинут свои норы — быть беде. Никого не слушай — выходи на открытую местность и держись подальше от домов!». Сегодня мамин совет спас мне и моим внучкам жизнь, — она смолкла и погладила своих девочек по кудрявым головам.

Конец ознакомительного фрагмента.