Демоны и сталь

Денис Бурмистров, 2023

Мрачное и бескомпромиссное темное фэнтези от автора бестселлера ЛитРес «Империя Млечного пути»! Последние дни наступают в Ардэанской Империи – некогда могущественное государство гибнет под нашествием загадочной силы, превращающей землю в бесплодные пустоши, где обитают ужасающие чудовища, где из бездонных пещер дуют моровые ветра, а в вечном зените слабо мерцает бледное Солнце Мертвых. Немногочисленные города выживших накрывает эпидемия одержимости демонами, вновь поднимают головы темные культы старых богов, а вслед за беженцами с севера в дома вползает голод. Эта история о двух мальчиках, которым предстоит пройти тяжелый и кровавый путь взросления, став теми, кто принимает решения о судьбах мира, отчаянно балансирующего на краю гибели. История мальчиков, слишком рано понявших, что наступила Эпоха Масок, эпоха, когда правят демоны и сталь.

2. Улисс Кано

Маленькая Алеста уже давно не плакала, лишь тихонько хныкала, уткнувшись лицом в пропахшую костром накидку матери. Та, чтобы хоть как-то успокоить дочь, сунула той в рот изжеванный кожаный шнурок. Алеста зачмокала и затихла, провалившись в голодный сон.

У Улисса болезненно заурчало в животе — последний раз он ел два дня назад, когда им удалось набрести на брошенное пшеничное поле с уже сухими и потемневшими зернами. Пока они набивали брюхо, его брат Магнус каким-то чудом смог уползти, и его задрали идущие по пятам волки. Густав разозлился, сказал, что сам хотел забить и зажарить ублюдка, тот все равно не мог идти дальше. Мать сказала, что Магнусу повезло, и что пусть боги примут его смерть как жертву. А во время ночевки Улисс внезапно проснулся от чувства неясной тревоги, и не мог потом уснуть до утра — в темноте блестели глаза отчима, внимательно следящие за ним. И пусть это длилось лишь несколько мгновений, сомнений не осталось — еще день, и Густав познакомит своего пасынка с холодной сталью. Не будет же он морить голодом себя и свою годовалую дочь, когда есть двое ненавистных прихлебателей?

Точнее, было двое, теперь Улисс остался один. И все больше убеждался в мысли, что именно за этим отчим и взял их с Магнусом с собой, а не бросил умирать в обреченном поселке.

Для своих одиннадцати лет Улисс слыл довольно смышленым парнем и уже многое понимал. К примеру, почему угрюмый и нелюдимый мельник взял в дом его мать, да еще с двумя ублюдками, насильно зачатыми от квартирующих в Хорте наемников. Ясное дело, не ради доброго семейного гнездышка — ходили слухи, что двух прошлых жен, странным образом одинаково пропавших в лесу, похожий на медведя Густав Кунц попросту задавил, а потому греть ему постель желающих больше не находилось. И поскольку убиенные не успели подарить супругу наследников, Густав надеялся на лоно Эстеллы. К тому же, ее отпрыски, Улисс и Магнус, стали в хозяйстве послушной рабочей силой, которым не нужно было платить, а хватало угла в сарае, да пищи с хозяйского стола.

Мать говорила, что мальчики должны по гроб жизни благодарить доброго дядю Густава, спасшего их от голода и позора. Велела слушаться и служить, всячески демонстрируя благодетель и покорность. Говорила, что лучшего мужа не сыскать. Повторяла это даже тогда, когда вместо сына родила мельнику дочь, за что поплатилась парой зубов.

Так они прожили полтора года, а потом из-за реки пришло моровое поветрие, вестник наступающих Пустошей. Суток не прошло, как жестянщик Бун и его жена покрылись серой коростой. Соседи быстро заколотили дом несчастных, однако к концу недели заболело еще три семьи, а под конец месяца черными полосами отметили уже целую улицу.

По ночам стало вовсе неспокойно. Мертвяки и раньше блуждали по улицам, скрывались в тенях, смотрели в окна, но теперь принялись стучаться в двери и скрестись под стенами. Те же, кого нелегкая гнала в полуночный час за порог, могли и вовсе сгинуть без следа.

Не было спасения и днем. Что ни утро, то новый одержимый. Поселковый светочей стал серее мыши, без сна и отдыха читая воззвания к Свету над беснующимися. Тщетно, почти все померли, не выдержав борьбы за собственные души.

С севера потянулись беженцы, голодные и замерзшие, но их не пускали даже на окраины, опасаясь новой заразы. Потом передох весь скот.

То были дни странного ожидания, когда отчим закрыл мельницу и приказал всем сидеть дома и не высовываться. Мать предложила уйти на юг, как сделали уже многие соседи, сказала, что Пустоши пересидеть не получится. Отчим взбесился и отвесил ей тумаков. Он считал, что дела идут неплохо — за муку и масло брал золотом, легко отказывая иным просящим.

А потом случился пожар и они еле успели выскочить под дождь. Что успели ухватить — спасли, остальное сгинуло в огне. А отчим, вместо того, чтобы тушить дом, гонялся за селянами, растаскивающими тлеющие мешки из амбара. В конце-концов его повалили в грязь и избили палками так, что он до утра кровавые сопли пускал. А когда бледное пятно солнца замаячило на горизонте, уже бывший мельник заставил пасынков соорудит волокуши, погрузил на них что осталось и погнал семью на юг.

В дороге их дважды грабили, чудом не убили. Пока шли по лесу было еще ничего, питались корнями и мелкой живностью. Но потом началась голая, словно тарелка нищего, равнина, и вот здесь пришлось очень тяжело. Ночами сильный ветер выдувал все тепло до самых костей, днем донимали голод и жажда. От смерти их спас разоренный обоз, на который они наткнулись возле заброшенного торгового тракта. Сами телеги были выскоблены полностью, но в канаве Магнус нашел несколько укатившихся в траву палок сухой говяжьей колбасы и бурдюк с разбавленным вином. Мать сказала, что это добрый знак. Отчим ответил, что она и пасынки его проклятье, и большую часть найденного сожрал сам. Тогда Улисс поклялся брату, что убьет Густава, но это услышала мать, отодрала их за уши и сказала, что без отчима им не выжить.

Впрочем, проверить это не удалось, дальнейший их совместный путь оказался недолгим. Сначала пропал Магнус, а теперь пришел черед и Улисса.

— Мальчишка крепкий, здоровый, — Густав толкнул пасынка вперед. — Не пожалеете, господин.

Незнакомец, которого отчим назвал «господином», восседал на лощеном жеребце, небрежно сложив руки на седле. Его личина в виде искусно выполненной медвежьей морды выглядела угрожающе, дорогой зеленый камзол и отороченный мехом плащ говорили о высоком или даже благородном положении.

На эту заставу поредевшая семья мельника вышла ближе к полудню, когда липкий туман рассеялся и стало видно хотя бы дальше, чем за двадцать шагов. Тогда-то Улисс и разглядел маячивший вдалеке штандарт с незнакомой символикой, а потом и сам пост с шатрами и поблескивающими жалами алебард. И совсем не пугали торчащие вдоль дороги колья с разлагающимися мертвецами — жажда и голод оказались сильнее голоса разума.

Встретили их грубым окриком и свистом арбалетного болта над головой. Потом в доходчивой форме объяснили, что «всякую шелуху с севера во владения барона пущать не велено». И что если «шелуха» добрых слов не понимает, то кольев на всех хватит, и на Густава с бабой, и на их «крысят».

А потом выехал этот господин в дорогих одеждах. Сказал, что хочет купить Улисса.

— Не смотрите, что худой, — должно быть отчим воспринял молчание покупателя как сомнение. — На нем пахать можно, двужильный. И послушанию обучен, послушный как телок.

— Заливает как соловей, господин Рихтер, — подал голос плечистый солдат с капральской бляхой на шее. — Откуда с севера здоровые-то? Либо чумные, либо чего похуже. Да и уж не больно щенок на него похож — сам то этот дризга^[3] рыжий, а пацан серый, словно пепел. Подобрал где-то, а теперь за сына выдает.

На нем тоже была «медвежья» маска, но грубая, шитая из кожаных полос.

— Не сын — пасынок, — пояснил Густав. — Бабу мерсинарий залетный снасильничал. А коли думаете, что он паршивый, или в нем лярса сидит, так проверьте, вижу, способы имеете.

— Поуказывай еще, шелуха! — солдат было замахнулся тупым концом алебарды, но господин Рихтер легким жестом остановил его. Приказал коротко:

— Проверь.

Капрал кивнул, тут же свистнул кому-то в лагере и через миг оттуда появился солдат, тянущий кого-то на бряцающей цепочке. А когда стало понятно кого именно, то даже отчим посерел.

— Сбрасывай свои струпья, — скомандовал Улиссу капрал. — И смотри, чуть что — вмиг рожу оттяпает.

Мальчик задрожал, торопливо опустив глаза, пытаясь совладать с завязками на курточке и не думать о том, кто появился из-за шатров.

— Все снимай, до исподнего, — поторапливал капрал.

Шаги и бряцанье приближались. Всхрапнул конь господина Рихтера, охнула и запричитала мать. В ноздри ударила вонь тухлого мяса и нечистот, раздалось влажное причмокивание, будто беззубый старик пытался облизать жирный мосол.

— Давай уже, — рука в перчатке грубо вырвала из пальцев Улисса штаны, которыми тот пытался неловко прикрыться. — Выпрямись, крысеныш.

Того уже мутило, от страха и от обволакивающих миазмов, но подчинился, выпрямился и поднял голову, стараясь удержать поднявшийся к горлу ком.

Существо, что притащил солдат, когда-то было человеком, об этом говорили остатки одежды, висящие на худой фигуре словно лишайник на сухих ветках. Но Пустоши превратили несчастного в нечто ужасающее, в тварь с головой пиявки и повадками насекомого. Из шамкающей пасти, бордовой и влажной, нестерпимо смердело, на покрытую пятнами грудь постоянно стекали длинные вязкие слюни.

— Не дергайся если хочешь жить, — предупредил господин Рихтер.

Солдат, держащий цепочку, толкнул существо к Улиссу. Чудовище дернулось, закачалось и потянулась к мальчику своей огромной пастью, будто хотела попробовать кусочек.

Улисс зажмурился, пытаясь не поддаться панике, даже перестал дышать, молясь лишь о том, чтобы тварь ничего ему не сделала.

Кожи касалось горячее дыхание, после которого оставалось неприятное ощущение липкости. Когда клокочущие звуки из глотки раздались перед самым лицом, Улисс чуть было не сорвался с места от ужаса, но выдержал, до боли сжав челюсти.

Экзекуция длилась недолго, хотя казалось, что целую вечность. Должно быть тварь сразу могла почуять спрятавшуюся в человеке заразу, и не было нужды обнюхивать с ног до головы.

— Сюда, холера, — цепочка звякнула и тварь суетливо заковыляла прочь, удаляясь.

— Эй, парень, — донесся голос господина Рихтера. — А ну, лови!

Улисс успел раскрыть глаза и поймать что-то маленькое, теплое. Раскрыл ладонь — то оказался небольшой гладкий камушек с красивым извилистым рисунком.

— Не разорвало, — то ли с досадой, то ли задумчиво прокомментировал капрал. — А ну отдай, басота.

Он забрал камень, подал начальнику.

— Что хочешь за парня? — спросил господин Рихтер.

— Пройти туда, — тут же откликнулся отчим, указывая за шлагбаум. — И два золотых.

Капрал в голос захохотал, будто Густав сказал очень смешную шутку. Господин Рихтер покачал головой, ответил:

— Для беженцев проход закрыт, приказ барона. Что до золота…

Он наклонился к притороченной к седлу походной сумке, вытащил тугой бурдюк и несколько полосок вяленого мяса.

— Это вам сейчас нужнее любого золота.

Отдал хрюкающему от недавнего смеха капралу, тот бросил еду к ногам отчима.

— Сейчас еще принесут сухарей и изюм, — сказал Рихтер. — На том, думаю, сделку закроем.

— Но господин! — возмущенно воскликнул Густав, на замолк, остерегаясь шагнувшего к нему капрала.

— Кстати, — Рихтер, который было поворотил коня в сторону лагеря, задержался. — Можешь продать и девочку, так и быть, накину серебром.

Улисс замер с вещами в руках, пытливо посмотрел на отчима. Тот перевел взгляд с Рихтера на супругу, которая испуганно отшатнулась, прижимая хнычущую дочку к груди. Было видно, как в Густаве борются страсти, как тяжелые и гадкие мысли переползают под его толстым лбом.

И все же, он прогнил не полностью. Медленно покачал головой и глухо ответил:

— Не продам — моя кровь.

— Отрадно, что еще осталось в мире место для родительской добродетели, — похоже, господина Рихтера отказ нисколько не расстроил. — Эй, мальчик! Одевайся и следуй за мной. Нужно до темноты успеть в замок.

Улисс торопливо принялся натягивать вещи, грязные и задубевшие, но это было куда приятнее, чем ощущать дыхание чудовища. И затягивая подвязку штанов вдруг понял, что сейчас останется совсем один, что его продали навсегда, что это не игра и не шутка. Все надежды и желания разом превратились в пропасть, в которую предстояло шагнуть не по собственной воле.

Руки задрожали, взгляд затуманился от слез.

— Живее, — толкнул его в спину капрал.

Улисс подался вперед и бросился к матери, с трудом сдерживая рыдания. Уткнулся лицом в прохудившийся шейный платок, захотел закопаться поглубже, словно это могло вернуть в те времена, когда все было хорошо.

— Все будет хорошо, — ласково проговорила мать. — Это лучший выход, мой мальчик. Прими судьбу с благодарностью.

И прошептала на ухо, так тихо, будто сама боялась услышать собственный голос:

— Возьми вот это… Помни обо мне.

Что-то холодное и тонкое легло Улиссу в ладонь, и тот машинально спрятал подарок в рукав, понимая, что его не должны увидеть.

— Хватит сопли разводить, — прорычал капрал, дергая Улисса за плечо. — Господин Рихтер тебя ждать должен, дризга?

Бледное лицо матери с полосками слез превратилось в отдаляющееся пятно, перед глазами качнулась буро-зеленая трава — и вот уже под ногами взбитая копытами дорога, ведущая в сторону заставы. Мимо проплыл шлагбаум — деревянная доска с полосками дегтя, показались грязные и стоптанные сапоги солдата. За спиной раздался хриплый голос капрала:

— Побережье там, за лесом. И не вздумайте зайти на земли барона — враз на голову укорочу!

А когда он подошел к часовым, один солдат с тревогой произнес:

— Они до темноты из леса не выйдут.

— И что? — хмыкнул капрал. — Тебе какое дело?

— Малышка у них, жалко.

— Все одно пропащее семя, — отмахнулся капрал.

Потом сказал, чуть смягчившись.

— Ладно, отнеси им пару факелов. Пусть помнят доброту истинных сынов Света Единого.

* * *

Дорогу до замка Улисс практически не видел, просидев весь путь на сухой луковой шелухе внутри большой плетеной корзины, привязанной к скрипучей телеге. Но ехали долго, почти до вечера, и за все это время крышку его клетки поднимали лишь раз, чтобы дать вареную репу и несколько глотков красного кислого вина. Захмелевший, он уснул без сновидений, пробудившись лишь когда мир опасно накренился.

— Вылазь! — прикрикнул возница, толкая ногой корзину.

Улисс вывалился на дощатый помост, торопливо поднялся на ноги, осматриваясь.

Он раньше никогда не видел настоящих замков, если только на картинках, что продавались у лавочниках в базарные дни. На плотных карточках белоснежные башни тянулись прямо к небесам, ребристые стены украшали разноцветные флаги и гербы, а по перекинутому через ров мосту друг за другом скакали рыцари с длинными копьями.

Замок барона Баера не был похож на замки с картинок — грубо собранная из гранитных блоков приземистая бочкообразная башня с двумя крыльями-пристройками. Из стен выпирали полукруглые балконы-данскеры для отправления нужды, над главным входом болталось длинное полотнище, где на золотом фоне стоял на задних лапах ревущий силуэт черного медведя. Никаких рвов и мостов, лишь тяжелые окованные двери, ведущие во двор, обнесенный обычным деревянным частоколом. Тут и там покачивались на шестах треугольные веревочные обереги, изрядно разлохмаченные птицами.

Даже на неопытный взгляд Улисса замок не выглядел столицей баронский владений, а больше походил на старый приграничный форт.

Рядом в грязь упал огрызок яблока. Улисс повернул голову — возле длинного деревянного амбара стояла растрепанная девчонка лет пяти в простой деревянной маске и с любопытством смотрела на него. В ответ на приветливую улыбку подняла с земли комок грязи и бросила в пленника, хоть и не докинула.

Громадная рука опустилась ему на шею и зычный голос над головой с ленцой произнес:

— Заблудился?

Пузатый красномордый бородач в стеганном жилете и без личины развернул Улисса лицом к себе, оценивающе окинул взглядом сверху вниз, будто рыбу на базаре. Приказал:

— Зубы покажи.

И прежде, чем мальчик подчинился, ухватил толстыми пальцами за его нижнюю челюсть и сжал, раскрывая рот Улисса пошире. Бегло посмотрел, протянул:

— Сгодится.

Кивнул в сторону пристройки, подтолкнул в спину.

Улисс пошагал к двери, все еще не понимая что происходит. Зачем он понадобился этим людям? Наверняка для какой-нибудь работы, где молодые парни сподручнее всего. Он может быть загонщиком на охоте, птицеловом, посыльным, да хоть полотером. Лучше бы, конечно, остаться при мельнице, или на кухне, все хоть знакомая работа, но в его ли случае жаловаться? Ведь матушка права, уж лучше здесь, с единоверцами, чем с отчимом или с ночными чудовищами.

Мысли сами собой перескочили к родным. Как они там? Должно быть, все еще бредут по лесу? На отчима Улиссу было плевать, но о матери и маленькой Алесте он переживал. Успеют ли до темноты пересечь лес? А если нет, то найдут ли укрытие? Смогут ли защититься от того, что приползет за ними ночью?

Улисс вздохнул.

Если бы не отчим, его бы не продали людям барона. С другой стороны, как еще можно было добыть воду и провизию? Нет уж, пусть Густав и урод, но он заботится о матери и о маленькой Алесте. А Улисс уже взрослый, не пропадет.

Эта мысль придала уверенности, и мальчик пошагал бодрее, даже расправил плечи, стараясь казаться взрослее.

— Заходи, — над головой протянулась рука и толкнула тяжелую дверь.

Та, звякая кованным засовом, со скрипом отворилась внутрь, выпустив наружу холодный воздух с плотным запахом тушеной капусты и еще чего-то, смутно знакомого, но никак не узнаваемого.

— На лестницу, — вновь указал бородач.

Они очутились в небольшом зале, обставленного достаточно скромно даже по меркам сына мельника. Несколько лавок возле грубо сколоченного стола, бадья с кривым ковшом, небольшой камин с кривой заслонкой, торчащие из стены пожелтевшие оленьи рога. За столом играли в кости солдаты, громко разговаривая и грохая по столешнице треснутой дубовой кружкой. При появлении Улисса лишь один повернул голову в его сторону, остальные не прекратили своих занятий, видимо, привыкшие к новым лицам.

— На лестницу, — повторил сопровождающий.

Узкая деревянная лестница тянулась вверх вдоль левой стены к небольшому балкону, и потертые ступени опасливо скрипели, когда на них наступали. Здесь оказалась еще одна дверь, за ней длинный темный коридор, ведущий, должно быть, через всё крыло. Свет падал из редких узких бойниц, его хватало ровно настолько, чтобы не споткнуться о неровности каменного пола. В одном месте источник света оказался с непривычной стороны — в узкой нише глухого балкона светилась дыру в центре нужника, оттуда ощутимо поддувало.

— Сюда, — бородач раскрыл очередную дверь и указал жестом. — Пришли.

Тот самый неуловимо узнаваемый запах шел отсюда — запах щелока, выпаренной древесной золы, которым мылись те, кто победнее, кто не мог себе позволить сальное мыло. Этот терпкий дух стоял в воздухе практически осязаемо, смешиваясь с влажными парами и запахом человеческих тел.

Первым, что бросалось в глаза, была крупная деревянная бадья, возле которой, на длинной лавке, сидело шестеро закутанных в грубые хлопковые простыни детей — четверо мальчишек и две девчонки, все разного возраста, но не сильно старше Улисса. Все выглядели растерянными, кто-то даже испуганным, они походили на мокрых воробьев, сбившихся на ветке.

На противоположной стороне комнаты высилась гора грязной одежды, возле которой с недовольным видом кряхтела, засовывая обноски в мешок, полная женщина в платке. Возле нее с насмешливым видом стоял крепкий седой мужчина с мечом на поясе, отпускал в адрес женщины какие-то колкости.

Дверь на противоположной стороне комнаты распахнулась, из нее вышел высокий худой мужчина в переднике из свиной кожи и в маске, похожей на короткий птичий клюв, над которым поблескивали два стеклышка в квадратной оправе. Он напоминал важную цаплю и это даже позабавило Улисса. Жаль только, что не получилось подсмотреть что было в комнате, откуда вышел этот странный человек, там мелькнуло нечто большое, белое и красивое.

— Не проколи уринарию, иначе опять все испортишь, — крикнул мужчина в закрывающуюся дверь, потом повернулся к женщине, спросил возмущенно. — Марта, ты опять убиралась в моем рабочем кабинете?

Марта отвлеклась от перебирания обносков, промычала:

— Нет.

— А куда опять запропастились трубки для дренирования? Как мне работать? В этой проклятой дыре хороших стеклодувов днем с огнем не сыскать, чтобы новые сделать!

В ответ на свою эмоциональную тираду он получил лишь безразличное пожимание плечами.

— Свет Единый, как же мне не хватает моей лабории в Аргате, — мужчина-цапля с досадой всплеснул руками, потом, видимо, заметил Улисса, взвился возмущенно. — Еще одного? Зачем? Я не просил!

Бородач указал на мальчика, пробасил:

— Господин Рихтер со второй заставы прислал.

— А сам он где?

— Должно быть, убыл с инспекцией далее… Дык что, господин Вёхнер? Малого в «темную» спустить?

Все это время Улисс то и дело бросал взгляды на других ребят, но те лишь отводили глаза и вообще выглядели каким-то пришибленными, а при появлении «клюволицого» так и вовсе головы опустили. Что бы это ни значило, но Улиссу такое поведение не понравилось. Как и слово «темная».

— Да погоди ты, раз уж привел, — человек-цапля чуть успокоился. — Дай посмотрю.

Он в пару шагов пересек комнату, согнулся в поясе, словно колодезный аист. Из-под стекол на Улисса воззрились серые глаза.

— Почему без маски? — буркнул господин Вёхнер. — Сколько раз говорил, как об стену. Сами будете потом экзорции проводить, помяните мое слово.

Его твердые и холодные пальцы впились Улиссу в плечо, помяли, потом ткнули в живот, в бока, потрогали шею. Всю процедуру худой мужчина сопровождал еле слышным задумчивым бормотанием, особенно не заботясь больно ли мальчику, слышит ли он его или нет.

— Ладно, — наконец он убрал руки, выпрямился. — Возраст хороший, кожа чистая, бубонов не наблюдаю. Хоть и худой изрядно, но видно, что в относительном здравии. Пойдет на выпарки и гепарный элексир.

Сердце Улисса тревожно ёкнуло, глаза лихорадочно принялись искать выход. Он не понимал о чем говорят эти люди, это настораживало, как и чрезмерное к себе внимание, как и все эти ощупывания, разглядывания. И еще эти дети, испуганные и покорные.

Словно ягнята на бойне!

Ему показалось, или он услышал чей-то сдавленный стон?

Господин Вёхнер громко хлопнул в ладони, нетерпеливо потер их. Азартно произнес:

— Что ж, мойте его и к остальным. Сегодня хороший день для лечения, пора приступать…

Вдруг дверь за спиной Улисса распахнулась и он увидел, как дети, стражник, Марта и даже человек-цапля синхронно поклонились.

— Господин барон, — подобострастно пробасил бородач, отходя в сторону.

Прежде Улисс услышал гортанное покашливание, клокочущее и раскатистое, потом его ноздрей коснулся травяной аромат, мятный и пахучий, за которым не очень хорошо скрывались запахи старости и недержания. И лишь потом в поле зрения появился похожий на призрака человек в белой распашной рубашке до пят, с покрытой бурыми пятнами пергаментной кожей, в золотой медвежьей маске, над которой торчали редкие седые волосы.

Должно быть, некогда барон был могучим и крепким, об этом говорили ширина его плеч и огромные руки, явно привыкшими сжимать меч. Годы тянули мужчину к земле, однако он, хоть и шаркающей походкой, но пытался идти с упрямо поднятой головой.

— Мой господин! — Вёхнер подскочил к барону и попытался подхватить того под локоть. — Давайте помогу.

— А ну прочь, пока по роже не получил! — ворчливо отмахнулся старик. — Я еще вас всех переживу, черви.

— Нисколько не сомневаюсь, господин барон. Вижу, наше лечение приносит потрясающие плоды.

Вёхнер сделал длинный шаг назад взялся за ручку двери и распахнул ее, чуть поклонившись.

— Прошу, мой господин, все уже готово.

То, что открылось по ту сторону, не могли видеть сидящие на лавке дети. Для остальных же, видимо, действо в светлой комнате не представлялось ничем особенным.

Но не для Улисса!

Он остолбенел, ощущая, как его разум погружается в серую пропасть, не желая осознавать увиденное.

Белоснежная ванна с серебристым ободком, столик на тонких ножках, ажурная этажерка с блестящими пузатыми бутылочками.

Бордовые капли на белой поверхности, тонкие лезвия и маленькие клещи на столике. Алое, струящееся по прозрачным трубкам.

Мужчина в свином переднике и в птичьей маске, мерно качающий небольшую помпу. Наклонная крестовина и человеческое тело на нём, раскрытое посередине, будто малиновый пирог. Слишком худое и маленькое, чтобы принадлежать взрослому.

Мальчик, мертвый и уже мраморно белый, слепо смотрящий на Улисса остекленевшим взглядом.

Ноги сами рванули прочь, в сторону выхода за спиной. Голова не думала, в мозгу билась лишь одна мысль: «Бежать! Все равно куда, но бежать!».

Его бы никто не успел поймать, никто не ожидал такой реакции — никто, кроме барона. Он стремительно для своего дряхлого вида выбросил руку и схватил Улисса за локоть, сжал так сильно, что та враз онемела.

— Куда, червяк? — зашипел барон, притягивая его к себе.

Улисс действовал бездумно. В кулаке каким-то чудом оказался последний подарок матери, и он ударил в то, что пугало его сейчас больше остального.

Барон завыл, отпуская мальчишку и хватаясь за лицо. Между пальцами, прикрывающими правый глаз, торчал блестящий кончик старой вязальной спицы.

Улисс всем телом бросился на дверь, вышиб ее и оказался в коридоре. За спиной уже ревели, топали и проклинали. В другом конце каменной кишки появился солдат с обнаженным кинжалом в руке.

Выход был лишь один, он почти исчез из виду в темноте неглубокой ниши.

Не задумываясь о последствиях, Улисс прыгнул ногами вперед, молясь Свету чтобы не застрять. Голодание последних дней все же не оказалось напрасным — он с легкостью провалился в гнездо нужника, лишь задев затылком каменную кромку. Полетел вниз, видя перед собой мелькания серой стены. Удар о землю сложил его пополам и выбил воздух из легких, но это казалось сущей мелочью, сложнее было вскочить на подгибающиеся ноги и бежать дальше.

Должно быть, сегодня Свет Единый решил воздать Улиссу за все страдания и лишения. На улице уже сгущались сумерки, а стража барона не успела зажечь все факелы, отчего по углам и вдоль стен оставалось достаточно спасительной тени для перепуганного беглеца. Пока на крики барона сбегались солдаты, Улисс смог добраться до ворот незамеченным. Створки уже начинали закрывать, скрипя тяжелыми петлями. Больше не скрываясь, мальчишка бросился прямо сквозь них, между двумя мужчинами с длинными алебардами. Не оглянулся на окрик, лишь запетлял зайцем, когда вслед со свистом полетели арбалетные болты. С хрустом влетел в орешник, пропихнулся сквозь него в темный лес и побежал дальше, прикрываясь руками от хлещущих по лицу веток.

За ним гнались. Он слышал рев боевых рогов и казалось, что они прямо за спиной. Слышал лай собак, крики и свист. Иногда все смолкало и тогда Улисс позволял себе перевести дух, тщетно сдерживая горячее дыхание и таращась в черноту ночи. Но потом все начиналось вновь, уже с других сторон, и он с ужасом понимал, что его окружают, загоняют, словно лисицу. Несколько раз врезался в стволы деревьев, падал, всхлипывая и еле сдерживая слезы. Когда в очередной раз споткнулся о невидимый корень и чуть не разбил голову о камень, попытался забиться между корнями поваленного дерева. Услышав отдаленный собачий вой, вылез обратно и принялся на ощупь карабкаться на ближайшее дерево, надеясь, что там сможет пересидеть погоню. Лез пока ствол под руками не сделался совсем тонким, и не закачался из стороны в сторону, подставляясь холодному ветру.

Сколько он так сидел Улисс точно не знал. Глаза понемногу привыкли к темноте и он даже смог различить изломанную грань между вершинами черного леса и низким темно-серым небом. Несколько раз ему казалось, что он видел отсветы факелов, но то было так далеко, что вполне могло просто привидеться.

Наверное он задремал, потому что проснулся от того, что начал съезжать вниз. Испуганно приник всем телом к стволу, понимая, что замерз до такой степени, что почти не чувствует ног. Принялся растирать их ладонями, попутно оглядываясь по сторонам.

В лесу было подозрительно тихо, лишь ветер изредка скрипел старыми деревьями. Ни лая собак, ни голосов людей барона — лишь какой-то чуть слышимый звук, то ли стрекот цикад, то ли хруст сухих листьев.

На соседнем дереве что-то шевельнулось, беззвучно и осторожно. Улисс протер глаза принялся всматриваться в переплетение веток — при желании, он мог бы туда допрыгнуть.

Или кто-то мог допрыгнуть оттуда?

На соседнем дереве определенно кто-то сидел, на одной с ним высоте, также обхватив ствол и свесив ноги. Детали все никак не получалось рассмотреть, этот «кто-то» словно постоянно ускользал от пристального взгляда.

Или от голода и холода уже мерещится всякое?

Или это создание Пустошей, вышедшее ночью на охоту?

Черная фигура внезапно отделилось от дерева и потянулось в сторону Улисса, вытягиваясь и удлиняясь, будто дым от костра.

— Свет Единый, защити! — запричитал Улисс, торопливо опуская глаза и соскальзывая вниз. — Свет Единый, обереги!

Ветки ломались под ногами и сыпались в темноту. Запоздало пришла мысль, что на земле могут ждут другие чудовища, но и оставаться на дереве сил не было. Единственное, что Улисс сейчас мог, что уже спасло ему жизнь, так это бежать, пусть даже в неизвестность.

С шумом съехав по стволу, царапая живот и руки об острые чешуйки коры, на ватных ногах поскакал прочь, сдирая с тела рубашку и заматывая ею лицо.

Нельзя, чтобы демоны запомнили его и потом нашли среди спящих!

Что-то шелестело по пятам, и Улисс не останавливался, не щадил себя, продираясь через ветки и прыгая через канавы. Застрекотало слева и справа, по волосам что-то пронеслось, будто легкая паутина, липкая и тянущаяся следом. Он замахал руками, пытаясь отогнать от себя невидимую тварь, ударился о внезапно возникшую ветку и покатился куда-то вниз, считая ребрами бугры корней и трухлявые остовы пней. Вскочил, тяжело дыша.

Что-то пронеслось сквозь него, аж сердце защемило. Но верно помогли молитвы — никто им не завладел, никто руки-ноги не оторвал.

За спиной бухнуло, раз, другой. Захрустели ломаясь ветки, затрещали тяжелые сучья.

Кто-то огромный и тяжелый шагал по пятам, раздвигая деревья и давя кусты. И с каждым шагом дистанция между ними сокращалась.

Улисс заорал, бросился вперед, закрыв лицо руками. Прорвался сквозь заросли подлеска, выбежал на простор, где уже открыл глаза. Закричал пуще прежнего.

На него надвигался огонь, его багряной свет подсвечивал лицо демона!

Точнее, лица. Одно будто спящее, мужское, с сомкнутыми веками. Второе — свирепое, зубастое, с огромными желтыми глазами. Эти лица плыли отдельно, друг за другом, раздвигая собой темноту.

Завидев застывшего Улисса, демон рявкнул, подался к нему, но тут же вернулся обратно, проплыл мимо. А за ним потянулось что-то большое, высокое, скрипучее и бряцающее словно утварь жестянщика в ветреную погоду. А дальше — еще одно, уже с зеленым огнем, а за ним — еще.

Опешивший Улисс не сразу сообразил, что стоит на дороге, по которой мимо неторопливо катятся большие крытые телеги, запряженные самыми обычными лошадьми.

В лесу позади протяжно застонало падающее дерево. Улисс вздрогнул и без раздумий прыгнул под болтающийся полог одной из телег, перевалился через деревянный борт, уперся спиной в набитый тряпками куль, свернулся клубком и затих, слушая мерный скрип колес.

Звук убаюкивал, успокаивал. Улисс пытался удержать тяжелеющие веки, но в итоге сдался, успев запомнить лишь одно — короткую надпись на деревянной стенке: «Доктор Брю».

Примечания

3

дризга — оскорбительно наименование бедняков