Колодцы Маннергейма

Денис Алексеевич Воронин, 2021

Книга – одновременно нуар, роман взросления и фрагмент семейной саги, в котором переплелись судьбы наших современников. Молодая успешная героиня уезжает по делам на побережье Средиземного моря в город, где, кажется, невозможно работать, а фиеста продолжается вечно – и не скажешь ей: «Бастанте!». Ее бывший муж, загнанный в тупик тяжелой болезнью, вынужден ступить на тропу криминала. А их общий сын и воспитывающий его дед-сиделец пускаются в бегство, больше похожее на опасное путешествие, то ли заставляющее возмужать его участников, то ли коверкающее их судьбы. Будто бы начавшийся со спойлера, новый роман автора непредсказуем до самой развязки, к которой ведут чудовищные поступки героев и мрак, прячущийся внутри каждого где-то на самом дне ям под названием Колодцы Маннергейма. Содержит нецензурную брань.

3. Автокатастрофа

Услышав в ответ торопливое «спокойной ночи, мам», Аглая жмет отбой и, все еще улыбаясь, прячет телефон в сумку. Достает нераспечатанные «голуаз», которые мелким оптом, по паре-тройке блоков за раз, берет у контрабандиста, таскающего через Латвию сделанные в Испании французские сигареты. В синей пачке с крылатым галльским шлемом — двадцать стройных прелестных фей, еле слышно нашептывающих, что их вкус стоит того, чтобы не обращать внимания на предупреждение «Smoking kills».

Времени — почти девять. Павел на такси только что отбыл домой, к жене и дочери, Данькиной ровеснице, про которых в какой-то момент он затевает нудный рассказ. Аглая в арке на Белинского прикуривает от одноразового «крикета», в котором почти кончился бензин, размышляя, как продолжить вечер. Домой не хочется. Пара негрони, выпитых в «Из огня в огонь», тянут, волокут ее за собой, будто угодившую в сеть рыбину.

Наискосок напротив, только переберись через проезжую часть — «Динка прощается с детством». Очень соблазнительно, но Аглая уже дала себе зарок ходить в «Динку», откуда в трезвом уме и здравой памяти не выберешься, лишь по пятницам. А что еще?.. Отсюда, из арки слышно, как бледное пламя летних сумерек протыкают оголенные звуки трубы из дверей джаз-бара «The Hat». Соло сыграно безукоризненно, но Аглая морщится. У нее не «шляпное» настроение. Хочется другого… Больше всего — сесть в самолет, чтобы через несколько часов приземлиться в аэропорту Барселоны. Но это будет лишь в пятницу, а завтра на работе «совещательный» день, так что, если поразмыслить, стоит ограничиться еще одним коктейлем, последним, если уж без него совсем не обойтись, но сразу потом — домой, баиньки.

А где замазать этот последний, Аглая теперь даже не сомневается. Глядишь, и звонить отцу не придется.

Ноги уже несут ее из арки к ближайшему пешеходному переходу, чтобы перейти на другую сторону Белинского, оживившуюся ближе к ночи. Пока Аглая идет к перекрестку, из проезжающих машин ее обдает брызгами веселой ирландской музыки и хип-хопа. Белесая июньская луна висит над крышами домов неисправным еще с прошлых выходных манометром, когда в очередной раз зашкаливает давление в системе петербургских барных улиц. Ниже луны, под четырьмя этажами там-сям горящих разноцветных, как выставленных на стойку шотов, окон светится лимонная вывеска «B&B». То, что «B&B» — это «Brides & Bitches», а никак иначе, посетителю становится ясно, лишь когда он берет в руки меню. Полностью выносить название на вывеску хозяева не рискуют.

На минуту назад освободившееся парковочное место напротив переполненной террасы «B&B», словно камень в воду, падает карликовый блестящий паркетник. Из него, игнорируя поток несущихся мимо автомобилей, шустрыми безмозглыми водомерками выскакивают четыре худощавые девицы. Сбившись в стайку, они с хиханьками-хаханьками ныряют в двери «B&B». Те самые «brides and bitches», которым невдомек, что название ресторана владельцы позаимствовали у старого «прайватовского» порнофильма.

Узнавшая Аглаю хостес встречает ее улыбкой и вопросом, заказан ли у нее столик. Аглая отвечает, что нет, не заказан, но она ненадолго и присядет за барной стойкой.

— Конечно, — кивает хостес, — я провожу.

Она ведет Аглаю через весь ресторан, минимализм интерьера которого стильно контрастирует с нарядами гостей. В небольшом зале — полная рассадка, приглушенное освещение, чуть пересушенный кондиционерами воздух, лаунж в духе «Café Del Mar», звон посуды, пронзительный, привлекающий к себе внимание смех одной из «водомерок», затеявшей меняться местами с подругой, потому что «ну девчонки, на этом месте на меня свет плохо падает». За барной стойкой в самом конце зала смуглой юлой в съехавшей на бок бабочке крутится невысокий метис Леонель, резидент «Молодых отцов» на Жуковского, время от времени берущий смены в «B&B». Поблагодарив хостес, Аглая вскарабкивается на высокую барную табуретку.

— Привет, — Лео на секунду отрывается от приготовления четырех одинаковых напитков, для которых на стойке, словно фигуры в шахматной партии Снежной королевы, выстроились набитые льдом бокалы на тонких ножках. — Давненько не виделись. Подождешь немного?

— Привет. Конечно.

Аглая вешает сумочку на крючок под стойкой и наблюдает за манипуляциями бармена, который вливает в шейкер лошадиную дозу «бомбей сапфира», добавляет, кажется, лимонный сок и… Если малиновый сироп, значит, на выходе состоится «клевер клаб». Так и есть. Официантка уносит зеркальный поднос с четырьмя бокалами, в каждом из которых контент с малиновой пенкой украшен парой листиков мяты, и через минуту от столика с «водомерками» раздаются восторженные возгласы.

Лео едва успевает закруглиться с «клевер клаб», как его засыпает новыми заказами, в совокупности — два «эспрессо мартини», «май тай» и целых семь мохито.

— Твою мать, да кто там такой любитель?..

— Занимайся, я подожду, — кивает Аглая.

— Может, тебе хоть воды пока?

— Обойдусь.

Лео наклоняется, отпивает из невидимого ей стакана, выпрямляется, обеими руками поправляет бабочку и очки и тянется за бутылкой белого рома.

— Запара? — спрашивает Аглая.

— Да не, сегодня по-божески, — отвечает Лео, вооружаясь мадлером, — сама видишь, одинаковое заказывают. Вот в прошлый раз как на карусели кружился… Одна «космополитен» просит, второй просечки в фужер ссыкани, третьему намути хрен знает что, похожее на то, чем он год назад в Шанхае убахивался по-черному, четвертому — тупо водоса под бороду закинуть, но из ледяной рюмки. Вылакал в жало триста «финляндии», пока та, которая с просечкой, не притабанила его, но графин так и не взял. Каждый раз в новую ледяную рюмку ему наливай. Весь вечер, представляешь?.. Пот языком со лба не успевал слизывать. Но это ладно… Рассказывай, что нового?

— Послезавтра в Барселону лечу, — решает похвастаться Аглая.

— С-с-сука! — с чувством произносит Лео, топча мадлером мяту и дольки лайма, словно вошедший в исступление серийный убийца. — А мне все лето батрачить.

— Не завидуй. Я по работе и лишь на три дня.

— Лишь на три дня, — повторяет Лео. — Я тогда хоть белой завистью. Можно?

— Белой можно, — смеется Аглая. — Привезу тебе загара на своей коже.

— У меня и своего хватает, но все равно — сука ты. Придумала, что будешь пить?

— Мне чтобы задружилось с двумя моими негрони.

— О, тебе повезло, — произносит бармен. — Я тебе сейчас такое смешаю… — обещает он и устрашающе зыркает на нее глазами-маслинами.

— Уже стремно, если честно, — почти взаправду ежится Аглая. — Может, без экспериментов обойдемся?

— Раньше надо было думать, — ухмыляется Лео, передает подошедшему рыжему официанту украшенные банановыми листьями мохито и, поманив к себе, что-то заговорщицки шепчет ему на ухо.

Официант хмыкает, кидает взгляд на Аглаю и уносит коктейли. Лео одновременно варит эспрессо для «эспрессо мартини», мутит новые мохито и «май тай», попутно выдает подскочившей к стойке взмыленной официантке бутылку охлажденного рислинга. Рыжий возвращается, чтобы забрать кофе и оставить на стойке невысокий стакан для виски, в котором на палец какой-то прозрачной жидкости. Аглая с подозрением разглядывает стакан, поворачивается к Лео:

— Это что?

— Устричный ликер.

— Устричный ликер?

— Ага, сок устрицы с морской водой. Нам вчера партию «новозеландок» подбросили. Саня из нескольких штук слил понемногу, так что будет тебе самая пушка.

— Что-то я не уверена… — тянет Аглая.

— Эй! — почти сердито прикрикивает на нее Лео, включая режим альфа–бармена. — Средиземноморский «Gin Mare», кампари, устричный ликер плюс еще кое-что по мелочи. Будто к твоим негрони вонючий кузен заявился из каталонской рыбацкой деревушки… Рыжий из-за тебя рисковал на штраф нарваться, а ты заднюю включила?

Становится ясно, что от вонючего кузена-рыбака ей не отвертеться. Остается лишь молча наблюдать за его рождением. К удивлению, кузен-рыбак оказывается вполне съедобным. Такой же брутальный как негрони, только солоноватый и пахнущий морем и немного — зубной пастой без фтора.

— Спасибо, вкусно.

— А я предупреждал, — удовлетворенно кивает Лео.

— Но странновато… Придумал ему название?

Лео задумывается.

— Устричные ссаки, — слышит Аглая хрипловатый женский голос.

Справа на стойку облокачивается шеф-повар «B&B» Анна Леонидовна Железогло. Выглядит она лет на сорок пять, а вот сколько ей на самом деле, никто и не знает. Прямая, прокаченная штангой спина, подведенные тушью глаза, короткие осветленные волосы, резкий профиль — все это делает ее похожей на актрису Екатерину Васильеву из «Бумбараша», заделавшуюся вдруг под берсерка Кита Флинта.

— Думаю, для чего Рыжий устриц мучает, а это, оказывается, барик наш в рабочее время тренируется, к конкурсу готовится, да? — спрашивает шеф у Лео.

Тот не отвечает. Молча шевеля губами, разглядывает бокал с кузеном-рыбаком.

— Заплатишь из своих, — буднично объявляет Анна Леонидовна и смотрит на Аглаю. — Не отвлекай персонал, пожалуйста. И пойдем со мной, раз пришла.

Аглая пожимает плечами, кидает на Лео виноватый взгляд и, сгребая со стойки бокал с «устричными ссаками», а из-под стойки — сумочку, идет следом за Железогло, словно пойманный завучем школьный хулиган. В голове мелькает мысль, что можно попробовать сбежать, но сделанный на ходу глоток кузена-рыбака добавляет ей храбрости.

Прикид шеф-повара (тонкая кожаная куртка, из-под которой торчит подол белой итальянской рубашки, красные, свободного покроя чуть расклешенные спортивные штаны с белыми полосками и красный же повязанный на шее платок «Hermes» с арабской вязью и будто бы сценами то ли из «Тысячи и одной ночи», то ли — из Камасутры) для персонала сигнал лишний раз не отсвечивать. Займись своим делом и не шарь глазами вокруг, чтобы не столкнуться взглядом с Медузой Горгоной. Авось, пронесет.

Аглая боязливо заходит на кухню, будто школьница — в кабинет директора школы. Только такой кабинет директора, где все жарится-парится-чистится-бланшируется, гремит кастрюлями и ножами, хлопает дверцами больших белых «минусов» с залапанными за смену ручками, ругается сквозь сжатые зубы и сует свежие порезы под струю ледяной воды, пока кто-то из коллег достает из аптечки новую упаковку пластырей.

— Макс, — останавливает шеф худого поваренка с охапкой зелени в руках. — Прекращай за гостями гарбич жрать.

— Анна Леонидовна, да я просто…

— Штраф, Макс, — объявляет та. — И не спорь, уволю.

— Анна Леонидовна, мне со штрафом ипотеку будет нечем платить! — ноет поваренок.

— Ипотеку… Ладно, будешь должен, Макс. Запомни.

— Хорошо, Анна Леонидовна. Что захотите. Вот прямо все…

Железогло ведет Аглаю в дальний угол кухни, где стоит «гроб» — холодильник с открывающийся вверх дверцей.

Прямо на дверце откуда-то появляются два стакана и початая бутылка бордосского аперитива «Lillet». Напиток, к которому Анна Леонидовна прикипела еще в Париже, работая су-шефом по семьдесят часов в неделю, меняя мишленовские рестораны и французских любовников как перчатки и гоняя на редких выходных по Евротоннелю через Ла-Манш на рейвы и концерты совсем молодых тогда «The Prodigy».

— Будешь? — кивая на «Lillet», спрашивает она у Аглаи.

— У меня есть, — отвечает та, салютуя бокалом с «устричными ссаками».

Отпивает из него, думая, что все-таки Лео молоток. Очень вкусные «ссаки».

— Как хочешь, — говорит шеф, прикуривая коричневую самокрутку. — На твоем месте я бы поостереглась, чтобы не получить пищевое отравление. Устричный ликер, надо же… — она ставит перед Аглаей тарелку, в которой филе красной рыбы нарезано так тонко, будто строгавший его повар заявился на смену, пересмотрев обе части «Убить Билла». — Севиче из лосося, умирает. Помогай спасать. Вот вилка.

Пока Аглая, не зная, что ей делать (не севиче же, в самом деле, есть), стоит с кузеном-рыбаком в одной руке и с вилкой, как трезубцем царя морского — в другой, Железогло кидает в один из бокалов лед, дольку апельсина и веточку розмарина, размятого длинными, с будто бы лишними фалангами, пальцами. Заливает все сверху аперитивом из бутылки. Пробует, затягивается самокруткой и сквозь табачный дым суровым взглядом Кобы смотрит на Аглаю. Платок, конечно, у нее офигенный. Аглая нашла похожий на фирменном сайте, положила в корзину, где он так пока и лежит. Нажать кнопку, чтобы оплатить, у нее не хватает духа. Двести евро, как-никак.

— Отец тебе звонил?

— Не звонил, — отвечает Аглая. — А что? Он не здесь? Я ему сама хотела звонить.

— Лучше допивай и сваливай отсюда, — произносит Анна Леонидовна. — Пока он не заявился. Злой на тебя, как черт.

— Уже заявился, — рядом с «гробом» неожиданно появляется отец. — Плесни мне тоже этого керосина вашего, — просит он Анну Леонидовну, кивая на бутылку «Lillet».

Аглая разглядывает его, словно впервые видит. Нечасто ей приходится лицезреть отца, влезшего в деловую одежду. Правда, задорого купленный в ДЛТ итальянский пиджак сидит на шестидесятитрехлетнем отце так, что портные пришли бы в отчаяние. Впрочем, вряд ли отец рассматривает свой пиджак как что-то большее, чем камуфляж, скрывающий татуировки бывшего сидельца. Еще бы прошлое владельца модного ресторана не так отчетливо проступало на его костистом, будто обглоданном болезнью лице. Или этот давний шрам на подбородке видит лишь Аглая?

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает отец вместо приветствия.

— Здравствуй. Решила зайти, попросить тебя…

— Это так теперь называется — попросить? — кивает отец на коктейль в ее руках.

Она со стуком ставит бокал на крышку «гроба».

— Сможешь забрать Даньку на выходные? Завтра? — Аглая спрашивает, будто не чувствует, как отец крысится. — Серегу попросили подмениться, он не сможет. А я на выходных улетаю в Барселону, — она спешно добавляет, увидев, как меняется лицо отца. — По работе, в командировку.

— Ясно. Могла бы просто позвонить. Я бы не обиделся, — говорит отец. — А освободившееся время с сыном, а не с рюмкой провела бы…

— Данька у меня с Сергеем, — произносит Аглая примирительной интонацией.

— Точно, — кивает отец. — У него на работе. Что, не знала? Вместо того, чтобы спать в своей постели, стерегут с папашей на пару чужое… Когда у тебя рейс?

— Рано утром в пятницу.

— А завтра работаешь до упора? И сына до следующей недели не увидишь?..

Начиная закипать, Аглая тянется к коктейлю.

— Держи-ка свой стакан, Бунин, — пытается разрядить обстановку Анна Леонидовна.

Фамилия отца Аглаи — Сотников, но зовут-то его Иван Андреевич. Обычно он улыбается, когда Железогло называет его этим прозвищем и обещает как-нибудь прочитать хоть один его рассказ. Обычно, но не сегодня, и Аглая даже не удивляется, когда слышит в свой адрес:

— Паршивая ты все-таки мамашка…

* * *

А сам-то, думает она и тушит сигарету.

Наверное, надо было сначала заказать такси, а уже потом закуривать. Но пять минут назад, когда она, даже не допив кузена-рыбака, сбегает с кухни «B&B» на улицу, ей не до того. Надо срочно перекурить, чтобы не наговорить отцу того, чего говорить не следует. Не она виновата, что школы еще в конце мая выблевали на лето своих учеников. А кто отпустит с работы их родителей? Или надо было законопатить Даньку в лагерь?..

— Не обращай внимания, — подходит к Аглае появившаяся следом за ней Железогло. — Мы тут все хреновые родители и ледащие дети…

— Да он-то уж точно не отец года, — Аглая тянется за телефоном, чтобы вызвать такси.

— Согласна, — кивает Анна Леонидовна. — Может, потому и о внуке так заботится. Не думала об этом?

Вечерняя прохлада забирается под одежду, и Аглая зябко поводит плечами.

— Давай подброшу, — предлагает Железогло, доставая ключи из сумочки «Louis Vuitton». — Как раз к себе на Гражданку еду, нам почти по дороге. Давай, — трогает она Аглаю за руку. — Послушайся злую мачеху.

Замутив совместный ресторан, Анна Леонидовна с отцом стали жить вместе. Умопомрачительная парочка. Как они вообще уживаются?

— Тоже от него на сегодня свалила? — спрашивает Аглая, ощущая чувство злорадства по отношению к отцу.

Железогло кивает.

— Ему сейчас лучше побыть одному. О делах подумать.

В своем «лексусе» сразу, как трогаются, она включает Трики. Аглая вспоминает, как кто-то в «B&B» рассказывал, что давным-давно Анна Леонидовна будто бы раз или два спала с Эдрианом Тоусом (a.k.a. Трики). Врут, наверное. А может, и не врут…

Железогло помалкивает, следя за дорогой, с разговорами не лезет. Аглая откидывается в кресле, чувствуя разом навалившуюся усталость. Будто ее взяли и выдернули из розетки. Она прикрывает глаза, и не к месту заигравшая «Car Crash» начинает убаюкивать ее не хуже колыбельной.