Многочисленные Катерины

Джон Грин, 2006

Колин уверен, что способен обрести счастье лишь с девушкой по имени Катерина. Но… Катерина IV предпочла ему другого парня. Катерина X предложила быть друзьями. Катерина XVIII бросила его по электронной почте. А Катерина XIX просто разбила ему сердце. Чтобы пережить очередное расставание, Колин решает отправиться в небольшое путешествие вместе с лучшим другом. И заодно разработать формулу, которая сможет определить будущее любых отношений. Возможно, ему даже представится шанс испытать ее на практике и ответить на главный вопрос: подчиняется ли любовь математике?

Глава 4

В три часа ночи Колин остановился на площадке около города Падука, штат Кентукки. Откинул спинку сиденья (оно уперлось в ноги Гассана, сидевшего сзади) и крепко уснул.

Примерно через четыре часа его разбудил Гассан, барабанивший по спинке кресла:

— Кафир, меня тут парализовало. Отодвинь эту хрень, мне помолиться надо.

Колину снилась Катерина. Он нашарил рукой рычажок под сиденьем, дернул его, и кресло отошло вперед.

— Черт! — сказал Гассан. — У меня что, вчера во рту кто-то сдох?

— Эй, я спал!

— Разрытая могила, а не рот. Ты пасту захватил?

— Кстати, я знаю, как это называется. Fetor hepaticus. Бывает, когда…^[12]

— Неинтересно, — сказал Гассан. Он всегда так говорил, когда Колин уходил от темы разговора. — Паста?

— Туалетные принадлежности в мешке в багажнике, — ответил Колин.

Гассан выбрался из машины, захлопнул дверцу и стал рыться в багажнике. Протерев глаза, Колин решил, что пора просыпаться.

Почистив зубы, Гассан встал на колени, повернувшись лицом в ту сторону, где, по его представлениям, находилась Мекка, а Колин тем временем отлучился в туалет. Граффити в туалетной кабинке гласило: «Дана сосет», и Колин подумал, не значит ли это, что стремная Дана просто любит леденцы. Там же, в туалете, он предался своему самому любимому занятию: стал подыскивать анаграмму к «Дана сосет». Получилось «Осада стен».

Когда Колин вышел, Гассан уже оккупировал столик закусочной. Сидел и перочинным ножиком, прикрепленным к кольцу с ключами, вырезал что-то.

— Эй, ты что делаешь? — спросил Колин.

— Ну, пока ты ходил в туалет, я сел сюда и заметил, что кто-то вырезал «Бох ненавидит ракеты». Вот лох неграмотный! Короче, я решил переделать эту надпись в «Бог ненавидит багеты». С этим трудно не согласиться. Все ненавидят багеты.

— J’aime les baguettes, — пробормотал Колин.

— Ну, ты любишь кучу всякой ерунды.

Пока Гассан пытался заставить Бога, а заодно и своего друга, ненавидеть багеты, в голове Колина пронеслась череда мыслей: 1) багеты; 2) Катерина XIX; 3) ожерелье с рубином, которое он подарил ей пять месяцев и семнадцать дней назад; 4) большинство рубинов добыты в Индии, которая 5) раньше была колонией Великобритании, где 6) премьер-министром был Уинстон Черчилль; 7) интересно, почему хорошие политики, такие как Ганди или тот же Черчилль, часто бывают лысыми или почти что лысыми; 8) почему диктаторы, такие как Гитлер, Сталин и Саддам Хусейн, предпочитают носить усы? Но 9) у Муссолини усов вроде бы не было, а 10) многие ученые усаты, в том числе итальянец Руджеро Одди, который 11) открыл (и назвал в честь себя) сфинктер Одди в пищеварительном тракте; 12) сфинктер Одди — один из малоизвестных сфинктеров в человеческом организме, среди которых есть и пупиллярный сфинктер.

Когда Гассан Харбиш появился в Кальмановской школе — десять лет до этого он учился дома, — он был довольно умен, хотя, конечно, не дотягивал до вундеркинда. На уроке алгебры он сидел с Колином. Но они не общались, потому что Колин не проявлял ни малейшего интереса к тем, кого не звали Катерина. Он не выносил учеников Кальмановской школы, что было вполне разумно, потому что большинство из них его тоже не выносили.

Через две недели после начала занятий Колин поднял руку, и миссис Соренштейн сказала:

— Да, Колин?

Колин прижал руку к левому глазу под очками. Ему явно что-то сильно мешало.

— Можно выйти на минутку? — спросил он.

— У тебя есть уважительная причина?

— Кажется, у меня ресница застряла в пупиллярном сфинктере, — ответил Колин, и весь класс заржал. Миссис Соренштейн отпустила его, и Колин пошел в туалет. Глядя в зеркало, он убрал ресницу из глаза, где и в самом деле находится пупиллярный сфинктер.

После уроков Гассан подошел к Колину. Тот меланхолично жевал сэндвич с арахисовым маслом на широкой каменной лестнице у задней двери школы.

— Слушай, — сказал Гассан. — Я в школе новичок, но уже понял, что говорить можно, а что нельзя. Про сфинктер — нельзя.

— Это такая мышца в глазу, — покраснел Колин. — Я просто умничал.

— Послушай, чувак. Нужно знать свою аудиторию. На съезде офтальмологов ты бы сорвал овацию, но на уроке алгебры никто в толк не возьмет, откуда у тебя там вообще ресница взялась.

И они стали друзьями.

— Честно сказать, Кентукки мне как-то не очень, — выдернул его из воспоминаний голос Гассана.

Колин окинул взглядом парковку. Нет. Нет ни следа пропавшего кусочка.

— Мне здесь все напоминает о ней. Мы с ней собирались в Париж. Мне самому в Париж ни капельки не хочется, но я все время думаю, как бы она обрадовалась, побывав в Лувре. Мы бы ходили в лучшие рестораны, пили бы красное вино. Мы даже уже искали в Интернете подходящий отель. Нам как раз хватило бы денег, которые я выиграл в «Умных детях»^[13].

— Слушай, друг, если Кентукки напоминает тебе Париж, дело совсем плохо.

Колин оглядел плохо постриженный газон. Потом бросил взгляд на надпись, которую старательно вырезал Гассан.

— Багеты, — сказал он. — В Париже едят багеты.

— Фу ты, — выдохнул Гассан. — Слушай, дай мне ключи.

Колин сунул руку в карман и швырнул ключи на стол. Гассан схватил их, встал и направился к Сатанинскому Катафалку. Колин обреченно поплелся за ним.

Они проехали еще сорок миль, но все еще были в Кентукки. Колин, свернувшись в клубок на переднем сиденье, уже засыпал, когда Гассан воскликнул:

— За следующим поворотом — самое большое в мире деревянное распятие!

— Мы не будем останавливаться у самого большого в мире деревянного распятия.

— Почему? — возмутился Гассан. — Оно ж, наверное, здоровенное!

— Гасс, зачем нам это самое большое в мире распятие?

— Мы же путешествуем! Ищем приключения! — Гассан импульсивно постучал по рулю, чтобы подчеркнуть, как сильно ему хочется влипнуть в какое-нибудь приключение. — Ехать нам все равно некуда. Ты правда хочешь умереть, так и не увидев самое большое в мире распятие?

Колин задумался.

— Да. Во-первых, мы оба не христиане. Во-вторых, если мы все лето будем глазеть на памятники, то моего горя не облегчим. И в-третьих, распятия напоминают мне о ней.

— О ком?

— О НЕЙ.

— Кафир, она атеистка!

— Она не всегда была атеисткой, — тихо заметил Колин. — Раньше она носила крестик. До того, как мы стали встречаться.

Он смотрел в окно на проносящиеся мимо сосны. Его безупречная память тут же напомнила ему тот серебряный крестик.

— Твое зитцпинклерство отвратительно, — сказал Гассан, но все же поддал газу и проехал поворот.

Примечания

12

Эта штука, fetor hepaticus, — симптом того, что печень вот-вот откажет. Изо рта реально начинает вонять трупным запахом.

13

Подробности позже, но если вкратце — годом раньше Колин заработал немалую сумму денег.