Целитель, или Любовь с первого вдоха

Диана Билык, 2022

Пациентка: Арина Ласточкина Возраст: 29 Жалобы: сочный румянец, учащённое сердцебиение, хриплое дыхание, пересохшие губы, расширенные зрачки и слабость в ногах Диагностика: от поцелуя сносит башку, от прикосновения усиливается кровоток, бесконечно и невыносимо хочется видеть больную. Что?! Клинический диагноз: вирусное воздержание Лечение: соблазнить первого встречного мужчину, наполнить жизнь адреналином и сумасшедшей любовью… Э-э! Да не меня! Для этого муж как раз сгодится. Рекомендации: процедуры не прерывать Заключение: самому бы не заразиться Лечащий врач: Давид Аверин

Глава 6

Ласточка. Наши дни

Я поняла, что после множества ударов судьбы, ран от обид и падений не могу нормально существовать. Будто упала в колбу и барахтаюсь там, боясь каждый раз сделать гребок вверх и упереться в пробку макушкой. И говорить искренне разучилась. И верить без предрассудков устала. И надеяться тоже… надоело.

Хочется всё отпустить. Но ремни прошлого так стянули горло, что уже никуда: ни влево, ни вправо, ни назад, ни вперёд. Ступор. Как вкопанная.

И сердце как камень — не впускает в себя новые чувства, а старые не вызывают колебаний и не греют грудь. Наверное, это правильно: душа блокируется от внешних ударов, закрывается на всевозможные засовы, только бы никогда. Больше. Не болело…

Дописав ещё несколько строк, застываю над клавиатурой. Капли беспричинно катятся по щекам. Бесполезные.

Прошлое нельзя ворошить — оно как осиное гнездо. Стоит тронуть, и всё. Не спасёшься.

Он не вспомнил? Или вспомнил, но не признался? Да и какой в этом смысл, ведь я давно вычеркнула его из своей души и менять ничего не собираюсь. Пусть он катится подальше. Предатель!

До сих пор перед глазами та сцена, которую не стереть никак из памяти. Она горьким дымом забивает душу, терзает и ворочает остывшие угли моей любви.

А я любила… безумно. Спешила тогда, хотела признаться, надеялась, что он чувствует то же самое, но подонок лишь попользовался, а после метнулся к другой, более опытной.

Моя авторская страница заполнена завершёнными книгами, пестрит цашными названиями и хорошими рейтингами. Но есть на этом прекрасном полотне неплохого успеха чёрное пятно — недописанный роман. Сколько я ни пыталась придумать или вообразить, но эта история жила своей жизнью, а если точнее, моей. Я писала её о себе. О нас.

Клацнув по названию, открываю читалку. Вспоминать, бегло скользя взглядом по строчкам, до ужаса больно, но я помню всё, до каждой точки и запятой. Помню, на чём остановилась, а теперь знаю, как могу продолжить, но…

Тянусь к кнопке «Удалить» и надолго зависаю. Сердце в груди входит в кураж, задыхаюсь от волнения и трепета.

Почему не выходит вычеркнуть эту мразь из своих мыслей?

Поднимаю голову и бросаю взгляд на улицу — там сынулька бегает за дочкой, изображая летучую мышь, а малышка смеётся и задорно верещит, мне не слышно, но я знаю, что это так. Они хоть и дерутся бесконечно, ругаются, как кот с собакой, но брат за Юляшку горой.

Убираю руку от кнопки, не в силах нажать. Это не надежды — это какое-то жуткое желание поставить в этой истории точку. Но не так, сбежав, как трусиха, будто Delete избавит меня от страданий. Хочу отмщения — завершу финал по-своему. Дам героине, не мне, а той, из книги, хороший финал и забуду об этом навсегда.

Давид никогда не узнает, кто я. И никогда не узнает о сыне.

Но открыв файл книги, долго медитирую на курсор, а потом за час выписываю бессознательный поток мыслей. Убираю руки от клавиатуры, когда понимаю, что текст снова остановился. На словах: «Я помню наши поцелуи, нашу первую ночь. Нашу каждую ночь. Я помню всё… А он нет».

Захлопнув крышку ноута, встаю и отхожу к стене. Долго прижимаюсь лопатками к холодным обоям, дышу в потолок и смаргиваю слёзы. Нет. Из-за него я уже наплакалась.

— Пошёл на хрен! — шепчу яростно и, прикрывая ладонями лицо, взрываюсь: — Тварь! Ненавижу…

С продаж книг за несколько дней получается скопить небольшую сумму. Я примерно посчитала, сколько Давид заплатил за продукты, но накопленного не хватало и на десять процентов долга. Деньги, что он сунул мне в карман в подъезде, я бросила на счёт и перевела по реквизитам частной клиники имени Аверина.

Мне не нужны его подачки.

С утра детям было значительно лучше, и я отпустила их немного погулять во дворе, но так, чтобы из окон могла их видеть. Они у меня послушные, пояснять не нужно, почему волнуюсь. Да, много лет меня никто не трогает, будто забыли, но я знаю, что всё это видимость. Стоит расслабиться — и придётся опять бежать. А так не хочется, всё-таки у детей должно быть хоть какое-то, но детство, а у меня тихое уютное гнёздышко, где можно чувствовать себя в безопасности.

Немного успокоившись, всё-таки возвращаюсь к ноуту и долго смотрю на стол, не в силах вернуться к работе. Этот подонок занимает все мысли, крошит последние силы, что у меня ещё остались после многолетней борьбы за жизнь. Я не помню, когда отдыхала, нормально спала или ела. Всё время пишу-пишу-пишу, чтобы выкарабкаться из тьмы и беспросветной бедности.

Но это мой выбор, никто не принуждал меня так жить, я сама решила, и теперь не могу признать поражение. Да и отец не примет беглую дочь, ведь та пошла против его мнения.

И мужа я никогда не любила. Доверяла, но не более, а теперь и этого нет. Разве мог нормальный мужчина оставить семью с кучей долгов? Он бросал мне раз в месяц кость на содержание детей и ни разу не заикнулся, когда вернётся. О том, что малыши нуждаются в отцовской поддержке, вообще молчу. Они уже давно не спрашивают, где папа.

Если откровенно, я даже радовалась, что его нет рядом, потому что давно испытываю к этому человеку презрение и неприязнь. Да он и не муж мне, так, бывший сожитель. Сам решил не оформлять наши отношения, а я и не настаивала.

Привычно бросаю взгляд в окно и не сразу понимаю, что не вижу детей. Может, в дом побежали? Но глаза цепляются за шикарное тёмное авто на стоянке около нашего подъезда. Рядом стоит знакомая высокая фигура в сером пальто. И вокруг него вьются мои дети.

Твою ж дивизию… Опять Аверин! Да что ему от нас нужно?

Ласточка. Ранее

— Никогда! Слышишь, никогда не поворачивайся ко мне спиной. Я не договорил!

Замираю у двери, но не оборачиваюсь. Папа сегодня перегнул все возможные палки и нещадно перешёл все границы. Не стану это терпеть. И соглашаться с его дуростью тоже.

Молчу. Мне больше нечего сказать. Так наговорилась, что голос почти пропал. И теперь я беспомощно сжимаю горло ладонью, чтобы не лишиться ещё и чувств. Папа, оказывается, выдать меня замуж собрался. Здесь и сейчас. Немедленно. Мол, пора. Мол, ему этот брак выгоден для бизнеса. А меня кто спросил?

Прекрасная партия, хотя жених старше меня на два десятка лет и у него уже есть взрослые дети, зато папин друг и партнёр. Представить невозможно такое, я этому старпёру понравилась с первого взгляда!

Уму непостижимо.

Была бы мама рядом, она б сказала папе пару ласковых за это предложение, за одну мысль об этом, а так… Мне придётся самой отбиваться от отцовских идей.

— Куда собралась? — летит грозное в спину.

Я устала от его приказного тона, от постоянного угнетения моей воли. Туда не ходи, это не учи, это не носи…

— Хватит! — Поворачиваюсь и впиваюсь в лицо отца яростным взглядом. — Я не маленькая, чтобы ты приказывал. — Последние слова затихают, сорвавшись в шёпот. Папа смотрит на меня так, будто собирается убить.

— Пошла вон… — шевелятся его тонкие губы. — Или выходишь замуж, или ты мне больше не дочь.

Кажется, пол накренился и пытается втащить меня в подвал. Качнувшись, отступаю от единственного родного человека в этом мире.

— Папа…

— Я всё сказал. Ты знаешь, как для меня важно сейчас удержаться на плаву, знаешь, как я тяжело шёл к этому.

— Но при ч-ч-чём т-тут я? — Приходится сцепить руки перед собой, потому что пальцы ходят ходуном.

— Ты очень понравилась моему бизнес-партнёру. Это выгодный союз. Я должен отчитываться перед тобой?

— Да! Должен, если пытаешься продать меня как вещь. Этот брак для тебя выгодный. А мне как жить? Спать со стариком ради твоего успеха?

Он фыркает и, нервно открыв бар, достаёт бутылку коньяка, но не наливает, а отставляет её в сторону.

— А почему бы и нет? Я ради тебя и матери делал всё, даже слишком. Не вижу ничего предосудительного, сейчас многие бабы так живут, хватаются за кошелёк потолще и…

— Я не одна из твоих шлюх!

Он лишь усмехается на мой вскрик, мол, что за представление?

— Поэтому мама умерла, да? — Не получается угомонить сердце, оно словно не моё — стало крупнее и бьётся до оглушительной боли в рёбрах. — Потому что ты так старался? Да? Так пыхтел на молодых кобылицах, что не успевал штаны натягивать…

— Замолчи! — Повернувшись, отец бросает на меня гневный взгляд, сжимает в руке стакан и трясёт им. — Ничего ты не знаешь.

— Чего не знаю? Что у тебя денег не хватило на лечение мамы, зато находились средства водить сучек по ресторанам? Что ты вместо помощи и поддержки гулял и заливал глотку напитками покрепче?

— Я пытался заработать! — Его крик оглушает, а звон стекла заставляет вздрогнуть и отступить к выходу. — Неблагодарная дрянь. Бери паспорт, повторять не стану. Ты выйдешь замуж.

— Нет. Зато я повторю — я не подчинюсь. Никогда.

— Тогда, — папа ступает ближе, хруст осколков под его тяжёлыми каблуками до ужаса пугает, — не держу.

— Я же твоя дочь, — пячусь. — Неужели ты выгонишь меня из-за этого?

— Не только выгоню, но и оставлю ни с чем. Выходишь за порог — и считай, что отца и дома у тебя больше нет. И денег на твои развлечения тоже.

Киваю, до конца не осознавая, что он и правда так сказал. Да это просто понты, игра такая жестокая. Папа пытается мне угрожать и припугнуть, чтобы я согласилась.

— Хорошо. Я соберу вещи и уйду.

— Э-э… нет. Ты уйдёшь голая и босая, потому что твоего здесь ничего нет. — Он бьёт себя кулаком в грудь. — Это мой дом! Я его выстроил, кровью харкал, чтобы заработать на каждый кирпич.

— Возьму хотя бы телефон и документы. — Поворачиваюсь к лестнице, чтобы подняться в комнату, но меня тормозит приказ, направленный в сторону, на охранника.

— Егор, возьми эту залётную девицу и вышвырни отсюда. И не впускай. Никогда.

— Но… — Молодой высокий мужчина, что стоит в тени коридора, на миг теряется.

— Ты что, Меркулов, глухой? Вышвырни эту шваль из моего дома.

— Папа, пожалуйста… дай мне взять документы. Я ведь не смогу на работу устроиться…

Отец ступает ближе и, наклонив голову, смотрит в глаза. Я его не узнаю. Чужой, жестокий человек. Он бывал несдержан и груб, но чтобы вот так…

— Я дал тебе выбор. — На миг выражение его лица смягчается, но ноздри всё так же угрожающе раздуты. — Ещё не поздно передумать.

— Это выбор без выбора. — Качнув головой, отступаю. Мне страшно, что он меня ударит, разобьёт лицо и нос. Как в тот раз, когда я не хотела ехать с ним в столицу, на встречу с его партнёрами. — Я говорю — нет.

Папа жёстко кривится, словно это слово перечеркнуло наши прожитые вместе годы и его любовь ко мне, если она была… И, повернувшись ко мне в профиль, он широким жестом показывает на дверь.

— Вон пошла.