Зверобой

Джеймс Фенимор Купер, 1841

Роман «Зверобой» – первая книга пенталогии замечательного американского писателя, посвященной приключениям охотника Натаниэля Бумпо. В этом романе Купер обращается к юности героя. Двое смельчаков – Натти Бумпо по прозвищу Зверобой и Гэрри Марч по прозвищу Непоседа, – направляются к озеру Мерцающее зеркало. Один желает добиться взаимности девушки по имени Юдифь Гуттер, другой полон решимость помочь своему другу Чингачгуку вырвать его возлюбленную из рук племени гуронов. Здесь завязывается дружба Натти Бумпо с отважным могиканином Чингачгуком. Действие романа происходит в сороковые годы XVIII века.

Глава V

На передней части парома в присутствии Юдифи и Гэтти началось совещание. Неприятель уж не мог подкрасться невзначай; но было ясно, что рассеянные толпами по берегу озера индейцы воспользуются всеми средствами для захвата ковчега и за́мка. Молодые и неопытные девушки, уверенные в смелости отца, не обнаруживали большого беспокойства, но старик Гуттер лучше всех понимал опасность, особенно, если двум товарищам вздумалось бы оставить его на произвол судьбы, что, весьма вероятно, они могли сделать во всякое время. Эта мысль сейчас не выходила из его головы.

— Нечего бояться, — сказал он, — пока мы на озере. В наших руках большие преимущества перед неприятелем, кто бы он ни был. Здесь всего три лодки, кроме твоей, Гэрри, и только я один знаю, где они скрыты. Ирокез может искать их тысячу лет, и разве только чудом каким наткнется на дупло, куда они запрятаны.

— Не говорите этого, господин Гуттер, — возразил Зверобой. — Чутье у краснокожих лучше, чем у собаки, если впереди ожидает их добыча; и я не знаю, какое дупло укроет от них вашу лодку.

— Твоя правда, Зверобой, — сказал Гэрри Марч. — И я очень рад, что моя каноэ в безопасности в наших руках. Завтра к вечеру, по моим расчетам, они непременно отыщут лодки, если их цель — загнать тебя в твое логовище, старый Том!

Гуттер не отвечал ничего. Он попеременно смотрел то на озеро, то на небо, то на опушку лесов, как будто хотел открыть в них какие-нибудь признаки. Но ничто не давало внешних поводов к тревоге: деревья покоились в глубоком сне, освещенное на западе багрянцем заката небо было чисто. Озеро в этот торжественный час наступающей ночи казалось спокойнее обыкновенного.

— Юдифь, — сказал Том, прекративший свои наблюдения, — приготовь ужин для наших друзей. После этой перепалки у них должен быть отличный аппетит.

— Вовсе нет, дядя Гуттер! — отвечал Марч. — Мы сегодня за обедом порядком набили свои желудки, и для меня на этот раз общество Юдифи приятнее всякого ужина. Кто не будет любоваться ею в этот прекрасный вечер?

— Природа не отказывается от своих прав, и, по крайней мере, мой желудок требует пищи, — возразил старик. — Юдифь, займись приготовлением ужина и уведи с собой сестру. Мне нужно с вами поговорить, друзья мои, — продолжал он, когда девушки вошли в каюту, — и я нарочно выслал дочерей. Вам известно мое положение, и я хотел бы слышать ваше мнение насчет наших планов. Три раза горел мой дом, построенный на земле; но, выстроив этот за́мок и поселившись на воде, я считал себя в безопасности вплоть до настоящей минуты. Как вы об этом думаете?

— По моему мнению, старый Том, сейчас и твоей жизни и всем твоим владениям угрожает величайшая опасность, — отвечал Гэрри. — Все твое имение не сто́ит сегодня и половины того, что стоило вчера.

— Притом у меня есть дети, — прибавил старик вкрадчивым тоном, — и вы сами видите, как хороши мои дочери. Это я могу сказать, несмотря на то, что я их отец.

— Все можно сказать, почтенный старичина, особенно, если нож приставят к горлу. У тебя две дочери, говоришь ты, и одна из них, это правда, не встретит себе соперницы во всех, какие ни возьми, колониях. О другой можно сказать только то, что ее зовут Гэтти Гуттер, и ничего больше. Так ли, старичина?

— Твоя дружба, Гэрри Марч, как я вижу, находится в зависимости от направления ветра, и товарищ твой, без сомнения, придерживается таких же правил, — отвечал Том с гордым видом. — Пусть так! Можете идти на все четыре стороны! Обойдусь без вас!

— Вы, конечно, ошибаетесь, господин Гуттер, думая, что Гэрри намерен вас оставить, — простодушно заметил Зверобой. — Ошибаетесь еще больше, если полагаете, что я последовал бы за ним в этом случае и бросил бы на произвол судьбы целое семейство, поставленное в затруднительное положение. Вы знаете, зачем я пришел: завтра будут окончены мои переговоры с молодым делаваром, и потом вот вам моя рука и с нею надежный карабин, который еще ни разу не дал промаха на охоте за зверьем. Очень буду рад, если он принесет такую же пользу и в военное время.

— Стало быть, я могу рассчитывать на вашу помощь, защищая дочерей?

— Очень можете, Том Плавучий, если таково ваше имя. Я стану защищать их до последней капли крови, как брат защищает свою сестру и муж жену. Да, вы можете положиться на меня во всех затруднительных случаях, и то же, надеюсь, скажет вам Скорый Гэрри, если дорожит своею честью.

— Нет, нет! — вскричала Юдифь, полуотворяя дверь. — Скорый Гэрри столько же опрометчив на словах, как и на деле. Он взапуски бросится от нашего семейства, лишь только почует опасность для своей смазливой наружности. Ни старик Том, ни его дочери не могут рассчитывать на легкомысленный и фальшивый характер Генриха Марча. Все мы будем надеяться на вас, Зверобой, потому что ваше открытое лицо и добрая воля ручаются за искренность ваших слов.

Однако в ее словах было больше досады, чем искренности, и Марч с неудовольствием подметил в ее глазах выражение презрения. Но это выражение мгновенно изменилось, когда она бросила мягкий и благодарный взгляд на Бумпо. Все это ясно видел Генрих Марч.

— Оставь нас, Юдифь! — строго вскричал Гуттер прежде, чем молодые люди успели ответить. — Можешь прийти сюда с ужином, когда он будет готов. Видите ли, господа, ее избаловали глупой лестью крепостные офицеры, которые наезжают сюда по временам. Надеюсь, Гэрри, ты не обратишь внимания на ее ребяческую выходку.

— Что правда, то правда, дядя Том, — отвечал Гэрри, раздосадованный замечаниями Юдифи. — Эти молодые вертопрахи решительно вскружили голову твоей дочери. Я просто не узнаю Юдифи, и ее сестра начинает мне нравиться гораздо больше, чем она.

— И прекрасно, молодой человек. Гэтти, поверь мне, гораздо рассудительнее своей сестры, и, по моему мнению, из нее выйдет самая верная, самая преданная жена.

— Конечно, дядя Том, вернее Гэтти не сыскать жены в целом мире, но насчет ее рассудительности можно еще поспорить — отвечал Гэрри улыбаясь. — Но об этом речь впереди. Я очень благодарен Зверобою, что он ответил за меня. Каковы бы ни были мои отношения к твоей старшей дочери, я не оставлю тебя, старик, можешь в этом быть спокоен.

Гуттер выслушал это обещание с видимым удовольствием, которого и не скрывал. Физическая сила такого человека, как Генрих Марч, уже известного своею храбростью, была при настоящих обстоятельствах для него надежным оплотом. За минуту до этого старик готов был оставаться только в оборонительном положении, теперь же его мысли мгновенно переменились, и он уже обдумывал план наступления.

— Можно рассматривать все предметы с двух различных сторон, — начал старик с двусмысленной улыбкой, — и, вероятно, найдутся совестливые люди, которые сочтут не совсем благородным проливать человеческую кровь за деньги. Мне, однако, кажется, что если уже заведен обычай убивать друг друга на военной тропе, то ничто не помешает к волосам дикаря прибавить малую толику звонкой монеты. Что ты думаешь об этом, Гэрри Марч?

— А то, что ты делаешь страшную ошибку, дядя Том, когда кровь дикарей называешь человеческой кровью. По-моему, срезать кожу с черепа индейца — то же, что окарнать уши собаке или волку, и, разумеется, глупо в том или в другом случае отказываться от законного и заслуженного барыша. О белых, конечно, мы не говорим: они имеют врожденное отвращение к сдиранию кожи; между тем индейцы бреют себе голову как будто нарочно для ножа. На маковке у них шутовской клочок волос, разумеется, для того только, чтоб удобнее было делать эту операцию.

— Вот это по-нашему, любезный Гэрри! — отвечал старик, не скрывая своей радости. — Теперь мы разделаемся по-свойски. Мы подготовим индейцам такой праздник, какой им не снился. Вы, Зверобой, конечно, разделяете образ мыслей вашего товарища. Деньги — всегда деньги, хоть бы они были выручены за индейский скальп.

— Нет, я не разделяю подобных взглядов. Я стану защищать вас, Томас Гуттер, на ковчеге, в за́мке, в лесу, на лодке, везде, но никогда не изменю велению своего чувства. Вы хотите денег за индейские скальпы? Идите куда вам угодно, а я остаюсь здесь для защиты ваших дочерей. Сильный должен защищать слабого. Это в порядке вещей, и мои руки к вашим услугам.

— Скорый Гэрри, воспользуйтесь этим уроком! — послышался из другой комнаты кроткий, но одушевленный голос Юдифи. Это доказывало, что она слышала весь разговор.

— Замолчишь ли ты, Юдифь? — закричал рассерженный отец. — Ступай прочь! Мы толкуем о вещах, о которых не должны слышать женские уши.

Впрочем, Гуттер не принял никаких мер, чтобы удостовериться, послушалась ли его дочь, или нет. Он только понизил голос и продолжал:

— Молодой человек говорит правду, Гэрри, и мы можем ему доверить моих дочерей. Я думаю, собственно, вот о чем. На берегу озера теперь многочисленные толпы дикарей, и между ними достаточно женщин, хотя этого мне не хотелось сказать перед своими дочерьми. Очень вероятно, что это пока не больше, не меньше как группа охотников, которые не слышали еще ни о войне, ни о премиях за человеческие волосы, потому что, как видно по всему, они давно кочуют в этих местах.

— В таком случае зачем же они хотели ни с того, ни с сего отправить нас на тот свет? — сказал Гэрри.

— Наверняка еще нельзя сказать, что таково было их намерение. Индейцы очень любят устраивать нечаянные засады и делать фальшивые тревоги, чтоб позабавиться над испугом мнимых пленников. Это в их характере. Они, без сомнения, хотели нахлынуть на ковчег, как снег на голову, и предложить свои условия. Когда же этот план не удался, они от злости начали стрелять. Вот и все!

— Пожалуй, и так, я согласен с тобой, дядя Том! В самом деле, им не к чему таскать за собою женщин в военное время.

— Но охотники не расписывают тела разноцветной краской, — заметил Зверобой. — Это делается только в случае войны, и минги, которых я видел, без сомнения, гоняются не за оленями в этом месте.

— Слышишь, дядя Том? — вскричал Гэрри. — У Зверобоя взгляд повернее какого-нибудь старого колониста, и если он говорит, что индейцы расписаны военной краской, значит, это ясно, как день.

— Ну, так, стало быть, военный отряд наткнулся на толпу охотников, а с ними были женщины. Несколько дней тому назад проследовал через эти места гонец с известием о войне, и весьма вероятно, что воины пришли теперь звать своих женщин и детей и готовятся нанести первый удар.

— Может быть, и так! Но какая тебе-то польза, дядя Том?

Денежная польза, любезный друг, — хладнокровно отвечал старик, бросив проницательный взгляд на обоих собеседников. — Волосы есть у женщин и детей, а колония платит без различия за все скальпы, не разбирая, с какого черепа они содраны.

— Это бесчеловечно и позорно! — воскликнул Зверобой.

— Не горячись, любезный, — сказал Гэрри. — Прежде выслушай в чем дело. Все эти дикари прехладнокровно режут всякого человека, кто бы он ни был. Небось, они не дают спуску твоим приятелям делаварам или могиканам. Отчего же в свою очередь и нам не сдирать волос с их черепов?

— Стыдитесь, господин Марч! — вскричала опять Юдифь, полуотворяя дверь.

— С вами, Юдифь, я не намерен рассуждать: за недостатком слов вы умеете доказывать глазами, и я сознаюсь в своем бессилии против такого оружия. Жители Канады, видите ли, платят индейцам за ваши волосы; почему же в свою очередь нам не отплатить…

— Нашим белокожим индейцам! — добавила Юдифь, и в смехе ее послышалась грустная нотка. — Батюшка, не думайте об этом! Слушайтесь Зверобоя: он человек честный, совестливый, — не так, как Генрих Марч.

Гуттер встал, вошел в ближайшую комнату, прикрыл дверь и воротился опять к своим друзьям. Гуттер и Скорый Гэрри начали обдумывать свой план и разговаривали шепотом, поверяя один другому свои мысли. Наконец Юдифь принесла ужин. Марч с удивлением заметил, что лучшие куски хозяйка предложила Зверобою, и что вообще она, едва представлялся случай, обнаруживала очевидное желание угодить этому новому гостю. Зная, однако, кокетство и причуды красавицы, он был совершенно спокоен и ел с отличным аппетитом, так же, как и его товарищ, успевший проголодаться после легкого обеда.

Через час мрак мало-помалу сменил летние сумерки, и все погрузилось в тихий покой ночи. Озеро по-прежнему было гладко и спокойно. Окружавшие его леса были окутаны торжественным молчанием. Ни крика, ни шороха на всем окружающем пространстве. Только правильное движение весел в руках Гэрри и Бумпо нарушало тишину. Гуттер сначала управлял рулем на задней части ковчега, но когда увидел, что молодые охотники могут справиться и без него, бросил рулевое весло и закурил трубку. Через несколько минут вышла из каюты Гэтти и села у ног своего отца. Гуттер, привыкший к манерам младшей дочери, не обратил на это никакого внимания и только погладил ее по голове.

Не отвечая на ласки отца, Гэтти запела. Ее голос, сначала тихий и дрожащий, имел какой-то торжественный характер. Слова и мелодия отличались величайшей простотой: то был один из гимнов, которые Гэтти переняла от своей покойной матери. Эта простая мелодия всегда производила умиротворяющее действие на старого Тома. Гэтти инстинктивно поняла это, и во многих случаях умела кстати пользоваться своим влиянием на отца.

Гребцы положили весла. Вдохновение Гэтти увеличивалось, по-видимому, с каждою минутой; ее голос, проникнутый какою-то меланхолическою грустью, постепенно усиливался, замирая в переливах разнообразнейших оттенков. Бездействие молодых людей, сидевших на передней части парома, доказывало, что они захвачены этой заунывной мелодией, и только тогда, когда последний звук замер на отдаленном берегу в непроницаемой густоте лесов, они снова взялись за весла. Старик Гуттер был, по-видимому, очень растроган.

— Ты что-то слишком печальна сегодня, дитя мое, — сказал он с необычной для него нежностью. — Мы избавились от большой опасности, мой друг, и ты должна радоваться.

— Ты ничего этого не сделаешь? — сказала Гэтти, не отвечая на его замечание и взяв его за руку. — Ты долго разговаривал с Гэрри; но я надеюсь, что у вас не подымется рука на это.

— Ты впутываешься не в свое дело, глупое дитя!

— Зачем хотите вы с этим Гэрри убивать людей, особенно детей и женщин?

— Перестань, девчонка! Мы ведем войну, и наша обязанность поступать с неприятелями так же, как они с нами.

— Не то, батюшка. Распродайте свои кожи, накопите их еще больше, но не проливайте человеческой крови.

— Поговорим лучше о чем-нибудь другом, дитя мое. Рада ли ты возвращению нашего друга, Марча? Ты, кажется, любишь Гэрри и должна знать, что скоро, может быть, он сделается твоим братом или чем-нибудь поближе.

— Этого не может быть, батюшка, — отвечала Гэтти после продолжительной паузы. — У Гэрри уже есть отец и мать, а никто не может иметь двух отцов и двух матерей.

— Как ты глупа, моя милая! Дело, видишь ли, вот в чем. Если Юдифь выйдет замуж, родители ее мужа сделаются также ее родителями, и сестра ее мужа будет ее сестрою. Если женится на ней Гэрри, он будет твоим братом.

— Юдифь никогда не выйдет за Гэрри, — отвечала девушка решительным тоном. — Юдифь не любит Гэрри.

— Этого ты не можешь знать, мой друг. Гэрри Марч прекрасный, сильный и храбрый молодой человек. Юдифь в свою очередь прекрасная молодая девушка. Почему же им не обвенчаться? Я уже почти дал ему слово, и только на этом условии он соглашался идти со мною в поход.

С минуту Гэтти не отвечала ничего. Она обнаруживала очевидные признаки внутреннего беспокойства. Наконец Гэтти спросила:

— Батюшка, виноват ли тот, кто безобразен?

— Нет, мой друг. Но ты не безобразна, Гэтти! Ты только не так хороша, как Юдифь.

— Почему Юдифь умнее меня?

— Что с тобою, Гэтти? Этого я не могу тебе сказать. Разве тебе хотелось бы иметь больше ума?

— Нет. Я не знаю, куда девать и тот ум, который у меня есть. Одно только мучает меня. Чем больше я размышляю, тем больше мне кажется, что я несчастна. Я хотела бы похорошеть так же, как Юдифь.

— Зачем? Красота может ей принести множество огорчений, таких же, например, как бедной твоей матери.

— Моя мать была очень добра при всей своей красоте, — сказала Гэтти.

При этом намеке на свою жену Гуттер нахмурился, замолчал и принялся докуривать свою трубку. Гэтти плакала. Наконец, вытряхнув пепел и погладив дочь по голове, он сказал:

— Думай не о красоте, милое дитя мое…

— Гэрри говорит, что красота — все для молодой девушки. Вот отчего мне хотелось бы похорошеть, милый батюшка.

Гуттер сделал нетерпеливое движение, встал и немедленно прошел через каюту на переднюю часть парома. Простота, с какой Гэтти обнаружила свое увлечение, обеспокоила его тем больше, что никогда прежде подобная мысль не приходила ему в голову. Он решил немедленно объясниться с Гэрри. Отличительною, лучшею чертою его грубой натуры, подавленной странными привычками и диким образом жизни, было идти прямо к цели и в речах, и в поступках. Подойдя к молодым людям, он сказал, что пришел сменить Зверобоя, и, взяв весло, попросил Бумпо занять место рулевого на задней части парома. Гуттер и Генрих Марч остались наедине.

С появлением Зверобоя Гэтти исчезла, и молодой охотник остался один. Через несколько минут вышла из каюты Юдифь. В ее блестящих глазах, устремленных на молодого человека, выражалось неподдельное участие, которое без труда при ясном свете луны заметил бы и поверхностный наблюдатель. Волосы ее густыми прядями падали на плечи, и выразительное лицо казалось в этот час еще прекраснее.

— Я едва не умерла со смеху, Зверобой, когда этот индеец бултыхнулся в реку, — внезапно с кокетливым видом начала красавица. — Этот дикарь расписан недурно. Любопытно бы знать, слинял ли он на дне Сосквеганны или нет?

— Ваше счастье, Юдифь, что вы уцелели от пули этого индейца. Вам не следовало выходить из каюты, и ваша необдуманная смелость могла иметь печальные последствия.

— Зачем же вы бросились за мною, любезный Зверобой? Ведь и вам грозила такая же опасность.

— Мужчина обязан спасать женщину везде и всегда: это его обязанность, которую понимают и минги.

— Вы больше делаете, чем говорите, Зверобой, — отвечала Юдифь, усаживаясь возле того места, где он стоял, управляя рулем. — Надеюсь, мы с вами скоро подружимся. Генрих Марч говорит очень бойко, но когда нужно действовать, он не выполняет своих слов.

— Марч ваш старый друг, Юдифь, и вам не следует дурно отзываться об отсутствующем друге.

— Генрих Марч, я полагаю, никого не обрадует своею дружбой. Молчите или поддакивайте, когда он говорит, — и он весь к вашим услугам. Если же вы ему противоречите, тогда злословие и бешенство его не знают никаких пределов. Нет, Зверобой, я не могу любить человека с характером Генриха Марча. С своей стороны и он, я уверена, таких же мыслей обо мне. Вы это, конечно, знаете, если он говорил с вами.

— Марч по обыкновению высказывает все, что у него на языке, не давая пощады ни друзьям, ни врагам. Это, конечно, зависит от необдуманности и чрезмерной пылкости его характера.

— Я убеждена, что язык Марча работает вдоволь, как только речь заходит о Юдифи Гуттер и ее сестре, — сказала она презрительным тоном. — Репутация молодых девушек — забавный предмет для известных людей, которые, однако, не осмелились бы разинуть рта, если бы у этих девушек был брат или близкий родственник. Так и быть. Пусть Генрих Марч издевается над нами сколько угодно: рано или поздно он раскается. Даю в том честное слово.

— Вы слишком преувеличиваете, Юдифь. Гэрри никогда ни одного слова не говорил о вашей сестре, и…

— Понимаю! — с живостью вскричала Юдифь. — Его змеиный язычок потешается только надо мной одной. Бедная Гэтти ниже или выше его клеветы и злости.

— Не скрою, — продолжал Бумпо, — мой товарищ жаловался довольно часто, что вы слишком привязаны к обществу офицеров. Но это он говорил из ревности, и, по всей вероятности, его слова приносили ему же огорчение.

Зверобой, может быть, и сам не чувствовал всей важности своих простодушных речей. Он не заметил живой краски, выступившей на прекрасном лице Юдифи, потом бледности, покрывшей ее щеки. Несколько минут продолжалось глубокое молчание. Вдруг Юдифь стремительно вскочила со своего места, схватила руку молодого охотника и с необыкновенной живостью проговорила:

— Зверобой, я в восторге, что между нами нет больше недоразумений. Говорят, внезапная дружба ведет к продолжительной вражде, но с нами этого не случится никогда. Не знаю, как это вышло! Вы первый и, может быть, единственный человек, который говорит со мною без всякой лести, не желая моей погибели и не рассчитывая на мою слабость. Не говорите ничего Скорому Гэрри. При первом удобном случае мы возобновим этот разговор.

Она выпустила руку молодого охотника и поспешно удалилась в свою комнату. Озадаченный Зверобой машинально ухватился за руль и стоял неподвижный, как горная сосна. Рассеянность его была так велика, и он настолько забыл свой пост, что Гуттер должен был окликнуть его несколько раз, чтобы заставить держаться прямой дороги.