Ничья в любовной игре

Джоанна Рок, 2016

Татьяна Дусе умна, очень хороша собой и влюблена в знаменитого футболиста и представителя богатейшего клана Рейно. Судьба то соединяла, то разлучала их. Однажды они провели вместе счастливую, страстную ночь любви, а наутро он ушел, сказав, что все было ошибкой. Лишь спустя год они встретились снова. И Татьяна повергла Жан-Пьера в шок, представив ему их маленького сына, наследника Рейно…

Глава 2

Сын?

Жан-Пьер получал удары от самых жестких, сильных и подлых игроков НФЛ. После этого, бывало, лежал на траве, в ушах у него звенело и все расплывалось перед глазами.

То же самое он почувствовал, входя в квартиру Татьяны, — ее слова медленно доходили до его сознания в сопровождении младенческих всхлипов. Оглушенный, потерявший ориентацию, Жан-Пьер стоял в ее прихожей.

— Мистер Рейно? — Женщина средних лет в простом сером платье вышла из комнаты справа. — Мисс Дусе спрашивает, не будете ли вы так любезны присоединиться к ней в семейном зале. Это мимо лестницы налево. — Она махнула рукой в нужную сторону и ушла по своим делам, взяв что-то из гостиной.

Ярко-голубое одеяльце, бутылочка с молоком. Увидеть эту бутылочку было как получить еще один удар. Ему нужны ответы. Прямо сейчас. Сегодня вечером Татьяна не просто поставила под удар его карьеру своим неосмотрительным замечанием одному из журналистов. Оказывается, у нее в запасе есть кое-что поинтереснее: она хранит самый большой секрет, который навсегда изменит их жизнь.

— Татьяна? — рявкнул он, входя в просторную комнату с видом на Центральный парк.

На стене висели афиши в рамках вперемешку с семейными фотографиями. Татьяна с отцом после церемонии вручения диплома Колумбийского университета. Семейство Дусе у небоскреба перед латунной табличкой ее престижной юридической фирмы. Каждая фотография — напоминание о той жизни, которую он мог бы вести с ней, если бы ее родные не ополчились против него.

В дальнем конце комнаты в камине потрескивали дрова. Рядом с очагом в мягком сиянии света на темном кожаном диванчике на двоих сидела она, прижимая маленький сверток к груди, на обнаженном плече горели отблески пламени — юная мать спустила платье, чтобы покормить малыша.

Ее малыша. Его… сына.

Что-то шевельнулось в груди Жан-Пьера, весь его мир в одночасье переменился.

— Прости, — мягко проговорила она, поймав ладошкой крохотную ножку, которая принялась лягаться, выбившись из одеяльца. — Я уехала из Нью-Йорка на шестом месяце, чтобы никто ничего не узнал. Я хотела рассказать тебе первому.

Он переступил порог и прошел в комнату.

— А твоя семья?

Опустившись в кресло напротив нее, он сел спиной к шикарному виду на вечерний Центральный парк, не сводя глаз с малыша. Пусть Татьяна объяснит, почему он не в курсе крутого поворота судьбы.

— Они знают лишь то, что я взяла длительный отпуск. Я не могла сообщить им раньше, чем тебе.

Ее тон подразумевал, что события не могли развиваться иначе, но он не видел в этом ни малейшего смысла. Кто скрывает от родных рождение детей? Может, сейчас Жан-Пьер не настолько близок со своими братьями, как раньше, но черт бы его побрал, если бы они утаили друг от друга нечто подобное! Он ведь рассказывал ей, как такой же секрет навредил всей его семье, и в особенности его брату по отцу.

— Полагаю, мне потребуются более подробные объяснения.

— Я должна была так много всего организовать, — продолжила тем временем Татьяна. — Найти акушерку. Для начала я взяла отпуск на работе. Потом поняла, что мне нужно изменить свою роль в юридической практике, чтобы иметь возможность проводить заочные исследования и писать резюме на дела защитников, а не участвовать в судебных заседаниях.

В ее глазах горел огонек тревоги; они светились, точно бриллианты.

Только теперь она поняла, как глупо звучат ее объяснения. Но опять же, она всегда учитывала мнение общества куда больше, чем он. Фото в рамках говорили о том, что у нее была идеальная жизнь без единого промаха. Он не удивится, если узнает, что она впала в панику, пытаясь придумать способ поведать родителям о своей беременности.

— Куда ты отправилась из Нью-Йорка?

— На Карибское море. На Сен-Томасе есть неплохая больница, если бы мне потребовалась помощь. Я сняла виллу на берегу. — Голос ее задрожал. — Я старалась соблюсти приличия. Уберечь свою тайну от прессы и не дать журналистам сунуть нос в нашу старую семейную драму, пока я не поговорю с тобой и мы не обсудим, как будем строить будущее. Но когда все уже было готово и я собралась позвонить тебе, у меня внезапно начались роды. На три недели раньше срока.

При этих словах остатки его гнева испарились. — Он в порядке? А ты? — Сердце Жан-Пьера внезапно сжалось от страха, заглушившего все прочие эмоции. Жена его брата, Фиона, недавно потеряла ребенка. Он понимал, насколько это опасно.

— У нас все хорошо. Тридцать семь недель — это в пределах нормы. В Сезаре было шесть фунтов четырнадцать унций.

Боль в груди утихла, напряжение спало, совершенно неожиданно уступив место нежности.

— Сезар, — повторил он, переместив взгляд на маленький сверток и крохотную беспокойную ножку.

— В честь твоего прадеда и моего…

–…деда, — закончил он за нее, прекрасно зная, что у них обоих в роду были мужчины с таким именем. Он помнил семейное дерево Дусе не хуже своего. Жан-Пьер часто гостил в их доме, когда встречался с Татьяной, пока его дед Леон не уволил Джека из техасских «Мустангов» после двух неудачных игровых сезонов.

Старая обида, о которой теперь придется забыть.

— Нашему сыну пять недель. Мы прилетели с Сен-Томаса два дня тому назад. С нами приехала его няня, Люсинда. Это она сидела с ним сегодня, пока я ездила к тебе.

— Можно взглянуть на него?

— Конечно. — Татьяна подняла малютку. — Вон там салфетка. — Она кивнула на сложенный в несколько раз кусок белой ткани рядом с ней на диванчике. — Накрыть плечо, если хочешь…

Она замолчала, когда он взял ребенка, тут же успокоившегося в крепких, надежных руках отца. По меньшей мере половина «Гладиаторов» успела обзавестись детьми, и Жан-Пьер не раз возился с младенцами во время разных неофициальных мероприятий, но держать своего…

— У него глаза Рейно. — Они были карими с зелеными крапинками. Крохотные ручки прятались в рукавах распашонки, цвет кожи у него был хороший — розовый, здоровый. Мягкие темные волосики стояли торчком, будто он только что побывал в аэродинамической трубе.

— В прошлом году я была только с тобой, больше ни с кем, — проговорила Татьяна, склоняясь к малышу. Ее черные кудри легли на плечо Жан-Пьера. — Он твой.

— Нет вопросов. — В этом он не сомневался. То, что она скрыла от него свою беременность, его очень сильно расстроило, и все же он знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать: эта женщина крайне разборчива в своих связях.

— Его нужно докормить. — Она потянулась к ребенку.

Он беспрекословно вернул ей младенца и, не сводя взгляда, наблюдал за тем, как она снимает платье с плеча, пристраивает мальчика к полной груди и помогает ему взять в ротик темно-розовый сосок.

— Ты такая… — Красивая, подумалось ему, но вслух он этого почему-то не произнес. — Такая спокойная. Обращаешься с ним так непринужденно.

— Я провела с ним много времени. — Она прикусила губу, видимо догадавшись, что эти слова могут больно ранить его. Когда она повернулась к нему, в ее глазах блестели слезы. — Никто не предупредил меня, насколько все это эмоционально. — Она коснулась трясущейся рукой сначала одного глаза, потом другого. — Я знаю, что гормоны беременности способны сделать из женщины размазню, но я действительно чувствую себя совершенно иначе после его рождения. Ты ведь знаешь, я не из тех людей, кто делает опрометчивые замечания перед прессой, и все же сегодня я так нервничала по поводу того, что я должна буду увидеться с тобой и все тебе рассказать, что не придала своему комментарию никакого значения.

— Я прекрасно помню свой пубертатный период и знаю: гормоны — это страшная сила.

Она невесело усмехнулась:

— Я зарабатываю себе на жизнь рационализмом. Логикой. У меня такое чувство, будто мне полностью сменили программное обеспечение.

Она махнула рукой в сторону журнального столика — открытая пачка памперсов, какие-то баночки, стопка салфеток. Беспорядка не было, но для женщины, которая привыкла представать перед миром в идеальном образе, эта сцена, возможно, граничила с хаосом.

Она очень нервничала, боялась ему признаться. И его вина в этом тоже есть, учитывая то, как он ушел от нее прошлой зимой.

— А ты помнишь, как прыгнул со второго этажа в ваш бассейн? Я была тогда на твоем заднем дворе и все видела. — Улыбка преобразила ее лицо. Она перевела взгляд на малыша.

И у Жан-Пьера тут же перехватило дыхание. Неудивительно, что сегодня вечером она так хорошо выглядела. Ее окутывает золотое сияние молодой матери.

— Незначительное растяжение — небольшая цена за серьезное повышение статуса, которое я получил из-за этого прыжка.

Ему было нужно, чтобы она улыбалась. Расслабилась. Доверилась ему.

Потому что он начал строить планы с того самого мгновения, как узнал о том, какой невероятно огромный секрет она скрывала.

— И все же я думаю, что буду прислушиваться к своему разуму, даже будучи под влиянием гормонов.

— Справедливо. Но поскольку ты женщина рассудительная, я полагаю, что согласишься со мной по поводу повестки дня. — Он коснулся сгиба ее руки. — Нужно рассказать нашим родным.

Она посмотрела ему в глаза, и он увидел в них огонь.

Она была красивой женщиной. Умной, трудолюбивой женщиной. И их неодолимо тянуло друг к другу.

— Но первым делом мы должны пожениться.

Слышать, как мужчина, по которому ты когда-то сходила с ума, предлагает тебе фиктивный брак, хотя ты его больше не волнуешь, — настоящая пытка.

Господи, как ей оставаться спокойной и неуязвимой, когда у нее на руках их ребенок. Она была обнажена во всех смыслах этого слова и всего лишь на миг позволила себе окунуться в тепло сидящего рядом Жан-Пьера, радуясь вместе с ним этому маленькому чуду.

Татьяна осторожно положила малыша на плечо и поправила платье, пряча грудь. Потом потрепала сына по спинке и немного успокоилась, предаваясь нехитрым материнским радостям. Ей нужно быть сильной ради Сезара, невзирая на то что равнодушное предложение Жан-Пьера всколыхнуло в ней старые чувства.

— В последний раз, когда мы с тобой виделись, ты выразился вполне определенно, заявив, что наша ночь была ошибкой и это больше никогда не повторится. — Хвала Богу, ее голос даже не дрогнул, когда она это произнесла. Она выпрямилась и посмотрела на Жан-Пьера. — Давай не будем обманывать себя глупыми мыслями о том, что можно перейти от враждебности к браку, не важно, каковы наши цели и насколько хладнокровно мы будем их преследовать. Может, ты суперстратег футбола, но Сезар и я — не мячики, которые перемещаются по полю по твоему желанию.

Жан-Пьер выгнул бровь:

— Насколько я понимаю, ты ответила мне отказом?

С трудом сглотнув, она кивнула и повторила его слова:

— Определенно да.

— Тогда я не стану сдаваться и спрошу еще раз.

— А я не стану этого терпеть и выгоню тебя вон, если ты не будешь уважать моих желаний, — категорично заявила она, моля Бога о том, чтобы Жан-Пьер не включил свое обаяние, перед которым она никогда не могла устоять. Решимости у нее и без того было маловато.

— Ладно, пусть будет так. Пока. Потому что я очень хочу остаться. Можно мне подержать его? — спросил Жан-Пьер, уже забирая у нее Сезара. — Ты, наверное, очень устала.

Она хотела возразить, потому что теплое крохотное тельце сына успокаивало ее, но действительно чувствовала себя измотанной. К тому же она не могла жаловаться на то, что отец хочет провести время с сыном. Особенно если учесть, что она уже украла у отца с сыном пять недель общения.

— Спасибо. — Она накинула ему на пиджак пеленку, стараясь не замечать, насколько изумительное зрелище представляет собой этот сильный мужчина со своим сыном — их ребенком — на руках и с какой нежностью он его держит. — Мне совсем не хочется спускать его с рук, но первую неделю я вообще с ног валилась.

— Жаль, что меня не было рядом, чтобы помочь тебе, — сказал он просто, никого не обвиняя. — Воспитание детей — это командный вид спорта. — Он пару раз погладил младенца по спинке, вызвав необходимую отрыжку, потом надежно устроил его на сгибе руки. — Вот почему я предложил тебе брак. Если мы будем работать вместе, это только пойдет на пользу нашему сыну.

— Не думаю, что ребенок будет рад расти с родителями, которые несчастливы вместе, но заставляют себя жить под одной крышей ради него. Будет лучше выработать условия совместного воспитания. — Она поправила платье, чувствуя себя растрепанной и перевозбужденной.

Она знала, что это глупо, но думала лишь о том, как она сейчас выглядит.

— Представляю, что скажет твой отец по поводу идеи совместного воспитания ребенка из разных домов. — Он укутал ножки малыша, подвернув одеяльце.

— Мой отец всегда занимался своими игроками больше, чем дочерью, так что мне совет Джека Дусе по этому вопросу не требуется.

Она любила отца, но не раз была свидетелем того, как он потакает знаменитым спортсменам, предоставляя им неправомерные льготы. Подростком она всегда обижалась, что он проводит больше времени с командой, готовый потратить на нее даже свои выходные, при этом не показываясь на чемпионате дочери по дебатам или любом другом значимом для нее мероприятии.

Наверное, Жан-Пьер в чем-то прав и отец действительно разочаруется, услышав подобные новости, однако она давно уже научилась не принимать решения только для того, чтобы угодить кому-то. Она полагалась исключительно на себя и больше ни на кого.

— Конечно, — неожиданно легко согласился с ней Жан-Пьер. — Нам обоим о многом надо подумать. Поговорим завтра. Я могу уложить его за тебя, если ты хочешь спать. — Он дотронулся до ее руки, и это проявление нежности всколыхнуло в Татьяне эмоции, не дававшие ей покоя в последнее время.

Но не важно, насколько добр он сейчас, она не должна забывать, как он ушел от нее.

— У меня есть ночная сиделка. Она его заберет. Она прекрасно знает свои обязанности. — Она заглянула в глаза Жан-Пьера и тут же отвела взгляд. — Прости меня. Скоро ты сможешь это сделать, но давай сегодня не будем все усложнять.

Высвободившись от его руки, Татьяна потянулась к младенцу. Она чувствовала себя совсем разбитой. Она не представляла, что разговор с Жан-Пьером окажется настолько тяжел для нее.

Но теперь он знал правду, и у нее словно камень с души свалился.

— Я уверен, что ночная няня превосходна. — Он не отдал ей спящего малыша. — Но поскольку я потерял несколько недель, которые нам уже никогда не наверстать, я буду очень признателен, если мне разрешат уложить мальчика самому.

— Иди за мной, — сдалась она и встала с диванчика.

Она повела его вверх по винтовой лестнице своих апартаментов.

— Тебе обязательно подниматься по такой длинной лестнице? — Он неожиданно оказался рядом с ней, положив руку ей на поясницу.

— Ничего страшного. Кесарево сечение мне не делали, так что я в отличной форме.

— Надеюсь, ты заботишься о себе.

В детской их встретила няня, но тут же вежливо удалилась в свою комнату, расположенную через коридор.

— Забочусь. Я жду не дождусь, когда можно будет класть его в коляску и ходить с ним гулять, осталось только рассказать обо всем родным. Свежий воздух пойдет на пользу нам обоим.

Склонившись над антикварной кроваткой — она приобрела ее по Интернету и оплатила доставку еще до своего прибытия с Карибского моря, — Татьяна отогнула голубое детское одеяльце. Вся комната была оформлена в голубых тонах.

Ей понадобится много свежего воздуха после разговора с отцом. Он всегда устанавливал для нее слишком высокую планку. Даже когда она занимала верхние позиции по успеваемости в своем классе или раньше срока стала младшим партнером в фирме, она чувствовала прессинг его ожиданий. А сейчас? Она даже не представляет, как он отреагирует на то, что его первый внук — Рейно.

— Мы можем навестить твоих родителей уже утром. Но потом мне нужно будет уехать в Новый Орлеан. — Он наклонился и положил сына рядом с игрушечным китенком.

Поднимаясь, он задел широким плечом морскую звезду на вращающемся модуле над кроваткой и этим движением извлек несколько нот нежной мелодии.

— Ты едешь туда, чтобы рассказать своей семье о Сезаре? — Она знала, что его родители, Тео и Алессандра Рейно, давно разведены и больше не живут в Луизиане. Алессандра работает в Голливуде. Тео раскатывает по всему миру, прожигая семейные накопления. Но дед Жан-Пьера, Леон, все еще является в глазах общественности патриархом клана Рейно.

Тот самый Леон, который уволил отца Татьяны и создал Великий Раскол Рейно — Дусе. У нее скрутило живот от мысли, что придется вновь встретиться с ним.

— Семья подождет. — Жан-Пьер стоял и смотрел на нее в мягком голубом свете ночника, его сильное, спортивное тело излучало тепло. — Мы должны отправиться туда вместе, чтобы выполнить обещание, которое я дал в вечернем интервью. Я объявил миру, что ты станешь гостьей Рейно до начала игры между «Гладиаторами» и «Ураганами».

— Я не понимаю. Ты же видишь, что это невозможно. — Она махнула рукой в сторону колыбельки, где спал Сезар. — Я не могу уехать из Нью-Йорка.

— Мы теперь одна семья, Татьяна, хочешь ты этого или нет. — В его голосе звучало терпение, но, судя по языку жестов, оно было на исходе. Он навис над ней, напряженный и непреклонный. — Теперь ты тем более должна поехать со мной в Луизиану, ведь нам надо выработать условия совместного воспитания мальчика.

Она посмотрела на малыша, безмятежно сопящего и не подозревающего о проблемах родителей. Она знала, что Жан-Пьер прав. Им нужно найти способ вместе воспитывать ребенка, хотя никакой свадьбы не будет. И никакого показного романа, чтобы скрыть враждебность, тоже.

Может быть, со временем она добьется для своего сына мирного будущего, точно так же, как она добивается свободы для своих клиентов в суде. Она найдет способ справиться со своими гормонами и противоречивыми чувствами, которые до сих пор питала к Жан-Пьеру.

— Мне потребуется отдельная комната, — в итоге проговорила она, закладывая основу для этого очень рискованного компромисса. — Я поеду с тобой, но участвовать в спектакле перед прессой или твоими родными не стану. Я просто не смогу.

— Хочешь сказать, ты не будешь притворяться, что тебе нравится отец твоего ребенка? — приподнял он бровь.

Сердце ее пустилось вскачь.

— Хочу сказать, что мы не будем намекать на помолвку или неизбежную свадьбу, которой, как мы оба знаем, не бывать.

— Договорились. — Его быстрое согласие явно застало ее врасплох. Он взял ее за руку. — Даю слово.

Его прикосновение пробудило в ней воспоминания о том дне, когда они тоже стояли вот так, лицом к лицу, и горячо спорили о судебном процессе. Наверное, он дотронулся до нее тогда, чтобы подчеркнуть свои слова. И в этот миг началась химическая реакция, за которой последовал взрыв. Они не смогли оторваться друг от друга. Если она не будет осторожна, это может повториться вновь, прямо сейчас.

— Ну, тогда спокойной ночи и приятных снов. — Он поднес ее руку к своим губам и легонько поцеловал ее пальчики, словно это было самой естественной вещью на свете. — Я заеду за тобой утром, чтобы мы могли вместе поговорить с твоим отцом, я буду рядом с тобой. И никак иначе.

Она кивнула. Во рту у нее пересохло, кожа горела от его поцелуя. Она смотрела, как Жан-Пьер уходит. Она думала, что рассказать ему о ребенке будет сложной задачей. Но теперь, глядя на то, как ее тело реагирует на него, она поняла, что нет задачи сложнее, чем сопротивление чарам Рейно.