Ветхое дворянство

Денис Олегович Кочетков, 2017

Действие произведения происходит в 70-ых годах XIX века в Российской Империи. Основная идея заключена в том, что для кого-то смысл жизни – просвещение умов, а для кого-то – поиск любви и занятия по душе. Это история о молодых людях, заставших развал старых традиций и нравов, затмение былого дворянства, изменение привычного ритма жизни и прогрессивное развитие свободомыслия и либерализма.

Глава 1

— Какой свежий, приятный воздух! — восхищался Копейкин, вглядываясь в уходящую за горизонт улицу.

Зарецкий засмеялся и высыпал догоревший табак из трубки.

— Постой, постой, братец, — начал он, — ты говоришь мне о чистоте воздуха, хотя сам при этом куришь! Ты смешон, право.

— Ничего-то ты не понимаешь.

— А чего же тут понимать, позволь поинтересоваться? Воздух, он везде воздух…

— Нет, тут ты не прав, Лев Аркадич, — выдыхая очередной клуб дыма, возразил Копейкин. — Воздух сейчас особенный! Погляди; третьего дня дождь прошел, проливной, сильный, а теперь, когда день выдался солнечным и теплым, вся накопившаяся влага наполнила воздух. Чувствуешь, как свежо? Побольше бы таких дней…

— Ничего, — прервал с улыбкой Зарецкий, — Июнь всегда дождлив, насладишься еще.

Услышав шаги, доносившиеся за пределами комнаты, они спрятали трубки и возвратились с балкона. Через секунду вошла мать Льва Аркадьевича.

— Почему опять пахнет табаком? — недовольно спросила она.

Копейкин молча отряхнул сюртук.

— Валерьян Аполлинариевич, вы опять курили? Вы же знаете, как это вредно для моего сына! Прошу…

Зарецкий раскашлялся.

— Вот, — возмущенно протянула мать, — его загубит это дело. А уж об вас я и говорить не стану. Прошу, бросайте это занятие.

— Ступайте, госпожа Зарецкая, ступайте, — ровным, спокойным, как и всегда, голосом произнес Копейкин. — Я постараюсь исправить это; обещаю вам.

— Не желаете ли покушать с нами? — спросила она, немного погодя.

— Нет, нет, благодарствуйте; кажется, Лев Аркадич вовсе не голоден, а я, изволите видеть, кушаю только с ним.

Смутившись, мать вышла, затворив дверь.

Копейкин осторожно присел в кресла и закинул ноги на пуфик. Все его тело расслабилось и приготовилось к продолжительному отдыху, но взгляд, однако ж, оставался напряженным и задумчивым. Он не сводил глаз с Зарецкого; а тот, в свою очередь, впадал в дремоту. Комнатка, довольно маленькая и неприглядная, постепенно темнела, и силуэты сливались воедино. Наступал поздний вечер.

Подойдя к уснувшему Льву Аркадьевичу, Валерьян спросил: «У тебя остались спички?» На что тот, изрядно порыскав по карманам своих полосатых брюк, выкинул полупустой коробок. Через полминуты сверкнула сера, и от нее неохотно зажглась толстая восковая свеча, прилипшая к блюдцу. «Стой! — лениво и неразборчиво возразил Зарецкий, не открывая глаз. — Ты мне стол зальешь». Копейкин улыбнулся своими пухлыми губами, выглядывающими из-под густых черных усов, и вполголоса ответил: «Ничего, ототрешь; воск штука неплохая, природная». От единственной в этой комнате свечи светло, конечно же, не стало, только лишь страшные тени заиграли на стенах.

Копейкин какое-то время потомился в креслах, после чего встал, прошелся белоснежными руками по полкам книжного шкафа и сдул налипшую на пальцы пыль, от чего, собственно, чихнул. Простонав, с кушетки поднялся Зарецкий и пожелал своему товарищу здоровья недовольным тоном.

— Почему, разреши знать, у тебя столько пыли? — спросил Копейкин, указав на книги.

— Раньше у нас была служанка, она убиралась, вот пыли и не было, — зевая, ответствовал Лев Аркадьевич, — а потом, когда ее уволили за ненадобностью, пыль появилась.

— Служанка! Это ты должен убирать. Твоя комната ведь; неужели приятно дышать всем этим? Мог бы хоть полки протереть для вида…

— А на что они мне? Пусть лежит себе пыль на книгах, она мне не мешает, изволишь видеть. Это скорее наоборот, когда ее сметать начнешь, то тут она и поднимается в воздух, что дышать нельзя. А так она безвредна, я считаю.

Копейкин засмеялся и присел обратно в кресла.

— Ты, право, необычайно забавен, Лев Аркадич, где еще таких встретишь! Чудак ты, чудак.

— Ха-ха, очень смешно с твоей стороны, а главное умно. Я ему про серьезные вещи толкую, а он, видите ли, смеяться изволит!

Копейкин залился смехом пуще прежнего и, закрывши глаза руками, откинулся на спинку кресел. Зарецкий обиженно посмотрел на него, нахмурился и отвернулся к стене.

Через полчаса оба приятеля уже лежали напротив друг друга, один на жестком диване старой обивки, другой на кушетке. Лев Аркадьевич, смотря в темноту окна, думал о красивых девушках, коих встречал он довольно редко, а Валерьян Аполлинариевич, скрестив руки на груди, рассуждал о пользе крестьянской реформы 1861 года. Однако оба в глубине души мечтали об одном — поскорее уехать за город.

— Лев Аркадич, — обратился вдруг Копейкин, повернув голову, — не желаешь поехать ко мне?

— Куда же это? — спросил Зарецкий, очнувшись от мечтаний.

— В уездный городок, к моему отцу. Там неплохо, тихо… На почтовых доедем до Новгорода, а там уж рукой будет подать.

— Нет, не хочу я на север; моя душа к теплу привыкла. Давай-ка лучше ты ко мне. Я давно держу в голове мысль о поездке в имение, а тут уж и компания выдалась. Загрузим тарантас и в Тулу, в губернию. Там луга живописные, красота вокруг, воздух чистейший, птицы певучие, леса девственные, словом все, что ты так ценишь.

— А речка там есть?

— Что ты! И речка есть и озеро есть.

— Право не знаю, как быть, — задумался Копейкин, — и отец звал к себе, — он подумал еще немного, а затем, приподнявшись, неожиданно спросил. — Ты мне Тулу покажешь? Я кое-какой материал соберу.

— Отчего же не показать; покажу, конечно!

— Так уж и быть, поехали. Завтра только вещи подготовлю да начальство предупрежу…

— Ты погоди; я тоже отпроситься должен, служба-то, не абы какая! Государственные дела переписывать — ответственность большая, — важным самодовольным тоном заговорил Зарецкий. — Я хоть и в чине не высок, все же…

— Полно, полно тебе, — перебил его Копейкин, — слыхал я эти статские песни! Спать ложись, дипломат… Покойной ночи!

Зарецкий недовольно фыркнул и уткнулся в подушку.