Девять рассказов

Дж. Д. Сэлинджер

Писатель-классик, писатель-загадка, на пике карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Его книги, включая культовый роман «Над пропастью во ржи», стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений бунтарей: от битников и хиппи до представителей современных радикальных молодежных движений. «Девять рассказов» – это девять жемчужин в творчестве Сэлинджера. Недаром их создателя авторитетные литературные критики называют рассказчиком от Бога. Его творчество – глубоко и значительно, речь – богата и блистательна, герои – искренни и незабываемы.

J. D. Salinger

Nine Stories

© М. Немцов, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Дороти Олдинг и Гасу Добрано^[1]

Нам известно, как звучит хлопок двух ладоней.

Но как звучит хлопок одной?

Дзэнский коан^[2]

Самый день для банабульки

В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью «Секс — развлечение. Или ад?». Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из «Сакса»^[3]. Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.

Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.

И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой — невысохшей — рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и — на пятом или шестом звонке — сняла трубку.

— Алло, — сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был — да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.

— Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На про воде, — сказала телефонистка.

— Спасибо, — ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.

Пробился женский голос:

— Мюриэл? Ты?

Девушка слегка отвернула трубку от уха.

— Да, мама. Ты как? — ответила она.

— Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?

— Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…

— У тебя все хорошо, Мюриэл?

Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.

— Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…

— Ты почему не позвонила? Я до смерти за…

— Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, — сказала девушка. — Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…

— Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.

— У меня прекрасно. И хватит уже спрашивать.

— Вы когда доехали?

— Откуда я знаю? В среду утром, рано.

— Кто вел?

— Он, — ответила девушка. — И не дергайся. Вел он очень славно. Я даже поразилась.

— Он вел? Мюриэл, ты дала мне слово, что…

— Мама, — перебила девушка. — Я же говорю. Он вел машину очень славно. Вообще-то не больше пятидесяти всю дорогу.

— А с деревьями не глупил, как раньше?

— Я же сказала, мама, он очень славно вел. Ну пожалуйста. Я попросила его держаться поближе к белой полосе и все такое, и он меня понял и держался. На деревья даже старался не смотреть, я видела. Кстати, папа машину починил?

— Нет еще. Требуют четыреста долларов только за…

— Мама, Симор сказал папе, что заплатит за ремонт. Незачем…

— Ну, посмотрим. Как он держался — в машине, ну и в целом?

— Нормально, — ответила девушка.

— Обзывал тебя этой жуткой…

— Нет. У него теперь кое-что новенькое.

— Что?

— Ох, да какая разница, мама?

— Мюриэл, я хочу знать. Твой отец…

— Ладно, ладно. Он зовет меня мисс Духовная Гулёна-1948, — ответила девушка и хихикнула.

— Ничего смешного, Мюриэл. Совершенно ничего. Это кошмар. А вообще — грустно. Как подумаю, что…

— Мама, — перебила девушка. — Послушай меня. Помнишь книгу, которую он мне прислал из Германии? Ну эту — немецкие стихи. Куда я ее задевала? Ума не…

— Она где-то у тебя.

— Точно? — спросила девушка.

— Разумеется. То есть где-то у меня. В комнате у Фредди. Ты ее бросила тут, а у меня не было места в… А что? Она ему нужна?

— Нет. Но он про нее спрашивал, когда мы ехали. Прочла я или нет.

— Она же на немецком!

— Да, моя дорогая. Это без разницы. — Девушка закинула ногу на ногу. — Он говорит, стихи эти, оказывается, написал единственный великий поэт нашей эпохи. Говорит, надо было перевод купить или как-нибудь. Или выучить язык, если угодно.

— Кошмар. Кошмар. А вообще — грустно, вот что. Твой отец вчера вечером сказал…

— Секундочку, мама, — сказала девушка. Сходила к окну за сигаретами, закурила, вернулась к кровати. — Мама? — спросила она, выдыхая дым.

— Мюриэл. Так, послушай меня.

— Я слушаю.

— Твой отец разговаривал с доктором Сивецки.

— Так? — сказала девушка.

— Он все ему изложил. По крайней мере, мне он так сказал — ты же знаешь своего отца. Про деревья. Эту историю с окном. Весь этот кошмар, что он бабушке наговорил про ее виды на кончину. Что он сделал с этими славными снимками с Бермуд — все.

— И? — сказала девушка.

— И. Во-первых, тот ответил, что выпускать его из госпиталя — это было преступление армии, слово чести. Он весьма определенно сказал твоему отцу, что есть немалая возможность — очень большая возможность, как он сказал, — что Симор совершенно утратит контроль над собой. Даю слово чести.

— Здесь в отеле есть психиатр, — сказала девушка.

— Кто? Как его фамилия?

— Откуда я знаю? Ризер или как-то. Говорят, очень хороший.

— Никогда не слышала.

— Но он все равно, говорят, очень хороший.

— Мюриэл, пожалуйста, не хами. Мы за тебя очень переживаем. Вообще-то вчера вечером отец хотел вызвать тебя телеграммой дом…

— Мама, я сейчас домой не поеду. Так что успокойся.

— Мюриэл. Слово чести. Доктор Сивецки сказал, что Симор может совершено утратить кон…

— Я только что приехала, мама. Это у меня первый отпуск за много лет, и я не собираюсь все упаковать обратно и мчаться домой, — сказала девушка. — И я все равно сейчас дороги не перенесу. Я так обгорела, что хожу с трудом.

— Ты на солнце обгорела? Ты что, не мазалась этим «Бронзом», я же тебе положила? Я в сумку прямо…

— Мазалась. Но сгорела все равно.

— Кошмар. И где ты сгорела?

— Везде, дорогая моя, везде.

— Кошмар.

— Выживу.

— Скажи мне, а ты с этим психиатром говорила?

— Ну как бы, — ответила девушка.

— И что он сказал? Где был Симор, когда вы разговаривали?

— В Океанском салоне, на пианино играл. Он оба вечера, что мы тут были, играл.

— Ну, и что он сказал?

— Ой, да ничего такого. Сначала со мной сам заговорил. Я вчера вечером на бинго рядом с ним сидела, и он спросил, не муж ли это мой играет в соседнем зале на пианино. Я говорю, да, муж, а он спрашивает, он что, заболел. А я говорю…

— А почему он спросил?

— Откуда я знаю, мама? Наверное, Симор бледный такой, — сказала девушка. — В общем, после бинго они с женой позвали меня выпить. Я и пошла. Жена у него просто жуть. Помнишь это кошмарное вечернее платье, мы его в витрине «Бонуита»^[4] видели? Ты про него еще сказала, что к нему нужно маленькую, просто крохотную…

— Зеленое?

— Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.

— Но что же он сказал? Врач.

— А. Ну, в общем, ничего такого. То есть мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.

— Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?

— Нет, мама. Я не очень вдавалась в подробности, — ответила девушка. — Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.

— А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь — он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!

— Вообще-то нет, — ответила девушка. — Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать — вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.

— М-да. Как твое синее пальто?

— Нормально. Я часть набивки вытащила.

— А что вообще с одеждой в этом году?

— Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, — сказала девушка.

— Как номер?

— Нормально. Но и только. Тот, что у нас до войны был, не дали, — сказала девушка. — Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.

— Ну что, сейчас так повсюду. Как балерина?

— Слишком длинная. Я же говорила, она слишком длинная.

— Мюриэл, я только еще раз у тебя спрошу — с тобой правда все хорошо?

— Да, мама, — ответила девушка. — В девяностый раз.

— И ты не хочешь вернуться домой?

— Нет, мама.

— Твой отец вчера вечером сказал, что он с большой радостью заплатит, если ты поедешь куда-нибудь одна и все обдумаешь. Можно отправиться в очень славный круиз. Мы оба подумали…

— Нет, спасибо, — сказала девушка и сняла ногу с ноги. — Мама, этот звонок будет сто…

— Как вспомнишь, что ты всю войну этого мальчика ждала… то есть, как подумаешь про всех этих полоумных женушек, которые…

— Мама, — сказала девушка, — давай закругляться. А то Симор зайдет.

— А он где?

— На пляже.

— На пляже? Без присмотра? Он хорошо себя ведет на пляже?

— Мама, — сказала девушка, — ты говоришь о нем так, словно он буйный…

— Ничего подобного я не говорила, Мюриэл.

— Ну, так это прозвучало. Он же там просто лежит. В халате даже.

— В халате? Почему?

— Откуда я знаю? Наверное, потому что бледный.

— Господи, да ему нужно солнце. А заставить, чтоб снял, нельзя?

— Ты же его знаешь, — ответила девушка и вновь скрестила ноги. — Говорит, не желает, чтобы все это дурачье пялилось на его татуировку.

— Но ведь у него нет никакой татуировки! Он что, в армии сделал?

— Нет, мама. Нет, дорогая моя. — Девушка встала. — Послушай, я, наверное, завтра тебе позвоню.

— Мюриэл. Так, послушай меня.

— Что, мама? — сказала девушка и переступила на правую ногу.

— Позвони мне, как только он сделает или скажет что-нибудь чудное — сама понимаешь. Ты меня слышишь?

— Мама, я Симора не боюсь.

— Мюриэл, я хочу, чтобы ты мне пообещала.

— Ладно, обещаю. До свиданья, мама, — сказала девушка. — Папу целуй. — Она повесила трубку.

— Синь мой глаз, — говорила Сибил Карпентер — она жила в отеле с матерью. — Ты видала, где синь мой глаз?

— Киска, прекрати. Ты мамочку просто с ума сводишь. Сиди, пожалуйста, спокойно.

Миссис Карпентер мазала плечи Сибил маслом для загара, втирала его в хрупкие крылышки лопаток. Сибил шатко примостилась на огромном надувном мяче лицом к океану. На ней был купальник канареечного цвета — верхняя часть его девочке все равно не понадобилась бы еще лет девять-десять.

— Оказалось, обычный шелковый платок — вблизи очень хорошо было видно, — произнесла женщина в шезлонге рядом с миссис Карпентер. — Но вот как она его завязала? Такая прелесть.

— Похоже на то, — согласилась миссис Карпентер. — Сибил, не дергайся, котенок.

— Ты видала, где синь мой глаз? — спросила Сибил.

Миссис Карпентер вздохнула.

— Ну хорошо. — Она завернула колпачок на пузырьке масла. — Теперь беги играй, котенок. А мама пойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хаббел. Принесу тебе оливку.

Очутившись на свободе, Сибил мигом помчалась к равнине пляжа и дальше, к Рыбацкому павильону. Остановилась только сунуть ногу в руины замка из мокрого песка, а вскоре и вообще оказалась за территорией для постояльцев.

Она прошла так с четверть мили, затем вдруг как-то боком понеслась по мягкому песку. И остановилась там, где лежал на спине молодой человек.

— Ты в воду пойдешь, синь мой глаз? — спросила она.

Молодой человек вздрогнул, правая рука его дернулась к отворотам махрового халата. Он перевернулся на живот, с глаз его спала колбаса полотенца, и он сощурился на Сибил.

— Эгей. Привет, Сибил.

— Ты в воду пойдешь?

— Я тебя ждал, — ответил молодой человек. — Что нового?

— Что? — спросила Сибил.

— Нового что? Что у нас в программе?

— Мой папа завтра прилетает на самом лёте, — ответила Сибил, пиная песок.

— Только мне в лицо не надо, детка, — сказал молодой человек, придержав девочкину лодыжку. — Что ж, папе твоему уж давно пора объявиться. Я жду его с минуты на минуту. С минуты на минуту.

— А где дама? — спросила Сибил.

— Дама? — Молодой человек стряхнул песок с редких волос. — Трудно сказать, Сибил. Может оказаться где угодно — в тысяче мест. У парикмахера. Красить волосы в норковый цвет. Или у себя в номере мастерить куклы для бедных детишек. — Растянувшись на животе, он поставил один кулак на другой, а сверху утвердил подбородок. — Спроси у меня еще что-нибудь, Сибил, — сказал он. — Отличный у тебя купальник. Синие мне особенно нравятся.

Сибил воззрилась на него, затем перевела взгляд на свой выпирающий животик.

— Он желтый, — сказала она. — Это желтый.

— Правда? Подойди-ка ближе.

Сибил шагнула вперед.

— Ты абсолютно права. Какой же я дурень.

— Ты в воду пойдешь? — спросила Сибил.

— Я всерьез над этим раздумываю. Очень много над этим думаю, Сибил, ты будешь рада, когда узнаешь.

Сибил потыкала ногой небольшой резиновый матрас, на который молодой человек иногда клал голову.

— Он сдулся, — сказала она.

— Ты права. Надуть его надо побольше, чем я готов. — Он убрал кулаки и уперся подбородком в песок. — Сибил, — сказал он. — Ты прекрасно выглядишь. Приятно тебя видеть. Расскажи мне о себе. — Молодой человек вытянул руки и взялся за девочкины лодыжки. — Я Козерог, — сказал он. — А ты?

— Шэрон Липшуц сказала, ты ей дал посидеть за пианино, — сказала Сибил.

— Шэрон Липшуц так говорила?

Сибил рьяно закивала.

Молодой человек отпустил ее лодыжки, подобрал руки и улегся лицом на правый согнутый локоть.

— Что ж, — сказал он, — ты же знаешь, как оно бывает, Сибил. Я сидел и играл. Тебя нигде не видно. Подошла Шэрон Липшуц и села рядом. Я же не мог ее столкнуть, правда?

— Мог.

— Нет-нет. Нет. Я не мог так поступить, — сказал молодой человек. — Но я тебе скажу, что я сделал.

— Что?

— Я сделал вид, что она — это ты.

Сибил тут же нагнулась и стала копать ямку в песке.

— Пошли в воду, — сказала она.

— Хорошо, — ответил молодой человек. — Кажется, у меня получится.

— А еще придет — ты ее столкни, — сказала Сибил.

— Кого столкнуть?

— Шэрон Липшуц.

— А-а, Шэрон Липшуц, — произнес молодой человек. — Все время слышу это имя. Смешивает желанья и память^[5]. — Он вдруг поднялся во весь рост. Посмотрел на океан. — Сибил, — сказал он. — Я знаю, что мы сделаем. Мы поищем банабульку.

— Кого?

— Банабульку, — сказал он и развязал пояс халата. Потом снял халат совсем. Плечи у него были бледные и узкие, а плавки — ярко-синие. Халат он сложил сначала вдоль, затем три раза поперек. Полотенце, раньше лежавшее у него на лице, он развернул, расстелил на песке, а сверху положил халат. Нагнулся, сунул матрас под правую руку. А левой взял за руку Сибил.

Вместе они направились к океану.

— Полагаю, в свое время ты повидала немало банабулек, — сказал молодой человек.

Сибил помотала головой.

— Нет? Где ж ты живешь тогда?

— Не знаю, — ответила Сибил.

— Да знаешь. Должна же знать. Шэрон Липшуц вот знает, где живет, а ей всего три с половиной года.

Сибил резко остановилась и выдернула руку. Подобрала обычную морскую ракушку и с подчеркнутым интересом уставилась на нее. Потом выбросила.

— Корявая Роща, Коннектикут, — произнесла она и зашагала дальше, выпятив животик.

— Корявая Роща, Коннектикут, — повторил молодой человек. — А это, часом, не где-то рядом с Корявой Рощей, штат Коннектикут?

Сибил посмотрела на него.

— Я там и живу, — раздраженно сказала она. — Я и живу в Корявой Роще, штат Коннектикут.

Она отбежала на несколько шагов вперед, ухватила левую ногу левой рукой и еще пару-тройку шагов проскакала так.

— Ты себе не представляешь, насколько мне стало яснее, — сказал молодой человек.

Сибил отпустила ногу.

— А ты читал «Негритенка Самбо»?^[6] — спросила она.

— Забавно, что ты спросила, — ответил он. — Я как раз дочитал его вчера вечером. — Он нагнулся и снова взял девочку за руку. — И как тебе? — спросил он.

— А тигры там бегали совсем вокруг дерева?

— Я думал, вообще не перестанут. Столько тигров я никогда не видел.

— Там всего шесть было, — сказала Сибил.

— Всего шесть? — воскликнул молодой человек. — Ты считаешь, шесть — это всего?

— А тебе нравится воск? — спросила Сибил.

— Что мне нравится? — переспросил молодой человек.

— Воск.

— Очень. А тебе?

Сибил кивнула.

— А оливки нравятся? — спросила она.

— Оливки — да. Оливки и воск. Никуда без них не хожу.

— А Шэрон Липшуц тебе нравится? — спросила Сибил.

— Да. Да, нравится, — ответил молодой человек. — И особенно мне в ней нравится то, что она никогда не делает гадостей собачкам в вестибюле отеля. Тому комнатному бультерьеру, например, который живет с канадской дамой. Ты, может, мне и не поверишь, но есть такие девочки, которым нравится тыкать в эту собачонку палками от воздушных шариков. Шэрон так никогда не делает. Она всегда милая и добрая. Вот поэтому она мне так нравится.

Сибил молчала.

— А мне нравится свечки жевать, — наконец сказала она.

— Кому ж не нравится? — сказал молодой человек, ступая в воду. — Ой какая холодная. — Он бросил матрас на воду. — Нет, Сибил, погоди секундочку. Давай зайдем поглубже.

Они побрели дальше, пока вода не заплескалась у Сибил вокруг талии. Тогда молодой человек поднял девочку и уложил животом на матрас.

— Ты разве купальную шапочку не носишь? — спросил он.

— Не отпускай, — скомандовала Сибил. — Держи меня, ну.

— Мисс Карпентер. Прошу вас. Я знаю, что делаю, — сказал молодой человек. — Только не пропусти банабулек. Сегодня самый день для банабульки.

— Я ни одной не вижу, — сказала Сибил.

— Это понятно. Повадки у них очень причудливые. — Он толкал матрас дальше. Вода еще не поднялась ему до груди. — И жизнь весьма трагичная, — сказал он. — Ты знаешь, что они делают, Сибил?

Та покачала головой.

— Ну, они заплывают в норку, где лежит много бананов. Когда они туда вплывают, на вид они — очень обыкновенные рыбки. Но внутри они ведут себя как свинки. Да я вообще знал одну банабульку, которая заплыла так в бананорку и слопала целых семьдесят восемь бананов. — Он подтолкнул матрас с пассажиркой на фут ближе к горизонту. — Естественно, их внутри так разносит, что они уже не могут выбраться из норки. Не пролезают в дверь.

— Не очень далеко, — сказала Сибил. — И что с ними потом?

— С кем что потом?

— С банабульками.

— А, когда они налопаются бананов и не могут выплыть из бананорки?

— Да, — сказала Сибил.

— Ну, мне очень не хочется тебе говорить, Сибил. Они умирают.

— Почему? — спросила Сибил.

— Ну, на них нападает бананемочь. Ужасная болезнь.

— Вон ползет волна, — тревожно сказала Сибил.

— Мы не обратим на нее внимания. Мы ей покажем нос, — сказал молодой человек. — Как два задаваки. — Он взялся за лодыжки Сибил и нажал вниз и вперед. Матрас вспорол гребень волны. Светлые волосы Сибил окатило, но вопила она с удовольствием.

Рукою, когда матрас выровнялся, она откинула с глаз размазанную мокрую прядку и сообщила:

— Я только что видела.

— Кого видела, милая?

— Банабульку.

— Господи, не может быть! — сказал молодой человек. — А у нее во рту были бананы?

— Да, — сказала Сибил. — Шесть штук.

Молодой человек вдруг взял мокрую ногу Сибил, свисавшую с матраса, и поцеловал в стопу.

— Эй! — повернувшись, произнесла хозяйка ноги.

— Сама эй! Возвращаемся. Тебе уже хватит?

— Нет!

— Извини, — сказала он и стал толкать матрас к берегу, пока Сибил не сползла в воду. Оттуда уже молодой человек нес его в руках.

— Пока, — сказала Сибил и без сожалений побежала к отелю. Молодой человек надел халат, туго запахнул его, а полотенце сунул в карман. Подобрал скользко-мокрый громоздкий матрас, взял под мышку. В одиночестве побрел к отелю по мягкому горячему песку. В цоколе отеля, через который полагалось входить купальщикам, в лифт с молодым человеком зашла женщина: нос у нее был вымазан цинковой мазью.

— Я вижу, вы смотрите на мои пятки, — сказал молодой человек, когда кабина двинулась.

— Прошу прощения? — отозвалась женщина.

— Я сказал, вы смотрите на мои пятки.

— Прошу прощения. Вообще-то я смотрела в пол, — сказала женщина и отвернулась от него к дверям.

— Если хотите смотреть на мои пятки, так и скажите, — произнес молодой человек. — Только, черт побери, не надо исподтишка.

— Дайте мне выйти, пожалуйста, — быстро сказала женщина молоденькой лифтерше.

Двери кабины открылись, и женщина выскочила, не оглянувшись.

— У меня две нормальные пятки, и я не вижу ни малейшего повода, черт побери, на них пялиться, — сказал молодой человек. — Пятый, прошу вас. — Из кармана халата он достал ключ.

Он вышел на пятом этаже, прошагал по коридору и открыл дверь номера 507. В комнате пахло новыми чемоданами из телячьей кожи и ацетоном.

Он глянул на девушку, спавшую на узкой кровати. Затем подошел к чемодану, открыл его, из-под груды трусов и маек вытащил автоматический «Ортгис» калибра 7,65^[7]. Отщелкнул обойму, осмотрел, вставил на место. Взвел курок. Затем перешел к пустой кровати и сел, посмотрел на девушку, поднес пистолет и выпустил пулю себе в правый висок.

Примечания

1

Дороти Олдинг (1910–1997) — литературный агент Дж. Д. Сэлинджера. Гас Добрано — редактор разделов прозы и поэзии журнала «Нью-Йоркер» в 1940–1950-х гг.

2

Коан «Одна рука» японского поэта, художника и проповедника Хакуина Осё (1685–1768).

3

«Сакс Пятая Авеню» — американский элитный универсальный магазин, основан в 1898 г.

4

«Бонуит-Теллер» — элитный универсальный магазин, основанный Полом Бонуитом в 1895 г. Закрылся в начале 1980-х гг.

5

Строка из поэмы англо-американского поэта Томаса Стирнза Элиота (1888–1965) «Бесплодная земля» (1922), пер. Я. Пробштейна.

6

«Негритенок Самбо» (1899) — книга шотландской детской писательницы Хелен Бэннерман (1862–1946). Ее главному герою приходится отдать одежду и обувь тиграм, но в конце ему удается их перехитрить.

7

«Ортгис» — немецкий пистолет, разработанный конструктором Генрихом Ортгисом, выпускался с 1920-х годов компанией «Дейче Верке». Во время Второй мировой войны считался популярным трофеем у американских солдат.