День бобра

Денис Елишев, 2020

История о том как случайная встреча на одном озере может связать судьбы двух людей.

Ну вот. А еще говорят — русалок не бывает. Но где-то же Иваныч ее выловил. Русалка, как есть. В изящном, модном, со вставками, двухцветном гидрокостюме на молниях, популярных сейчас у дайверов мягких, неопреновых сапожках на кевларовой подошве, с гривой светлых, золотистых волос и насмешливым, уверенным в себе взглядом.

Но, судя по всему, основания для такого взгляда есть. Я смотрю, как ловко и привычно она управляется с аквалангом, фотокамерой, фонарями для подводной съемки и понимаю, что в своем деле девушка не новичок. Интересно, откуда она здесь взялась в это время? Апрель у нас еще не сезон. Предвкушение сезона. Нужно будет попытать Иваныча.

Я привычно машу ему в знак приветствия. Мы часто по утрам встречаемся с ним на причале. Он грузит первые группы туристов на свою старенькую моторную яхту, которая появилась здесь, по-моему, еще до начала «регулярных наблюдений за погодой». А я в свою надувную лодку — приборы, снаряжение и припасы для лаборатории. Русалка вместе с ним машет мне в ответ. Ну, что же. Спасибо.

Утро сегодня замечательное. Солнечный диск появится из-за горы позже, но его первые лучи уже ударяются в нашего каменного исполина, огибают его и мягко подсвечивают залив и все озеро. Совсем тихо. И так красиво.

Вода пока одной температуры с воздухом, поэтому он над озером сейчас абсолютно прозрачный. Настолько, что просматривается махина заброшенного железнодорожного моста на том, противоположном берегу, у старого гранитного карьера. Он был закрыт еще до войны и теперь там заповедник, где имеет честь служить ваш покорный слуга.

К своим двадцати восьми годам я успел получить диплом магистра биологии в нашем краевом университете, маленькую лабораторию под свое начало на противоположном от городка заповедном берегу озера и немецкую овчарку Дору — единственного пока моего коллегу и компаньона. Там же, у моста, в озеро впадает горная река и живет большая колония бобров — они мои подопечные и главный здесь объект исследований нашего института.

Что еще?

Шапка волнистых черных волос, рост чуть выше среднего и крепкое, атлетическое телосложение. Но это благодаря занятиям спортивной гимнастикой в юности и теперешним постоянным физическим нагрузкам. У нас здесь по-другому — никак. Да. Еще говорят что довольно спокойный и веселый нрав. Тут мы с Дорой похожи.

Я наблюдаю за нашей гостьей уже неделю. С прошлых выходных. Но пока знаю о ней только то, что каждое утро, еще по рассвету, она появляется здесь со своим снаряжением и они на яхте Иваныча — строго вдвоем уходят на прогулку по озеру, где она много снимает. Под водой и над водой. А каждый вечер она сидит здесь, у пристани и что-то все время рисует в альбоме с помощью огромной пачки цветных карандашей.

Хотя, чего наблюдаю — похоже, уже любуюсь. Но пока они не приближаются к границе заповедной зоны — это, в общем, не моё дело и я держу дистанцию.

Правда, вчера Иваныч шепнул мне по старой дружбе, что на сегодня у них запланирована вылазка к мосту, а это уже моя епархия. Со стариком у нас есть соглашение. Я без всяких проблем и на месяц вперед подписываю ему разрешения на посещение акватории заповедной зоны, а он следит, чтобы никто не выходил на берег и не беспокоил бобров. И у нас, слава богу, нет с ним здесь никаких проблем. Я все равно собирался проводить сегодня наблюдения в воде и кое-какие замеры, поэтому заодно и поныряю возле моста. Тем более, что в это время года и при этой температуре воды там действительно потрясающе красиво и есть на что посмотреть.

Они уже здесь. Под третьей опорой моста, на фарватере я вижу яхту Иваныча на якоре. До дна здесь примерно 14 метров и для нырялки на такую глубину мне акваланг не нужен — так что я налегке.

А вот девушка наша легко выдает себя по облакам пузырей, ритмично подымающимся на поверхность примерно каждые 15 — 20 секунд. Хорошо дышит, грамотно. Молодец.

Я делаю гипервентиляцию легких, успокаиваю сердечный ритм, переворачиваюсь, выпрямляюсь и ухожу вниз. Теперь я понимаю, что ее здесь привлекло. Судя по расположению фонарей, она хочет снять мост c поверхности воды. Вместе с частью мрачной, присыпанной гранитными валунами и заросшей водорослями опоры. Примерно с метровой глубины. Хороший вид.

Но сейчас она что-то осматривает у самого дна — на почти пятнадцатиметровой глубине. В холодном полумраке, среди завалов и коряг, перепутанных остатками канатов и старых обрывков сетей, в которых снуют метровые щуки. Я и сам здесь поеживался, когда только начинал нырять. Жутковато, что и говорить, привыкнуть нужно. А она молодец, совсем одна здесь. И не боится. Респект.

Но вот в чем проблема аквалангиста. Облако пузырей, этот нелепый жилет с баллоном и пауком шлангов за спиной, свистящий регулятор. И я вижу и прекрасно слышу ее издалека. А она меня — нет. И тут я легонько постукиваю ее сзади по баллону…

Мда.

Это я, конечно, зря. Смешно — это, когда смешно всем. А тут человек и так адреналин в кровь лошадиными дозами получает. И при этом она же уверена — что вокруг на километры никого, кроме дедушки наверху. И тот на борту яхты.

В общем, эти глаза тогда в маске я запомнил потом навсегда. Но хуже испуганной и разъяренной женщины может быть только испуганная и разъяренная женщина в акваланге с дайверским ножом. Поэтому принимаю за лучшее поскорее отсюда убраться. Наверх. На яхту. Под защиту Иваныча.

Даже хорошо подготовленному пловцу запаса воздуха в 15 — литровом баллоне, это при такой глубине погружений — примерно на час. Поэтому минут через пятнадцать мы выуживаем нашу девушку со всем ее добром обратно на борт.

Ходу от моста до причала в заливе на старушке Иваныча — минут двадцать. И за это время я, за этот фокус на дне узнаю о себе много нового. О своих шуточках, и о своих сексуальных наклонностях, о всех своих родственниках, и вообще — всех жителях нашего городка. Иваныч за штурвалом давится от смеха, но делает вид, что ничего не слышит. Мои робкие замечания что вообще-то это заповедная зона и любая деятельность здесь проводится с разрешения — только добавляет масла в огонь.

Мне совершенно прозрачно объясняют, какого цвета тот гроб, в котором девушка видела всех чиновников с их запретами, что никого и ни о чем она спрашивать сейчас не собирается, а меня — в особенности и вообще — «наохраняли» уже природу так что и бобров скоро не останется. Вот.

Иваныч уже не давится, а просто ржет в голос.

А я замечаю, что если издалека она смотрится симпатичной, то здесь, вблизи — просто очень. Ну, вот очень и очень. И еще я замечаю что в мокром гидрокостюме и на ветру она уже совсем продрогла и у нее слегка от этого посинели губы. Но ей идет даже это.

В каюте Иваныча висит моя теплая ветровка — маленькая привилегия постоянного клиента. Я одеваю девушку и понимаю, что уже не свожу с нее глаз. И до самого причала, на ходу пытаюсь придумать какой-нибудь подвиг, который позволит смыть вину кровью и сменить гнев на милость. Но все что я пока могу — это добровольно пробатрачить на переноске всего этого добра от причала до ее небольшого но свежего Рено на парковке. Похоже, я все-таки прощен, потому что куртку мне возвращают уже с улыбкой.

Она сигналит нам на прощание и уезжает.

— Нет. Ну, ты это видел, Иваныч? И как теперь к ней подступиться?

— Ох, Костик, Костик. Вроде же умный, такой красивый парень, но какой же ты еще молодой. Да я тут одним глазом, случайно, в альбом ее глянул — пока она там на дне шастает. Там же половина зарисовок с тебя.

— Иваныч. Тебя в детстве не учили, что это не хорошо, по чужим альбомам рыться?

Иваныч недовольно ворчит: его можно только убить, воспитывать поздно. И нигде он не рылся, альбом просто сверху лежал. А я не только молодой, а еще и слепой, если сам ничего не вижу.

Хорошо что матушка в детстве научила — перед стиркой карманы в одежде проверять. Именно там, в нагрудном кармане куртки я его и нашел. Маленький кусочек ватмана с написанным синим карандашом аккуратным каллиграфическим почерком номером телефона: 89777070797 Дарья.

Знаете что такое счастье? Это когда ты о чем-то все время думаешь и при этом постоянно улыбаешься. Даже во сне. Хотя какой там сон. Говорят утро вечера мудренее? Наверное. Но это явно не мой случай. У меня до утра в глазах эта роскошная грива. Изумительной чистоты и красоты серо-зеленые глаза, которые окатили меня такой яростью там на дне, а потом изводили издевательским холодком на яхте и совсем прожгли, прощаясь, на парковке. Контрольный в сердце. Чтобы наверняка. Да. И один бюст минимум третьего размера чего стоит. Ей — богу не вру.

В общем, вспоминая все это, я понимал, что у меня уже там, на яхте, от вида этой девушки в первый раз в жизни отчаянно кружилась голова, и горели уши. И на живот мне лучше не переворачиваться — набрякающие части тела сразу же пытаются перевести меня в вертикальное положение.

Потерял сознание только под утро.

— Алло. Доброе утро, Даша.

— Доброе утро, Константин.

Стоп. Я же не говорил ей, как меня зовут. Интересно, что этот старый пройдоха еще про меня наплел?

— Вы меня простите за вчерашнее.

— Проехали, Костя. И это. Давай на «ты» — так просто быстрее.

— Понимаете. Тут с бобрами такая история — их действительно беспокоить нельзя. Они сразу уходят. Я поэтому так переживаю. А не потому что вы что-то там не то делаете. Мне очень понравилась задумка ваша, то есть твоя, с мостом. Фото с поверхности воды? Если получится — будет круто.

— Ты понял?

— У меня предложение. Все сделаем без проблем — я помогу тебе с удовольствием. Но без яхты и без аквалангов. Чтобы никакого шума, свиста и пузырей. Так пойдет?

— Когда отправляемся?

— Ну, сегодня я занят. А вы ночью в нашем озере плавали?

— Бог миловал Костя. Я в вашем городке в первый раз. И надеюсь в последний.

— Не начинай. Давай так. Заход солнца у нас сейчас в семь, значит стемнеет к восьми. Вот в половине восьмого — на причале. Костюм потеплее, ласты, маска, шноркель и хорошее настроение. Все остальное я возьму. Приезжай обязательно — не пожалеешь. Озеро днем и озеро ночью — это два совершенно разных водоема, поверь.

— Боюсь, что пожалею все равно. Но ведь это будет потом?

***

Странное дело. Миллионы людей, молодых, совсем еще маленьких и пожилых мечтают о космосе. При этом они и не знают что он тут — совсем рядом. Что нужно для того, чтобы там побывать?

Лунная ночь, хороший друг рядом. Или подруга. Гидрокостюм, ласты, маска, шноркель, нож и фонарь. Все. Фонарь, в общем, так. На всякий случай. Еще хорошая погода, конечно. И хорошее настроение.

Необязательно при этом уплывать далеко или нырять глубоко. Пожалуй, даже наоборот. Все самое красивое вы найдете на ближайших к берегу песчаных и галечных отмелях. Но главное — это светлячки. В теплом весеннем или летнем озере их мириады. И не говорите мне что это не космос. Это вселенная. Это галактики, кометы и звездные ливни. Только не включайте фонарь. Чудо исчезнет. Вы не представляете что такое светящийся фосфорящийся в темной подсвеченной только лунным светом воде след от плывущего человека. Или русалки.

Ночное озеро само по себе зрелище незабываемое. Не бойтесь его. На самом деле в нем в это время опасностей гораздо меньше чем днем. К нему просто нужно привыкнуть. Мягкий лунный свет одновременно отражается от его поверхности, рассеивается в его толще и, достигая светлого песчаного дна, отражается от него, подсвечивая удивительным одновременно зеленоватым, синим и серым светом поверхность у самого дна. А огромные листья водорослей, в этой толще удивительным образом темной, но все же прозрачной воды, на просвет превращаются, как в сказке, в волшебные люстры. Я уже умею набирать достаточную скорость, при подъеме на ластах со дна на поверхность. Туда, наверх, к этому чудесному превращению мерцающего и пляшущего сверху над головой желтоватого пятна в ослепительно белый, искрящийся снегом лунный диск в таком же как и это ночное озеро темном но удивительно прозрачном небе. Также усеянном мириадами светлячков.

А сегодня мне вообще повезло. Как в сказке. Я встретил здесь самую настоящую русалку. И меня завораживает в ней все. Ее голос, ее улыбка. Я понимаю, что влюбляюсь по уши, но ничего не могу с этим поделать. А может — и не хочу?

***

Утром мы грузим в мою лодку все Дарьино снаряжение и отправляемся вдоль правого южного берега озера ко мне на факторию. Оттуда до моста уже совсем недалеко и мы пройдем туда на ластах. Для съемки мы выбираем вторую опору моста. Она ближе к берегу и не такая высокая. Все видят ее надводную шестиметровую часть и практически никто, и никогда, не видит такую же шестиметровую подводную. Такова уж загадочная природа поверхности водной глади. Не зря это слово женского рода.

Она тщательно прячет от нас свои подводные секреты и только иногда позволяет полюбоваться отражениями нашего надводного мира.

К делу Дарья нужно сказать относится вполне серьезно. И повозиться нам в итоге пришлось. Но меня беспокоит не это. Еще с обеда я замечаю в горах на западе быстро растущую тяжелую сиренево — пепельную тучу. Она уже вовсю громыхает, быстро движется к нам против ветра и начинает сверкать изнутри розоватыми вспышками. Я хорошо знаю, что будет дальше — и нам пора уносить ноги. Ну, то есть ласты.

Но все развивается слишком быстро. Туча уже над нами. Быстро темнеет, по поверхности воды бежит крупная рябь, и барабанят непривычно крупные капли. Но все это быстро стихает и именно это пугает меня больше всего. Птицы умолкают, куда-то исчезают даже вездесущие комары. Все замирает и готовится к удару. Становится совсем тихо и слышно как в устье реки грызут деревья мои неутомимые бобры. Небо над нами раскалывается с диким грохотом. Мне, слава богу, не приходилось бывать под бомбежкой — но очень похоже. Удары молний идут уже непрерывно, и от их неонового свечения становится светло. Но не как днем, а как в ночь апокалипсиса. Грохот стоит такой что ничего не слышно, и я даже не пытаюсь кричать, а просто машу Дарье, чтобы она отдавала снаряжение мне и быстрее выскакивала на причал. Ураганный ветер в порывах воет между опор моста, устраивает там дикую шаманскую пляску и моментально разгоняет по озеру приличные метровые волны. Кажется, что он хочет оторвать прибрежные скалы и сбросить их в воду. Холодный дождь хлещет стеной. Конец света.

Рядом с причалом лаборатории есть небольшая каменная яма на дне озера. Метров семь глубиной. Я ныряю туда, а там абсолютный покой, тишина и только слегка покачиваются стебли подводных лилий. Сюр какой-то. Я оставляю все наше хозяйство там как в камере хранения. Ничего. Полежит до утра — никуда не денется.

Выныриваю и вижу, что русалка моя все же запаниковала. Она не видит меня нигде и пытается снова войти в воду. Естественно попадает на прибрежные камни и, по-моему, прилично ранит об них ногу. Я хватаю ее на руки и вылетаю с ней на берег. Вбегаю в дом, а там у каминной печки на любимой подстилке, валяется безмятежная Дора и удивленно разглядывает нас даже не подняв голову с лап.

Мы смотрим, друг на друга, на собаку, и начинаем хохотать. Похоже на истерику.

Спичка в камин,

костюм долой,

Дора в вольер,

на пол толстый, теплый ковер,

на ушиб — лед.

Все не так страшно. Перекись, йод, пластырь — и в руках у меня заслуженный и такой долгожданный трофей.

Дрова в камине разгораются и в их красноватом свете эти нежные красивые с натурального цвета лаком пальчики на ее ножках становятся розовыми. Я осторожно целую каждый. У нее стройные изящные лодыжки — мне всегда казалось что это у девушек признак хорошей породы. Маленькие эротичные колени. Я двигаюсь губами вверх по внутренней поверхности ее стройного, слегка не пропорционально вытянутого бедра. Но мне нравится. Дарья начинает заметно волноваться.

Небольшое сопротивление, приличия соблюдены и ее купальник уже у меня в руках. Он летит сохнуть на каминную полку рядом с моей футболкой.

Я целую ее мягкие, нежные половые губы, она хватается за мою голову руками и начинает тихонько стонать. Нос мне щекочет маленькая, аккуратно подстриженная полоска волос и я уже вижу ее нежный пупок, в котором сверкает небольшая золотая булавка с красивым зеленоватым камешком. Кожа на ребрах такая тонкая и нежная что их можно считать — ну куда это годится? Как можно изводить так себя этими безумными диетами?

Но вот я уже у самого любимого. От всех этих переживаний два ее волшебных бугорка наливаются и становятся упругими как мячики. Но тут уже Дарья, наконец, добирается до моего лица. Камин совсем разгорается и мы становимся мокрыми сверху, а скоро и мокрыми снизу. Ковер натуральный и мягкий — но я все равно прилично растираю об него колени.

И это хороший повод перебраться на постель.

Дарья смеется и говорит что лекарь из меня — что надо и уже ничего не болит.

Гроза стихает также внезапно и быстро как и началась. Все сверкает и шумит уже дальше — над поселком. Ему тоже сегодня достанется. В окно наконец-то пробивается яркий лунный свет и заливает все внутри волшебным сиреневым цветом. Утомленная бурным сексом Афродита в лунном соусе. Употреблять теплой.

Уже совсем поздно, а мне так много нужно ей рассказать. О себе, своей лаборатории, моей маме, Доре недовольно поскуливающей в вольере, моих любимых бобрах.

А Дарья смотрит на меня, подперев голову рукой, у нее с плеч спадает эта волшебная грива и в лунном свете глаза искрят дьявольским хохотком.

У меня снова шумит в голове, и я опять хочу ее. Здесь и сейчас.

Не помню, кто потерял сознание первым. Но утро — это мое время. Я таки жаворонок. А Дарья в моей футболке. Видно ночью замерзла. Она велика ей размера на три, но ей все равно идет.

И да. Любовь — это болезнь. Ну и что такого в мочках ушей мирно спящей девушки, краснеющих в первых лучах восходящего солнца?

Но это сводит меня с ума.

Зато утренний секс для меня — как песня жаворонка. Хоть и не очень длинная, зато красивая и такая энергичная. Мы лежим с ней задохнувшиеся мокрые и абсолютно счастливые.

У меня непривычно побаливают щеки. Это от поцелуев и от того что я всю ночь улыбался. Даже во сне. Ну, Дарья так говорит.

Ветер стихает, но ни о каком переходе на лодке, пока не может быть и речи. Дора недовольно скулит, я одеваю гидрокостюм и выхожу с ней на причал. Ныряю и достаю со дна все наши сокровища. Все в порядке. Я смотрю на небо и впервые со времени болезни мамы прошу его: пожалуйста, пусть этот ветер подует еще недельку — другую. А лучше месяц или вообще лет сто.

Я возвращаюсь и сообщаю Дарье, что мы остаемся здесь еще на сутки, форс-мажор. Она спросонья только издает клич ликующего бобра и заваливается спать дальше. Ну, что же, спи.

А я пройдусь к своим подопечным.

***

У меня были в жизни романтические отношения. Чего хитрить. В моем возрасте с факторией в таком живописном месте и толпами туристок в нашем городке пытаться остаться в «целости и сохранности» — плохая идея. Трудно реализуемая. Но это все была просто гимнастика. Как я теперь понимаю. Причем сугубо спортивная. Только сегодня утром я наконец-то понял что настоящая гимнастика — она вот такая, художественная. Знаете в чем разница? Если от близости с девушкой у меня сильно учащается пульс, то с Дарьей сердце просто выпрыгивает из груди только от мысли об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.