Нечётные числа

Джей Джей Марш (2020)

Ничто так не сближает, как смерть. Шестерых красивых, богатых и талантливых выпускников 1999 года ожидало прекрасное будущее. Но чудовищная авария на замерзшем озере забрала одного из них. Теперь пятеро собираются каждый Новый год, чтобы вспомнить своего погибшего друга. Двадцать лет они говорят о нем только хорошее и молчат о главном. Но проходит время, и скрывать тайны уже невозможно…

Ловиса, 2003

Кефалония была, вероятно, первым местом, где каждый из нас по-настоящему праздновал Новый год. Мы были впятером, как и в прошлый раз, но теперь это было гораздо менее болезненно. Конечно, на первом плане было горе, но внутренняя опора стала сильнее. Каждый из нас стал счастливее и стабильнее, чем в прошлый раз, когда мы встречались. Я смогла смотреть на Мику без чувства той безнадежной утраты, которая сделала нас обоих несчастными. И, что важнее всего, Симона выбрала место, которое сотворило свое волшебство.

Я читала «Мандолину капитана Корелли», думаю, вы тоже. Роман Луи де Берньера повествует о свете, свойствах прозрачного воздуха и особой мягкости, которую он придает пейзажу. В этом году мы все получали приличную зарплату и решили забронировать виллу, а не номера в отеле. Мне не терпелось сбежать от североевропейской зимы и насладиться солнцем, песком и оптимизмом.

Всё было именно так, как я надеялась. Мы гуляли по скалам и пляжам, ели на верандах местных кафе, дразнили друг друга и удивлялись тому, как далеко мы продвинулись за три года. Нам было около двадцати пяти, и мы думали, что стали взрослыми. Энергия юности подпитывала нас, и, конечно же, мы учились жизни, но счастье — в неведении. Сочетание достижений и бесконечных возможностей поразило меня, когда мы проводили время вместе. Вдохновляющее чувство силы, господства над жизнью, всех свершений, которые нам еще только предстоят. Ждем с нетерпением. Мы заслужили это, не так ли? Мысль о потенциальных возможностях Дхана неоднократно приходила мне в голову, умеряя оптимистичный настрой относительно нашего будущего.

В Кефалонии никто никуда не торопился. В здешних барах и ресторанах, не закрывшихся на зиму, обитали только местные и избранная группа туристов — либо преданные фанаты этого греческого острова, либо компании с программой вроде нашей. Туристическая часть в любом случае не представляла интереса, а в спокойствии греческих городков было что-то волшебное. Толпы покинули остров, но те, кто остался, стали ближе друг к другу. Включая таких чужаков, как мы. Всё, что имело значение, — это «здесь» и «сейчас».

Однажды днем мы собрали хворост и разожгли костер на берегу. Принеся салаты и лепешки, мы пожарили морепродукты и под крепкое красное вино наблюдали, как солнце тонет в море. К нам подкрался вечерний холод, и, хотя Гаэль и Кларк подкинули в огонь еще дров, я замерзла.

Под предлогом того, что мне нужно в туалет, я собрала все наши контейнеры и алюминиевые подносы в большую сумку и побрела по тропинке в сторону нашей виллы. Свежий ветерок трепал мне волосы, а пальцы ног вдавливались в белый песок. К тому времени, когда я добралась до вершины, я уже тяжело дышала и решила сделать перерыв. Я смотрела на море, вдыхая живительный озон, и наблюдала за звездами. Я никогда не была из тех, кто верит, что умершие родственники машут мне с далеких планет, так что я не почувствовала эмоциональность момента. По крайней мере, точно не с точки зрения единственного события, которое объединило нас пятерых.

Внутри виллы было тихо и темно. Я зажгла свечи с цитронеллой от комаров, прежде чем включить свет. На кухне я пустила горячую воду, чтобы вымыть жирную посуду, когда стеклянные двери открылись и вошла Гаэль. Ее лицо сияло от послеполуденного солнца. Она улыбнулась мне, включила стереосистему, и Red Hot Chili Peppers наполнили комнату энергичными звуками.

Двигаясь в такт музыке, мы вымыли всю посуду, столовые приборы и стаканы и сложили всё обратно в шкафы. Потом мы вынесли бутылку с остатками красного вина на террасу, чтобы дождаться возвращения остальных с пляжа.

— Сегодня было чудесно, — сказала я. — Для меня боль никуда не делась. Возможно, она никогда не уйдет. Но она уже не такая всепоглощающая, как два-три года назад.

Мы смотрели на беспокойный океан, позволяя его переливающимся волнам успокаивать нас.

— Ты права. Становится легче. И Симона выбрала прекрасное место, оно тоже помогает. Самое смешное, что Дхану здесь понравилось бы. Представляю, в каком восторге он был бы от костра на пляже, да?

— Хм.

Гаэль покосилась на меня.

— Что такое?

Я не уверена, что спровоцировало меня, но мне хотелось рассказать кому-нибудь.

— Мой психолог предположил, что такие размышления мне не полезны. Представлять, что Дхану бы понравилось или не понравилось, и всё такое. Я не критикую тебя, просто описываю свою ситуацию.

— Хорошо. — Некоторое время она молчала. — Почему твой психолог думает, что это не полезно?

— Я начала осознавать, что есть два разных Дхана. Есть воображаемая, совершенная версия того человека, которым он должен был стать. Прекрасный отец для ребенка Симоны, заботливый муж, верный друг, душа любой вечеринки. А есть реальный Дхан. Мы вспоминаем его через фильтр произошедшей трагедии. Вспоминаем шутника, комика, хорошего друга, который иногда делал плохие вещи. Я только недавно призналась себе в этом и потом поделилась с моим психологом. Она посоветовала мне начать с прощения.

Она выдохнула.

— Мы давно простили друг друга, Ловиса. Это была не наша вина.

— Я говорю не про прощение самих себя. С чего мне нужно начать, так это с того, чтобы простить Дхана.

— Простить Дхана? За то, что он прыгнул?

— Нет. — Я затараторила, чтобы выговориться до того, как остальные вернутся. — Когда мы поехали в Прагу, во мне кипела ярость. Я не показывала этого, потому что это касалось только Дхана и никого иного.

Я глубоко вдохнула ночной воздух, воспоминания сжали мою грудь.

Гаэль, должно быть, почувствовала, что назревает история, поэтому долила содержимое бутылки в наши стаканы, откинулась на спинку кресла и стала слушать.

— Вы с Симоной свободно говорите по-французски, поэтому вы не ходили на занятия. Между собой мы впятером говорили только по-английски. Вы, наверное, не помните, каким плохим был французский Дхана, но могу поклясться: он был ужасен. После того, как он провалил экзамены за первый курс, он обязательно должен был сдать первый семестр второго курса, иначе его бы отчислили. Он попросил меня позаниматься с ним. Дхан был плохим учеником, и я была разочарована его индифферентным подходом. Честно говоря, он видел во мне заучку и решил, что мне нужно слегка расслабиться. Если бы дело было только в этом, в разнице между нашими подходами к учебе и образованию, это не имело бы особого значения. Я знаю, что я заучка, и могу жить с этим.

Я заметила небольшую кучку обрывков, растущую рядом с моим бокалом. Пальцы рвали одну из салфеток, принесенных с пляжа.

— Девочки-заучки — как черепашки. В конце концов они добираются до финиша, — сказала Гаэль.

Попытка была слабая, но шла от сердца. Я улыбнулась.

— Я не думаю, что кто-то еще знал подробности. В конце концов, мы говорим о делах четырехлетней давности. Месье Роша отклонил мою работу по французскому. Он мог бы завалить меня в том семестре, но дал возможность сдать что-то еще до конца года. Вот почему мне приходилось тратить каждую свободную минуту рождественских праздников, переводя совершенно новый текст. За два дня до того, как мы вылетели в Прагу, я отправила ему факсом свою работу. Он принял ее и поставил мне четверку. Эта единственная ошибка снизила все мои средние показатели.

Гаэль так энергично замотала головой, что ее серьги задергались, как щенячьи хвостики.

— Да ладно! Роша не принял твою работу? Я уверена, что запомнила бы. Ты была его любимицей, ярким примером идеального переводчика. Что, черт возьми, ты сделала не так?

Я посмотрела на залитую лунным светом воду. С пляжа до нас донесся взрыв смеха.

— Ничего. Ничего я не сделала не так. Кто-то другой отправил ровно ту же работу за три дня до этого. Меня обвинили в плагиате, и я получила бы двойку, если бы не отправила другой оригинальный текст до конца года.

Мое лицо вспыхнуло от вновь пережитого смущения. Я повернулась к ней, ожидая, что она поймет.

Пазл наконец сошелся.

— Черт побери! Дхан украл твою работу?

— Да. Дхан украл мою работу. Это было несложно. Он знал расписание моих лекций и время, когда я была в библиотеке или у Мики. Всё, что ему нужно было сделать, — это позвонить в дверь и сказать, что он пришел ко мне. Кто-то из моих соседей впустил его. Он дословно скопировал мою работу с ошибками, которые я исправила в окончательном варианте.

— И ты не сказала об этом месье Роша? Он знал, какой ленивой сволочью мог быть Дхан. Все мы знали. Но переписать твою работу и подставить тебя? Это бессовестно.

— Хочешь чаю? Или еще вина? — Я пошла на кухню, не дожидаясь ответа и чувствуя острую потребность подвигаться, походить и снять напряжение. Открытых винных бутылок больше не было, но у нас была бутылка портвейна. Я заварила мятный чай и наполнила два ликерных бокала рубиновым портвейном. Он выглядел даже не рубиновым, вишнево-красным или алым, а был красно-черным, как венозная кровь.

— Вот так. Чай и портвейн вместо вина. Нет, я не сказала Роша, хотя он дал мне возможность объясниться. Сначала я пошла искать Дхана, чтобы посмотреть ему в глаза и заставить признаться, но он уже уехал домой на Рождество. Он не оставил мне выбора, кроме как переделать работу. Я была так зла и обижена! Клянусь, я могла бы убить его.

Гаэль уставилась на меня с возмущенным выражением лица.

— Дхан, должно быть, знал, что ставит тебя в безвыходное положение. Либо ты приняла бы на себя удар, либо разоблачила бы его как плагиатора. Он понадеялся на твою честь и порядочность, чтобы спасти свою шкуру. Что за черт, Ловиса! Нельзя плохо говорить о мертвых, но сделать такое дерьмо!

У меня не было ответа, и я глотнула портвейн.

— Значит, когда мы встретились в Праге, вы впервые увиделись с тех пор, как ты узнала, что он сделал?

Портвейн был сладким и густым по сравнению с вином, но его вполне можно было пить. Я закрыла глаза, представляя ту сцену. Мы фотографировали, идя по Карлову мосту в Праге, и заметили, что оторвались от остальных. Это был подходящий момент, чтобы припереть его к стенке.

— Он рассмеялся, Гаэль. Он правда рассмеялся. Он сказал, что знает, что это, цитирую, «немного дерзко», но у меня настолько хорошие оценки, что одна проваленная работа не особо повредит. Я попыталась объяснить, какое влияние это могло бы оказать на мою карьеру, если бы я не провела Рождество сидя над новым переводом. Он поаплодировал мне и сказал, что не сомневался, что я что-нибудь придумаю. Ему было всё равно. Пока его задница была прикрыта, я могла идти к черту.

Мой голос немного сорвался, и я пожалела, что порвала ту салфетку.

Мы долго сидели в тишине, глядя на море, но мыслями оставаясь в прошлом. Голоса приближались вместе с хихиканьем и пением.

— Похоже, они допили вино, — улыбнулась я.

Гаэль дотянулась до моей руки.

— Спасибо, что доверилась мне. Сожалею, что тебе пришлось пройти через такой дерьмовый опыт. Твой психолог прав. Ты должна простить его, но, будь я на твоем месте, мне бы понадобилось на это очень много времени. Ты хороший человек, Ловиса.

Но хорошей я не была.