Последний рассвет Тарайи

Денис Белый, 2022

В 70-х годах прошлого столетия в угольном разрезе было найдено необычное погребение. Позднее несколько схожих захоронений находят в разных уголках страны. Находки засекречивают. Уже в наши дни случайная цепь событий приводит исследователя Максима в горы Приполярного Урала, где он обнаруживает странный артефакт, который и приоткрывает завесу древней тайны. Начинается великая борьба человека на тернистом пути к свету.

Глава 8

Мощный порыв ветра пронёсся у самой земли, заставив тело сильно содрогнуться. Зор лежал на мелких камнях, больно впивавшихся в спину. Совсем рядом был слышен шум воды. Слипшиеся от засохшей крови ресницы не давали возможности открыть глаза. Он приподнялся кое-как, сел. Одна рука совсем не слушалась, отдавая сильной болью. Не без труда встав на ноги, на звук подошел к шумящей воде, зачерпнул, умылся, протер веки. Один глаз плохо открывался, сильно оплыв.

Зор осмотрел себя. Зрелище было печальное — весь грязный, в спекшейся крови, изорванные до того светлые штаны висели бурыми драными лоскутами.

Место было знакомое. Вверх по течению ручья виднелась остроконечная сопка, но до нее было достаточно далеко, и как он сюда попал, непонятно. Память обрывалась на схватке с серым. Последнее, что удавалось вспомнить — попытка сбросить варра с обрыва.

Напившись жадно воды, прихрамывая, Зор перешел через бурлящий ручей, вышел на узкую тропу, лавирующую меж скальных отрогов, и направился в сторону заветной горы. Он старался не думать о произошедшем накануне, но бунтующие мысли было сложно успокоить. Зор понимал, что Тара жива, иначе её убили бы сразу, как тех бедных сирхов. Судя по тому, что Урай был в положении осады каращеями, и как она рассказывала — по всему выходило, что её просто захватили в качестве весомых убеждений.

Не без труда добравшись до основания горы, он замер, вслушиваясь в каждый шорох, дуновение ветра. В воздухе стоял едва уловимый тот самый специфический запах чужаков. Зор не опасался нарваться вновь на них. Он почему-то знал, что никого не встретит, и это было так. Шагнув в черный проход пещеры, он медленно прошел до чертога. Запах стоял уже сильно ощутимый.

Стоп! Но если каращеи уже до этого были здесь, то, как они сюда прошли? Зор был точно уверен, что после боя на холме, будучи уже в чертоге, ничего подобного, ни одного намека на их пребывание здесь он не учуял. Да, было ясно, что те трое пришли не через этот чертог, а каким-то иным путём.

Под купольным сводом было темно. Свет, пробивавшийся сквозь отверстие вверху, едва мог осветить нормально просторный чертог. Сапфировые столпы не светились, как раньше, а покоившаяся на них сфера, и вовсе была сильно потемневшей, больше напоминая кусок обычного гранита. Зор подошел ближе, осмотрел все внимательнее — столпы были мутными, блеклыми, а сквозь сферу тянулась, рассекая почти надвое тонкая трещина. Было ясно, что это каращеи постарались, но судя по рассказам Тары, да и по тому, что первая троица здесь оказалась явно не через него, выходило, что был еще один путь, вот только где…

***

Трое медленно шли вдоль пересохшего русла ручья по небольшой долине. Один хромал, опираясь на костыль, наспех вырубленный из молодой березы. Другой шел рядом, тащил на горбу тюк с какими-то вещами, а третий шагал чуть впереди, часто останавливаясь, прикрывая ладонью взор, всматриваясь в вершину невысокого плато, преграждавшего путь. Они были сильно измождены и уже несколько дней не ели, благо воды кругом было вдоволь, что позволяло поддерживать хоть какие-то силы.

Зор в данный момент сидел как раз на вершине этого плато, скрестив ноги меж собой, и наблюдал за неторопливой троицей. Впервые он их заметил еще накануне по утренней заре, узнав в них сирхов. Они упорно шли по его следу, и гариец понимал это, но не считал важным, продолжая свой собственный путь. Эти дети степей его сейчас интересовали и беспокоили меньше всего. Угрозы никакой они явно не представляли, наоборот, сейчас являлись сами жертвой даже для зверя.

С момента боя в каменном чертоге уже минуло четыре дня. Раны на теле почти затянулись, сломанная рука была перетянута дикой виноградной лозой, перекинутой через шею. Зор вечерами усаживался на землю, провожая солнце к закату, и старался отключить полностью все мысли, позволив нужным процессам в организме поскорее восстановить непослушную конечность. Это удавалось довольно хорошо, что сегодня он уже мог хвататься за свисающие с песчаных обрывов корни, подтягиваясь почти без боли.

На протяжении трёх последующих дней после боя, он не унимался и выискивал по округе, в надежде встретить чужаков, выведать место иного пути, но все было тщетно. До того наполненный жизнью горный хребет, казалось, стал молчаливее — утихомирил шелест крон деревьев, спрятал всякого зверя, прогнав со своих просторов даже птиц. Попытки восстановить треснувшую сферу так же не увенчались успехом. Было просто непонятно, как это сделать, да и можно ли что-то сделать вообще? Здраво рассудив, что ничего путного здесь больше не добьётся, он отправился на юго-восток, к холму, где распрощался с Яром. Наверняка матерый воин знал еще какие-либо пути и мог на них указать и если бы только один оказался цел, уж он-то бы смог его оживить.

Солнце почти скрылось за далекими вершинами. Зарево было кроваво-красным, нагоняющим тоску. Зор впервые в своей жизни испытывал это странное чувство в последние несколько дней. Мысли гнать не получалось, да он уже и не старался сильно. Перед взором стояли глаза Тары — большие, красивые… Но не те, в которых чудесными переливами плескались океаны звёзд, причудливых всполохов света, а те, которые были залиты горечью отчаяния. В сознании сильно засел тот образ и слова, когда она себя в жертву каращеям отдала, чтобы ему жизнь спасти. Зор понимал её и именно такую принимал. В то же время угнетение из-за произошедшего давило тяжким грузом, что стоило особых усилий хоть на короткое время его приглушать. Нужно было разобраться во всем, понять, ответить на насущные вопросы и действовать разумно, иначе ждет быстрая погибель — это Зор понимал прекрасно. Мытарства с отцом в свое время не прошли даром, научив терпению и рассудительности.

— Эй, Урус! — послышался окрик.

Зор в своих размышлениях и не заметил, как сирхи уже подошли к подножию плато. Он нехотя поднялся, бросил беглый взгляд на еле стоящую на ногах троицу и неторопливо зашагал прочь от них.

— Урус-Зор, постой! — тяжело дыша, кричал Качудай вслед. Да, это был тот самый бравый предводитель когда-то большого отряда, а теперь являвший собой жалкое зрелище. Зор его узнал, остановился на мгновение, задумался, потупив взгляд в землю, и снова продолжил путь.

Сирхи с большим трудом карабкались по крутому склону, помогая хромому товарищу. Порода была рыхлая песчаная, часто осыпалась под ногами, норовя утащить за собой ступающего. Зор уже отошел на приличное расстояние, когда они наконец-то забрались наверх. Сирхи что-то продолжали кричать, но слов уже было не разобрать. Убедившись на собственной шкуре в коварстве степняков, он лишний раз не хотел себя обременять встречей с ними, чтобы не терять время на пустое.

День выдался жаркий. Солнце было в зените и палило нещадно. Духота стояла такая, что уже нестерпимо хотелось пить. До того ровное плато, стало перемежаться холмами и лощинами. Впереди в одной из таких лощин показалась небольшая извилистая речушка. Спустившись, Зор плюхнулся в холодную проточную воду, жадно напился, опрокинулся на спину и какое-то время позволил потоку нести тело по течению. Вдоволь наплескавшись, он выбрался на другой берег.

Взобравшись наверх лощины, Зор тут же прильнул к земле, замерев. Дыхание слегка перехватило от неожиданности. Укрытые дрожащим знойным маревом, с высокого холма на огромных черных лошадях неслись трое дарбов, а впереди чуть в отдалении на невысоком степном скакуне, орудуя по бокам крупа плетью, сирх. Он часто коротко оборачивался и с каждым разом всё сильнее лупцевал своего коня, у которого обильно из пасти текла пена. Чужаки быстро нагоняли беглеца. Их лошади, казалось, вовсе не напрягались даже, в темпе сокращая расстояние. Один из каращеев вдруг резко ускорился, в несколько мгновений поравнялся с сирхом.

Два всадника создавали контраст — сирх на фоне дарба выглядел, как младенец на жеребенке. Каращей потянулся вдруг, схватил степняка за шиворот и легко сдернул с лошади. Тот гулко шлёпнулся о землю, быстро подскочил, обнажил чуть искривленный меч, оскалился. Дарб по инерции проскакав вперед, развернул коня. Двое других остановились, замерли неподалёку позади рычащего сирха. Степняк был растерян и даже напуган — он крутился на месте, выставив клинок перед собой. Сирхи не были трусами, но сейчас он был напуган неизвестностью. Он не понимал, кто перед ним был, что за странный враг? Дарб спрыгнул с лошади и уверенно направился к нему. Сирх зарычал сильнее и бросился на совершенно безоружного противника, занося меч для удара. Взмах, другой, свист горячего воздуха… Дарб изящно увернулся от сверкающей стали, поймал в замахе руку сирха, ударил в ответ, и кость с глухим хрустом обнажилась, сложившись пополам, вскрыв рваную рану. Степняк даже вскрикнуть не успел, как серый незнакомец схватил его за голову обеими руками и четким движением оторвал ее от туловища.

— Дарб-аран-русс! — Выкрикнул он уже знакомым звонким четким голосом, схватив голову за волосы, подняв вверх. Он вдруг резко оглянулся, устремив взгляд в сторону лощины, где притаился Зор. Дарб словно что-то услышал, почуял, и какое-то время пристально вглядывался, щурясь от яркого солнца, затем так же внезапно потерял интерес. Он перевязал оторванную голову какой-то бечевкой и, запрыгнув на лошадь, повесил ее сзади, зацепив за крюк у седла. Только теперь Зор разглядел, что у двоих других уже висели чьи-то головы.

Каращеи медленно, неторопливым шагом направили своих лошадей в сторону отрога вдалеке. Зор решил выждать, пока они скроются из виду, и хотел было направиться за ними, проследить, как вороные вдруг замерли. Один резко развернул коня, поднял руку вверх. Всадники застыли, словно истуканы, не производя ни звука, ни движений, лишь знойное марево чуть колыхало три тёмных силуэта. И тут легким дуновением ветра до Зора донесся едва уловимый затхлый запах давно немытых тел — знакомый, можно сказать уже родной запах степняков. Сирхи шли по пятам гарийца и видимо уже были совсем где-то рядом.

Быстро перебравшись на другой берег, он взобрался вверх по склону, осмотрелся, прильнув к земле как можно ниже, скрываясь за густым невысоким кустарником. Оказавшись за небольшим склоном, скрывающим от глаз дарбов, Зор изо всех сил бросился бежать навстречу сирхам, надеясь успеть, пока те, не появились в поле зрения чужаков. Он часто оборачивался, опасаясь, что мог и себя выдать каким-либо образом.

Троица шла по гребню длинного пологого невысокого склона, тянувшегося как раз в сторону дарбов. Двое двигались впереди, а хромой ковылял, заметно отстав от товарищей. Ветер дул от них и без труда разносил яркий терпкий запах на большое расстояние. Зор ускорился, что было сил. Нерадивые степняки совершенно не таились и, похоже, это их волновало меньше всего. Измождённые полуденным зноем, они еле плелись, часто останавливаясь, окидывая взглядом окрестности. Зор боялся, что они выдадут себя и скорее всего после этого дарбы нападут и на его след, тогда будет меньше шансов проследить за ними, а вернее шансов не будет совсем, придётся либо умирать, либо убивать. С последней мыслью гариец уже свыкся, а пленение Тараий, подстёгивало её ещё больше.

— Урус! — Вдруг закричал впереди идущий Качудай. — Урус-Зор, стой, мы биться не хотим, за то клятву дадим, Урус… — сирх остановился, увидев грозный вид бегущего на них гарийца, явно с недобрыми намерениями. Путешественники замерли в растерянности, хромой потянулся к ножнам, трясущейся рукой пытаясь развязать походный хлястик на рукояти, удерживавший меч. Качудай стал размахивать руками, потом резко потянулся тоже к ножнам, сильно щурясь, часто дыша открытым ртом, глядя уже куда-то за спину гарийца. Тут же вытащил оружие и третий. Позади вдалеке, во весь опор неслись чужаки в их сторону. Качудай хотел было сообщить об этом и гарийцу, но тот стремительно в несколько рывков вбежал на холм и выбив клинок у первого, швырнул того с холма.

Все происходило очень быстро — еще удар, рывок, второй меч, третий… Степняки пытались что-то кричать, но мгновение и троица кувыркалась со склона вниз, а следом и Зор. Как только все оказались внизу, он одного за другим стащил к ближайшим зарослям.

— Тсс! — Приложил гариец палец к губам и зажал рот рукой противящемуся хромому, придавив коленом в грудь к земле.

— Ты зачем!? — В недоумении воскликнул Качудай, в попытке подняться на ноги, тут же получил удар ладонью по шее и свалился обратно. Сильно уставшие, изможденные многодневным переходом без нормальной еды и отдыха, они не могли хоть как-то сопротивляться, да ещё и гарийцу.

— Молчать! — рявкнул Зор. Его голос был груб, резок, а во взгляде читалась жесткость, не терпящая возражений. И тут до слуха донёсся слабый звук топота. Зор досадно выдохнул, утерев испарину со лба.

— Туда! — скомандовал он степнякам, указав на небольшой старый провал в склоне.

— С позором смерть принять заставляешь, Урус-Зор! — Бубнил Качудай, но повинуясь, торопился к провалу. — Зачем сталь отнял, Урус?! — обернулся он коротко, с укоризной взглянув на него. — Не тебя она касаться должна была, а бекетов черных. Как теперь смерть принять!? Позор на род мой! Гаруда не простит, не примет в объятия свои, крылья не позволит обрести… — всё продолжал скулить предводитель сирхов, досадуя об утерянном оружии на вершине холма.

Зор молча затолкал их в узкий провал и жестом приказал не производить ни звука, а вот звук погони нарастал всё сильнее. Степняки вжались в породу, затаив дыхание. Какими бы безрассудными и отважными они не были, но сейчас каждый понимал, что сопротивление было бессмысленным, а уж без оружия в руках и вовсе никто не хотел умирать — этого сирхи боялись даже больше самой смерти. Повисла мертвая тишина, и даже шум погони стих. Зор осторожно высунулся наружу, как вдруг земля сверху осыпалась огромным пластом, завалив провал позади. Гариец по инерции прыгнул вперед, развернувшись.

Над обвалом перебирая с ноги на ногу, стоял черный, как уголь жеребец, на котором сидел дарб, пристально глядя на Зора. Он дернул резко поводья на себя и вороной, чуть приподнявшись на дыбы, со всей силы ударил передними копытами о землю, обрушив еще один пласт, окончательно засыпав сирхов. Одновременно с этим, стремительным галопом из-за соседнего пригорка вынырнули двое других. Дарбы неслись, пригнувшись к холкам своих вороных — холодные серые сосредоточенные лица без тени эмоций, в четком движении к цели.

Да, в иной момент этими воинами можно было даже восхититься, и они явно были преисполнены чем-то поистине важным, заставлявшим без тени сомнения служить неким стремлениям. Лошади безжалостно копытами вырывали большие куски дёрна, поднимая клубы пыли. Зор впервые видел таких статных сильных животных в полном симбиозе со своими наездниками, дополнявшими друг друга. Конечно, теперь и сомнений не возникало, что они не были обитателями этой земли — здесь таких не водилось точно, он это знал наверняка.

Один обогнал другого и как только поравнялся с Зором, чуть наклонился, вытянув руку вперед в намерении схватить жертву, но гариец был готов и, дождавшись максимального сближения, увернулся, ухватил противника за ту же руку, мощным рывком сдернув с лошади. Тут же нырнув ко второму, дернул ремни подпруги, отпрыгнул в сторону, седло скользнуло вместе с наездником, но тот среагировал, удержавшись на ногах.

Не желая в этот раз дожидаться нападения, Зор рванулся к первому, но тот был быстрее — он увернулся и гариец оказался в крепком захвате сзади. Дарб сильно дернул, попытался крутануть его голову, но Зор сумел вырваться, попутно ломая руку молчаливому каращею. Прыжок второго, удар в ответ, еще один в голову, в грудь, его ребра хрустнули — это было отчетливо слышно даже в запале боя. Зор начал молотить его в какой-то дикой ярости, затем схватив одной рукой за затылок, а второй за подбородок, со всей силы дернул в сторону. Голова тут же обвисла, и чужак рухнул на землю с коротким хрипом. Дарб со сломанной в локте рукой и с перекосившей лицо гримасой боли, пытался вывернуть ее обратно. Зор подскочил к нему и тем же уже отточенным движением уложил второго.

Свежая осыпь недавнего обвала зашевелилась, земля вспучилась и наружу показалась рука, затем голова. Один из сирхов пытался вылезти. Он тяжело дышал, сильно сопя.

Третий дарб, наблюдавший за боем, спрыгнул с лошади, спустился к обвалу и легким движением свернул степняку голову, тот обмяк тут же. Каращей уверенно направился к гарийцу. Он с каждым шагом ускорялся. Его взгляд был пронзающий, пугающий, будто обволакивающий сознание, в попытке отнять волю.

— Дарб-аран-русс! — прокричал каращей, и стремительно побежал на противника.

Зор не отводил глаз, в попытке уловить хоть какую-то суть в глубине черных широких зрачков чужака, но натыкался на неприступную преграду, крепко оберегавшую от непрошеных гостей. Когда дарбу оставалось всего один рывок, Зор сделал шаг в сторону и мощным ударом сбоку в шею, переломал её, что даже лопнула гортань, характерно хлопнув. По инерции пролетев вперед, каращей сунулся об землю, не произведя более ни звука.

— Великий воин Урус-Зор! — Послышался крик. Качудай пытался вылезти из-под завала — он часто дышал, пыхтел, разгребая преграду, освободившись уже по пояс.

Зор бросился к обвалу и принялся остервенело рыть землю руками рядом с мертвым сирхом. Качудай тут же присоединился к нему, как выбрался сам. Показалась рука. Еще немного раскопав и ухватившись за нее, Зор потянул, Качудай еще сильнее начал рыть, появилась вторая рука, потащив уже за обе, третий степняк оказался на свободе. Лицо его было побледневшим, а рот набит землёй — он был мертв. Качудай поняв, в чем дело, на мгновение растерялся, затем подскочил на ноги и бегом направился на вершину холма, с которого они накануне кувыркались. Быстро отыскав утерянное оружие, вернулся и вложил каждому погибшему в руки меч.

— О Гаруда Большекрылый! — запричитал Качудай, упав на колени перед мертвыми товарищами. — Прими воинов твоих верных, ни словом, ни боем, не предавшие твой великий полёт в вечном забвении!

Запал стал быстро проходить, Зор вернулся назад к месту боя и уселся на землю рядом с мёртвым дарбом, скрестив ноги между собой. Трясущимися руками утер лицо, глубоко тяжело вздохнул. Сознание начало путаться сильно — он вновь не понимал, что происходит и как это всё принять, отыскать оправдание самому себе. Противный гадкий страх окутывал, будто отнимая возможность полёта, некой лёгкости жизни, как это было раньше. Стремительные события последних дней и увеличивающееся количество смертей — всё это огромной тяжестью оседало, давило очень больно, что хотелось обернуть всё вспять, лишь бы этого не происходило. Чувство вины за потерю Тары росло с каждым днём, мгновением, что особых усилий стоило раз за разом его подавлять, чтобы не наделать ошибок.

— Гаруда крылья тебе дал при жизни, Урус! — подошёл сирх, — Только с крыльями Гаруды можно без оружия черных бекетов сломить. Ты не думай, что Качудай слово не держит, Качудай помнит всё и сдержит, иначе Гаруда не простит… — тараторил сирх, усевшись рядом.

— Это каращеи из рода дарбов, — продолжая смотреть в одну точку, ответил Зор

— Кто? — не понял Качудай.

— Они, — кивнул гариец на трупы.

— Черные бекеты — каращеи?! — недоверчиво переспросил сирх, прищурившись.

— Да, это дарбы, есть ещё адивьи и варры. Адивьи — они, как жрецы ваши, войной не ходят, лишь жатву собирают, а вот одного варра я уже встречал и он не ровня дарбам. Понимаешь, сирх?! — Зор пристально посмотрел в глаза Качудаю, надеясь в отблесках темных зрачков увидеть то самое понимание грядущего, но кроме растерянности там ничего не было.

— Сказывают у нас стих один. Еще со времен льда большого тот стих поётся, что бекеты черные придут, коих дарбами кличешь. Тогда мир от моря до моря погибнет, — вещал Качудай полушепотом, указывая в небо перстом, с благоговением, будто старец со сказом — чумазый, в изношенной засаленной одежде из дубленых кож, сам заросший беспорядочной щетиной, — Но мы — сирхи, под крылом Гаруды, границ не ведающего! Нам бы слово нести жрецам великим о бекетах. Воинов лучших выставит Сарихафат степной.

— Уймись, сирх! — оборвал его резко Зор.

Он поднялся и одного за другим оттащил тела дарбов к обвалу. Уложив их вместе с двумя степняками в одну яму, засыпал землей, бросил беглый взгляд на образовавшийся холм и поспешил прочь.

Степняк в это время начал гоняться за дарбовскими лошадями, но вороные оказались очень строптивы, и будто поняв, что родных наездников ждать не стоит, покружили немного и неторопливой трусцой скрылись, перемахнув ближайший холм.

— Урус-Зор, я долг тебе кровью данный верну, ты верь Качудаю, зла не держи! Постой, Зор! — кричал степняк вдогонку, поспешив следом, так и не сумев поймать себе коня, от чего был расстроен, потому как не был привычен к пешим переходам, проведя всю жизнь в седле.

Зор не гнал сирха от себя. Во всяком случае, врага он в нём уже не видел, да признаться честно — не видел никогда, а не только сейчас. Он вообще никогда в своей жизни не испытывал чувства ненависти или злобы до недавнего момента, пока не появились каращеи. Теперь же новые обретенные ощущения будто придавливали разум, огрубляя его, прерывая путь высшей энергии, которой он всегда мог касаться: всё прежнее таяло, растворяясь в странных чуждых ощущениях — навязанных, наспех слепленных из грубой материи и по принуждению обретённых, от которых нельзя было отказаться. Казалось, что иногда становилось трудно дышать, и однажды он даже прочувствовал это явно — в момент пробуждения, на границе яви грудь так сильно сдавило, что никак не получалось вдохнуть, а когда удалось, жадные глотки воздуха показались будто пустыми пресными и воздух такой спёртый, чужой, не родной. Краски мира смазывались, тускнели, хотя это, наверное, только казалось. Зор полагал, что теряет свою искру и больше всего боялся, что «ослепнув», не сможет уже воплотить задуманное никогда — это в свою очередь угнетало еще сильнее. Он понимал, что попал в какой-то замкнутый круг, хитроумный капкан, выставленный искусным охотником, в который угодил и угодил сознательно, не имея права не попасться. Капкан сжимал свою хватку всё сильнее при каждой попытке высвободиться, от чего становилось еще паршивее.

— Ты хороший боец, Урус-Зор! — догнал его Качудай, пыхтя от изнуряющей жары, — но вот доспехи где твои?! Не красит воина голь, что даже сталь лунную некуда приладить.

— Я не воин, сирх! И что ты всё время меня Урусом называешь? — остановился Зор, сложив руки на груди, заглянув в прищур глаз степняка.

— Ну как же, гляди какой урусный, — указал степняк на его цвет волос, — бель самая, что чуть не снежная. Да вы все урусы, — махнул он рукой, хмыкнув, и зашагал быстрее.

Грязный, невысокий, в рванье степняк с черными, как смоль волосами и высокий белобрысый полуголый, в одних драных штанах гариец — они создавали контраст двух странных путников, которым удивились бы и сирхи и даже гарийцы.

Они шли до самого вечера без остановок, на что степняк постоянно возмущался, бубня себе под нос недовольства и сетуя на отсутствие коня. Зор шагал без устали, не обращая почти никакого внимания на суетного сирха. Учтя сегодняшний урок, он заставил его искупаться в первом попавшемся ручье, чтобы хоть как-то избавиться от запаха, которым тот был пропитан насквозь, попутными ветрами разносившими его по округе. Сирх противился поначалу, но подталкиваемый тяжелой рукой своего спутника, все же не стал спорить и, усевшись в быстром ручье, старательно шуровал одежду, в попытке отстирать застарелую грязь.

Конец ознакомительного фрагмента.