Молчание костей
1800 год, Чосон. Шестнадцатилетняя сирота Соль поступает на работу в полицейское ведомство, где становится ассистенткой молодого инспектора Хана. Девушка участвует в расследовании громкого убийства юной аристократки. Погружаясь в пучину секретов жертвы, Соль и Хан постепенно сближаются. Но неожиданно для всех именно инспектор становится главным подозреваемым в этом запутанном деле… Соль оказывается в трудной ситуации: возможно, только она способна раскрыть это ужасающее преступление. Удастся ли девушке отыскать убийцу, если никто вокруг не в силах помочь ей?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Молчание костей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Два
На следующий день мне дали задание отнести письмо. Я пошла в обход, чтобы наконец найти то, что искала: белевший на глиняной стене гостиницы портрет священника Чжоу Вэньмо[14]. На его худое лицо падала тень от соломенной крыши, уголки глаз были опущены.
Всего два месяца назад его изображали более круглолицым, да и уши были поменьше. Эти изменения напоминали дрожащее отражение на поверхности лужи, которое каждую секунду преображалось во что-то новое. Никто не знал, как священник выглядит на самом деле. Художники опирались только на бродившие по городу слухи.
Лишь глаза всегда рисовали одинаковыми — и грустнее их я еще ничего не видела.
А теперь его молчаливый взгляд напоминал мне об убитых католиках. С тех пор как умер король, смерть постоянно то приходила, то покидала наше ведомство, и это совсем не удивляло командора Ли. Словно он и ожидал, что будет столько убийств.
Оголодавшие брат с сестрой, запертые отцом в сарае. Утопший слуга, которого хозяин столкнул прямиком в водную могилу. Пропавшая девочка, которую в последний раз видели у колодца, а потом нашли мертвой под кустом — ее убила тетя. Телега с семью обугленными трупами из сгоревшей хижины, двери которой приказала запереть знатная женщина.
— Казнь любого человека — это серьезное решение даже для королевства, — объяснял командор Ли аристократке, когда ту привели в ведомство. — Пусть ваши слуги и были мятежными католиками, вам не следовало столь бездумно причинять вред подданным его величества.
Ее дело передали в Палату наказаний, где женщине должны были вынести приговор. Однако краем уха я слышала: решено было объявить, что казнь мятежных католиков была необходима для блага королевства.
Что в этом католическом учении было такого пугающего, что люди шли на убийство собственных слуг, собственных детей?
Отдав письмо в государственное ведомство на улице Юкчо[15] рядом с дворцом Кёнбок, я заторопилась обратно в полицию. Старшая служанка велела мне подмести главный павильон. Я взяла метлу, но до павильона так и не дошла, а спряталась за дверью смотровой. Меня со вчерашнего дня мучил вопрос, как же умерла госпожа О. Но из-за полицейских регламентов и государственного траура по королю осмотр тела перенесли на сегодня.
Убедившись, что вокруг никого нет, я придвинулась ближе и заглянула в щель. Из комнаты доносились серьезные голоса.
«Мне нельзя здесь находиться», — мелькнула в голове мысль, но любопытство пригвоздило меня к полу. Как и вопросы: связана ли гибель госпожи О с другими смертями? Неужели ее тоже убила эта западная ересь?
— Темя и левая половина головы выглядят нормально, — объявила тамо Хеён двум отвернувшимся от стола мужчинам. Она была их глазами, единственным способом осмотреть нагое тело жертвы. — На правой стороне головы виднеется старый шрам. По форме напоминает боб…
Хеён в подробностях описывала каждую черту женщины, даже самую банальную, и мужчины доверяли ее осмотру. В отличие от меня Хеён и другие тамо были девушками образованными и обладали широкими познаниями в медицине. Они собирались стать придворными врачевательницами, но тех, кто плохо учился, ссылали работать тамо, пока они не сдадут медицинский экзамен.
Поистине жестокое наказание за несколько плохих оценок.
Но даже если Хеён и считала это несправедливым, ее лицо ни разу не тронула тень раздражения. У нее даже щеки от злости не вспыхнули, когда Кён сказал ей, что ее прекрасное личико затмевают огромные уши. Хеён было восемнадцать, и она обладала грациозностью и зрелостью высокочтимых врачевательниц, состоявших на службе самой королевы.
— Горло перерезали ножом, одним уверенным движением. — Какой же спокойный у нее был голос! — Нос отрезали клинком. — Девушка измерила линейкой рану и озвучила ее ширину и глубину в пунах и чхонах[16].
— Рана была настолько глубокой, что женщина тут же умерла, — пробормотал помощник прозектора.
— Судя по состоянию тела, а также принимая во внимание дождь и летнюю жару, — продолжала Хеён, — госпожа О умерла в районе полуночи. К утру она уже была мертва несколько часов.
— Хм. Значит, убийство произошло во время комендантского часа, — отметил помощник прозектора. Комендантский час начинался за час до полуночи и заканчивался на рассвете. — Караульные наверняка патрулировали окрестности, однако убийца не пожалел времени и отрезал ей нос. Как вы думаете, господин, почему?
Помощник прозектора повернулся к крупному мужчине в широкополой полицейской шляпе, под тенью которой прятались его глаза. Был виден только длинный багровый шрам, прорезающий красную, покрытую сыпью щеку. Это был командор Ли.
— Убийца, несомненно, испытывал к жертве глубокую ненависть, — ответил командор. — Покажите мне, что она сжимала в руке.
Я наморщила лоб. Что? У нее что-то было в руке? Я помню только, что у нее был сжат кулак, но я и не приглядывалась.
Командору Ли подали деревянный поднос, на котором лежал свернутый шнурок длиной с руку. Он принялся его изучать, и я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше.
— Как видно, здесь был узел, — отметил командор. — Инспектор Хан подозревает, что это шнурок от ожерелья, сорванного с убийцы. Мои полицейские обыскивают место преступления в поисках подвески, если таковая была.
Меня накрыла волна нетерпеливости. Хотелось бежать со всех ног, самой искать подвеску, которая может навести на след убийцы. Но прежде чем любопытство окончательно унесло меня с места, Хеён начала покрывать труп смесью из винного осадка и уксуса. Я аж рот раскрыла при виде реакции кожи. Каким-то образом эта жидкость проявила все ушибы и раны, и тело женщины расцвело фиолетовыми и желтыми красками. Я вцепилась в дверную раму.
— Вокруг рта — фиолетовый синяк в форме руки, — описала Хеён.
— Кто-то пытался заглушить ее крики, — отметил командор Ли.
С самого первого дня в полиции моя жизнь приняла странный оборот. Я не знала, куда направляюсь и где в конце концов окажусь, и нередко бродила кругами по столице без какой-либо цели. Каждый день был похож на нераскрытое дело. И пусть я до сих пор не могла найти ответы на свои вопросы к жизни, образовавшийся во мне узел разочарования словно ослабевал, пока я наблюдала за Хеён, разгадывающей загадку этой мертвой женщины. За каждым синяком и раной таилась история, и если найти все улики, то жизнь непременно вернется в нормальное русло.
Я напрягла слух, стараясь расслышать их тихий разговор. Вспышка стыда обожгла мне грудь и переползла на лицо: Хеён осматривала интимные части тела. Я отвернулась, когда тамо объявила: «Она не девственница», — и увидела перед собой инспектора Хана.
— Что ты тут делаешь?
Я покраснела до кончиков ушей.
— Я п-просто смотрела. Мне было любопытно, господин.
— Похоже, любопытство — твое естественное состояние по жизни. Есть ли ему где-нибудь конец?
Я медлила с ответом.
— Я и сама никогда не находила ему конца, господин. Так что не знаю.
Уголки его губ тронула едва заметная улыбка.
— Скажи-ка мне, тамо-следовательница: исходя из того, что ты сейчас увидела, как думаешь, что привело к ее смерти?
— Я… не знаю, господин.
Он кивнул и, немного помолчав, сказал:
— Обычно причин для убийства три: похоть, жадность и месть. Из этих трех чаще всего убивают из-за мести.
— А я и не знала, — тихо призналась я.
— Нет, конечно, не знала. Не удивлюсь, если ее убил кто-то из родственников или любовник. Я так давно работаю в полиции, что меня уже сложно чем-либо удивить. — С усталым вздохом инспектор Хан указал мне на дверь. — Объяви о моем приходе и уходи.
Я сообщила о прибытии инспектора Хеён, которая ненадолго прикрыла труп соломенной циновкой. Вновь оказавшись в одиночестве, я направилась к главному павильону. Щеки до сих пор пылали. Я начала мести полы, и под однообразные взмахи метлой мои мысли снова вернулись к госпоже О. Значит, девственницей она не была; тогда, получается, у нее действительно был любовник.
«И, быть может, — подумала я, — любовник и острый ножик».
Я остановилась и, накрыв бамбуковую ручку метлы ладонями, оперлась на нее щекой. Туман, за которым скрывалось утреннее солнце, ворвался в открытые ворота и поплыл по двору, оставляя капли росы на массивных деревянных колоннах и серых холодных камнях. Ведомство словно погрузилось в глубокое серо-синее море. Безбрежное пространство между мной и остальным миром.
Интересно, подземный мир так же выглядит? Место, где живет теперь юная госпожа О, дом моим отцу, матери, брату…
— Бежим! Скорее!
Далекие голоса спутали мои мысли. Я увидела тени, бесформенные глыбы, пробирающиеся ко мне сквозь туман. Они становились все больше, все отчетливее, и наконец в главные ворота ведомства вбежали двое полицейских в развевающихся черных одеяниях.
— Эй, ты! — окликнул меня один из них. — Где инспектор Хан?
— В смотровой.
Они пробежали мимо меня и исчезли в южном дворе.
Должно быть, поступила новая жалоба. Может быть, нашли очередную распутницу наподобие госпожи О, которую зарезали, чтобы сохранить честь семьи. Я начинала понимать, что это преступление не из редких. Для столичных аристократов честь многое значила — даже больше, чем сама жизнь. Как-то раз я слышала очень странную историю о женщине, которая отрубила топором собственную руку лишь потому, что ее случайно задел незнакомый мужчина.
Мои мысли бродили где-то далеко, пока я мела пол — вернее, по большей части просто таскала за собой метлу, оставляя немало участков пола нетронутыми. Я редко когда вкладывала душу в домашние обязанности, тем более в подметание. В моей жизни были вещи поважнее, чем погоня за пылью.
«Вещи поважнее? — буквально услышала я упрек старшей служанки. — Это какие же, тамо Соль?»
Мы, тамо, по возможности всегда отлынивали от обязанностей или же делали их спустя рукава. Однажды старшая служанка послала тамо Эджон готовить чай, а та заснула во дворе кухни с медицинским справочником на коленках. Тогда старшая служанка в качестве наказания высекла Эджон по икрам и поступала так с каждой тамо, когда та увиливала от дел. Впрочем, гнева полицейских мы боялись куда больше.
В конце концов я решила, что помещение уже выглядит достаточно прилично и мне не попадет за безделье, и пошла через двор к кладовке поставить метлу на место, но остановилась на полпути, услышав за спиной торопливые шаги.
Это оказался полицейский Кён.
— Ты чего тут встала?
— Господин, мне велели подмести…
Он сунул мне в руки моток веревки из пяти жгутов — такую обычно использовали для связывания пойманных преступников.
— Ты идешь с нами. Нам нужна женщина.
— Куда?
Он ответил едва слышно:
— На гору Инван[17].
Я провела языком по пересохшим губам, в горле внезапно запершило. Только сейчас я заметила у полицейского лук и полный колчан стрел. Гору Инван я до ужаса боялась с тех самых пор, как впервые услышала о ней еще ребенком. Ее называли домом белых тигров.
Я постучала пальцем по бамбуковой ручке метлы, пытаясь угомонить панику.
— А что там, на горе Инван?
Кён мог бы отчитать меня за необдуманный вопрос. Вместо этого он ответил:
— Служанка Сои сбежала.
К полудню, когда мы выехали, туман совсем сгустился. Впрочем, инспектор Хан хорошо ориентировался в пространстве и спокойно вел двадцать полицейских и меня по Ханяну. Объявленный королевским судом пятидневный траур подошел к концу, и ларьки были снова открыты: продавцы голосили из-за прилавков, а мужчины и женщины сновали по улицам.
Несмотря на оживление, столица все еще казалась какой-то призрачной деревней. В воздухе висело предчувствие смерти. Лица вокруг были бледными, мрачными, а люди были поголовно одеты в белые одежды — цвет траура и скорби. Король умер. Столицу словно поцеловал смертельный зимний мороз. И только уличным мальчишкам, беззаботно снующим в толпе, это проклятие, похоже, было нипочем.
Мы выехали из крепости через Западные ворота. Дорога вилась сквозь деревеньку с соломенными крышами и выходила к пастбищам. Нам предстояло еще полпути до Инвана, но я уже не поспевала. Моя пони Гроза славилась весьма крутым нравом: она была своевольным, склочным, упертым маленьким чудовищем. И, наглядевшись на красавцев-братьев, шедших куда быстрее ее, она явно вознамерилась скинуть со спины замедляющий ее груз — то есть меня. Так что я судорожно хваталась за поводья и старалась не потерять в тумане других полицейских.
Я была так сосредоточена, что едва обращала внимание на окружающий нас пейзаж. Одним туманным слоем за другим показались далекие горы. Несколько шагов назад деревья в отдалении казались кроткими и тихими — и вдруг вокруг вырос высокий густой лес, а мы погрузились в темноту, словно в пещеру жестоких, безжалостных снов. Я пощипала себя за щеки, надеясь, что никто не обратит внимание на то, как кровь отлила у меня от лица.
— Ищем до удара гонга, потом возвращаемся сюда, — раздался голос инспектора Хана. — Всем рассредоточиться!
Факельщики уехали вперед, заводя нас глубже в лес у подножия горы. Мы медленно пробирались сквозь деревья, чистые ручейки, колючки, кусты. Вокруг, изредка спадая с отвесных скал, вился туман. У меня не раз перехватывало дыхание при виде этого зрелища, а один полицейский в ужасе даже схватился за стрелу.
Чем дальше мы расходились друг от друга, тем больше меня поглощало одиночество. То и дело мерещилось рычание — то в журчании воды, то в шуме крови в ушах.
Что могло привести служанку Сои в столь пугающее место? Что ей было прятать? Видимо, тигров она боялась меньше, чем пыток. Свидетелей — невинных людей, которым не повезло знать убитого или подозреваемого, — нередко заключали в тюрьму на много месяцев и избивали до смерти, лишь бы получить какие-нибудь показания.
— Наверняка в пещере где-нибудь прячется, — высказал догадку Кён.
Я подъехала к нему поближе. Когда я только встретила полицейского Кёна, он напомнил мне легендарных королевских следователей из историй, на которых я выросла. В них рассказывалось о молодых мужчинах, которых король тайно посылал в далекие деревни бороться с великой несправедливостью. Выглядел Кён точно похоже: длинные черные волосы в идеальном пучке, обнажающем точеное лицо, волевой подбородок, полные губы, атлетическая фигура, покрытая рябью сухих мышц, — прямо герой из сказок о храбрости и чести.
Сейчас-то я уже знала, что к чему. Если полицейский Кён меня хоть чему-то да научил, так это тому, что грубая сила не равна храбрости. Можно обладать стальными мускулами — но хребтом из материнского молока. А единственным, что занимало сердце Кёна, была лишь его любовь к самому себе.
Плавающий туман окрасился в темно-синий, под стать смеркающемуся небу. Мы поднимались по горному склону. Даже рядом с Кёном я не чувствовала себя в безопасности.
— Уже довольно поздно. — Я надеялась, что полицейский расслышит мой немой вопрос: «Разве нам не пора возвращаться?»
— Ты что, не слышала приказ инспектора? Ищем до удара гонга.
Однако время уже, вероятно, близилось к часу Крысы. Еще чуть-чуть — и мы застрянем снаружи и не сможем попасть внутрь запертой крепости.
— Но как мы…
Где-то неподалеку хрустнула ветка. На меня накатил страх. Я повернула голову в сторону звука.
— Вы слышали? — прошептала я.
Умом я понимала, что в подлеске может оказаться служанка Сои, но сердцем видела лишь притаившиеся в тени зубы и когти.
Полицейский Кён покрепче обхватил лук.
— Езжай вперед.
Мы поехали туда, откуда раздался звук, сквозь бесконечные деревья, а потом обогнули огромный камень, покрытый мхом. Грохочущее в груди сердце успокоилось: это оказался всего лишь олень. Животное стояло за кустами, смирное, как скала, и смотрело на нас.
— Вот черт, — прошипел Кён, рывком разворачивая коня. — Она не могла уйти далеко. Королевская стража всегда патрулирует эту гору. Она обязана быть где-то тут.
— Зачем инспектору так нужна служанка Сои?
— Она подозреваемая. Кое-кто видел, как она покидала поместье в то же время, что и госпожа О.
Я удивилась. Мне с трудом верилось, что кроткая Сои могла взять в руки кухонный нож и уж тем более отрезать своей госпоже нос.
— Я найду эту суку. Вот точно тебе говорю, найду. Я за свою службу уже больше пятидесяти этих гадов арестовал — почти столько же, сколько инспектор Хан.
Чтобы не скривить недовольное лицо, мне пришлось прикусить нижнюю губу.
— Ради чего ты живешь? — Кён явно развлекался, его голос прямо-таки звенел от смеха. — А я тебе расскажу. Ты выйдешь замуж, нарожаешь детей и будешь и дальше заниматься тем, что тебе удается лучше всего, — ты будешь служить. Служить хозяину, мужу, детям. — Он постучал себя по лбу. — Уж я-то знаю.
— Но я не хочу всего этого, господин.
— Однако ты будешь служить. Такова действительность, такова твоя судьба.
Судьба. Оковы твердые, как истина — неизменная, недвижимая. Когда я покидала родной дом, сестра рассказала, как долго мне придется служить в полиции по указке государства — вдалеке от дома, от семьи. «Одно поколение», — прошептала она.
Всю мою жизнь.
Свободна я буду только к сорока одному году — когда буду стара, как сама смерть.
Небо резко наполнил гул хлопающих крыльев, и над нашими головами взлетели птицы. Воздух пронзило далекое громкое ржание испуганного коня. Полицейский Кён припустил вперед, а вот мне понадобилось несколько судорожных мгновений, чтобы понять, что произошло. Я ударила каблуками по крупу Грозы и направила пони следом за полицейским через чащу, по выступавшим из-под земли корням и сквозь хлеставшие меня по лицу ветки.
Мы выехали к прогалине, и у меня замерло сердце. На другом берегу речки стоял инспектор Хан. Рукав у него был пропитан кровью, а сам он медленно тянулся за мечом, висевшим на боку. Всего в нескольких шагах от инспектора к земле прижимался тигр. У него были сильные лапы с острыми когтями, а из полосатой черно-белой грудной клетки доносилось утробное рычание. Чудовище выглядело никак не меньше инспектора Хана.
— Не двигаться, — приказал инспектор, правда, не нам. За гущей листвы извивался и тряс головой конь, из бока которого сочилась кровь, а прямо за животным пряталась служанка Сои.
Я не могла отвести глаз от происходящего.
— Стреляй! — прошипела я Кёну.
На скулах полицейского заиграли желваки. Его явно возмущала перспектива принимать приказы от девчонки, и все же он достал стрелу и вставил ее в лук. Когда он прицелился, я увидела, что металлический наконечник дрожит. Если до этого и была в Кёне какая-то решимость, то сейчас она рушилась на глазах.
— Сама выстрелю.
Я вырвала оружие у него из рук и выехала на прогалину, чтобы прицелиться. Тигр тут же меня заметил. Хорошо. Мой страх достиг пика, и на меня нахлынуло иное чувство — мощное желание, которое уже давно во мне кипело. Желание что-то значить.
«Не думай о цели слишком долго, — учил меня охотиться муж сестры. — Не ломай голову над тем, что может случиться. Сконцентрируйся на том, что хочешь, и стреляй».
Одним плавным движением я прицелилась и выстрелила.
Стрела просвистела в воздухе и громко вонзилась в бок животного. Тигр взревел. Я оцепенела от страха, но куда больше испугалась Гроза. Косматая пони взвилась, чуть меня не сбросив, и понеслась в лес. Тигр пустился следом, его яростный рык пробирал до костей. Рана, казалось, ничуть ему не мешала: ещё немного — и он нас нагонит. Я практически чувствовала, как в плечо вонзаются когти.
Я отшвырнула лук и пришпорила Грозу.
«Быстрее. Пожалуйста, скачи быстрее».
Гроза резко встала на дыбы, и я, слетев с ее спины, покатилась по склону. Перед глазами пронесся зелено-коричневый вихрь. Я задела что-то острое и порезалась. Голову пронзила вспышка боли, когда я обо что-то сильно ударилась, и мир погрузился в темноту.
В голове роились тени.
Я плыла в лодке по черной воде под ночным небом. Руки чистые, волосы аккуратно заплетены и подвязаны желтой лентой. Я сидела на деревянной скамейке напротив брата и сестры.
— А когда мы будем дома? — я только и делала, что задавала вопросы. Окружающих всегда поражало терпение моего брата, спокойствие и серьезность, с которыми такой юный мальчик отвечал на вопросы младшей четырехлетней сестры.
— Когда пересечем море.
— А почему тут столько воды?
— Потому что сюда стекается десять тысяч рек.
— Это много! — я оглядела бескрайние просторы вокруг нас, но увидела лишь темноту, которую оттеняла одинокая луна.
— Прислушайся, — мой брат, мой орабони[18], наклонился над краем лодки. — Слышишь?
— Что слышу? — не поняла я.
— Сердцебиение моря.
Я вслушалась в шум волн, увидела, как плещется морская пена.
— Орабони, а что там, внизу?
— Черепахи, медузы, креветки. Много всяких существ.
— А они добрые?
— Да, добрые.
Я окунула пальцы в волны и спустя какое-то время смогла рассмотреть землю — такую близкую и вместе с тем такую далекую, освещенную луной и фонарями. Дом казался мне недостижимым краем, где живут волшебные существа. Но когда я повернулась к брату, чтобы рассказать ему об этом, его уже не было.
Меня разбудил легкий ветерок. Я открыла глаза и тут же заморгала, стряхивая с ресниц налипшую землю. Стояла ночь. Я лежала на спине, глядя в небо, а вокруг не было никого и ничего, кроме древних деревьев. Целых сотен деревьев. Я с трудом поднялась на ноги, и кости жалобно заныли. Голову пронзила острая, подобно ножу, боль. Пока она не утихнет, я решила осмотреться.
Справа, слева, спереди, сзади. Куда бы я ни глянула, вид везде был один и тот же: камни, ветки и шуршащая листва.
Надо было выбираться отсюда. Я, спотыкаясь, направилась к подножию горы. Низкие ветки и колючки цеплялись за юбку, а качающиеся на ветру тени деревьев тянули ко мне свои лапы. Я отчаянно карабкалась по склону и чувствовала себя крошечным ничтожным муравьишкой в мире гигантов.
Спуск привел меня к ледяной речке. Пришлось перебираться через огромные гранитные валуны, придерживая при этом юбку, чтобы не намочить. Тут я поскользнулась и, подняв вверх кучу ледяных брызг, приземлилась коленями и ладонями на скользкие камни. И пока я стояла на четвереньках, слишком ошеломленная, чтобы двигаться, вместе с холодом меня все больше и больше охватывало чувство беспомощности.
Неужели все, что я о себе думала, — что моя жизнь что-то да значит, — не более чем моя выдумка?
«Сейчас не время хандрить. Иди дальше, Соль». Это я умела.
Я сняла сандалии и принялась босыми ногами перепрыгивать с камня на камень, но слезы, обжигавшие мне щеки, застилали мой взор. Я прыгнула слишком далеко, нога соскользнула с края камня, и я снова упала вниз. Река вырвала сандалии у меня из рук.
— Нет! — закричала я, глядя, как черное течение уносит их все дальше и дальше. Эти сандалии сделала для меня сестра, и больше от нее у меня ничего не осталось.
«Иди дальше».
Когда я все-таки выбралась на берег, губы у меня уже посинели, а зубы стучали. Я снова углубилась в лес. Ветки и камни впивались в босые ступни, а сырость пробирала до самых костей. Нужно было развести костер. Я видела, как другие слуги высекают искры для костра из камней, однако сама так и не научилась. И все это время я не могла перестать думать о тигре. В бродящем меж деревьев ветре мне чудилось его дыхание, в хрусте земли под ногами — скрежет когтей, а русло реки громыхало его рычанием.
Вся гора была тигром — и голодным.
Я шла дальше, даже не зная толком, куда иду. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела свет впереди. Мерцание факелов. Я остановилась и пригнулась, наблюдая за движущимися сквозь деревья фигурами. Следом за ними вол тянул груженную ящиками повозку. Мужчин с факелами было пятеро, и все они были быстрыми, высокими, худощавыми, одетыми в неопрятные хлопковые одежды. Между ними на коне ехал господин в шелковых одеждах и высокой черной шляпе с бусами. Такая шляпа свидетельствовала о высоком положении.
У каждого мужчины было по дубинке и мечу. «Стражники, — подумала я… — Или же разбойники».
Я медленно поднялась, чтобы убежать, но в этот момент под моей ногой хрустнула ветка. Затаив дыхание, я увидела, как один из мужчин повернулся на звук, а потом быстро указал рукой в моем направлении. От группы внезапно отделилась тень человека, которого я до этого не замечала; он бросился ко мне, грубо схватил за руку, впился пальцами так, что чуть не сломал кость. Он подтащил меня к остальным. Ноги не слушались, и, когда меня отпустили, я тут же распласталась на земле перед всадником.
— Пощадите, господин!
Мужчина спрыгнул с коня. Я не смела поднять голову, так что видела лишь кожаные сапоги возле моей руки.
— Поднимись.
Что-то в этом голосе заставило меня поднять взгляд. Под светом звезд я увидела вытянутое лицо, волевой подбородок и высокие скулы. Лицо женщины.
— А теперь скажи, — произнесла она, — что ты здесь делаешь совсем одна?
Я потеряла дар речи. А что здесь делает она, одетая в мужскую одежду?
— На этой горе не стоит гулять в одиночку. Пойдем, мы проводим тебя до дороги.
Я последовала за ними. Среди людей я чувствовала себя в куда большей безопасности, чем одна, а тем более рядом с женщиной. Женщиной!
— Ты так удивленно на меня смотришь. — Должно быть, она заметила, как я пялюсь на ее маскировку. — Когда мне предстоит долгая дорога, я предпочитаю притворяться мужчиной. Так гораздо безопаснее, да и непрошеного внимания меньше.
Мои губы округлились в безмолвном «о».
Мы доехали до дороги. Впереди в темноте меня ждала столица.
— Куда ты направляешься? — женщина остановилась в ожидании моего ответа, пока ее слуги уводили вола в сторону от Ханяна.
Долго думать не пришлось: я тотчас представила, где хочу оказаться. Дома. В причудливой хижинке, где я жила после побега от первого хозяина и его охваченного чумой дома. В хижинке, где мы с сестрой и ее мужем впоследствии провели почти десять лет в качестве напкон ноби — крепостных, живших вдали от хозяев. Мы обладали относительной свободой, не считая того, что наш второй хозяин требовал с нас ежегодной выплаты дани, и большую часть дней я действительно была свободна. С какой любовью я вспоминаю эти яркие дни: голубое небо, чистый стрекот цикад… Я могла спокойно спать в тени старшей сестры, не боясь, что меня грубо разбудят. Иногда, когда зимой выпадал снег, сестра незаметно подтыкала мне соломенную циновку. А в Ханяне я чувствовала себя рабом, причем легко заменимым. Никому я была не нужна. Они просто бросили меня умирать на горе с тиграми.
— Ты в бегах, да?
Меня пробрал мороз.
— Нет, госпожа, я бы не посмела!
— Чуть ранее на горе мы проезжали мимо группы полицейских. Сейчас они наверняка уже уехали. Они сказали, что одна из их тамо пропала. Судя по твоей форме и отметке на лице, ты как раз она и есть.
Я дотронулась до шрама на щеке, и меня обожгло воспоминание о красном металле и шипении кожи.
— Иди. Беги отсюда, — продолжила женщина. — Не возвращайся против своей воли.
Я опешила.
— Почему вы меня отпускаете, госпожа?
— Потому что я не верю в крепостное рабство. Низшие классы были придуманы теми, кто хочет угнетать других.
Я чуть не споткнулась о собственную ногу. Я уже слышала что-то подобное. Но прежде чем я вспомнила где, вол громко закряхтел и повозка внезапно накренилась. Ящики посыпались на землю. Один из них открылся: наружу выпали рулоны шелка, а из них в темноту вывалились какие-то квадратные свертки. Книги?
Я бросилась было помочь их собрать, но женщина резко меня остановила:
— Стой, где стоишь.
Я замерла на месте. Слуги все собрали и сложили обратно в телегу.
— Просто выбоина, госпожа, — успокоил один из них. — Ничего не пострадало.
Однако я чувствовала, что взгляды мужчин прикованы ко мне, видела, как у них сжались кулаки и побелели костяшки, когда они двинулись в мою сторону. Женщина подняла ладонь, и слуги тут же попятились. Словно тигры от огня.
— Что ты видела? — спросила меня госпожа.
Несколько мгновений я колебалась в смятении. Я увидела обычные книги, которые лично мне ни о чем не говорили. Но я чувствовала, что в ее вопросе таится подвох.
— Я ничего не видела, — ответила я.
Женщина мягко кивнула в знак одобрения.
— Можешь отправляться своей дорогой.
Это какая-то ловушка? Я никак не могла понять, с чего бы аристократке проявлять такую доброту. Я тщательно продумала ответ:
— Я не могу бежать. Некуда.
— Но у тебя есть дом.
— Когда рабы сбегают, их родной дом проверяют в первую очередь. — А еще дом слишком далеко от могилы брата. Я должна была сдержать свое обещание. — Так что теперь у меня нет дома. Я не могу стать кем-то иным, не тем, кем меня породили.
— И кем же тебя породили?
— Служанкой. Я принадлежу полиции и должна вернуться обратно. Как и положено послушной слуге, — заверила я ее.
— Служанкой, значит… Посмотри-ка на свои запястья. Что-то я не вижу на них цепей.
— Но я заклеймена.
— Старые шрамы можно выжечь.
Сердце в моей груди забилось тяжелее и медленнее. Ее слова были опасны, мятежны — и в то же время так сладки.
— Выжечь?
— Наши судьбы не высечены на камне, дитя.
Она немного прошла со мной вдоль дороги, окруженной полями колышущейся на ветру травы. Совсем скоро она вернется обратно к своим слугам, а мне придется идти дальше одной.
— Например, раб Чан Ёнсиль[19]. Он прекрасно это осознавал и при короле Седжоне[20] занял должность при дворе и стал прославленным изобретателем. Даже в древние времена многие рабы благодаря своей храбрости становились генералами. Как никто не рождается сразу со всеми почестями, так никто и не рождается рабом.
Да кто эта женщина такая? Она поправила одежды, и я разглядела у нее на шее ожерелье с бусинами и странным украшением в виде двух перекрещивающихся деревяшек. Кривой, непропорциональный крест.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Молчание костей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
15
Улица Юкчо, или улица Шести палат (также «улица Шести министерств»/«улица Шести приказов») — улица в Ханяне в эпоху династии Чосон, на которой располагались главные королевские ведомства. Сейчас на ее месте находится площадь Кванхвамун.
16
Пун (кор. 푼) и чхон (кор. 촌) — меры длины. Один пун равняется трем миллиметрам, один чхон — примерно трем сантиметрам.
17
Гора Инван, Инвансан (кор. 인왕산) — 338-метровая гора в Сеуле. Отличается большим количеством гранитных глыб. Название переводится как «гора щедрого короля».
18
Орабони (кор. 오라버니) — букв. старший брат, вежливое обращение девушки к родному или сводному брату.
