Темный источник

Дженнифер Макмахон, 2021

Дженнифер Макмахон – автор психологической прозы с элементами хоррора и мистики. Ее романы изданы в 20 странах мира. Сплав детективных, романтических, приключенческих и мистических мотивов образует один из самых мощных романов в жанре саспенс за последнее десятилетие. Джеки возвращается в дом детства на похороны сестры, которая при загадочных обстоятельствах утонула в бассейне. У дома дурная слава. Его бассейн с темными водами построили на месте старинного источника; в нем у утонуло немало людей. С момента приезда Джеки чувствует непреодолимую тягу к воде, иногда ей кажется, что она слышит голос сестры. Что это – страшные фантазии или предупреждение, что Джеки пора отсюда бежать? «Эффектный, напряженный триллер о сверхъестественном». – Publishers Weekly «Атмосфера в романах Дженнифер Макмахон – жуткая и захватывающая. Дженнифер умело вплетает городские легенды в повествование и играет на наших детских страхах, чтобы создать невероятно цепляющую историю». – Kirkus Reviews

Глава 5

16 июня 2019 г.

В похоронном бюро я сказала, что мы хотели бы провести краткое отпевание непосредственно в траурном зале. Когда? В среду.

— Как думаешь, это не слишком скоро? — спросила тетя Диана, сжимая руль обеими руками. Выглядела она, как обычно, на все сто: медно-рыжие волосы стянуты в аккуратный пучок, строгий брючный костюм темно-синего цвета, белоснежная сорочка, бежевая сумочка в тон к туфлям. Даже ее маникюр выглядел совершенно безупречно.

— Нет, — отрезала я. На самом деле я понятия не имела, поторопилась я или нет. Через несколько дней или через несколько недель — какая разница? Все равно я никогда не смогу смириться с мыслью, что Лекси больше нет.

Голова у меня раскалывалась от боли, под ложечкой сосало, к горлу подкатывала тошнота. За последние двадцать четыре часа я ничего не ела и не пила, если не считать кофе и маленького пакетика бесплатных соленых крендельков, который мне дали в самолете. Из аэропорта я собиралась добраться до Ласточкиного Гнезда на такси или арендовать машину, но Диана настояла, что заедет за мной сама. Ехать до бабушкиного дома было часа два: час по шоссе и еще час — по извилистым проселкам. Я хорошо помнила наши трехчасовые путешествия от нашего старого дома в Массачусетсе до Бранденбурга, которые мы совершали каждое лето: велосипеды на крыше, чемоданы в багажнике, груды мягких игрушек в салоне. Бо́льшую часть пути наш отец одной рукой правил, а другой — вертел рукоятки радиоприемника, стараясь подобрать самую подходящую для дальней поездки музыку, которая помогла бы ему забыть, куда именно он едет. Мама на переднем сиденье сидела почти неподвижно и, слегка повернув голову, рассматривала сменяющие друг друга пейзажи за окном. Чем ближе мы подъезжали к Ласточкиному Гнезду, тем напряженнее становилось ее лицо. Я знала, что, как только мы приедем, бабушка предложит родителям пообедать, а они примутся выдумывать любые предлоги, толковать о пробках и прочем, лишь бы поскорее тронуться в обратный путь. В Ласточкином Гнезде они никогда не задерживались надолго: едва разгрузив вещи, они торопливо бормотали приличные случаю фразы («Приятно вам отдохнуть!», «Смотрите ведите себя хорошо, не расстраивайте бабушку!» и так далее) и сразу уезжали. Бабушкин дом родители терпеть не могли. Иногда мне даже казалось — они его боятся. Несколько раз я слышала, как мама говорила, что от него, мол, у нее мороз по коже — слишком много с ним связано плохих воспоминаний. Папа и вовсе утверждал, что Ласточкино Гнездо проклято, что там водятся привидения и прочая нечисть. «Желаю хорошо провести лето в замке Дракулы! — шептал он, целуя нас на прощание. — Главное, берегитесь летучих мышей-вампиров!»

Но мы с Лекси питали к бабушкиному дому совсем другие чувства. По дороге туда мы обычно играли на заднем сиденье в «Двадцать вопросов» или пытались угадать по номерным знакам, из какого штата приехала та или иная машина, но чем ближе мы подъезжали к Ласточкиному Гнезду, тем зеленее и холмистее становился пейзаж за окном, и мы начинали мечтать о том, как будем ходить в универмаг за леденцами, мороженым и рутбиром, спорили, кто первый искупается в бассейне, встретит ли нас Райан в Гнезде или нам придется садиться на велосипеды и ехать к нему в пекарню.

Когда Диана съехала с шоссе на проселок, я почувствовала мягкий толчок в сердце. То же самое я испытывала и тогда, когда на этом самом месте сворачивала с шоссе папина машина. Этот поворот был как обещание грядущих приключений, звонкого беззаботного лета. Но на этот раз вместо прилива беспричинного счастья я ощутила растущую тяжесть, которая очень скоро провалилась куда-то в желудок и там затаилась.

Из решеток кондиционера дул ледяной арктический ветер, отчего салон «Линкольна» Дианы напоминал холодильник. На приборной панели подрагивала пачка визитных карточек с надписью «Диана Харкнесс. Риелтор».

— Я разговаривала с твоим отцом, — проговорила тетка, включая левый поворотник и притормаживая, чтобы пропустить встречный грузовик. Большие темные очки и несколько мазков тонального крема на скулах не могли скрыть того факта, что она устала и изнервничалась.

После этой реплики мы несколько минут молча ехали по узкой двухполосной дороге, которая вела мимо ферм, пастбищ, лесов и заправочных станций. Наконец Диана продолжила:

— Он обещал прилететь во вторник утром. Я отправлю за ним машину.

Я кивнула. Диану и нашего отца связывали довольно своеобразные отношения. Насколько я знала, они всегда были дружны и до сих пор поддерживали довольно тесный контакт, что, впрочем, не мешало Диане во всеуслышание заявлять — она считает, что Тед не оправдал надежд нашей матери, был скверным мужем и отцом и в конце концов подвел и маму, и Лекси, и меня.

— Спасибо, что ты так быстро решила этот вопрос, — сказала я. «А главное — без моего участия», — добавила я мысленно. — Как там Тед?

Мы почти никогда не называли его папой. Подражая маме, Лекси начала называть его Тедом, как только научилась говорить, а за ней и я тоже стала называть родителей «мама» и «Тед». Возможно, в этом проявилось наше подсознательное стремление дистанцироваться от отца, исключить его из членов семьи, так как на каком-то глубинном уровне мы чувствовали: вряд ли он останется с нами надолго.

— Когда я звонила, он был достаточно трезв, чтобы понять, о чем я ему толкую. Впрочем, не могу обещать, что он останется таковым, когда сойдет с самолета.

Да, как ни печально, но отец был из тех людей, которых не представляешь без бутылки пива в руке. Эту картину я видела изо дня в день с самого раннего детства. Он пил, чтобы проснуться, пил, чтобы заснуть, пил по поводу и без повода. И только на первом курсе университета, на лекциях по психологии, я начала понимать: для Теда алкоголь был лекарством, с помощью которого он пытался лечить сам себя. Несколько позднее я убедилась, что все его поведение полностью соответствовало картине биполярного расстройства средней степени тяжести, хотя официально этот диагноз так и не был ему поставлен. Настроение у него менялось так же быстро, как у Лекси. По временам Тед впадал в угнетенное состояние, которое неожиданно сменялось периодами возбуждения, которые он называл «приступами вдохновения». В такие дни он мог сутками не спать, музицируя, делая бесчисленные наброски карандашом, работая маслом или акварелью. Когда мы были маленькими, эти его приливы энергии нам даже нравились — в таком состоянии Тед мог внезапно (часто — очень поздно) повезти нас в кафе, где мы объедались мороженым, или на каток, или в торговый центр, чтобы посмотреть там два фильма подряд и заодно накупить целую гору кистей, красок, мастихинов. Как-то раз нас занесло в музыкальный магазин, где Тед купил нам по гитаре-укулеле.

В последний раз я видела своего отца чуть больше года назад, когда после смерти бабушки Лекси переезжала в Ласточкино Гнездо. Явно черпая силы в болезни друг друга, он и моя сестра смеялись, и шутили, и рисовали на картонных ящиках с вещами какие-то нелепые картинки, вместо того чтобы просто пронумеровать их. Взятый в аренду пикап для перевозки вещей они грузили как попало, швыряя коробки в кузов, а когда они вывалились обратно на землю, устроили вокруг них какую-то дикую пляску. В конце концов роль бригадира грузчиков пришлось взять на себя мне. Я составила списки вещей и организовала погрузку так, что поместились все коробки и еще осталось место. Не то чтобы я действительно хотела помочь или показать, какая я вся из себя правильная, — на самом деле мне просто хотелось, чтобы переезд поскорее закончился и я смогла вернуться домой. Кипеть от обиды и не показывать этого бывает очень утомительно.

Ради соблюдения приличий мы с отцом каждый месяц перезванивались, задавая друг другу ничего не значащие дежурные вопросы: Как дела? Как работа? Как погода? Что новенького? Мы как будто исполняли какой-то ритуальный танец, старательно держась друг от друга как раз на таком расстоянии, чтобы внешне все выглядело просто и естественно. Никто из нас не испытывал ни малейшего желания погружаться в мир переживаний и проблем другого. Иными словами, установить дистанцию между собой и отцом мне не составило труда, хотя в отношениях с Лекси я так и не смогла этого добиться.

— Нам придется решить кое-какие вопросы, — продолжала тем временем Диана. — Решить, как… как нам поступить. В первую очередь надо определить, чего бы хотела сама Лекси.

— Я знаю, она хотела, чтобы ее кремировали, — сказала я, вспомнив, какой ужас испытывала Лекси, когда три года назад мы поехали выбирать гроб для мамы. «Целую вечность лежать в деревянном ящике?! — воскликнула она, когда мы шли вдоль ряда выставленных для демонстрации образцов. Их крышки были так тщательно отполированы, что в них, как в зеркале, отражались наши лица. — Нет, только не это! Благодарю покорно!»

Воспоминание заставило меня вздрогнуть. Диана истолковала это движение по-своему и, протянув руку, подрегулировала кондиционер.

— Хорошо, пусть будет кремация, — согласилась она. — Бабушку тоже кремировали, а прах закопали в Ласточкином Гнезде, среди роз.

— Я думаю, прах можно развеять над озером Уилмор, — сказала я, вспоминая те летние деньки, когда мы купались там в детстве. По сравнению с ледяной водой бабушкиного бассейна озеро казалось теплым как молоко, и мы, бывало, целыми днями курсировали между этими двумя водоемами. Озеро находилось с другой стороны Бранденбурга, на велосипеде до него можно было добраться меньше чем за пятнадцать минут. На его берегах стояли летние домики и небольшие дачи, там же находился и большой общественный пляж, усыпанный крупным желтым песком, а рядом со спасательной вышкой стояло кафе, где можно было купить очень вкусную жареную рыбу и моллюсков во фритюре. Нередко с нами ездил на озеро и Райан. На багажнике своего велосипеда он привозил целую корзину свежайших рулетов, булочек и сдобного печенья, испеченных его матерью. Мать Райана звали Терри, а отца — Рэнди. Они владели пекарней «Голубая цапля», снабжая выпечкой и свежим хлебом половину города. Терри занималась непосредственно производством, а Рэнди вел бухгалтерию, нанимал работников, заказывал у поставщиков сахар, муку, масло, сухофрукты и прочее.

Изредка мы с Лекси брали с собой на озеро наш желто-голубой надувной матрас. Лекси называла его «Титаник-2». Сидя на нем с самодельным веслом в руках, я сопровождала сестру во время ее заплывов через все озеро на случай, если она устанет, но этого никогда не случалось. Что касалось меня, то я даже не пыталась плавать вместе с сестрой на противоположный берег; я знала, что мне не хватает ни техники, ни выносливости, чтобы сравняться с ней. Даже если бы я старалась изо всех сил, за Лекси мне было никак не угнаться.

Во время этих заплывов сестра никогда со мной не разговаривала и никак не показывала, что помнит о моем присутствии. Лекси хотелось остаться со стихией один на один, все остальное было просто досадной помехой.

Пожалуй, в те наши летние каникулы в Бранденбурге и зародилась любовь Лекси к плаванию. Оно успокаивало ее разум, затмевало собой все остальное. Озеро предназначалось у нее для дальних заплывов, в бабушкином бассейне она совершенствовала технику плавания, нарезая вдоль бортика круг за кругом. Беспокойная и нервная на суше, в воде моя сестра становилась быстрой, грациозной и безмятежной.

— Для поминальной службы я заказала Лилейный зал, — сказала тетя Диана. — Он самый большой, туда точно все поместятся.

Эти ее слова заставили меня призадуматься. Из близких родственников в живых оставались только я, сама Диана и отец. Все остальные умерли. Значит, мы трое плюс Терри и Райан… кто же еще?

— Ты действительно думаешь, что на похороны соберется много народа? — спросила я.

— У твоей сестры было много друзей в городе.

Но, как я ни старалась, мне трудно было это себе представить. Да, я помнила, что Лекси умеет быть душой компании и блистать на вечеринках, но настоящих друзей у нее было очень мало. Точнее, не было вовсе, и прежде всего потому, что общаться с ней было непросто. Лекси легко привлекала людей к себе и с такой же легкостью отталкивала. Вряд ли что-то изменилось за тот год с небольшим, который она прожила в Бранденбурге.

Тем временем мы въехали в город. За окном замелькали знакомые пейзажи — пожарная часть, универмаг «Четыре угла», бакалейная лавка, методистская церковь, на ограде которой висело большое объявление: «Сегодня после службы пикник для желающих!» Насколько я могла видеть, желающие уже начали собираться на лужайке перед входом — стелить одеяла, раскладывать принесенную с собой снедь и бутылки с содовой.

— Да, хорошо, что нам пришло в голову устроить поминальную службу в траурном зале, — сказала я. — Лекси ненавидела церкви.

Моя сестра действительно относилась к религии с изрядным недоверием, хотя был период, когда она пыталась найти себе что-то по душе. В течение нескольких недель Лекси была буддисткой и даже провела одно лето в ашраме где-то на севере штата Нью-Йорк, потом посещала «молчаливые богослужения» квакеров, ездила еще куда-то… Складывалось впечатление, будто Лекси что-то ищет, быть может, даже ищет какую-то важную часть себя, своей души, без которой она не может чувствовать себя целой.

— А ты веришь в Бога? — спросила она меня прошлым летом.

— Нет, — сказала я. — А ты?

— Я верю в тысячу маленьких богов, — был ответ.

Об этой тысяче маленьких богов моей сестры я и размышляла, когда «Линкольн» свернул на длинную подъездную дорогу к Ласточкиному Гнезду — увитому плющом каменному дому, который маячил впереди, словно небольшая гора. На заднем плане, образуя безупречный фон, высились два высоких, заросших лесом холма: Божья горка слева и Чертова гора справа. Согласно городским легендам, первопоселенцы назвали правый холм «Чертовым» за крутые, каменистые склоны, подняться по которым было не каждому под силу. Что касалось левого холма, то его назвали в честь французских иммигрантов по фамилии Божэ́, которые много десятилетий назад построили себе дом у самого подножья.

В детстве эти объяснения казались нам с Лекси довольно скучными, поэтому мы начали сочинять собственные истории о том, как в лесах позади Ласточкиного Гнезда сражались за души людей Бог и дьявол. Бывало, Лекси показывала на холмы и говорила:

— Видишь, Чертова гора выше? Значит, дьявол победил!

Между холмами залегала небольшая долина, которую пересекал ручей, впадавший в конце концов в текущую с обратной стороны холмов реку.

— А это еще что за новости? — удивилась я, показывая на новенькие таблички с надписью «Частная территория. Прохода нет», прибитые к деревьям вдоль дороги.

— Их установила Лекси, — поджав губы, сказала Диана.

Таблички как-то не вязались с образом человека, у которого, как только что уверяла Диана, «много друзей в городе». Мне даже захотелось спросить, с чего бы это Лекси вздумалось не подпускать к себе своих многочисленных друзей, но я вовремя прикусила язык.

У дверей дома стоял желтый «Мустанг» моей покойной сестры. Для Вермонта с его долгими, студеными зимами кабриолет был машиной по меньшей мере непрактичной, но «Мустанг» был настолько в стиле Лекси, что при виде его я снова почувствовала на глазах слезы.

Тетя Диана положила руку мне на предплечье.

— Ну, ты готова? — спросила она, поглядывая то на дом, то на меня.

Она уже предупредила, что не успела почти ничего убрать и что в доме царит страшный беспорядок.

— Какая теперь разница? — ответила я, беспомощно пожимая плечами.

* * *

Все начало меняться в то лето, когда мне было десять, а Лекси — тринадцать. Всю зиму она проболела и почти безвылазно сидела в своей комнате, обложившись книгами, карандашами, блокнотами для эскизов. Коротать время ей помогал и старый телевизор, который папа притащил из подвала. Когда весной Лекси появилась наконец из своей берлоги, она была уже другой. И дело было не в том, что за время болезни она вытянулась и сильно похудела. Отчего-то ей стало труднее сосредоточиться на обращенных к ней вопросах. Лекси быстрее раздражалась и ругалась почти без передышки. Вообще-то бранные словечки у нас были под запретом, но теперь мама пропускала их мимо ушей. Что касалось отца, то его они, по-моему, только забавляли. Больше всего он веселился, когда Лекси использовала его собственные ругательства вроде «членососные пылесосы» (ее излюбленное выражение). Мне мама велела не обращать внимания на раздражительность сестры.

— Это гормоны, — сказала она. — С твоей сестрой происходят большие перемены.

Тогда я подумала, что «большие перемены» означают первую менструацию. Я действительно замечала в унитазе обертки от прокладок и тампоны, но мне казалось — это совершенно естественная вещь и нечего тут огород городить. Но мама, видимо, считала иначе. Во всяком случае, она носилась с Лекси как курица с первым яйцом — покупала ей новые вещи, какие-то особые маски для лица, заколки со стразами и витамины от прыщей. Это мало помогало — казалось, Лекси не может усидеть на месте и минуты, такая она стала дерганая. Не в силах уснуть, она часто спускалась по ночам к отцу в гараж, где он оборудовал художественную мастерскую. Там они слушали классический рок, резались в карты или изготавливали из проволоки и канцелярских скрепок странного вида скульптуры. Как-то раз они проторчали в гараже всю ночь, пытаясь сделать пейнтбольную машину из старого карточного стола, нескольких мышеловок, гвоздей, ржавых кроватных колесиков и обрезков садового шланга.

Когда тем летом мы снова оказались в Ласточкином Гнезде, у Лекси появилась новая привычка. Теперь она старалась посвящать меня во все свои тайны и секреты и по вечерам подолгу не давала мне заснуть. Она тарахтела и тарахтела, рассказывала какие-то запутанные истории без конца и без начала, заплетала и расплетала мне волосы или красила мне ногти ярким дорогим лаком, который купила ей перед отъездом мама (интересно, зачем мог понадобиться в Ласточкином Гнезде модный лак?). Бывали, однако, дни, когда Лекси без всякой видимой причины наотрез отказывалась выходить из своей спальни.

Однажды ночью, проснувшись по малой нужде, я вдруг заметила в ее комнате свет. Заглянув внутрь, я, однако, увидела, что в спальне никого нет. Не было Лекси и внизу, и вообще в доме, хотя часы показывали начало третьего ночи. Я сразу догадалась, где ее искать. Потихоньку открыв входную дверь, я спустилась на дорожку и направилась к бассейну.

Она была там. Ночь была такая темная, что я с трудом ее рассмотрела. Скорчившись на краю бассейна, Лекси опустила лицо к самой воде и что-то тихо шептала. Я была босиком, поэтому услышать она меня не могла, но я все равно стала ступать еще тише. Двигаясь вдоль стены дома, я бесшумно подкралась к Лекси и прислушалась — мне очень хотелось узнать, какое желание она загадает.

— Эй? Ты здесь?.. — услышала я горячий шепот сестры. Примерно полминуты она молчала, словно ожидая ответа, потом вдруг выпрямилась, стянула через голову ночнушку и голышом бросилась в бассейн.

Я затаила дыхание. Я ждала и смотрела во все глаза. Я должна была убедиться, что с Лекси ничего не случилось. И действительно, минут через десять она выбралась из воды, натянула ночную рубашку и как ни в чем не бывало зашагала обратно к дому.

На следующий день я не удержалась и все-таки спросила ее об этом странном ночном происшествии.

— Где ты была ночью?.. — начала я. — Я заходила к тебе, но тебя не было в комнате. Куда ты ходила?

Но Лекси уставилась на меня, как на больную.

— Что это тебе в голову пришло, Джекс? Никуда я не ходила. Тебе, наверное, просто приснилось.

И я не решилась расспрашивать дальше.

Сейчас я в очередной раз перешагнула порог Ласточкиного Гнезда и в недоумении остановилась, созерцая царящий повсюду хаос.

— Что, черт побери, здесь произошло? — спросила я в растерянности.

— Бедная Лекси!.. — Тетя Диана сокрушенно покачала головой. — Две недели назад, когда я ее навещала, здесь все было в порядке, да и сама она выглядела совершенно нормально. Она с головой ушла в свой проект генеалогического древа, я даже подумала — вот занятие, которое хорошо успокаивает нервы…

Я кивнула, хотя мне казалось — история нашей семьи не из тех, что способны кого-то успокоить. И подтверждение этому я увидела, как только сделала несколько неуверенных шагов вперед. Весь пол в прихожей был буквально усыпан старыми семейными фотографиями. Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было. Болезнь есть болезнь.

— Все ясно, — протянула я и кивнула. В начале очередного обострения Лекси всегда затевала какой-нибудь проект, причем окружающим казалось, что она действует логично и разумно и способна контролировать свои поступки. Но проходило совсем немного времени, Лекси срывалась, и тогда все летело кувырком. В том числе и в буквальном смысле.

Лицо Дианы стало чуть более напряженным.

— Наверное, мне следовало навестить ее еще раз и проверить… — проговорила она негромко, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — Я могла бы хотя бы позвонить, но…

Я нашла ее руку и слегка пожала.

— Не вини себя, ты тут ни при чем.

— Я понимаю. И все-таки… — Вырвав руку, Диана направилась в гостиную. Двигалась она медленно, нерешительно, словно боясь того, что́ она может там увидеть.

Оставив свой чемодан на колесиках возле входной двери, я сделала еще несколько шагов в глубь дома, прокладывая себе путь сквозь горы фотографий, конвертов, набросков, писем, батареек, сломанных карандашей. Местами на сером сланцевом полу стояли лужи воды. Небольшой столик был опрокинут. Рядом валялось несколько сорванных со стены рамок с нашими самыми любимыми или, по крайней мере, тщательно сохраняемыми фотографиями и рисунками. Среди них я увидела карандашный набросок моего прадеда с изображением Ласточкиного Гнезда, свадебное фото бабушки и деда и сделанную бабушкой вышивку крестом: желтыми нитками по серой льняной ткани были вышиты слова «Человеку свойственно ошибаться, а Богу — прощать». Закрывавшее ткань стекло было разбито вдребезги.

Машинально подобрав с пола перепутанный клубок шпагата, я снова повернулась к Диане, но тут зазвонил ее мобильный, и она ответила, подняв в знак предостережения указательный палец.

— Алло? Да. Она здесь. Да. Так-так… Мы в Ласточкином Гнезде… — Повернувшись ко мне спиной, Диана некоторое время слушала, потом рассмеялась.

Я не стала слушать, что она скажет дальше, и достала свой телефон, чтобы проверить пропущенные звонки. Их оказалось два плюс одно сообщение на голосовой почте, и нажала кнопку, чтобы его прослушать. Оно оказалось от Деклана Шипи — моего последнего пациента. На случай крайней необходимости я давала номер своего мобильного всем клиентам, но Деклан еще никогда мне не звонил.

— Вы ошиблись, мисс Джеки, — сказал мальчик дрожащим и таким тихим голосом, что казалось — он звонит с другой планеты. — То, что снится ночью, может явиться за тобой в настоящую жизнь. Перезвоните мне, пожалуйста. Это очень важно.

Я вздохнула. Конечно, Деклану нужно будет перезвонить, но не сейчас. Может быть, позже, когда я останусь одна и немного приду в себя.

–…Да-да, я знаю, — говорила Диана в телефон. — Очень хорошо, спасибо. Ладно, поговорим позже. — Она дала отбой. — Это Терри. Она хотел узнать, благополучно ли ты добралась.

— Добралась — это факт, а вот благополучно ли?.. Не знаю.

И я двинулась в гостиную, на пороге которой валялись маска для ныряния с трубкой и лампа-переноска на длинном шнуре. В гостиной царил такой же хаос. Повсюду были рассыпаны покрытые какими-то записями, цифрами и набросками листки из тетради на кольцах, выдранные из семейных альбомов фотографии, исчерканные фломастерами ксерокопии каких-то документов, чашки с остатками кофе и чая и тарелки с мумифицированными остатками сэндвичей. Одежда — шерстяной свитер, беговые шорты, купальник, банный халат и несколько лифчиков — валялась на полу или была небрежно брошена на стулья. На самом краешке кофейного столика стояла почти пустая бутылка дорогой голландской водки.

— Я не знала, что Лекси выпивает, — проговорила я, беря бутылку в руки. Моей сестре не нравилось, как алкоголь действует на мозги, замедляя мыслительные процессы. Это все равно что надеть на себя толстый, лохматый костюм медведя, в котором и жарко, и не повернешься толком, говорила она. И крепким напиткам, и даже пиву Лекси предпочитала косячок с марихуаной, который поднимает настроение, приводит мысли в порядок и облегчает общение. И действительно, среди прочего мусора я заметила упаковку папиросной бумаги и несколько окурков, засунутых в пустые бокалы.

Тетя Диана посмотрела на бутылку.

— Это и для меня новость, — сказала она. — По-моему, она терпеть не могла алкоголь.

Придется мне привыкать к тому, что о моей сестре говорят в прошедшем времени, подумала я.

— А вот это… — Диана нашла между диванными подушками мешочек с травой и продемонстрировала мне, — … было ей по душе.

Словно загипнотизированная, я смотрела, как моя тетка ловко скручивает из найденной травы самокрутку. Движения ее пальцев были быстрыми и уверенными.

— Что это ты делаешь?

— А на что, по-твоему, это похоже? Хочу пыхнуть пару раз…

— Вот не знала, что ты тоже…

— Ты меня знаешь, детка. Я просто вагон сюрпризов. — Диана лизнула краешек бумаги и прогладила стык кончиком пальца.

— А это что такое? — Мое внимание привлек антикварный буфет, стоявший у стены и занимавший половину длины комнаты. Когда-то наша бабушка хранила в нем столовое серебро, салфетки и старинный сервиз со множеством супниц, соусниц, менажниц и прочих экзотических предметов сервировки, которые выставлялись на стол только по большим праздникам. На полке буфета стояло около дюжины самых обычных стаканов и стеклянных банок, и под каждый сосуд был подсунут клочок бумаги, на которых были нацарапаны какие-то загадочные цифры: 6/1, 6/6, 6/11 и далее в том же духе. Я взяла один стакан в руку. Вода — если это была вода — выглядела слегка мутноватой, но никакого запаха я не почувствовала.

— Бог его знает!.. — отозвалась Диана и, с косяком в зубах, уселась на диван, предварительно сдвинув в сторону стопку каких-то бумаг. — Две недели назад ничего этого здесь не было. Нет, я вовсе не имею в виду, будто Лекси поддерживала в комнатах идеальный порядок, но все это… — Она наклонилась вперед, нашла на столике зажигалку и закурила с явным удовольствием.

Я поставила стакан на полку и взяла в руки обрывок бумаги, который тоже оказался половинкой листа из тетради на кольцах. На нем было написано:

Д-9 6/11 6 час. — 7,2 м

Д-9 6/11 13 час. — 7,2 м

Д-9 6/11 22:20 — больше 50 м!!!

__________________________

Купить завтра еще веревку.

Под некоторыми стаканами и банками были подложены бумаги другого формата — использованные конверты, чистые почтовые открытки, просто куски оберточной бумаги, но больше всего было все-таки тетрадных листов с дырочками под кольца. Когда-то Лекси использовала такие тетради для своего дневника. Собственно говоря, это был не совсем дневник, так как записи о каких-то событиях, мыслях или идеях чередовались в нем со списками дел и покупок, телефонами магазинов и случайных знакомых. Как-то на день рождения я подарила Лекси очень красивый ежедневник в переплете из натуральной кожи, но она никогда им не пользовалась, утверждая, что при одном взгляде на него ее буквально в дрожь бросает. «Понимаешь, — объясняла она, — он выглядит уж очень солидным, неизменным, почти вечным. То ли дело мои тетрадки на кольцах! Если что-то из написанного мне вдруг не понравится, я могу просто вынуть эти страницы или переставить их в другое место, привести мои записи в порядок. С твоим подарком этот номер не пройдет, да и жаль будет драть из него листы». Последние слова Лекси сказала явно из вежливости, не желая меня расстраивать, но я неожиданно подумала о другом: «Неужели, просто переставляя страницы в дневнике, она надеется привести собственную жизнь хотя бы в относительный порядок?»

Но страницы, которые я нашла на буфете, не содержали ничего важного. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Я, однако, никак не могла взять в толк, что означают все эти записи: А-2, Е-4, К-10. Что это, какой-то шифр? Немного похоже на координаты из игры «Морской бой», в который мы резались, топя крейсера, подлодки и торпедные катера друг друга. Черт бы тебя драл, Джекси. Ты опять потопила мой линкор! Но что тогда означают даты и метры при этих координатах?

Только один из листков с буфета был похож на страницу дневника:

13 мая

Дедукция

Редукция

Редакция

Насколько сильно была отредактирована эта история? Что из нее выкинули?

Ведь это наша история. История этого места. История источника!

Бабушка знала!

Она знала, но молчала. Почему?

Другой листок — найденный не на буфете, а на полу — содержал перечень фактов, которые Лекси удалось узнать о смерти нашей второй тетки Риты.

Что я знаю о смерти Риты?

Когда она утонула, ей было 7 лет.

Маме было 10. Диане — 13.

Когда наутро бабушка нашла Риту, она ПЛАВАЛА в бассейне лицом вниз.

Рита была в ночной рубашке.

Бабушка, мама, Диана, Рита и прабабушка были дома. Накануне вечером они вместе поужинали (жаркое из говядины), посмотрели телевизор и пошли спать. Не поздно. Никто ничего не слышал и не видел. Должно быть, ночью или рано утром Рита выбралась из дома и пошла к бассейну. Когда бабушка нашла ее мертвой, она закричала и разбудила маму и Диану. Они побежали к бассейну, чтобы выяснить, что произошло. У бассейна они увидели бабушку с Ритой на руках. Она только что вытащила ее из воды, и ее халат был мокрым насквозь.

Я нашла Свидетельство о смерти.

В графе «Причина смерти» написано: несчастный случай.

Можно подумать, что все действительно было так просто.

Что Рита действительно утонула случайно.

Как бы не так!

Я выронила листок и рухнула на диван рядом с теткой. Она протянула мне косяк, но я покачала головой: только наркотиков мне сейчас не хватало! Диана с удовольствием затянулась еще раз, задержала дыхание, потом медленно выпустила дым.

— Две недели назад у Лекси было все благополучно. По крайней мере, мне так показалось, — повторила она.

— Как ты думаешь, что произошло? — спросила я. — Лекси отлично плавала. Как она могла утонуть? Что, если…

— Ты думаешь, это было самоубийство? Что она решила покончить с собой? — Плечи Дианы слегка опустились. — Боюсь, мы никогда этого не узнаем. Может быть, ей захотелось поплавать, но она не рассчитала силы и сделала слишком много кругов. Вообразила себя рыбой или дельфином… Внезапная судорога — и все. — Она покачала головой. — Нет, Джеки, вряд ли мы когда-нибудь докопаемся до истины. Что заставило ее отправиться ночью к бассейну, что творилось у нее в голове в эти последние дни… об этом мы можем только гадать.

Лекси — танцующий дервиш. Этот образ сам собой возник у меня в голове, когда я снова окинула взглядом разгром в гостиной. Танцующий дервиш. Бешено вращающийся циклон, который оставляет за собой разрушения и хаос. Да, это было в ее характере — отправиться в магазин и накупить полный багажник ненужной дребедени, вооружиться кувалдой и передвигать стены в доме, брать уроки игры на волынке, чтобы лучше почувствовать свои шотландские корни, — и так до тех пор, пока ей не приходило в голову, что все эти занятия просто чушь собачья. Она называла меня унылой, склонной к суициду плаксой, но именно мне приходилось тратить свою жизнь на то, чтобы ликвидировать последствия ее внезапных порывов, да еще всячески уговаривать ее снова начать принимать лекарства.

Бросив взгляд на пол, я увидела старую детскую фотографию, где мы были сфотографированы вместе. Лекси было лет двенадцать, мне, соответственно, девять; одетые в яркие купальники, мы стояли на краю бассейна, в котором она только недавно утонула. Мы обнимали друг друга за плечи и, прищурясь, смотрели в объектив аппарата. За нашими спинами сверкала черная, как обсидиан, вода. Наши отражения на поверхности словно ждали, что мы будем делать дальше.

Крепко зажмурившись, я откинулась на спинку дивана. Запах марихуаны напоминал мне о сестре, и я на мгновение представила, что рядом со мной сидит не тетка, а Лекси.

Да что там, я почти слышала ее голос!

Привет, Джекс. Давно не виделись!

Что-то легко коснулось моей ноги. И еще раз.

Я открыла глаза и вскрикнула.

Диана от неожиданности подпрыгнула, выронив самокрутку.

— Что это?! — воскликнула я, увидев какое-то темное существо, которое стремительно пересекло гостиную и выскочило за дверь.

— Не бойся, это Свин, — сказала Диана с явным облегчением.

— Свин? — переспросила я дрожащим голосом. — Ты хочешь сказать, это была свинья? Но я абсолютно уверена, что это никакая не… — Я не договорила. Мне пришло в голову, что Лекси вполне могла держать под диваном свинью или — судя по размерам — поросенка. От моей сестры можно было ожидать чего угодно.

— Не свинья, а Свин. Лекси завела кота. Вообще-то его полное имя — Свинтус, но…

— Лекси завела кота? Давно?

— Ну, наверное, уже месяца два назад. Может, больше. Однажды возле дома появился бездомный котенок, Лекси начала его подкармливать, и он в конце концов прижился. Можно сказать, что он и твоя сестра друг друга усыновили.

Я покачала головой. Кот? У Лекси был кот? Невероятно!

— Она назвала его Свинтус, потому что поначалу он был очень голодным и, когда ел, жутко свинячил. Но теперь он ведет себя почти прилично.

Я встала, выглядывая кота. Он спрятался под буфетом в столовой.

— Кто же так называет котов? — Опустившись на колени, я заглянула в щель. Кот был еще совсем молодой и совсем черный. Его желтые глаза мрачно и с подозрением рассматривали меня. Похоже, я напугала его еще больше, чем он меня: кот прильнул к полу у самой стенки и прижал уши.

— Кис-кис, — позвала я. — Выходи.

Кот зашипел, и я поняла, что на любовь с первого взгляда рассчитывать не приходится.

— Надо будет поймать его и отправить в приют, — сказала Диана.

— А ты не можешь взять его себе?

Она покачала головой:

— У меня аллергия на кошачью шерсть.

— Но, может быть, ты знаешь кого-то, кому нужен котенок? Какую-нибудь семью с детьми?

Она нахмурилась:

— Ладно, я спрошу… Знаешь, говорят, будто лесбиянки неравнодушны к кошкам. Это расхожее мнение всегда казалось мне несколько сомнительным, но теперь я знаю, что это действительно так.

— Вот и постарайся найти для Свина нормальный дом. Сдать его в приют мы всегда успеем. А пока пусть поживет здесь, я о нем позабочусь.

Я была уверена — это будет вовсе не трудно, хотя ни кошек, ни какой другой живности у меня никогда не было.

* * *

«Почему ты не взяла трубку, Джекс?» — зазвучал у меня в ушах голос Лекси. Через секунду она схватила меня за запястье и потащила на глубину — в бездонный мрак на дне бассейна. Сомкнувшаяся у меня над головой вода казалась чуть солоноватой. А еще она была такой холодной, что я отчаянно забарахталась и попыталась вырваться, но Лекси была сильнее и увлекала меня все глубже. Ледяная вода заполнила мои ноздри и рот, хлынула в горло и свинцовой тяжестью легла в легких. Последний свет померк, и меня окружили страшные рыбы с рисунка Деклана — черные, с острыми кривыми клыками в распахнутых пастях. Их тонкие щупальца, пучками торчащие из чешуйчатых спин, тянулись ко мне, хватали за плечи и за ноги, обвивались вокруг пояса, помогая моей сестре, которая продолжала затягивать меня в илистую темноту.

Я резко села на кровати, обливаясь потом и жадно глотая воздух пересохшим ртом.

Это сон. Всего лишь сон, порожденный горем и ощущением вины, твердила я себе.

Сделав несколько глубоких вдохов, я немного успокоилась и обнаружила, что лежу поперек своей детской кровати с высокими латунными спинками. Насколько я помнила, прежде чем начать убираться в доме, я решила полежать минут двадцать, чтобы набраться сил, да так и заснула. И, похоже, проспала несколько часов.

Машинально я потерла запястье. Мне казалось, я все еще ощущаю крепкую хватку сильных пальцев Лекси — холодных, как стальные наручники.

— Не стоит тебе здесь оставаться, — предупредила меня Диана и, широко разведя руки, показала на разбросанный по полу мусор. От этого движения бесчисленные браслеты на ее запястье глухо звякнули. — Нормальный человек не может жить в таком бардаке. Переночуй лучше у меня.

— Я останусь, — ответила я. — В конце концов, когда я была маленькая, Ласточкино Гнездо было моим вторым домом. — «И я всегда верила, что когда-нибудь оно будет принадлежать мне. Верила до тех пор, пока оно не досталось Лекси», — подумала я, но промолчала. Что будет с бабушкиным домом теперь, когда моя сестра умерла, я понятия не имела.

— Еще не так поздно, я могу немного прибраться. Хотя бы в гостиной, — добавила я. — И еще… Я хотела бы остаться, потому что здесь жила моя сестра. Если мне будет слишком тоскливо, завтра я перееду к тебе, но сегодня… Кроме того, я буду не одна, со мной будет Свинтус. Думаю, мы сумеем друг о друге позаботиться.

Кота мне все-таки удалось выманить из-под буфета, поставив на пол открытую банку с консервированным тунцом. Минут через двадцать он действительно вылез и, опасливо косясь в мою сторону, опорожнил банку в один присест.

— Нет, Джекси, здесь я тебя не оставлю! — сказала Диана, и в ее голосе мне почудились панические нотки. — Мало ли что может случиться?!

— Ради бога, Ди! Ну что со мной может случиться? — возразила я. — Если я останусь, то, по крайней мере, смогу начать приводить все в порядок. На сегодняшний момент это моя главная задача.

Диана наконец сдалась, но не раньше, чем вырвала у меня обещание немедленно позвонить, если я передумаю.

— Позвони или просто приезжай, без звонка. Возьми машину Лекси и приезжай в любое время, договорились?..

Сейчас я глубоко сожалела о том, что настояла на своем. Крошечная детская спальня была озарена бледным светом луны, и я различала в полутьме небольшой туалетный столик с зеркалом, пару стульев и книжные полки, на которых когда-то валялись потрепанные книги Нэнси Дрю, старые игрушки и те маленькие сокровища, которые мы с Лекси нашли в лесу позади дома: дверная ручка из граненого стекла, пара серебряных вилок, треснувшая тарелка, осколки облицовочной плитки с растительным орнаментом и белый фаянсовый кран с надписью «холодная» синими буквами. Мы обе знали, что много лет назад, еще до того, как бабушка появилась на свет, на том месте, где сейчас находилось Ласточкино Гнездо, стоял роскошный отель под названием «Бранденбургский источник». Немало людей приезжало в этот отель на машинах и поездом, приезжало издалека, чтобы воспользоваться чудесной водой. Мне, однако, казалось немного странным, что на том месте, где стоял бабушкин дом, когда-то было что-то совсем другое. Я пыталась расспрашивать бабушку, но она почему-то не любила говорить об отеле. Как я ни старалась ее разговорить, она только качала головой. «Это древняя история, детка», — говорила бабушка в ответ.

Однажды я показала ей наши сокровища и объяснила, что они почти наверняка имеют отношение к отелю.

— Я не хочу, чтобы вы играли в лесу, — сказала бабушка с какой-то странной интонацией. — Вы можете порезаться о старую ржавую железку, а это — самый верный способ заработать столбняк. Не ходите больше туда, я не разрешаю.

Сейчас книжные полки были пусты. В доме царила такая тишина, что, как я ни старалась, не могла уловить ни звука. Казалось, Ласточкино Гнездо замерло, затаило дыхание в предчувствии каких-то событий.

Спальня Лекси находилась рядом с моей. Наши кровати стояли у одной стены, и в детстве, прежде чем заснуть, мы часто перестукивались, передавая друг другу нашим секретным кодом пожелание спокойной ночи. Утром мы тоже будили друг друга особым сигналом. Лекси часто мечтала, как хорошо было бы проделать в стене небольшой люк — что-то вроде форточки или маленького окошка, какие бывают в исповедальне.

— Если бы у нас было такое окошко, — говорила она, — мы бы открывали его по ночам и делились самыми страшными тайнами, о которых можно говорить только в темноте и которые никто, кроме нас, не должен знать!

Вспомнив об этом, я машинально постучала по стене костяшками пальцев и прислушалась.

Нет ответа.

Да и не могло быть.

* * *

Я попыталась заснуть снова, но не смогла. Сознание того, что в огромном доме я совершенно одна, странным образом меня тревожило, к тому же я скучала по маме, и мне очень хотелось, чтобы сейчас она была рядом. Для меня она всегда была надежным фундаментом, на который можно было опереться в трудную минуту, источником ясности и здравого смысла. Бабушки мне тоже не хватало: сейчас я вспомнила, что она всегда звала нас Жаклин и Алексия, а не этими короткими собачьими кличками Джекси и Лекси, к которым мы привыкли в школе. На каникулах мы каждый день помогали ей в саду, и бабушка показывала нам свои любимые сорта роз: «снежную королеву», «старую китайскую», «аптекарскую», «королеву датскую» и другие.

Но больше всего я скучала по своей сестре.

Лежа в темноте, я слушала, как постепенно оживает старый дом. Приглушенные потрескивания и скрип старых балок меня не пугали — это были родные и близкие, хорошо знакомые мне с детства звуки. Вот на кухне выпустил струйку воды старый кран, и этот звук, усиленный эхом, пошел гулять по всем комнатам. Потом за окнами раздался какой-то пронзительный визг и послышались глухие удары по дереву — один, другой, третий. Я замерла, чувствуя, как колотится сердце. На несколько минут воцарилась тишина, потом визг и стук повторились.

Огромным напряжением воли я заставила себя встать, чтобы выяснить, в чем дело. Медленно, словно под водой, я протянула руку к выключателю и щелкнула клавишей. Ничего. Света не было, и я, шаркая по полу босыми ногами, вышла в коридор. Дорогу я знала наизусть, так что по большому счету свет был мне вовсе не нужен, и все-таки…

Выключатель в коридоре тоже не работал, и я некоторое время неподвижно стояла на площадке лестницы, напряженно прислушиваясь. Почему не горит свет? Авария на линии или Лекси просто забыла оплатить счета?

Снаружи снова раздался визг и стук.

«Это баньши!» — шепнула Лекси мне в самое ухо, пытаясь меня испугать. Она всегда утверждала, что ду́хи и привидения существуют.

Но сейчас со мной говорила не Лекси, а моя память о ней.

Возвращение в Ласточкино Гнездо стерло, размыло границы прошлого и настоящего. Давняя жизнь ожила.

«В чем разница между призраком и памятью?» — подумала я, нащупывая перила. Медленно, осторожно я стала спускаться по скрипучим деревянным ступенькам. Несмотря на темноту, спуск прошел благополучно, но внизу я неожиданно почувствовала под ногами воду. Я помнила, что заметила лужи в прихожей, как только вошла, но сейчас мне показалось, что воды стало больше.

Весь коридор нижнего этажа и прихожую заполнял тошнотворный запах гниющего дерева, сырости и тины.

На мгновение мне захотелось — очень захотелось — броситься по лестнице назад, прыгнуть на кровать и с головой накрыться одеялом, как я делала в детстве, много лет назад.

Разве ты не слышишь, Декси? Плюх-плюх, шлеп-шлеп… Это шаги. Она пришла за тобой. За нами обеими.

Но я давно не была маленькой девочкой. Я была взрослой. Психологом. Социальным работником. Набрав в грудь воздуха, я постаралась взять себя в руки. Мои глаза уже привыкли к темноте, и какое-то время спустя я разглядела в прихожей Свина, который, выгнув спинку и встопорщив шерсть, таращился на входную дверь.

— Эй, Свинтус! Кис-кис! — позвала я. Звук собственного голоса странным образом подействовал на меня успокаивающе. — Иди сюда!

Кот продолжал неотрывно смотреть на входную дверь. Секунду спустя он негромко зашипел и попятился.

Оттолкнувшись от перил, я двинулась вперед, ногами отпихивая с дороги груды бумаг, одежду, опрокинутый телефонный столик. Несколько раз я щелкнула выключателем, но тщетно — света не было и здесь.

— Черт! — Споткнувшись обо что-то, я едва не упала.

В конце концов я добралась до двери и заглянула в небольшое застекленное окошко в ее верхней части. Ни на крыльце, ни на подъездной дорожке никого не было, только желтел во мраке «Мустанг». На мгновение мне показалось — машина светится своим собственным светом, но это, вероятно, был просто обман зрения. Остальной двор тонул в темноте. Я уже собиралась с облегчением вздохнуть, когда мое внимание привлекло какое-то движение справа. Я всмотрелась и почти сразу поняла, что́ это. Калитка. Калитка в невысоком белом заборчике, ограждавшем бассейн, была открыта и раскачивалась на ветру, повизгивая петлями и стуча о столб.

Я с облегчением выдохнула. Сама того не сознавая, последние полминуты я почти не дышала и только теперь перевела дух.

— Там никого нет, — сказала я коту, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее. — Это просто калитка стучит.

Свинтус снова зашипел и, повернувшись, бросился наутек. Кажется, мои слова его не убедили.

— Трусишка! — крикнула я ему вслед.

Отворив входную дверь, я спустилась с крыльца и, дойдя до калитки, закрыла ее на шпингалет, стараясь не смотреть на бассейн с неподвижной водой, как стараются не замечать аккуратно застеленную кровать, на которой скончался близкий тебе человек. И все-таки я чувствовала его близкое присутствие. Темная вода была совсем рядом, она ждала, смотрела на меня из темноты.

— Не сегодня, — пробормотала я и, вернувшись домой, тщательно заперла за собой тяжелую входную дверь.

Завтра, сказала я себе, нужно будет первым делом выяснить, почему в доме нет света.