Билет на удачу

Дженнифер Смит, 2017

Какая чудовищная несправедливость – влюбиться в парня, своего лучшего друга. Жизнь восемнадцатилетней Элис могла бы быть гораздо проще, если бы не чувство к Тедди. На день рождения Тедди Элис дарит ему лотерейный билет. И внезапно все меняется: сто сорок миллионов долларов способны разрушить не только дружбу, но и привычную жизнь. Тедди начинает отдаляться от Элис. Теперь он богат, у него престижная огромная квартира, дорогая машина и куча новых друзей. Элис уже пожалела, что подарила выигрышный билет. Но ей придется найти способ достучаться до сердца Тедди, пока не стало поздно.

Посвящается Эндрю, моему талисману.

Вы, кто читает эти строки, отложите на минуту книгу и подумайте о той длинной цепи из железа или золота, из терниев или цветов, которая не обвила бы вас, если бы первое звено ее не было выковано в какой-то один, навсегда памятный для вас день.

Чарльз Диккенс, «Большие надежды» (Пер. с англ. М. Лорие)

Внезапный куш (англ. windfall) — полученная по счастливой случайности крупная сумма денег.

Jennifer E. Smith

Windfall

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2017 by Jennifer E. Smith Inc.

© Павлива Н., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019

Часть 1

Январь

1

Когда мужчина за стойкой спрашивает мое счастливое число, я медлю с ответом.

— Должно же быть хотя бы одно, — удивляется он, и стержень его ручки зависает над бланком с рядами кружков. — У всех есть.

Проблема вот в чем: я не верю в удачу. Меня она как-то обходит стороной.

— Тогда это может быть любое число. — Мужчина облокачивается на стойку. — Мне нужно пять чисел. Только есть одна хитрость. И это большой секрет. Готова его услышать?

Я киваю с таким видом, словно не в первый раз покупаю лотерейный билет, словно постоянно делаю это, словно восемнадцать мне исполнилось не две недели назад.

— Они должны быть действительно значимыми для тебя.

— Поняла, — отвечаю с улыбкой, поражаясь тому, что подыгрываю ему. Вообще-то я планировала, чтобы за меня все решил компьютер, хотела положиться на числа, выпавшие наугад.

Одно число само собой всплывает в памяти, и я произношу его, не подумав:

— Как насчет тридцати одного?

День рождения Тедди.

— Тридцать один, — повторяет за мной мужчина, зачеркивая кружок с соответствующим числом. — Звучит весьма многообещающе.

— И восемь, — говорю я.

Мой день рождения.

За мной уже выстроилась очередь из людей, желающих купить себе лотерейные билеты, и я кожей чувствую их всеобщее нетерпение. Бросив взгляд на электронное табло над стойкой, вижу три цифры, горящие красным светом.

— Триста два, — указываю на табло. — Миллиона?

Мужчина кивает, и у меня потрясенно отваливается челюсть.

— Столько можно выиграть?

— Ты ничего не сможешь выиграть, пока не выберешь остальные числа, — замечает он.

— Точно, — киваю я. — Тогда двадцать четыре.

Игровой номер Тедди в баскетбольной команде.

— И одиннадцать.

Номер его квартиры.

— И девять.

Столько лет мы с ним дружим.

— Прекрасно, — говорит мужчина. — А число «Пауэрбола»?^[1]

— Что?

— Ты должна выбрать число «Пауэрбола».

— До этого вы говорили о пяти числах, — хмуро напоминаю я.

— Верно. Пять — для белых шаров и одно — для красного.

На табло над стойкой меняются цифры: «триста три». Немыслимо, невероятно огромная сумма.

Глубоко вздохнув, я прокручиваю в голове разные числа. Одно из них, как по волшебству, вновь и вновь всплывает поверх других.

— Тринадцать, — произношу я, почти ожидая: сейчас произойдет что-то ужасное. Это слово для меня подобно ослепительному электрическому разряду. Странно, но, произнесенное вслух, оно ничем не отличается от любого другого.

Мужчина смотрит на меня с сомнением:

— Точно? Оно ведь несчастливое.

— Обычное число, — отвечаю я, зная, что это неправда, ни на секунду не веря своим собственным словам. Числа — ненадежная штука. Они редко рассказывают историю целиком.

И все же когда мужчина протягивает мне клочок бумаги — маленький квадратик с набором чисел, выбранных наобум, но, возможно, сулящих удачу, — я бережно складываю его и засовываю поглубже в карман пальто.

На всякий случай.

2

На улице меня ждет Лео. Пошел снег, и влажные, пушистые снежинки густо покрыли его темные волосы и плечи куртки.

— Дело сделано? — спрашивает он, направляясь к автобусной остановке.

Я спешу за ним, чуть оскальзываясь на свежем снегу.

— Ты в курсе, сколько этот билет может принести?

Громадная сумма никак не укладывается у меня в голове.

— Миллион? — приподнимает бровь Лео.

— Не-а.

— Два?

— Триста три миллиона, — сообщаю я и на всякий случай добавляю: — Долларов.

— Это если ты выиграешь, — улыбается Лео. — Большинство людей ничего не получают за этот листок.

Я щупаю лежащий в кармане билет.

— И все же, как по мне, — замечаю я, когда мы подходим к огороженной с трех сторон остановке, — так это просто безумие.

Мы садимся на скамейку. Дыхание вырывается изо рта облачками пара, на секунду повисающими в воздухе. Снег покалывает кожу, с озера дует резкий ледяной ветер. Мы с Лео жмемся друг к другу, чтобы согреться. Лео — мой двоюродный брат, но для меня он как родной. Я живу в его семье с девяти лет: столько мне было, когда мои родители умерли друг за другом с разницей в один год.

После смерти родителей я была как в бреду. Ужасное время. Меня выдернули из Сан-Франциско — единственного дома, который я знала, — и, перекинув через полстраны, поселили в доме дяди и тети, в Чикаго. Лео меня буквально спас.

Я приехала к ним все еще не в себе, потрясенная чудовищной несправедливостью мира, с бессердечной пунктуальностью забравшего моих родителей одного за другим. Но Лео решил, что заботиться обо мне — его обязанность, и исполнял ее со всей серьезностью даже в свои девять лет.

Мы оба пошли в своих мам и представляли собой странную парочку. Я — тонкая и бледная, с настолько светлыми волосами, что при определенном освещении они приобретают розоватый оттенок. И Лео — кареглазый, с темной копной волос. Он был забавным, добрым и бесконечно терпеливым, в то время как я была тихой, подавленной и замкнутой.

Но мы с самого начала стали единой командой: Лео и Элис.

И, конечно же, Тедди. Эти двое — с малых лет неразлучные — сразу взяли меня под свое крыло. С тех пор мы стали трио.

Подъезжает автобус, тускло светя фарами в вихре снежинок, и мы забираемся внутрь. Я сажусь у окна, Лео опускается на сиденье рядом со мной и вытягивает длинные ноги в пустой проход. Под его ботинками быстро образовывается лужица. Я достаю из сумки купленную для Тедди поздравительную открытку и протягиваю Лео ладонь. Он без вопросов вручает мне тяжелую авторучку, которую всегда носит с собой.

— А я украл твою идею, — говорит брат, вынимая из кармана куртки пачку сигарет. Он вращает ее между пальцами, явно довольный собой. — Еще одно преимущество восемнадцатилетия. Знаю, что Тедди не курит, но это все же лучше, чем расписка «я тебе должен» за его обнимашки.

— Он подарил тебе обнимашки? Меня он ими наградил за якобы бесплатное мороженое, которое мне потом пришлось оплатить.

— Очень на него похоже, — смеется Лео.

Я прижимаю открытку к спинке стоящего передо мной сиденья и пытаюсь удержать ее ровно — автобус постоянно подпрыгивает. С гулко бьющимся сердцем смотрю на чистое поле для слов. Заметив мои колебания, Лео отворачивается к проходу, чтобы меня не смущать. Секунду глазею на его спину: он из вежливости это сделал или наконец разгадал мой секрет? Мои щеки заливает румянец.

Вот уже три года, как я влюблена в Тедди Макэвоя.

Я остро сознаю, что, скорее всего, плохо это скрываю, но из чувства самосохранения стараюсь об этом не думать. Утешает одно — Тедди моих чувств точно не замечает. Он обладает массой чудесных качеств, но наблюдательностью, мягко говоря, не отличается. Что мне в данной ситуации только на руку.

Влюбленность в Тедди застигла меня врасплох. Много лет он был моим лучшим другом: забавным, очаровательным, бесенячим и зачастую придурковатым лучшим другом. А потом вдруг раз! — и все изменилось.

Мы обходили закусочные в северной части Чикаго, участвуя в акции хот-дог-крол^[2]. Тедди наметил пройтись по самым лучшим местечкам. С утра было прохладно, но с течением дня становилось все теплее, поэтому я сняла толстовку и завязала ее на поясе. И только в четвертой закусочной — сидя за столиком и с трудом запихивая в себя очередной хот-дог — я обнаружила, что где-то по дороге потеряла толстовку.

— Это же кофта твоей мамы? — потрясенно спросил Лео, и я кивнула.

Толстовка была старой, с протертыми до дыр манжетами, с надписью «Стэнфорд». Но она принадлежала моей маме и потому была бесценной.

— Мы найдем ее, — пообещал Тедди, когда мы двинулись по нашему маршруту назад.

Я в этом очень сомневалась, и сердце ныло при мысли о том, что я потеряла мамину вещь.

К тому времени как пошел дождь, мы осилили лишь полпути, и скоро стало понятно: кофту нам не отыскать. Оставалось лишь бросить это безнадежное дело.

Позже тем вечером на моем мобильном высветилось сообщение от Тедди: «Я у твоего дома». Не переодеваясь, я прямо в пижаме тихонько спустилась по лестнице вниз и открыла входную дверь. Тедди стоял на пороге под дождем, насквозь промокший. Зажав под мышкой мамину толстовку на манер футбольного мяча. Он нашел ее! Я не могла в это поверить. Не могла поверить в то, что он вернулся ее искать.

Тедди ни слова не успел сказать: я обхватила его руками и крепко-крепко обняла. В этот миг и пришло озарение. Как будто сердце было радио, которому годами мешали помехи, а тут они вдруг разом исчезли. Может, я давно уже любила Тедди. Может, я просто не осознавала этого, пока не открыла ему дверь в тот вечер. А может, я и должна была влюбиться в него именно так: в стоящего на крыльце дрожащего парня, зажавшего под мышкой мою мокрую кофту, и это было столь же неизбежно, как смена дня и ночи.

Чувства к Тедди давались непросто. Любовь к нему засела в сердце занозой и мучила меня безустанно и неумолимо, точно зубная боль. Вот только от нее нельзя было излечиться. Три года я продолжала дружить с ним и смотреть на то, как он влюбляется в других девчонок. И все это время боялась признаться ему в своих чувствах.

Я гляжу на открытку перед собой, затем перевожу взгляд на ручку. Вечер за окном укрыт белой пеленой снега, автобус все дальше уносит нас из центра города. Темнота за стеклом и летящие в него снежинки создают ощущение нереальности происходящего, отчего я на мгновение обретаю смелость.

Глубоко вздохнув, вывожу на открытке: «Дорогой Тедди».

И, чтобы не передумать, продолжаю стремительно писать, без оглядки изливая чувства на бумагу, — столь беспечно, столь храбро, столь невероятно глупо, что в ушах оглушительно стучит кровь.

Подписав открытку, тянусь к конверту.

— Не забудь вложить туда билет, — напоминает Лео.

Достаю лотерейный билет из кармана — помятый и порвавшийся в уголке. Изо всех сил пытаюсь разгладить его на ноге. Лео наклоняется рассмотреть билет, и от смущения у меня снова вспыхивают щеки.

— День рождения Тедди? — спрашивает он, вглядываясь в числа. В тепле салона стекла его очков запотели. — Слишком очевидно…

— И в подобном случае — подходяще.

— Твой день рождения. Игровой номер Тедди. — Лео несколько секунд молчит. — Одиннадцать? Что это?

— Нечетное число.

— Очень смешно. — В его глазах вспыхивает догадка. — О, понял! Номер его квартиры. А девять?

— Столько лет…

–…вы с ним дружите, — заканчивает за меня Лео и переводит взгляд на последнее число — жутковатое, бросающееся в глаза. Тринадцать. Увидев его, Лео вскидывает голову, темные глаза полны тревоги и беспокойства.

— Оно ничего не значит, — поспешно говорю я, переворачиваю билет и прижимаю к ноге ладонью. — Мне нужно было быстро придумать какое-то число. И я…

— Ты не обязана ничего объяснять.

— Знаю, — пожимаю плечами.

— Я понимаю, — заверяет меня Лео, и я знаю, что он действительно все понимает. Это самое лучшее в нем.

Он долгую секунду смотрит на меня, словно убеждаясь, что я в порядке, а потом откидывается на спинку сиденья. Мы оба устремляем взгляды вперед, прямо перед собой. Автобус мчится сквозь снег, и окно напоминает экран телевизора со статическими помехами. Минуту спустя Лео накрывает мою ладонь своею, и, придвинувшись, я кладу голову ему на плечо. Так мы и едем остаток пути.

3

В квартире Тедди почти как в парилке, в маленьком пространстве слишком много людей и слишком много шума. У двери гудит и потрескивает старенький обогреватель, от оглушительно играющей в спальне музыки подрагивают на стенах школьные фотографии. Единственное окно в кухне-столовой запотело, и кто-то написал на нем: «Тедди Макэвой — …» Последнее слово стерто, поэтому, какой же именно Тедди Макэвой, останется тайной.

— Не вижу его, — говорю я, сняв пальто и кинув его поверх неряшливой кучи брошенной на полу одежды.

Лео связывает рукава моего пальто и своей куртки так, что кажется, будто они держатся за руки.

— И как он решился на это? — отвечает он вопросом. — Мама его убьет.

Однако дело не только в маме. Тедди никого не приглашает к себе домой, даже когда она работает в ночные смены медсестрой. Причина в размерах квартиры. В ней всего две комнаты, ну, или три, если считать ванную. Кухонька представляет собой крохотное, облицованное кафелем пространство в углу. И спальня есть только у Тедди. Его мама спит на раздвижном диване, пока он учится в школе, — деталь, бросающаяся в глаза и демонстрирующая, что с деньгами в семье Тедди довольно туго в отличие от большинства его одноклассников.

Но мне всегда здесь нравилось. Отец бросил Тедди и его маму, и им пришлось оставить просторные двуспальные апартаменты в Линкольн-Парке. Теперь они могут позволить себе только такую квартиру. Кэтрин Макэвой сделала все, чтобы тут стало по-домашнему уютно. Ванную она покрасила в жизнерадостный розовый цвет, а гостиную в ярко-голубой — так и чудится, будто ты в бассейне. В спальне Тедди стены разного оттенка: красного, желтого, зеленого и синего — как внутри парашюта.

Из-за собравшейся толпы сегодня здесь неуютно. Мимо проходит стайка одиннадцатиклассниц, и я слышу слова одной из них:

— Тут всего одна спальня?

— Невероятно, да? — округляет глаза другая. — Где спит его мама?

— Я, конечно, знала, что он не богат, но даже подумать не могла, что он нищ.

Лео рядом сразу ощетинивается.

Именно поэтому Тедди сюда никого, кроме нас, не приглашает. И поэтому же мне так странно видеть здесь сегодня десятки наших одноклассников, занявших каждый дюйм свободного пространства. На диван втиснулось аж пять девчонок. Как они, интересно, будут разлепляться, чтобы встать? А ведущий в спальню Тедди коридор забит лучшей частью его баскетбольной команды. Один из игроков проносится мимо нас на кухню, пробивая себе путь локтями и высоко подняв чашку, из которой на его футболку выплескивается жидкость.

— Братан! Братан! Братан! — кричит он.

— «Братан», — передразнивает его Лео, вызывая у меня смех.

Не имеет значения, какой сейчас сезон, играют ли в футбол, баскетбол или бейсбол, рядом с товарищами по команде Тедди мы всегда чувствуем себя слегка не в своей тарелке. Тедди словно ведет две разные жизни. В одной он пятничными вечерами делает победные броски на глазах у всей школы, а в другой субботними вечерами смотрит дурацкие киношки со мной и Лео. Мы всегда ходим на игры Тедди поболеть за него и всегда заглядываем на вечеринки после них, потому что Тедди — наш лучший друг. Но я люблю, когда мы остаемся втроем.

— Вон он, — говорит Лео, углядев Тедди.

Я на секунду прикрываю глаза, думая о лежащей в сумке открытке с секретом. В ней теплится надежда на возможный расцвет ответного чувства.

«Это всего лишь Тедди», — напоминаю я себе и разворачиваюсь. Он машет нам рукой, улыбаясь от уха до уха.

Что примечательно, в его внешности нет чего-то экстраординарного. Мне даже трудно подобрать слова для ее точного описания. Тедди среднего роста: на несколько дюймов выше меня и на несколько дюймов ниже Лео. Волосы у него обычного каштанового цвета и подстрижены совершенно обычно. Уши как уши, нормального размера, глаза карие, ничем не выдающийся нос. Но если не разглядывать отдельные черты, а воспринимать их целиком, то Тедди очень красив.

— Привет, — радостно встречает нас он, когда мы протискиваемся сквозь гурьбу девчонок, столпившихся у кухни. — Поздновато вы.

Я открываю рот для ответа, но Тедди не ждет его, а сграбастывает меня в свои медвежьи объятия. Мои ноги отрываются от линолеума, а сердце подскакивает к горлу. Через секунду Тедди опускает меня на пол, и я заторможенно моргаю, глядя на него.

— Ну и где же мои поздравления с днем рождения? — поигрывает он бровями. Его поддразнивание приводит меня в чувство.

— А тебе все мало? — ухмыляюсь я. — Уже сто раз тебя сегодня поздравила.

— Да, но это было в школе, а не на моей вечеринке.

— Ну тогда с днем рождения, — закатываю я глаза. — Давно пора нас нагнать.

Тедди без предупреждения по-дружески берет мою шею в захват:

— Даже если тебе восемнадцать уже целую вечность…

— Пару недель, — поправляю я его, пытаясь высвободиться.

–…то совсем не обязательно делать вид, что ты намного старше и умнее меня.

— Я не делаю вид, это так и есть, — смеюсь я, и Тедди отпускает меня.

— Как же трудно быть самым мелким, — наигранно вздыхает он. — Особенно когда я настолько зрелее вас…

— Ну да, ну да, — качаю я головой.

Лео запускает руку в вазу с конфетами «Эм-энд-Эмс», стоящую на кухонной стойке.

— Я думал, вечеринка будет проходить у Марти.

— Рейс его родителей отменили из-за снегопада, — объясняет Тедди. — Других вариантов не было, поэтому я устроил ее тут.

Он сопровождает слова улыбкой, но я знаю, что она напускная. Даже шесть лет спустя Тедди все еще стыдится обветшалого здания, односпальной квартиры и своей неполной семьи.

— Итак, — хлопает он в ладоши. — Раз никто из вас поутру не встретил меня воздушными шарами — кстати, это реальное упущение с вашей стороны, — и из моего школьного шкафчика не высыпалось конфетти, значит, вы точно приготовили для меня подарки.

— А нашего присутствия тебе уже недостаточно? — подкалывает его Лео.

— Ну правда, что я получу? — спрашивает Тедди, переводя взгляд с меня на Лео и обратно. — Нет, подождите. Дайте угадаю. Лео наверняка подарит мне что-то компьютерированное…

— Такого слова нет в природе.

— Может, мульт о приключениях Тедди Макэвоя? Или пиксельный портрет? Или мой собственный веб-сайт?

— Угадал, — кивает Лео. — Найдешь его по адресу www.Teddy-Idiot.com.

— А ты, Эл, — поворачивается Тедди ко мне, — готов побиться об заклад, купила мне что-нибудь потрясающее, а потом не моргнув глазом отдала подарок тому, кто нуждался в нем больше меня.

— Знаешь, — ухмыляется Лео, — а она ведь и впрямь ходила сегодня в бесплатную столовую.

— И наверняка заглянула в дом престарелых.

— И убирала в парке мусор.

— И выгуливала приютских собак. — Тедди смеется. — Она стопудово отдала мой подарок какому-нибудь псу. Надеюсь, классному? Доберману или бассет-хаунду? Пожалуйста, скажи мне, что ты не отдала его пуделю или чихуа-хуа!

Я возвожу глаза к потолку:

— Шуточки у вас дурацкие, парни.

— Держи. — Лео вынимает из заднего кармана пачку сигарет и протягивает ее Тедди.

Тот несколько секунд таращится на нее.

— Зачем мне это?

— Тебе восемнадцать. Сигареты — одна из привилегий совершеннолетия.

— И что, никакого «Плейбоя»? — шутит Тедди, выгнув бровь.

— Думаю, подобного добра у тебя хватает и без меня.

Тедди отвечает на это смехом.

— Какой еще подарок меня ждет? — обращается он ко мне.

На холодильнике за спиной Тедди висят его детские фотографии. На одной из них он улыбается, демонстрируя выпавший зуб, на другой зарылся в кучу опавших листьев. Я пытаюсь вспомнить, каково было смотреть на Тедди, не испытывая к нему чувств, не любя его так отчаянно. Мне почти удается уловить приятное ощущение былой беззаботности и душевного спокойствия, но когда я встречаюсь с выжидающим взглядом Тедди, опять возвращается нервозность.

Все изменилось. И назад пути нет.

Достаю из сумки открытку и, заметив, что рука дрожит, вдруг осознаю: я не смогу вручить ее Тедди. С чего я вообще взяла, что смогу это сделать?

Этот конверт — маленький тонкий прямоугольник сложенной бумаги — полон надежды. Я вложила в него все свое сердце. У меня не хватит духу смотреть на то, как Тедди его открывает. Только не здесь. Не сейчас. А может, и никогда.

Тедди не дает мне выдумать подходящего оправдания и сунуть конверт обратно в сумку, выхватив его из моей руки.

— Это мне? — ласково спрашивает он. — Спасибо, Эл!

Он один меня так называет и всегда называл, и сейчас это подстегивает мою нервозность. Охваченная паникой, я готова наброситься на Тедди, чтобы вернуть себе конверт.

— Нет, — сдавленно отвечаю я, потянувшись за конвертом.

Тедди высоко задирает руку, не замечая выражения моего лица. Слава богу, Лео быстро соображает, что к чему.

— По-моему, это не тебе, — указывает он на конверт.

Тедди озадаченно опускает руку.

— Но на нем мое имя. — Он проводит пальцем под сделанной моей рукой крохотной надписи. — Видишь? Мишка Тедди.

Прозвище, которое я дала Тедди в детстве, но много лет не использовала. Я смотрю на его палец под надписью, и мне становится нехорошо.

— Я забыла подписать открытку, — говорю, стараясь скрыть панику в голосе.

Однако Тедди, не слушая меня, возится с конвертом.

Бросаю взгляд на Лео — он беспомощно пожимает плечами, — затем на открывающего открытку Тедди. От волнения я напрочь забыла о лотерейном билете, вложенном в открытку поверх моих слов — ужасных, смехотворных, унизительных слов.

— Эй, гляньте-ка, — улыбается Тедди, взяв билет. — Я скоро разбогатею.

— Разбогатеешь — не то слово. Будешь купаться в деньгах, — бросает в ответ один из баскетболистов — здоровяк с нелепой, а может, и не такой уж нелепой бабочкой на шее, проталкиваясь мимо нас за выпивкой. — Об этой лотерее в новостях говорили. Там охрененный джекпот.

Расчищая себе локтями путь к самодельному бару, здоровяк умудряется пихнуть Лео, который в свою очередь толкает Тедди, а Тедди роняет открытку. Время застывает, и я, словно в замедленной съемке, вижу, как открытка выпадает из руки Тедди, медленно планирует на пол и с плавной грациозностью бумажного самолетика ускользает под холодильник. Мы все таращимся туда, куда она улетела.

— Хорошее попадание, — приподнимает брови Лео.

— Звиняйте, — бросает здоровяк, задним ходом убираясь с места происшествия.

— Упс. — Тедди опускается на колени.

Я заторможенно наблюдаю за тем, как он ползает по полу, шаря ладонью под холодильником.

— Принесите мне вилку, — просит он, не вставая с карачек.

— Вилку? — переспрашивает Лео. — Ты там есть собрался?

— Нет, хочу ею…

— Не надо, — касаюсь я рукой спины Тедди. — Ничего важного там нет.

Тедди поднимается на ноги.

— Уверена? — обеспокоенно спрашивает он.

— Да. — Я стараюсь не выдать голосом своего облегчения.

Вытерев ладони о джинсы, Тедди наклоняется за лотерейным билетом, лежащим на полу у моей ноги.

— Хорошо, туда открытка улетела, а не билет.

— Да уж, — смеется Лео. — Уверен, что тогда между джекпотом и тобой стоял бы только один холодильник.

4

Тедди всегда был центром всеобщего внимания, так что сегодня, в его день рождения, провести с ним время практически нереально. Он постоянно окружен друзьями, плюс море приятелей толпятся в сторонке, ожидая очереди поздороваться с ним или обняться.

Я наблюдаю с другого конца комнаты, как Тедди опускает голову, чтобы сказать что-то Лиле, своей бывшей подружке. Они расстались всего несколько недель назад, провстречавшись почти целых три месяца — на более длительные отношения Тедди не хватает. С девушками он действует по одной безумной схеме: завоевывает их, короткое время с ними встречается, затем охладевает и начинает вести себя настолько отстраненно, раздражающе недоступно и эгоистично, что вынуждает их разорвать отношения с ним.

— Ты ужасен, — констатировала я в рождественские каникулы, когда он рассказал мне о том, что Лила наконец-то сдалась.

— Или гениален, — сверкнул он своей фирменной улыбкой.

Я не похожа ни на одну из вереницы увивающихся за ним бойких и дерзких девчонок. И должна была влюбиться в кого-то такого, как Нейт, который ходит вместе со мной на урок продвинутой математики и в следующем году собирается поступать в Массачусетский технологический институт, или как Дэвид, который работает вместе со мной волонтером в доме престарелых, или как Джексон, который пишет такие красивые стихи, что мое сердце заходится, когда он читает их вслух на уроке литературы. Честно говоря, Тедди Макэвой совсем не в моем вкусе. Для меня он какой-то уж слишком лощеный, слишком самоуверенный, слишком самодовольный. Слишком… весь из себя.

И тем не менее вот она я, несчастно смотрю на то, как Лила, встав на цыпочки, шепчет что-то ему на ухо, и он, откинув голову, хохочет.

— Знаешь, — прослеживает за моим взглядом Лео, — традиционный способ убить время на подобных мероприятиях — завести с кем-то разговор.

Я открываю рот, но он поднимает руку, останавливая меня:

— С кем-то, кроме меня.

— Ты прав, — отвечаю я, отрывая взгляд от Тедди. — Прости. Не знаю, что со мной такое. Постараюсь стать повеселее.

— Пообещай что-нибудь более реалистичное. К примеру, стать поразговорчивей или хотя бы сделать менее отсутствующий вид. Улыбку окружающим подари!

— О каких подарках речь? — подходит к нам сзади Тедди. Слышал звон, да не знает, где он.

Я закатываю глаза.

— Хочу на снег посмотреть, — говорит Тедди. — Идете со мной?

— Слишком холодно, — отвечает Лео, и я благодарна ему за это.

Небрежно пожав плечами, поворачиваюсь к Тедди, и он протягивает мне руку:

— Пойдем?

Мы выходим из квартиры, покидая вечеринку. Музыка доносится до нас приглушенной, словно издалека. В конце тускло освещенного коридора Тедди толкает тяжелую дверь на пожарную лестницу, и лицо обжигает порыв ледяного ветра. На улице по-прежнему идет снег, ветер кружит снежинки, точно конфетти. Я натягиваю на ладони рукава свитера и прохожу к перилам.

Смотреть здесь особо не на что — лишь на окна окружающих зданий, темные в это время суток. Внизу отпечаталась цепочка одиноких шагов, уже заметенная снежком. До полуночи осталось всего ничего, и мир затих.

Тедди приседает и, подхватив ладонями снег, лениво лепит идеально круглый шарик. Затем поднимается, принимает стойку питчера^[3] перед броском и смотрит на улицу, готовясь метнуть снежок поверх перил. Но в последнюю секунду разворачивается и кидает его в меня.

— Эй! — Я смахиваю с кофты снег, сверля его притворно злым взглядом.

— Без этого никак, — улыбается он, подходя ко мне. — Такова традиция.

Мне трудно сдержать улыбку. Лицо жалит холод, руки замерзли, и я прячу их в карманы джинсов, чтобы скрыть это. Потому что последнее, чего мне сейчас хочется, — вернуться в квартиру, покинув снежную и темную тишину. Внизу под нами открывается и закрывается входная дверь, на улицу вываливаются несколько человек, нам слышен их тихий гомон. В луче света уличного фонаря размеренно падает снег.

Тедди поворачивает ко мне лицо, и улыбка сходит с его губ.

— Он не позвонил.

Я качаю головой:

— Клянусь…

— Не злись.

— Я и не злюсь. Я в бешенстве. И ты бы тоже должен быть.

— Но ты же знаешь его.

— В том-то и дело, — отвечаю я. — Знаю. Сколько лет он уже поступает так с тобой! Достало! Хочет испариться на триста шестьдесят четыре дня в году? Черт с ним. Но в день рождения своего собственного сына он мог хотя бы…

— Эл.

Я раздраженно передергиваю плечами:

— Да это я так, бурчу.

— Знаю. — Тедди еле сдерживает улыбку. — И благодарен тебе за участие.

— Но он точно думает сегодня о тебе, где бы ни был.

— А то! — горько смеется Тедди. — Между партиями в покер.

— Ты не можешь знать этого наверняка, — замечаю я.

— Давай не будем обманываться, — серьезно смотрит на меня Тедди. — Скорее всего, он вспомнит о моем дне рождении через неделю, пришлет мне что-нибудь, чтобы не чувствовать себя виноватым, а потом попросит вернуть, когда проиграется в пух и прах и ему придется покрывать карточный долг. Не впервой, сама знаешь.

— Тогда это хороший знак, — пытаюсь подбодрить я Тедди. Мне невыносимо видеть его таким удрученным. — Помнишь, в прошлом году он прислал тебе медовую буженину?

— Угу, — хмуро отвечает он. — А в позапрошлом — набор ножей.

— Точно. Он присылает тебе подарки, только когда ему крупно везет в игре.

В детстве Чарли Макэвой вваливался в дом с пакетами, полными подарков для Тедди. Наличие денег на них он объяснял Кэтрин оплатой за сверхурочную работу электрика. Потом оказалось, что большую часть времени он торчал на ипподроме.

— Может, он наконец перестал играть. Может, он излечивается от этой зависимости.

Тедди в мои слова слабо верится, как и мне самой. Шесть лет назад Чарли за трехдневный игровой марафон в Лас-Вегасе спустил в карты все семейные сбережения. С тех пор его и след простыл.

— И все же это ужасно несправедливо, — качаю я головой.

— Я к этому привык, — пожимает плечами Тедди.

— Тедди. — Я поворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза. Мне нужно, чтобы он понимал, действительно понимал: это нормально — расстраиваться и огорчаться, не нужно постоянно притворяться, будто все хорошо. — Это не делает ситуацию лучше.

— Знаю, — тихо отвечает он.

Кружащие вокруг снежинки и размытый свет фонарей за его спиной придают Тедди какую-то волшебную ауру. Его глаза ярко сверкают, волосы припорошены снегом, взгляд тих и спокоен. Я вдруг осознаю, как близко мы стоим друг от друга. По телу пробегает дрожь, и вызвал ее не холод, а будоражащее, лихорадочное желание рассказать Тедди об открытке, о моих чувствах к нему, о том, насколько они сильны и серьезны.

Но тут дверь позади открывается, и, залитые светом из коридора, появляются хихикающие десятиклассницы. В стильных пальто и модных сапожках.

— Привет, Тедди, — воркует одна из них, выходя к нам. — Можно к вам присоединиться?

Помешкав мгновение, он отрывает взгляд от моего лица, и чары рушатся.

— Конечно, — отвечает Тедди, улыбнувшись девушкам.

Я громко прокашливаюсь, не давая сказать ему что-то еще, не давая дальше терзать мое сердце.

— Пойду найду Лео.

Но его внимание уже переключилось, уже обратилось в другом направлении. Как всегда было…

И будет.

5

В поисках Лео я спотыкаюсь возле кухни о пакет с мусором. Машинально подхватываю его, продираюсь с ним сквозь толпу и выхожу из квартиры в пустой коридор. Некоторое время просто стою там, оглядывая грязный линолеум на полу и мигающие лампы на потолке. Слева квартира под номером 13. Покореженные медные цифры на ее двери, кажется, неизменно наблюдают за мной. Справа — выход на пожарную лестницу, где до сих пор прохлаждается с девчонками Тедди.

Нужно было сказать ему об открытке до того, как нас прервали. Нужно было каким-то образом заставить его увидеть меня, настоящую меня, чтобы он опомнился и осознал свои чувства ко мне. Иногда чудится, что если я очень сильно этого пожелаю, то мое желание сбудется. Но так не бывает. Жизнь не подчиняется чьей-то воле. И не раздает кредиты. Если мир лишил меня чего-то, это не значит, что он мне что-то задолжал. И если на меня свалилась гора неудач, это не значит, что дальше мне светит что-то хорошее.

И все же, неужели я так много прошу? Чтобы парень, которого я люблю, ответил мне взаимностью.

Вздохнув, кидаю пакет в мусоропровод и слушаю, как он, громыхая, летит вниз. Вернувшись в квартиру, нахожу Лео. Он сидит в старом кожаном кресле в углу спальни Тедди, склонив голову над мобильным. Лео снял с себя зеленый свитер, оставшись в футболке с эмблемой Супермена, которую я подарила ему на Рождество. Правда, в своих очках с толстенными стеклами он больше смахивает на взъерошенного Кларка Кента^[4].

— Макс? — киваю на мобильный.

Лео качает головой, но на его лице появляется улыбка — та самая, какую вызывает любое упоминание о его бойфренде. В конце прошлого лета Макс уехал учиться в Мичиганский университет. До его отъезда они встречались всего полгода, однако довольно быстро перескочили со стадии «ты мне вроде как нравишься» на «кажется, у нас с тобой все серьезно» и, наконец, до «я безумно тебя люблю». За это время я и сама успела прикипеть к Максу — невозможно не проникнуться к тому, кто у тебя на глазах раскрывает чудеснейшие стороны человека, который по-настоящему дорог тебе.

— Нет, — поднимает на меня глаза Лео. — Мама.

— Дай угадаю. Она паникует из-за снегопада?

Тетя София так и не свыклась с чикагскими зимами. Ее детство прошло в Буэнос-Айресе. Тете было восемь, когда ее семья переехала во Флориду. Холодная погода, наверное, единственное, что ее унимает, вводя в режим спячки.

— Она беспокоится из-за дорог, — объясняет Лео. — Советует нам заночевать здесь.

Давненько мы не оставались у Тедди на ночь. Раньше-то постоянно ночевали тут втроем. Когда мы были помладше, за Тедди в ночные смены его мамы приглядывала пожилая соседка миссис Донахью. Мы убедили ее пускать на ночь и нас. Она храпела на диване, а мы с Лео устраивались в спальных мешках на полу. Тедди свешивал к нам голову с края постели, и мы болтали, пока веки не смежались и разговоры не смолкали сами собой.

— Я не могу сказать ей, что остальные гости уйдут, — с робкой улыбкой признается Лео, — поскольку она думает, что мы и так тут одни. Выходит…

Оглядываю сваленную на полу одежду, загроможденный книгами комод и одинокий носок, торчащий из-под односпальной кровати.

Кровати Тедди. В которой он спит каждую ночь.

Тяжело сглатываю.

— Выходит, мы остаемся, — заканчиваю за брата.

Несколько часов спустя мы возвращаемся назад в прошлое.

Я отказываюсь от предложения Тедди лечь на его кровать, и вот мы снова — после стольких лет — устраиваемся, как в старые добрые времена: мы с Лео на полу в гнездышке из одеял, а Тедди, опершись подбородком на руки, смотрит на нас с края постели.

— Ребятки, — со смехом в голосе тянет Тедди. — Ребятки, ребятки, ребятки…

Это слово не сходило с губ двенадцатилетнего Тедди, и от нахлынувшей ностальгии у меня даже кружится голова.

Лео отвечает ему в своем обычном, слегка настороженном тоне:

— Да, Теодор?

— Помнишь, как мы уболтали тебя расписать стену? — Тедди ударяет кулаком о прикроватную стену, когда-то белую, — прекрасный холст, посчитали мы в одиннадцать лет, — но ставшую темно-синей. — Я тебе еще леденцами заплатил.

— Лучший заказ в моей жизни, — отвечает Лео. — Даже несмотря на то, что на следующий день нам пришлось закрашивать мой рисунок по новой.

— В углу до сих пор видны очертания пингвинов, — улыбаюсь я. — И рыбы на двери.

Тедди ненадолго замолкает, а потом снова заговаривает, нарушая темноту несвойственным ему робким голосом.

— Как по-вашему, вечеринка нормально прошла?

— Отлично она прошла, — с зевком отзывается Лео. — Ты, наверное, мировой рекорд установил по количеству людей на квадратный дюйм пространства.

— Да, тесновато было, — соглашается Тедди. — Как думаете, кто-нибудь обратил внимание на то, что здесь всего одна спальня?

— Нет, — твердо заявляю я. — Все веселились, им было не до этого.

— Кто-то разбил мамину вазу, — продолжает Тедди. — Надеюсь, она этого не заметит. Я не смогу купить новую, пока не устроюсь летом на работу.

— Мы сбросимся, чтобы ты купил вазу сейчас, — говорю я и, не давая ему возразить, добавляю: — Вернешь нам деньги потом.

— Скинешь их мне на «Визу», «Мастеркард» или отдашь леденцами, — шутит Лео.

— Спасибо, — смеется Тедди. — Вы, ребятки, самые классные!

Лео опять зевает, в этот раз громче, и мы погружаемся в молчание.

Я таращусь в потолок, словно пытаюсь разглядеть на нем знакомые созвездия. Из окон падает слабый, голубоватый свет. Снаружи все еще идет снег. В дыхании Лео вскоре становятся слышны тихие присвисты. Я тянусь к нему в темноте, осторожно снимаю с его лица очки и кладу их на пол между нами. За мной сверху наблюдает Тедди.

— Эй, а помнишь… — начинает он.

Я прикладываю палец к губам:

— Не буди его.

— Тогда забирайся ко мне, чтобы мы могли поболтать, — предлагает он и, шурша бельем, сдвигается в дальний край кровати. — У меня день рождения как-никак. И я спать совсем не хочу.

— Зато я хочу, — отвечаю я, хотя это неправда. Мое сознание ясно, как никогда.

— Иди сюда, — похлопывает Тедди по постели рядом с собой, но я словно приросла к полу.

Что за глупые колебания? Тедди всего лишь хочет поговорить со своей лучшей подружкой, как раньше в детстве.

Осторожно встаю, чтобы не потревожить Лео, и забираюсь на постель к Тедди. Узкая кровать уж точно не предназначена для двоих, поэтому, чтобы уместиться на ней вдвоем, мы ложимся на бок, лицом друг к другу.

— Привет, — улыбается мне Тедди в темноте.

— Привет, — отвечаю я, и сердце трепещет.

Дыхание Тедди отдает мятным ароматом зубной пасты. Он так близко лежит, что я вижу не все его лицо целиком, а отдельные черты: нос, рот или глаза. Останавливаю взгляд на глазах, поскольку в них отражается удивление.

— Ты чего это? — спрашивает он.

— Ничего, — качаю я головой.

— Я так сильно изменился, едва мне стукнуло восемнадцать?

— Похоже на то. — Усиленно пытаюсь придумать остроумный ответ, которыми мы с Тедди обычно обмениваемся, но на ум ничего не идет. От близости к нему разбегаются мысли. Грудь теснит чувство посильнее любви, похлеще надежды.

«Тедди», — мысленно говорю я, глядя на него, и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести вслух имя так, как оно звучит в моей голове: вздохом, вопросом или мольбой.

— Ты сегодня повеселилась? — спрашивает Тедди.

Я киваю, и мои волосы электризуются на его подушке.

— По-моему, неплохая вышла вечеринка. Конечно, вечеринка в честь моего шестнадцатилетия была позабористей, но кто теперь такую выдержит?

— Старичок, — с мягкой насмешкой отзываюсь я, и Тедди смеется.

— Я и правда чувствую себя старше, — признает он. — Восемнадцатилетним. Мужчиной.

— Представляешь, мы знаем друг друга половину нашей жизни.

— Чудно так. Хотя нет, — Тедди качает головой. — Чуднее вспоминать то время, когда мы не дружили.

Я ничего не отвечаю. Мне еще слишком больно вспоминать о том времени, той половине жизни, когда я жила с родителями в Сан-Франциско: о наших совместных завтраках, прогулках в парке и сказках на ночь, как в любой нормальной семье. Думать об этом — все равно что долго смотреть на солнце. Воспоминания раскаленными вспышками мелькают перед глазами и мучительно обжигают даже полжизни спустя.

Тедди накрывает ладонью мою руку. На мне его толстовка, но я чувствую жар его прикосновения даже сквозь ткань.

— Прости, — извиняется он. — Я не хотел…

— Все хорошо, — отвечаю я, переведя дыхание. — Я не о том думала.

Тедди награждает меня недоверчивым взглядом.

— Ты можешь поговорить со мной об этом, знаешь же.

— Знаю, — машинально отвечаю я.

Он качает головой. Смотрит на меня расширенными глазами, не мигая, и, пошевелившись, задевает мою ногу своей.

— Так, как говоришь с Лео. Ты обсуждаешь подобное с ним, но можешь и со мной поговорить.

Я закусываю губу:

— Тедди…

— Знаю, это очень болезненная для тебя тема, — торопливо продолжает он. — И я не собираюсь на тебя давить. Просто ты думаешь, что я способен только дурака валять. Что я слишком легкомысленный и со мной невозможно говорить на серьезные темы. Но это не так.

— С чего тебе пришли в голову такие мысли?

— С того, что так было всегда. Ты идешь к Лео, когда тебе хочется вспоминать, и идешь ко мне, когда тебе хочется забыть.

Я смотрю на Тедди с перехваченным от чувств горлом. Он прав, просто я никогда не задумывалась над этим.

— В общем, я это к тому, что тоже могу выслушать и поддержать тебя, если ты мне это позволишь.

— Знаю.

— Я тоже могут быть хорошим парнем.

— Ты и так хороший парень.

— Пока — нет. Но я хочу им быть. Ради тебя.

Слова повисают в темноте, и я крепко зажмуриваюсь, желая поделиться с ним хоть чем-нибудь. Как жаль, что открыться ему так непросто. Тедди находит мою руку и сжимает ладонь.

— Иногда, — спустя несколько секунд признаюсь я, — мне кажется, будто я потихоньку забываю родителей.

— Это невозможно, — шепотом отвечает Тедди.

— Вспоминая о них, я словно смотрю какой-то фильм про счастливую семью. Все кажется таким нереальным.

— Дело в том, что ты вспоминаешь общую картинку, целиком, — замечает Тедди. — И тебя это каждый раз выбивает из колеи. Разбери воспоминания на фрагменты. — Он ненадолго умолкает. — Вот, к примеру, мой отец рисовал мне зубной пастой смайлики на зеркале в ванной.

— Правда?

Тедди кивает.

— Или писал короткие фразы, вроде «Настал тот самый день!» и «Берегись, мир. Я иду!».

Он говорит это с такой печалью, грустью и тоской, словно его отца тоже больше нет. Тедди потерял его, но не так, как я своего. И все же наши переживания в чем-то схожи. Мы будто делимся чем-то неведомым остальному миру, и это невероятно сближает. Я ободряюще сжимаю ладонь Тедди.

— Он делал это только по утрам, когда не завтракал в каком-нибудь вшивом казино на теплоходе, — горько продолжает Тедди. — Иногда я вспоминаю об этом.

Глубоко вздыхаю, готовясь поделиться с ним своим воспоминанием.

— Мой папа по воскресеньям готовил оладушки в форме сердца, — наконец произношу я, и сердце сжимается. — Они у него всегда подгорали, но я их обожала. А мама… — Медлю, закусив губу. — Мама всегда пела во время мытья посуды. Певица из нее была никудышная.

— Видишь? — Тедди смотрит мне прямо в глаза. — Маленькие фрагменты.

Наши головы рядом, ладони соединены, стопы соприкасаются. Мы так близки, что я ощущаю на своем лице теплое дыхание Тедди. Мы несколько долгих секунд лежим неподвижно, глядя друг другу в глаза. Сознание не вполне понимает происходящее, мысли путаются. Тедди — просто друг. Он хороший парень. Он просто поддерживает меня. И только.

Затем он придвигается ко мне, и меня перемыкает. Я безумно хочу, чтобы он меня поцеловал, но в то же время ужасно боюсь последствий. Боюсь, что все изменится, и боюсь, что ничего не изменится. Боюсь, что наутро, при свете дня, мы не сможем смотреть друг другу в глаза. Боюсь, что поцелуй будет чудовищной ошибкой и разрушит нашу девятилетнюю дружбу.

Тедди наклоняет голову, задевая мой нос своим. В моем поле зрения теперь только он, весь остальной мир размыт. Здесь и сейчас есть только мы одни. Он и я. Снегопад на улице утихает, подоконники за окном припорошил снежок, снаружи стоит безмятежная тишина. А в комнате, в нашем личном и́глу, тепло и уютно.

Наши носы снова соприкасаются. Мое сердце рвется навстречу Тедди в преддверии поцелуя, и я всей душой желаю последовать за ним. Мой мир вот-вот перевернется. Но за миг до того, как наши губы встречаются, раздается громкий треск, а за ним — хруст. Мы с Тедди подскакиваем и смотрим вниз. Там взъерошенный и полусонный Лео шарит рукой по полу в поисках своих разбитых очков.

6

Открыв глаза поутру, я первым делом натыкаюсь взглядом на завал красных пластиковых стаканчиков. За ними сквозь морозный узор на окне в комнату пытается пробиться встающее солнце. Гостиная еще погружена в голубоватый сумрак. Я недоуменно моргаю, соображая, где нахожусь и почему оказалась на диване. Затем с зевком сажусь.

Мгновение спустя обрушиваются воспоминания.

Лицо Тедди в близости от моего. Соприкосновение наших носов. Громкий звук двух стучащих в унисон сердец.

А потом потирающий глаза Лео, спрашивающий, сколько сейчас времени; я, спрыгивающая с постели; и Тедди, смахивающий на внезапно разбуженного лунатика.

Я зажмуриваюсь.

Ничего не случилось. Ничего особенного. Но в последовавшее за этим мгновение, ошеломленная и смятенная, я видела взгляд Тедди, устремленный на меня в темноте через комнату. Он явно думал, что чуть не попал впросак, и чувствовал облегчение. И правильно делал. Поскольку я хотела не только поцелуя. Я хотела гораздо большего. Хотела, чтобы он влюбился в меня. А с Тедди это невозможно.

За спиной открывается дверь в спальню, и я делаю глубокий вдох, внутренне готовясь встретиться лицом к лицу с Тедди. Однако это Лео.

— Доброе утро, — говорит он.

Без очков брат выглядит намного юнее, но щурится и шаркает ногами, как старичок. В руке у него болтаются зажатые ботинки. Он бросает их на пол рядом с диваном и жестом показывает мне подвинуться.

Я убираю ноги под себя и жду, когда Лео заведет разговор о прошедшей ночи, но он, зевнув, наклоняется завязать шнурки.

— Ты уходишь? — спрашиваю я, и брат кивает.

— Нужно купить новые очки. Или хотя бы найти старые. Да и дел по горло.

— Будешь рисовать?

Лео качает головой:

— Заполнять заявления.

— В какой университет?

— Мичиганский, — избегая моего взгляда, отвечает он. — Я должен заполнить все документы до понедельника.

У нас это больная тема. Лео мечтал о поступлении в Чикагский институт искусств с тех пор, как стал переносить свои рисунки из блокнотов в компьютер. Однако сейчас, когда Макс учится в Мичигане, его намерения, видимо, изменились.

— Что ж… — Мой голос звучит на пару октав выше обычного. — Думаю, это здорово.

Я стараюсь держать мысли и чувства по этому поводу при себе, так как решение относительно того, где ему учиться, Лео должен, естественно, принять сам. Но мы слишком хорошо знаем друг друга, поэтому, несмотря на мои усилия скрыть свое неодобрение, брат его все равно ощущает.

— Нет, не думаешь, — отвечает он. — Это ничего. Я ведь еще не принял окончательного решения.

— Я знаю.

— И я все еще хочу поступить…

— Я знаю.

— Просто я так сильно скучаю…

— И это я тоже знаю, — улыбаюсь я.

Мы на секунду умолкаем.

— Ладненько. — Лео поднимается. — Останешься тут?

Оглядываю замусоренную гостиную. Везде разбросаны пластиковые стаканчики и полупустые пакеты с чипсами, из перевернутой на стойке бутылки капает газировка. Все поверхности заляпаны липкими круглыми отпечатками, вокруг переполненной мусорки валяются смятые жестяные банки и скомканные бумажные полотенца.

— Надо помочь Тедди прибраться тут до прихода его мамы. — Бросаю взгляд на часы: уже почти восемь утра, а значит, она скоро вернется. — Ну, знаешь, чтобы он дожил до своего девятнадцатилетия.

— Не волнуйся, — раздается голос Тедди из коридора за моей спиной.

Я поворачиваюсь посмотреть на него и тут же отвожу взгляд, вспомнив вчерашнее. Тедди стоит в одних серых спортивных штанах, перебросив зеленую футболку через плечо. Мне и так сегодня утром несладко, и вид его обнаженного торса — это уже перебор.

— Только что мама звонила. Она остается на утреннюю смену. Похоже, дороги завалены снегом.

— Лучший подарок на день рождения, какой ты только мог получить, — замечает Лео, взяв куртку.

Натянув футболку, Тедди неторопливо подходит к кухонной стойке и снимает фольгу с торта, приготовленного для него мамой. Они отпраздновали его день рождения перед ее уходом на работу. Остатки торта смели во время вечеринки, и Тедди слизывает с пальца подцепленную с блюда глазурь. Затем подходит к дивану и плюхается рядом со мной.

Набравшись храбрости, я кошусь на него. Как же мне хочется знать, о чем он думает! Но тут Лео кладет ладонь на дверную ручку, и при мысли о том, что я останусь с Тедди наедине, меня охватывает паника. Может, лучше и не знать, о чем он думает.

— Ты точно не хочешь задержаться ненадолго? — спрашиваю я брата натянутым голосом. — Дороги заснежены, а ты еще и без очков.

— Справлюсь. — Лео разворачивается, натыкается на вешалку, хватается за нее, чтобы не упасть, и щурится, изображая растерянность: — Тедди?

— Очень смешно, — ворчу я.

Брат отвечает легким поклоном, машет нам на прощание рукой, открывает дверь и выходит в коридор.

Мы с Тедди остаемся одни.

7

Мы убираемся в кухне, бросая стаканчики в мусорный мешок. О вчерашнем никто из нас не заикается, однако в воздухе между нами ощущается напряжение.

Наклоняюсь за упавшим на пол бумажным полотенцем, но Тедди опережает меня: подхватывает его и кидает в мешок.

— Держи, — заботливо улыбается он.

— Спасибо, — бормочу я и перевожу взгляд в другой угол кухни, но Тедди все время маячит рядом, следует за мной по пятам и помогает даже с какой-то ерундой. В общем, слишком старается.

И этим только усугубляет ситуацию.

В то время как ничего особенного не случилось, что-то все-таки изменилось.

Обычно мы ведем себя друг с другом совершенно иначе. Тедди сам на себя не похож. Не похож на парня, который по-дружески поддразнивал меня из-за моих добрых поступков, бросался в меня снежками и никогда не утруждал себя помощью в уборке. Обнимаясь со мной, он всегда отрывал меня от земли, так что мои ноги болтались в воздухе. И иногда рисовал мне маленьких аллигаторов в честь моего детского прозвища: «Эл-лигатор».

Тедди никогда не деликатничал со мной. А я никогда не церемонилась с ним.

До этой минуты.

И меня это вымораживает.

— Да что с тобой такое! — не выдерживаю я, устав тесниться с Тедди в маленькой кухонке. Мы с ним никак не можем разминуться, шагая одновременно в ту или иную сторону, словно тени друг друга.

Он выглядит удивленным.

— Я просто хочу помочь…

— Тогда иди убирайся в гостиной, а тут я справлюсь сама.

— Хорошо, — пожимает плечами Тедди.

Но мне тесно с ним и во всей квартире. Из неотгороженной кухни я вижу, как он плюхается на диван с пультом в руке.

— Это ты мне так помогаешь? — спрашиваю я, и Тедди посылает мне ухмылку:

— Я совмещаю приятное с полезным. С теликом я уберусь быстрее и лучше.

— Ну да, как же, — закатываю я глаза.

Тедди щелкает по кнопками пульта, перескакивая с канала на канал, а я навожу порядок в кухне, споласкиваю стаканы и вытираю стойку. Время от времени прерываюсь и устремляю взгляд на затылок Тедди, молча призывая: повернись, скажи что-нибудь, посмотри мне в глаза. Но он, естественно, не слышит меня. Воздух практически гудит от переполняющей комнату неловкости. На глаза наворачиваются слезы, и я почти жалею о чуть было не случившемся вчера.

Почти.

Тедди в комнате смотрит местные новости. Показывают машины, которые вынесло с дорог на обочины, и сугробы высотой с репортеров.

— Ты глянь на это, — показывает он на экран. — Сугробы в полтора фута. Идем после уборки на санках кататься?

— Мне надо домой.

— Но это же мой день рождения, — обижается Тедди.

— Уже нет.

— Ну тогда мой деньрожденный уик-энд!

Я качаю головой:

— У меня есть домашка.

— Мы учимся в выпускном классе.

— И заявления для университета нужно заполнить.

— Да тебя стопроцентно примут.

— Не примут, если я не подам документы.

— И правда, — смеется Тедди.

На экране телевизора появляется ведущая новостей. Она говорит, что после рекламы будут объявлены результаты проведенной вчера вечером лотереи. Я возвращаюсь к уборке, а Тедди наблюдает за мной, склонив голову набок.

— Не хочешь посмотреть? Мы можем разбогатеть.

— Ты можешь разбогатеть.

— Да, но если билет выигрышный…

— То?..

— Надеюсь, я его найду.

— Ты его уже потерял? Быстровато даже для тебя.

— Ну, он точно где-то здесь, — машет рукой Тедди, и я обвожу взглядом квартиру: убранные и вытертые столы и стойку, чистые полы, выставленные в ряд у двери мусорные пакеты.

— Да ладно, — пожимаю я плечами. С билетом или нет, шансы выиграть ничтожны. — Ты в курсе, какова, по статистике, вероятность выигрыша в лотерею?

Тедди мотает головой.

— И я без понятия. Но как-то читала, что гораздо больше шансов получить удар молнией, быть атакованным акулой и даже, не поверишь, стать президентом.

— Такое бывает, да, — смеется Тедди.

— Даже на то, чтобы умереть, придавленным упавшим торговым автоматом, и то больше шансов.

— А вот это уже более вероятно.

На экран возвращается ведущая программы новостей, темноволосая молодая женщина с короткой стрижкой.

— Организаторы лотереи подтвердили информацию о трех выигрышных билетах в лотерее «Пауэрбол» с джекпотом в четыреста двадцать четыре миллиона долларов, — начинает она. Это глупо, но я иду в гостиную, чтобы лучше слышать. — Вы можете быть победителем, если купили свой билет во Флориде, Орегоне или здесь, в Чикаго. — Показывают маленький лоток с красным навесом. — Местный счастливчик еще не известен, но выигрышный билет был продан в Линкольн-Парке в магазине «У Смита».

У меня отваливается челюсть.

— Они про магазин, который рядом с твоим домом? — спрашивает Тедди, обернувшись, и вытаращивается, увидев выражение моего лица. — Погодь, ты там купила билет? Ничего себе! Может, мы реально уже миллионеры.

Демонстрируется короткая видеозапись с мужчиной, помогавшим мне вчера вечером заполнить лотерейный билет, а потом снова появляется ведущая:

— Владелец выигрышного билета, проданного в Орегоне, решил сохранить анонимность, а держатель третьего билета из Флориды должен вот-вот подъехать. Вчера разыгрывался седьмой по счету самый большой джекпот в истории «Пауэрбола» с баснословной суммой в четыреста двадцать четыре миллиона долларов. Победители разделят выигрыш на троих. Каждый получит сто сорок один миллион триста тысяч долларов без учета налогов. Всей суммой разом или ежегодными выплатами.

Тедди стоит, весь обращенный во внимание.

— Мы ведь не выиграем?

— Не-а, — мотаю я головой.

— Я правда не знаю, куда подевал билет. — У него вырывается нервный смешок.

На экране двое ведущих — новостей и прогноза погоды — подшучивают друг над другом, сетуя на то, что не купили лотерейный билет.

— Ты помнишь цифры? — спрашивает меня Тедди.

Я молчу, приклеившись взглядом к экрану телевизора. Было бы проще сказать, что я выбрала случайные, ничего не значащие числа. Все равно Тедди узнает их только при выигрыше. Если выиграет. А шансы на это практически равны нулю.

Но с меня хватит притворства.

— Да, — кивнув, тихо отвечаю я.

Ведущая новостей снова поворачивается лицом к камере.

— Итак, выигрышные числа… — произносит она. — Двадцать четыре…

— Мой игровой номер, — удивленно поднимает брови Тедди.

— Восемь…

— Твой день рождения.

— Тридцать один…

— И мой. — Тедди слегка бледнеет.

— Девять…

Я отвечаю прежде, чем он спрашивает:

— Столько лет мы дружим.

— Одиннадцать…

Тедди задумчиво хмурится.

— Номер твоей квартиры, — шепчу я. В груди бешено колотится сердце.

— И числом «Пауэрбола», — весело заявляет ведущая, — выпало обычно несчастливое число тринадцать.

Тут Тедди не нужны объяснения. Мы оба знаем, что значит для меня это число. Я опускаю голову, не в силах взглянуть на него.

Тринадцать месяцев разделяют смерть моих родителей.

Тринадцатого июля умерла моя мама после короткой и неравной битвы с раком груди.

Тринадцатого августа погиб мой папа год спустя.

Тринадцать.

Тринадцать.

Тринадцать.

Конечно же, это число многими считается несчастливым.

Но считаться и стать им — разные вещи. Для меня оно все равно что растяжка от мины, чека на гранате, обрыв.

А теперь, быть может, и что-то еще.

Ребенком я выиграла в самой ужасной из всевозможных лотерей жизни. Шансы на выигрыш в ней были так же ничтожны, как сейчас; победа так же маловероятна.

Я стою, уставившись на выбранные мной числа, выведенные внизу экрана в одну линию. Они похожи на математический пример, который мне никак не решить.

— Тринадцать? — не мигая глядит на меня Тедди.

— Тринадцать, — оцепенело повторяю я. В горле так пересохло, что трудно говорить. Я несколько секунд молча смотрю на него, затем насколько возможно спокойным голосом спрашиваю: — Ты ведь сможешь найти билет?

Тедди огибает диван и идет ко мне, но не обычным своим гордым шагом с самодовольным видом, а как-то робко и несмело. И я только сейчас замечаю на его футболке принт: изображение трилистника с надписью «Счастливчик», напечатанной под ним блеклыми белыми буквами.

— Ты хочешь сказать…

— Нет, — поспешно отвечаю я.

Тедди шумно выдыхает, почти с облегчением на лице:

— Нет?

— То есть… да.

— Черт, Эл! Так «да» или «нет»?

Я тяжело сглатываю.

— Мне нужно убедиться. Не хочу… Не хочу зазря обнадеживать тебя. Но…

— Но?..

— Мне кажется…

— Ну?

— Похоже, мы… — Сердце бьется как сумасшедшее. — Похоже, ты выиграл.

Тедди с секунду ошалело таращится на меня, осмысливая услышанное, затем его глаза округляются.

— Да! — громко кричит он, победно выбросив вверх кулак и крутанувшись на месте юлой. — Ты это серьезно? — Он снова бьет воздух кулаком. — Мы выиграли?

— Мне кажется…

Тедди не дает мне закончить — обхватывает меня руками, отрывает от земли и кружит. Мы оба смеемся. Обняв его за шею, я прижимаюсь лицом к «счастливой» зеленой футболке, пахнущей пóтом и стиральным порошком, и не обращаю внимание на головокружение.

Когда Тедди опускает меня, его глаза сияют так же, как вчерашней ночью.

— Мы правда выиграли? — тихо спрашивает он.

— С днем рождения, — улыбаюсь я.

И прежде чем я успеваю осознать происходящее, прежде чем успеваю подготовиться и запомнить выражение лица Тедди и форму его губ — то, о чем бы мне хотелось вспоминать позже, проигрывая случившееся в голове, — он наклоняется и целует меня. И все ошеломительное, свершившееся до этого: лицо Тедди рядом с моим; выигрышные числа на экране телевизора; пошатнувшийся мир при произнесенном ведущей слове «тринадцать»; размытые краски комнаты при кружении в руках Тедди, — все это ничто в сравнении с нашим поцелуем.

Мое сердце заходится, ухает вниз и взлетает вверх — так действует на него Тедди. Я и не знала, что оно может вознестись в такую высь. Даже представить этого не могла, множество раз воображая наш поцелуй.

Тедди чуть не искрит от возбуждения — он точно воздушный шарик, готовый лопнуть, или газировка, готовая пролиться пеной, — я ощущаю это в его поцелуе, в том, как он впивается в мои губы и крепко прижимает меня к себе.

Затем столь же внезапно, как поцеловал, он меня отпускает.

Все еще ошеломленная, я делаю шаг назад. Меня пошатывает.

— Это безумие, — выдыхает Тедди и принимается скакать по квартире. Вприпрыжку несется на кухню, затем галопом возвращается к телевизору и нервно запускает пальцы в волосы. Те встают торчком, будто их кто-то наэлектризовал.

До меня не сразу доходит, что он имеет в виду не поцелуй, а лотерею.

Я молча наблюдаю за мечущимся по квартире Тедди.

В мыслях только одно: «Он только что меня поцеловал». В них нет места даже для чего-то столь значимого, как выигрыш миллионов долларов.

Тедди Макэвой только что меня поцеловал.

Возможно, ночное происшествие не было ошибкой. Не было случайностью.

Возможно, оно было началом.

По телу бежит восторженная дрожь.

— Что в таком случае нужно делать? — спрашивает Тедди и, когда я в ответ лишь недоуменно моргаю, нетерпеливо восклицает: — Эл! Сосредоточься! Что нам нужно сделать? Позвонить адвокату? Спрятать билет? Я вроде слышал, его следует держать в сейфе. Где нам его взять? Вместо сейфа использовать банку для печенья? Может, погуглим, как быть?

— Думаю, для начала, — реагирую я, наконец взяв себя в руки, — нужно этот самый билет найти.

— Точно. — Тедди резко останавливается. — Точно!

И продолжает стоять, будто ожидая дальнейших инструкций.

— Проверь, нет ли его в твоих карманах, — советую я. Сердце никак не унимается и гулко бьется в груди.

Тедди исчезает в своей комнате и появляется через несколько секунд. В его глазах плещется отчаяние.

— Там его нет, — говорит он с посеревшим лицом, обхватывает голову руками и сдавленно стонет: — Я не знаю где… Понятия не имею, куда его дел. Я — идиот. Идиотище.

— Успокойся. Билет должен быть где-то здесь. Не испарился же он.

Мы лихорадочно обыскиваем всю квартиру — комнату за комнатой, наводя беспорядок там, где только что убрались, — будто оголтелые игроки в «Охоту на мусор». Роемся в ящиках и заглядываем под кровать, распахиваем дверцы шкафов и перетряхиваем всю одежду. Перебираем в ванной комнате мусорную корзину и обшариваем все кухонные полки. Мы даже перелопачиваем мусорные пакеты у двери, хотя я сама их собрала и уверена — билета в них нет. Просто что еще нам остается делать?

Перемещаясь по квартире, мы с Тедди то и дело задеваем друг друга, и в моем мозгу снова и снова проносится мысль: «Тедди Макэвой меня поцеловал». Мне безумно хочется притянуть его к себе, встать на цыпочки и накрыть его губы своими.

Однако, когда Тедди начинает искать билет под холодильником, я бросаюсь к нему и, отпихнув его в сторону, предлагаю сделать это самой.

— У меня руки тоньше, — объясняю я, прижимаясь пылающим от смущения лицом к холодной плитке пола и шаря ладонью под холодильником. Билета там нет, и я встаю с пустыми руками.

Тедди хмурится:

— Пойду в душе посмотрю.

— В душе? — Я иду за ним в ванную. — Ты вчера его не принимал.

— Знаю. Но мы уже все обыскали. — Он отдергивает занавеску и забирается в ванну. Нагибается, чтобы вытащить из сливного отверстия пробку.

Видя в глазах Тедди панику, я кладу ладонь на его плечо:

— Тедди. Сомневаюсь…

— Речь о миллионах, Эл. — Он выпрямляется с перекошенным от волнения лицом. — Что, если я его выбросил?

В голове словно что-то щелкает, и я тихо стучусь лбом о косяк.

— Ты чего? — Тедди переступает бортик ванны.

— Я знаю, где билет, — простанываю я. — Мы только там его не искали.

— Где?

— Надевай куртку.

— Что?

— Куртку, говорю, надевай, — повторяю я, направившись к входной двери. — Нам придется изрядно покопаться.

8

Мы стоим на улице, уставившись на синий мусорный бак. Тонкий слой снега покрывает сложенные в нем горкой полиэтиленовые пакеты, точно сахарная пудра — бесформенный десерт. Сам бак грязный, скользкий и мокрый, в каких-то коричневых пятнах и лужицах. Мы таращимся на него, еще не готовые нырнуть в его нутро. Сверху раздается резкий и громкий звук, затем что-то с грохотом летит вниз по мусоропроводу. Мгновением позже на пакеты с глухим шлепком сваливается коробка пиццы.

Тедди подходит ближе.

— Не в тот бак, кретин! — кричит он, сложив ладони рупором возле рта. Потом переводит взгляд на меня и пожимает плечами: — Такой мусор подлежит вторичной переработке.

Рассмеявшись, я киваю на бак:

— Готов?

— А почему я?

— Потому что это твой билет.

— Но ты же его купила. И это ты его выбросила.

— Я вынесла мусор, — возражаю я, подмечая, как быстро и безотчетно мы вернулись к нашим обычным взаимоотношениям. — А билет выбросил ты. И, найдя его, богатым станешь тоже ты.

Тедди демонстративно вздыхает, и из его рта в морозный воздух вылетает облачко пара. Этим утром небо ясное — ночью снегопад прекратился, но аллею за зданием еще не очистили от снега, и сугробы здесь доходят до самых колен.

Глядя на бак, Тедди вытирает нос рукавом куртки.

— Как этот пакет выглядит? — спрашивает он.

— Это мусорный мешок. Как он, по-твоему, выглядит?

— Ну да, точно. Но он черный или белый? Бумажный или полиэтиленовый?

— Белый. Полиэтиленовый. — Я подхожу к баку и заглядываю в него, поднявшись на цыпочки. Под снегом свалены десятки однотипных полиэтиленовых мешков.

— Зашибись, — ворчит Тедди за моей спиной. — Радует одно — белый мешок будет не сложно отыскать.

— Помочь? — спрашиваю я, но он уже перемахнул через борт мусорного бака.

Держась за кромку и бряцая по металлу ботинками, он висит на нем как обезьянка. Освободив одну руку, выуживает из бака два белых мешка и перекидывает через борт. Я еле успеваю отскочить, чтобы один из них не попал в меня, а Тедди уже спрыгивает на землю, взметая снег.

Мы торопливо развязываем мешки, открываем их и заглядываем внутрь. Наверху первого лежит яичная скорлупа, огрызок от яблока и вскрытые конверты для Эй. Дж. Линка. Естественно, дальше мы не лезем. Второй забит мелко порванной бумагой: старыми счетами, банковскими выписками и конвертами.

— Это тоже подлежит вторичной переработке, — ворчит Тедди, кидая мешок в соседний бак. Вытирает ладони о джинсы и смотрит на меня: — А мы-то что ищем?

— Без понятия. Не я собирала этот мешок. Он просто стоял в квартире, и я кинула его в мусоропровод. Но я уверена, что это был единственный выброшенный мешок.

Тедди встает руки в боки:

— Ты подшутила надо мной так, да? Чтобы я в мусорке покопался?

— Что? — У меня вырывается смешок. — Нет!

— Там точно числа совпали?

— Полезай в бак! — велю я, указывая на него пальцем.

Отсалютовав мне, Тедди снова забирается в мусорный бак. Только в этот раз он сначала перекидывает через борт одну ногу, потом — другую, а затем с недовольным кряхтением прыгает внутрь, исчезая из виду.

Секунду стоит тишина. Я подхожу к баку и поднимаюсь на цыпочки, но он слишком высокий и мне виден лишь заляпанный синий металл. Вблизи воняет сгнившими фруктами, влажной кофейной гущей и чем-то кислым. Я морщу нос.

— Тедди?

В ответ раздается шуршание.

Вытягиваю шею, пытаясь увидеть, что там внизу. Не поранился ли Тедди, неудачно свалившись? Только я собираюсь его позвать, как появляется рука и я получаю по голове снежком. Среагировать не успеваю, и снег падает с шапки, забиваясь под ворот пальто.

— Фу! — вскрикиваю я, передернувшись, и со смехом вытираю лицо. — Мусорный снежок.

— Для тебя все только самое лучшее, — весело отзывается Тедди и опять исчезает.

— Эй! — зову я несколько минут спустя, потирая для согрева ладони. — Помнишь, как нас поймали на краже лотерейных билетов?

— Это были дурацкие билеты с защитным слоем, — доносится до меня из бака приглушенный голос Тедди. — И из магазина, между прочим, нас вышвырнули из-за тебя. У тебя же на лице все написано.

— Да ладно тебе. Я нервничала. Это была моя первая кража.

— Первая и последняя. Ты никогда не умела делать постное лицо. Даже в двенадцать лет.

— Особенно в двенадцать лет.

Тедди кидает мне мусорный мешок. Роясь в нем, я вспоминаю ту нашу плохо спланированную «операцию». Мы пошли на нее сразу после ухода из семьи отца Тедди, после того как тот проиграл все их сбережения. Тедди тогда зациклился на деньгах. «Что бы вы сделали, если бы у вас был миллион долларов?» — постоянно донимал он нас с таким видом, будто это пустячный вопрос, праздная мысль, будто он сам вовсе не думает о том, как такие деньги могли бы помочь их семье, когда над ними повисли отцовские долги, когда мама днями и ночами работает в больнице, а сам он возвращается из школы в пустую квартиру. При мысли об этом у меня всегда болезненно сжималось сердце.

— Итак, — начинаю я, подбрасывая ногой снег. — Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион долларов?

Над краем металлического борта появляется голова Тедди. Он с прищуром смотрит на меня, явно ощущая себя не в своей тарелке.

— Не могу думать об этом, пока не нашел билет.

— Я помню твой обычный ответ на этот вопрос.

— Какой? — Голос Тедди выдает, что он его и сам прекрасно помнит.

— Ты хотел вернуть себе ваши апартаменты. Ради мамы.

Он безотчетно улыбается, вспоминая о данной нам серьезной клятве, и на секунду становится похожим на себя двенадцатилетнего — мальчишку, мечтающего стать несказанно богатым.

— И купить автомат для игры в пинбол.

— А также бильярдный стол, насколько я помню.

— Ну, это все же лучше, чем желание Лео. Он хотел щенка.

— Боксера, — напоминаю я. — Потому что ему нравился бокс. О, и еще он хотел тысячу цветных карандашей.

— Так себе желаньица для миллиона долларов, — смеется Тедди.

— Лео всегда был невзыскательным пареньком.

Тедди смотрит на меня сверху вниз, облокотившись на борт мусорного бака.

— А ты… ты никогда не говорила нам, чего хочешь.

Он прав. Я никогда не подыгрывала предававшимся мечтам ребятам. То, чего я желала больше всего в жизни, нельзя было купить за деньги. Хотя… была одна вещь. Стоя здесь, в снегу, я думаю о фотографии на моем комоде: о снимке моих родителей, сделанном в Кении, где они встретились в Корпусе мира. Мама с папой глядят друг на друга, за их спинами садится солнце, саванна купается в золотых красках, и в отдалении виднеется силуэт одинокого жирафа.

Вот она — моя мечта. Отправиться туда в путешествие.

Но даже столько лет спустя я все еще не в силах озвучить ее.

— Да я и так всегда знал, чего ты хочешь, — говорит Тедди, и я удивленно вскидываю на него взгляд:

— Правда?

Он кивает.

— Все очень логично. Если бы у тебя был миллион долларов и ты могла бы купить что угодно, то я абсолютно уверен: ты стопудово купила бы себе своего собственного… страуса.

Это настолько внезапно и настолько нелепо, что я закатываюсь смехом.

— Что купила?

— Страуса, — повторяет Тедди таким тоном, будто это совершенно очевидно, будто это я, а не он, несу ерунду. — Ну, знаешь, большую птицу.

— С чего ты взял, что я купила бы себе страуса?

— С того, что хорошо тебя знаю, — припечатывает он с невозмутимым видом. — Я, наверное, единственный человек на планете, который понимает: ты не будешь счастлива, пока не заполучишь в свои руки огроменную бескрылую птицу.

Я качаю головой, все еще смеясь:

— Ты до ужаса странный.

— Потому ты меня и любишь, — шутит Тедди.

Его слова сразу отрезвляют меня. Улыбка тает, щеки начинают пылать, и я еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться губ, которые он меньше часа назад целовал. Тедди ничего не замечает. Ухмыляется, довольный собой, и снова пропадает в мусорном баке.

После этого мы некоторое время разбираем мусор молча: Тедди кидает мне мешки по одному, а я осматриваю каждый из них в поисках того, который мог бы быть из его квартиры, пока наконец не нахожу нужный.

— Тедди! — зову я.

После короткого глухого удара появляется голова Тедди.

Я смотрю на конверт, адресованный Кэтрин Макэвой. Достала его из-под завала пластиковых стаканчиков со вчерашней вечеринки.

— Похоже, мы его нашли.

— Билет? — слегка запыхавшись, спрашивает Тедди. Перекидывает ноги через борт бака, плавно соскальзывает по нему вниз и приземляется в сугроб.

— Нет, мешок. — Я протягиваю ему конверт. — Пойдем с ним к тебе?

На лице Тедди отражаются противоречивые чувства. Я его понимаю. С одной стороны, мне хочется накинуться на мусорный мешок, порвать его, вывалить на снег содержимое и перерыть, несмотря на холод, влагу и ветер. Но, с другой, я осознаю — сейчас может произойти нечто очень важное; возможно, весь наш мир перевернется и затрещит по швам — и я не уверена, готова ли к этому.

Тедди дышит на свои ладони и отбивает дробь ногами, ожидая от меня дальнейших инструкций. Я смотрю на него из-под своей вязаной шапочки и, когда наши взгляды встречаются, внезапно цепенею внутри.

— Идем к тебе, — решаю я, что мы и делаем.

9

Мы сидим на кухонном полу лицом к лицу. Щеки все еще пылают с мороза, пальцы все еще немеют от холода, но мы торжественно смотрим друг на друга, скинув верхнюю одежду и ботинки. Между нами мусорный мешок: необычный и невероятный вершитель нашей судьбы.

— Сама смотри, — кивает мне Тедди.

— Но ты и так уже мусором провонял, — возражаю я, пихая к нему мешок.

Тедди вскрывает его сверху и встает.

— Ну, поехали, — говорит он и вываливает весь мусор на пол. Я еле успеваю вскочить на ноги и избежать мусорного оползня.

Мы пару секунд глазеем на грязные салфетки, пустые пакеты из-под чипсов и отсыревшие куски пиццы, завалившие чистый до этого пол. Тедди, сев на корточки, первым зарывается в эту кучу. Он похож на малыша, играющего на пляже. Только просеивает он не песок, а бумаги. Я откидываю ногой ворох запятнанных салфеток и брезгливо шарю в мусоре носком стопы.

В гостиной работает телевизор, нам слышен резкий смех из какого-то комедийного сериала. Из-за запотевших окон с улицы доносятся голоса кувыркающихся в снегу детей. Но на меня давит стоящая в кухне тишина: лишь Тедди шелестит мусором и тихо гудит холодильник, стойко хранящий мою открытку с признанием.

Я смотрю на кучу мусора на полу, и меня вдруг охватывает острое желание схватить Тедди за руку и не дать отыскать клочок бумаги, который изменит все.

Ну сколько раз чья-то жизнь может быть поделена на «до» и «после»?!

Мне хочется сказать: «Я пошутила. Наши поиски ни к чему не приведут».

Но омрачить его радость не хватает духу. Для Тедди выигрыш — не просто деньги. Это безопасность и защищенность, возможности и перспективы. Из-за одного билета его жизнь изменится до неузнаваемости.

Благодаря мне.

Несмотря на сказанные вчера Тедди слова, в каком-то смысле он понимает меня лучше Лео — так, как Лео никогда не понять. У Лео два любящих родителя и дом с гостевыми комнатами. Они ездят отдыхать всей семьей, ужинают в дорогих ресторанах, и ради новой одежды им не приходится жертвовать чем-то другим. Они добрые и щедрые, мои тетя с дядей, и я всей душой благодарна им за то, что они приняли меня.

Однако этим-то мы и отличаемся с Лео. Это ему повезло. Это у него всегда под ногами твердая почва.

Мы же с Тедди выросли на зыбучих песках. И хотя мы очутились там по разным причинам и редко об этом говорим, это крепко связывает нас.

Поэтому я наблюдаю за его отчаянными поисками билета со все возрастающим, холодящим сердце страхом, идущим из самых темных и эгоистичных уголков моей души. И никак не могу его побороть. Во мне уже зарождается чувство потери.

Потому что Тедди выглядит так, словно вот-вот станет совершенно другим человеком. Словно к его берегу вот-вот причалит долгожданный корабль.

Словно он самый счастливый человек на земле.

Тедди вдруг замирает на несколько ударов сердца, а потом поднимает на меня глаза. Мне нет нужды спрашивать. Я и так все понимаю по его взгляду.

Долгое время никто из нас не произносит ни слова. Потом Тедди поднимает билет — бережно, осторожно, словно тот может разбиться. Сев на пятки, он неверяще смотрит на него расширившимися глазами.

Я прочищаю горло раз, второй, но не знаю, что сказать. Происходящее слишком значимо, слишком ошеломительно. У меня не находится для этого подходящих слов.

Тедди опускает билет и шокированно глядит на меня.

А потом ни с того ни с сего начинает смеяться. Сначала тихо, но затем все громче и громче, так что даже плечи трясутся. Его смех заразителен, и я тоже закатываюсь. Потому что эта внезапная, безумная, невероятная удача, свалившаяся на наши головы и ворвавшаяся в наши донельзя обычные жизни, уморительна до слез. И потому что мы с Тедди искали билет в куче мусора, словно золотоискатели — золотой песок в грязной реке.

Но больше всего потому, что мы его все-таки нашли.

Тедди от хохота валится на бок и лежит, схватившись одной рукой за живот, в другой зажав лотерейный билет, а я задыхаюсь от смеха, прислонившись спиной к шкафчику. У меня слегка кружится голова. Наш смех заполняет крохотную кухню, эхом отскакивает от стен и буфета, отчего становится теплее и светлее.

Тедди снова принимает сидячее положение, в его глазах блестят слезы, и он вытирает их, переводя дыхание. Я качаю головой, все еще улыбаясь, но улыбка сходит с моих губ, когда Тедди опускает взгляд на лежащий в его раскрытой ладони билет.

— Ну вот, — смотрит он на меня, враз посерьезнев. — Что теперь?

Примечания

1

Речь идет об американской лотерее «Пауэрбол» (англ. Powerball). Это розыгрыш с двумя лототронами. В одном 69 белых шаров, в другом — 26 красных. Разыгрывается пять белых и только один красный шар, который называется пауэрбол. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Хот-дог-крол (англ. hot dog crawl) — акция, проводимая закусочными. Участникам необходимо пройтись по определенным закусочным и проставить там на специальную карточку штампы. Заполненные карточки используются для розыгрыша.

3

Питчер (англ. pitcher) — подающий в бейсболе.

4

Кларк Кент — главный герой сериала «Тайны Смолвиля».