Токсичная книга

Денис Евлампиев, 2018

Перед вам истории самых разных персонажей: Дэвида Линча и Джордано Бруно, Юкио Мисимы и Чезаре Борджия, Тома Уэйтса и Николло Макиавелли. У каждого из них был свой образ мысли, сфера деятельности, идеи и жизнь… пронизанная токсичностью. Некоторые с ней смирились, некоторые рискнули избавиться от всего лишнего внутри, выступить против общественных норм и предложить свое собственное видение реальности. В дни, когда история повторяется, очень важно не забывать примеры тех, кто нашел свою дорогу.

Говард Лавкрафт: антропология

Ты, Сэмюэлий, приписываешь людям слишком большое значение и важность, и из-за этого-то ты и страдаешь. Стань безличным и непроницаемым для толпы. Отвергни контакт не только с ними, но и с их существованием. Книги и старые колониальные дома надежнее всего, они хорошо хранят свои мрачные и непостижимые тайны. Не доверяй ничему, кроме прошлого или старины.^[5]

Когда вы выходите на улицу — какие мысли рождаются в вашей голове? Знаете ли вы, кто окружает вас в данную минуту и насколько эти существа, которые хотят казаться людьми, вообще люди? Ведь мерок много, но правильная одна: человек — это существо, которое вынуждено убегать от своего внутреннего животного. И, если вы не находитесь в этом диком побеге, то может вы и не человек вовсе? И природа ваша больше напоминает природу туземца, которому требуется съесть лягушку, чтобы вызвать дождь?

И вот вы попадаете туда, где сложно спрятаться от умалишённых — на улицы города. Сотнями спин серые существа обратились в небо, бесцельно и бессмысленно уставившись в тротуары под своими ногами. Дождь начинает заливать улицы и над головами этих безумных животных появляются зонты. Это единственное достойное определение. Поскольку только безумное животное может быть настолько бестолковым, чтобы ставить капкан лжи утром и попадаться в него каждый вечер. Только безумное животное может считать, что вера в плоды деятельности писателей и художников, провозгласивших свои творения посланиями свыше, делает их ближе к какому-то личному Богу. Ведь у каждого из нас столько Богов! И каждый готов уничтожить других за свою веру. Как ни странно, человек с лёгкостью верит в них. В многоруких, безумных, с головами птиц, рыб, прочих неразумных тварей, среди которых, конечно же, и сам человек. Невозможно объяснить фанатикам, что они неправы. Фанатик всегда безумен, фанатик всегда в капкане. Его агония кажется ему благословением, но кроме разрушения мозга и нарушения банальных процессов причинно-следственных связей не несёт в себе ничего. Почему по небу летит комета? Несомненно по чьей-то злой воле и с какой-то ужасающей целью!

Ксенофобия вкусна и полезна. В небольших дозах она исцеляет мозг. При передозировке — скидывает человека в пасть безумия и перемалывает его сердце костяными жерновами. Но сейчас во всём мире принято считать, что мнение профессора равнозначно мнению последнего суеверного болвана, который строит своё общение и свой мир исходя не из мыслей и выводов, сделанных мозгом. Нет. Существуют (и всегда будут существовать) люди, которых приходится подтягивать под общий уровень развития. Именно для них существуют детсадовское всеобщее равенство. Но самое страшное, что существуют целые общества, которые формируются из людей подобного пошиба. Они суеверны, они не верят в свою волю, но верят в знамение, в сигнал, в хтонических божеств, которые выправляют русло их жизни. Очередной хитрый капитан Марш научил их молиться ужасному угасающему морскому Богу. И он обязательно добьётся своей цели — свергнет здравомыслие и рассудок, внедрив свои первобытные порядки в очередную загнивающую коммуну. Только вот люди, которые пойдут за ним, навсегда перестанут быть людьми.

Говард Лавкрафт в «Лабиринтах».

Воспитание собственного сознания — дело рук каждого из нас. Психологи ничем не умнее любого среднестатистического человека. Социальные институты слишком оторваны от жизни, чтобы предлагать адекватные решения. Учиться у кого-то или слушать учителей — слишком нелепо, если учителя эти предлагают схемы, которые действовали и работали несколько веков назад. Можно вынуть из этих басен методологию, стряхнуть с неё пыль, приложить к соответствующей твоему времени действительности и только тогда получить от неё какой-то минимальный толк. Твой мозг всегда в твоей голове. Если ты считаешь, что его работа должна зависеть от тех, кто тебя учит, вряд ли ты вынесешь из этого обучения что-то хорошее. Скорее получишь очередное лекало, очередной ГОСТ. Обучающая информация «для всех» несёт минимум смысла, если не вписывать её в частности. Она должна синтезироваться непосредственно с личным опытом, представлять собой грамотно простроенный бланк, который заполняешь ты сам. Если данный бланк уже заполнен до тебя, то с вероятностью в сто процентов он тебе не подходит. Можете воспринимать эту информацию как некий щит для мозга.

Говард Филлипс Лавкрафт родился 20 августа 1890 года в Провиденсе. В маленьком городке, жизнь в котором ничуть не помешает его творчеству, а только поспособствует уединённости, вносящей свои коррективы в произведения одного из самых мрачных и самобытных писателей за всю историю литературы. По линии матери Говард был прямым потомком старинного рода Филлипсов, предком которых являлся первопоселенец Джордж Филлипс, прибывший в Массачусетс из Англии в 1630 году. Отец Говарда — коммивояжёр ювелирной фабрики — заболеет сифилисом и прогрессирующим параличом, которые приведут его в уютные стены госпиталя Батлера. Мать так и не расскажет маленькому Говарду, что на самом деле случилось с его отцом. Когда будущему писателю, который большую часть своей жизни будет работать в стол, исполнится три года, его отец умрёт. Со смертью кормильца воспитание юного Лавкрафта перейдёт в руки его матери и тёток, а также деда — Уиппла Филлипса. Библиотека деда и окружающие Говарда монументальные пейзажи колониального прошлого займут львиную долю повествования во многих его произведениях, героями которых станут благородные мужи с, зачастую, безупречной родословной. Подобному опыту поколений в книгах Лавкрафта будет противопоставлен абсолютно другой мир — чужой и пугающий быт деградирующей деревенщины, которая верит в условности, сказки, предания и непонятных божеств, умирающих и агонизирующих в век науки, искусства и технологий. Именно поэтому старик-колдун Уэйтли в «Ужасе Данвича» выглядит таким мрачным и выписанным из древних преданий, а его дочь Лавиния — бледная тень на фоне властного отца, увлечённого древними книгами, написанными безумцами. Сознание и прогресс у Лавкрафта практически всегда противопоставлены иллюзиям божественного вмешательства и помутнению сознания на фоне разложения человеческой мысли.

Благодаря домашнему образованию и библиотеке деда, Говард рано обучается письму, пробует себя в стихотворных формах и запоем читает братьев Гримм, Эдгара По и Жуля Верна. Мотивы По будут раскрыты в том блоке рассказов Лавкрафта, которые сейчас принято неформально называть «смертельные истории». Верн и Гримм помогут автору смешать в своём сознании страсть к вымышленным приключениям и заселение вполне известных географических областей существами неведомого мира. Теми, кто нацелен на уничтожение людского вида и его сознания, начав процесс ассимиляции непосредственно с мозга нашего психологически неустойчивого вида. В развитии тем существ из далёкого космоса Лавкрафту поможет изучение астрономии. Он так и не закончит школу по причине многочисленных проблем со здоровьем, потому все его астрономические открытия и некая любовь к точным наукам захлестнут читателя в одном из ключевых текстов Говарда — «Снах в ведьмином доме». Историей о науке и суевериях также можно назвать его произведение «Сияние извне», которое является достаточно прозрачным рассказом, повествующим о столкновении людей с неким излучением, подобным радиации. Как и во всех рассказах Лавкрафта, тема науки здесь пропущена через призму обывательского необразованного сознания, что создаёт атмосферу страха и ужаса перед неизведанным.

Когда мальчику исполнится 14 лет, он впервые открыто столкнётся с тем, что является одной из основных тем его творчества — со смертью. Умирает Уиппл Филипс. И, как часто случается с теми художниками и писателями, которые пытаются снять табу с темы смерти и ввести её в культуру, творчество молодого Говарда ещё больше прижимает его своей тяжеловесностью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Лайон Спрэг де Камп. Лавкрафт.